И снится нам не рокот космодрома...

И снится нам не рокот космодрома Не эта ледяная синева (с)

Квартиры у Ильи не было. К тридцати пяти годам в космос слетал, а на земле так толком и не обжился – всё в общагах, всё на перекладных. Начальство давно обещало отдельную жилплощадь выделить, еще до первого полета, но постоянно кому-то было нужнее. То новый кандидат в отряд приедет с беременной женой, то кто-нибудь свадьбу отыграет, то прикомандированный военный научный работник в общежитии сосредоточиться не может, то пенсионеру ордер вручить надо. Илья о себе не напоминал и не возражал. Общежития в Звездном городке чистые, благоустроенные, не сравнить с разваливающейся пятиэтажкой, в которой он в Сибирском военном округе жил. Комендант на входе Илью не смущал, наоборот, удобно – ключи не потеряешь, сдал-забрал. На кухне вертеться незачем, кефир на завтрак, обед-ужин в столовке. Гости к Илье не ходили, ни днем, ни ночью, после одиннадцати, он не шумел. На него не жаловались, и он жил и не жаловался. Да и не сидели постоянно в Звездном. Командировки одна за другой. Тренировки в малых модулях, тренировки по выживанию, отработка нештатных посадок, действий по снятию скафандров, переодевание в полетные костюмы, гидрокомбинезоны, снова тренировки на выживание – в пещерах, с целью приобретения навыков работы в команде в экстремальных условиях... Байконур, Мурманск, Ногинск, Севастополь, Васюганские болота, горы Абхазии... Илье такая жизнь нравилось. Тренировки больше чем учебники и конспекты, хотя понятно, что ни без того, ни без того не обойтись. Он не жалел, что променял МиГи на орбитальные станции. А ведь в небо, к истребителям, рвался по велению души. На парадах в телевизоре только самолеты и видел. В детском саду еще всех забодал: «Буду летчиком, буду летчиком!» Родители посмеивались, а вот оно как вышло... Илья родился в восемьдесят первом, за год до второго ближневосточного локального конфликта. О первом конфликте – советской десантной операции в районе Суэцкого канала и размещении в Египте тактических ракет с ядерными боеголовками – в учебниках писали скупо. О втором – освобождении Кувейта силами советской армии и временной оккупации Ирака – было написано не больше. Но в передаче «Служу Советскому Союзу» иногда показывали короткие нарезки военной хроники. «Серп в пустыне». Тысячи самолетов, взлетавших с наземных воздушных баз и авианосцев. Массированные удары с воздуха, позволившие завершить вторую фазу «Молот в пустыне» всего за четыре дня. Илья не мог налюбоваться хищностью красавцев-истребителей и мечтал о причастности – если медкомиссия в летчики не пропустит, хотя бы техником на аэродром. Пропустили. Курсант Оренбургского училища, летчик, старший летчик, командир звена, замкомэск... Илья поднимался по служебной лестнице всё выше и выше. Получил партбилет, распрощавшись с гордым званием комсомольца. Научился дремать с открытыми глазами на скучных собраниях. Командовать. Уживаться с людьми. Освоил самолеты Л-39 и МиГ-29, выполнил почти сотню прыжков с парашютом. Удивился, когда получил направление на обследование в Институте медико-биологических проблем. Обследовался, был отправлен на Главную медицинскую комиссии, став претендентом на зачисление в отряд космонавтов. Понятно, что на комиссию пошел. Думал, не пропустят: рост слишком высокий и вес на грани допустимого. Пропустили. Пришлось учиться заново. Двухгодичный курс общекосмической подготовки, госэкзамены, аттестация. Экзамены Илья сдал на «отлично», но все равно долго не мог поверить, что его в отряд зачислили. Хоть и держал в руках удостоверение космонавта с трехзначным номером. Говорили, что полета в космос можно ждать десять лет, да так на пенсию и уйти, не дождавшись. Илье и тут повезло. Зачислили в отряд в две тысячи тринадцатом, а в четырнадцатом комиссия по отбору и назначению в составы экипажей пилотируемых кораблей утвердила его назначение. В состав дублирующего экипажа длительной экспедиции «Зенит-8» и основного экипажа длительной экспедиции «Зенит-9». Год прошел в изматывающих тренировках. Два года назад, весной, в холодный мартовский день две тысячи пятнадцатого, Илья, дублер командира экипажа «Зенит-8» остался на земле. На Байконуре. А осенью, в октябре, стартовал командиром экипажа «Зенит-9». Экипаж выполнил все поставленные задачи: осуществил стыковку корабля с Международной космической станцией, провел технические работы и установку научной аппаратуры для экспериментов «Вспышка». Во время полета Илья совершил два выхода в открытый космос продолжительностью восемь и одиннадцать часов, за что позже и получил звание Героя Советского Союза. Высшая степень отличия жизнь Ильи почти не изменила. Побывал на приеме в Кремле, посмотрел на Генсека – это да. Денег получать стал больше. Только он их и до этого не тратил почти. Какие траты у холостяка, питающегося в столовой? Кефир? На кефир Илье и курсантской стипендии хватало. Женское население Звездного считало Илью лакомым кусочком: герой, здоров, не красавец, так с лица воду не пить. Гражданочки расставляли сети – Илья ловко ускользал на тренировки. Устраивали ловушки – обходил с чутьем дикого животного. В очередную яму с кольями его чуть не столкнули пару дней назад. Руководство отряда и космонавты улетали в Сочи на празднование дня Восьмого марта. Туда, в край распустившейся мимозы и концертов ВИА «Песняры» и «Земляне», Илью пыталась затащить Светлана Аркадьевна, летчик-космонавт, с которой они вместе проходили тренировки по выживанию в пустыне. Илья сразу ей сказал, что любой музыке предпочитает тишину, но она перегораживала ему выход из столовой, ловила в коридорах, крутилась вокруг, юркая, как рыжая белка. В глазах Светланы плескались шальные морские волны, а на губах цвела загадочная улыбка. После очередного настойчивого приглашения, упоминания замполита и похвалы навыков работы в команде, Илья понял, что поездка обернется свадебным маршем. Он прикрылся конспектами и сбежал, ответив решительное: «Нет». В спину ударил змеиный шепоток: «Да ты непробиваемый, как танковая броня!» «Как вы задолбали! Я выспаться хочу! Выспаться!» – подумал Илья и прибавил шаг. Свою мечту он осуществил, завалившись спать в обед, сразу после того как автобусы с космонавтами и их семьями отбыли в аэропорт. Около полуночи Илья сполз с кровати, посетил туалет и холодильник, заправился кефиром и снова улегся спать. Проснулся он к полудню, немного не дотянув до суток чистого сна, но и этим результатом остался доволен. Незамутненное счастье потускнело, когда комендант общежития Валерия Дмитриевна сообщила ему новость: – А столовая не работает, Илюшенька! – Как не работает? – Праздник же! – укоризненно посмотрела Валерия Дмитриевна. Илья полез в карман, вытащил сотовый телефон и задумчиво уставился на календарь. Понедельник. Шестое марта две тысячи семнадцатого года. «Какой, к чёрту, праздник?» – Перенесли выходные, – угадала его вопрос Валерия. Она даже от вязания оторвалась, подняла на лоб очки: – Шестое, седьмое, восьмое – праздник. Вчера рабочий день был. «Ладно, пойду в магазин», – подумал Илья. – В магазин продукты не завозили, – разочаровала его Валерия. – Хлеб вчерашний, молочка позавчерашняя. Свинина с костями и очень жирная. Куриную печенку не покупай, она с мухами замороженная. Овсяное печенье свежее. Можешь к чаю взять. – Я же сладкое не ем, я на диете. На пару дней можно было и расслабиться, но Илья не хотел потом сидеть на яблоках и кефире. Предельный вес космонавта – девяносто килограмм. Рост – метр девяносто сантиметров. До границы роста Илья двух спичечных коробков не дотянул, вес старался четко держать минус сто, и от конфет и печенья мужественно отворачивался. – В поселок сходи, – посоветовала Валерия. – Бочку с молоком два часа назад привезли, успеешь. Купи три литра, корочку кинешь, сквасишь, будет тебе кислячок. Бидон дать? – У меня где-то полуторалитровые бутылки валяются... – Возьми бидон, не надорвешься. Валерия удалилась в подсобку, загремела посудой. Илья подумал, что зря ее мужики за глаза Холерой кличут. Нормальная тетка. Добрая. Всегда скажет, что в столовке брать, а что не надо. Где продукты купить. Говорят, она раньше надзирательницей в женской колонии работала. Может и так. Там ведь тоже кто-то должен работать. Кроме эмалированного бидона Валерия всучила Илье пыльную брезентовую авоську – под картошку – а в нее положила литровую банку с крышкой. – Там вчера бочку с солеными маслятами привезли. Если все не распродали, купи, мы баллон брали, с лучком – объеденье. Илья, не споря, забрал выданную тару и потопал в поселок за пять километров от Звездного. Холодный весенний ветер бодрил, забирался под стильную, чуть коротковатую кожаную куртку – сувенир из заграничной поездки. Небо кружило голову чистой синевой, солнце слепило глаза, на деревьях галдели птицы. Тело разминалось после долгого сна, нерастраченная сила подталкивала к действию. Илья забрел в подтаявший сугроб, потоптался по грязному снегу, пачкая ботинки, вернулся на асфальтовую дорожку и запел, взмахивая бидоном в такт словам: – В юном месяце апреле... в старом парке тает снег! Птицы притихли. Илья воодушевился и запел громче, скрипя бидоном и путая строчки: – Позабыто всё на свете! Нам расти ещё расти! Только небо! Только ветер! Только радость впереди! Птицы ошеломленно замолкли – глотка у Ильи была луженая, командирская, а вот музыкальным слухом мать-природа его обделила. Бидон жалобно звякнул и уронил крышку. Пришлось прервать сольное выступление и искать укатившуюся в сугроб запчасть. Дальше Илья пошел молча, переключившись на обдумывание праздничных планов. Еще поспать? Это, конечно, хорошо. Но трое суток спать не будешь. Поехать домой, в село? В аэропорту билеты для Героя Советского Союза найдут, но от аэропорта все равно надо три часа трястись в автобусе, дома слушать охи-вздохи родственников, отказываться от пирогов и самогона. – Не поеду, – заявил птицам Илья. – Позвоню, мамку поздравлю, и хватит. Буду ничего не делать. Спать и ничего не делать. Вот! Птицы одобрительно зашумели. Илья прибавил шаг – плетешься, с природой общаешься, а тем временем молоко раскупят. Добравшись до рынка, он первым делом наполнил бидон. Потом, не торопясь, выбрал картошку. От соленых маслят из бочки решительно отказался – с детства терпеть их не мог, тянется за кусками склизкое, как сопли. Вместо грибов он купил килограмм серой квашеной капусты, истекавшей рассолом, и остановился возле рыбного прилавка. Взгляд привлекла соленая мелочь – то ли килька, то ли хамса. Дома такая в летней кухне в холодные дни стояла, с осени до весны. Мамка клала ее в глубокую стеклянную селедочницу, рифленую, густого синего цвета, пересыпала луком и щедро поливала уксусом. В детстве Илья этой хамсы, наверное, бочек пять сожрал: набегаешься во дворе, кусок хлеба ухватишь, шмыг на кухню и давай пальцами из селедочницы таскать, да головы на грядки сплевывать. – Берете что-нибудь? – игриво спросила продавщица. – Морская капуста, ставрида холодного копчения свежая, только сегодня коробку привезли. – Мне хамсы, – попросил Илья. – Куда вам? Кулек давайте, у меня тары нет. Единственную тару – литровую банку – Илья уже заполнил капустой. После долгих уговоров и таинственных обещаний продавщица вынула из-под прилавка сильно обрезанную пластиковую бутылку, наполнила хамсой и взяла с Ильи рубль. Ровно вдвое больше, чем стоил килограмм хамсы, но чего уж тут придираться. На выходе с рынка какой-то хмырь прицепился, начал дергать за локоть: «Где куртку достал? Почем взял? Продай!» Илья, нагруженный хамсой, молоком и картошкой, не выдержал, огрызнулся, посылая хмыря далеко-далеко, туда, где рокот космодрома не слышно. Курткой он дорожил, выгуливал только по праздникам и под хорошее настроение. Не из-за цены. Не из-за уникальности – а ведь ни у кого такой темно-серой, мышиной, с черными «молниями» не было. Из-за воспоминаний. В прошлом году его, как командира экипажа, совершившего успешный полет, отправили в загранкомандировку. В рамках программы обмена опытом с мировым сообществом. Из Москвы вылетели в Восточный Берлин, столицу Германской Демократической Республики. Там посетили правительственный прием, поздравили первого и единственного космонавта ГДР с юбилеем. На приеме поили кислым шампанским, поднимали тосты за Гагарина. Все говорили по-русски: и космонавт Зигмунд Йен, и Генеральный секретарь ЦК СЕПГ Роберт Хонеккер-младший, и председатель Государственного совета ГДР Ангела Каснер, и, конечно, муж Ангелы, Тимофей Сергеевич Злотников. Наутро советскую делегацию погрузили в автобусы и повезли в западногерманский город Кельн, в Европейский центр по подготовке космонавтов. На границе перетряхнули будь здоров, к Илье и командиру «Зенита-8» Андрюхе Горностаеву почему-то прицепились, даже ботинки снять заставили. Сотрудник посольства их потом утешал: «Что вы от них хотите, это же фашисты. Не всех добили в сорок пятом». Центр Илье не глянулся – слишком беленько, слишком чистенько, слишком много флагов и стекла. Деревья в кадках вперемешку с выставленными в витринах скафандрами и моделями космических кораблей. Астронавты сплошь улыбчивые, словно зубную пасту рекламируют. Несерьезно как-то... недаром они всем загнивающим капиталистическим миром от Советского Союза отстают, хоть сообща центр и отгрохали. Но делать было нечего. Получил приказ провести семинар об особенностях долгосрочного нахождения в открытом космосе? Получил. Надо выполнять. Часть астронавтов говорили через переводчика, а некоторые по-русски вопросы задавали. В Звездном поговаривали, что наши планируют совместный полет – то ли с западными немцами, то ли с голландцами. Те, мол, должны привезти какую-то особенную аппаратуру. Илья тогда подумал, что знаем мы эту аппаратуру. Опять всё заклинит, и клеммы меняй. К концу семинара астронавты немного оживились. Личные вопросы задавали. Илья отвечал кратко. «Не женат. Детей нет. Хобби? Инструктор парашютного спорта. Нет, ни рыбалкой, ни охотой не увлекаюсь». После официальной части немного пообщались в кулуарах – с теми, кто русский знал. К Илье подошли двое. Француз Поль с короткой неразборчивой фамилией, похожей на мяуканье, и голландец Клаус Фредерик Янссен. С Полем разговора не вышло, об одном талдычил: «Страшно было?» Хотелось ответить: «Весело!», но мешал взгляд сопровождающего из посольства. Клаус в душу не лез. Начал рассказывать о себе, Илья с интересом послушал. Врач, исследователь, офицер Королевского медицинского корпуса ВВС Нидерландов. Базовую общекосмическую подготовку прошел, но к полетам пока не допущен. Илья из вежливости спросил: «Семья? Дети?» и получил в лоб, чуть на пол не сел. – У меня нет супруги, – улыбаясь, сообщил Клаус. – Был партнер, мы регистрировали брак. Развелись, когда я проходил подготовку в агентстве. Он не захотел переезжать в Кельн, я не мог постоянно приезжать домой из-за высокой загруженности. Наша любовь не выдержала испытания расстоянием. Илья отступил назад, нащупал подоконник, уперся ладонью, не отводя взгляда от Клауса. Тот пожал плечами: – Я вас шокировал, Илья? У вас же не заключают однополые браки? – Нет, – комок в горле еле протолкнулся. – Не заключают. Разговор скис, как молоко от черного хлеба. Клаус поглядывал искоса, будто ожидал, что на него с кулаками кинутся. А Илья старался отдышаться незаметно. Накрыло. Сколько лет от себя прятал, вглубь заталкивал, а стоило прикоснуться – рвануло, как проржавевшая мина. Знал ведь, знал. Давно всё понял. В годы золотые, когда одноклассники-телки за телочками бегали, Илья к себе прислушивался, не мог разобраться: почему никто не нравится? В чем дело? Правда вылезла внезапно, воскресным вечером. Батя треснул сто грамм, телик включил. Как обычно, в шесть часов началась «Международная панорама». «События недели: хроника, факты, комментарии!» Илья на экран краем глаза смотрел. Генрих Боровик познакомил телезрителей с обзором важнейших политических и экономических событий недели, прошел сюжет о борьбе трудящихся за свои права, следом – о безработице, о расизме... Илья, как и большинство телезрителей, ждал финального репортажа о культуре. И рок-звезд, бывало, показывали, и шикарные автомобили, и высотные дома, увешанные светящейся рекламой. В тот вечер показали улицы Амстердама. Того самого Амстердама, в который Клаус из-за занятий часто приезжать не мог. Люди по улицам шли чудаковатые, странно одетые. Две тетки стояли и прямо возле телефонной будки курили. Илья тогда поморщился – фу, зэчки какие-то. А потом камера проследила за двумя мужчинами. Уже от того, как они за руки держались – шли, невинно сцепившись мизинцами – Илью словно кипятком окатило. Жарко стало, ворот рубашки чуть не задушил. Пришлось пуговицу оторвать – когда мужчины остановились и поцеловались. Не вешаясь друг другу на шею, не сливаясь в притворном экстазе. Просто задержались возле витрины, разглядывая манекены, перекинулись фразами, рассмеялись и завершили разговор коротким поцелуем. Илья в тот вечер едва удержался, чтоб в штаны не полезть при всем семействе. Сбежал во двор. И там, прячась в летней кухне, на продавленной сетчатой кровати, трижды кончил. Стоило вспомнить поглаживание пальцами или поцелуй – сразу член вставал по стойке смирно. И страшно было, и стыдно, что не такой как все, и ясно – это надо скрывать. Иначе неба не видать, и на земле жизни не будет. Прятаться оказалось на удивление легко. Илья свои фантазии на одноклассников, на курсантов и сослуживцев не примерял. Это – даже в мыслях Илья избегал конкретики – «это» относилось к другой жизни. Чужой, странно одетой, говорящей на незнакомом языке. Свободно делающей то, за что в селе затравят собаками или забьют камнями. Илья давно дал себе слово: если какая-нибудь девица зацепит так, чтобы второй раз захотелось – женюсь. Так и не женился. Ни одна не зацепила. Да и не много их было, честно говоря. И вот тебе, пожалуйста – Клаус! Живое доказательство, что дивный мир существует на самом деле. Что не надо одеваться в расклешенные джинсы и курить загадочный каннабис, который на самом-то деле в каждом втором дворе растет и называется конопля. Клаус был самым обычным. Пониже Ильи ростом, с залысинами, которые скрадывала очень короткая стрижка. Серые, чуть водянистые глаза. Приятное живое лицо. Нижняя челюсть тяжеловата, такую лошадиной называют. Но обаяние, которое Клаус прямо-таки излучал, заставляло меркнуть мелкие недостатки. А еще – это Илья подумал, отлепившись от подоконника – Клаус ведь не по глупости или недомыслию. Не мальчик, на три года постарше будет. Уж наверняка успел многое попробовать, и выбрать, с кем в одну квартиру въезжать: с парнем или с девицей. – Вы собираетесь гулять по городу? – Не знаю, – еле выговорил Илья. – Нам еще не сообщали расписание. – Если надумаете прогуляться, могу послужить вам гидом, – Клаус улыбался, видно было, что предлагает от души, и не обидится, если получит отказ. – Я уточню у сопровождающего, – пообещал Илья. – Позвоните мне, если получится. Клаус протянул визитку. Темно-коричневый картонный прямоугольник, с ослепительно белыми буквами. Имя, фамилия, два номера телефона. Илья визитку взял, сунул в карман, думая, что звонить не придется. И ошибся. Сопровождающий его на прогулку едва ли не вытолкал. Сказал – партия и правительство одобрили установление личных контактов между космонавтами, велел не употреблять алкоголь, не заглядывать в секс-шопы и ни в коем случае не ходить к проституткам. Да Илья и не собирался! По телефону ответили сразу, будто ждали. Клаус предложил осмотреть знаменитый Кельнский собор. Илья согласился – какая разница, что осматривать? Позже, когда до собора дошли, он свое мнение переменил. Впечатляющее сооружение. Витражи богатые. Клаус повел его наверх, на одну из башен. За экскурсию пришлось заплатить, но Илье на прогулку какие-то радужные деньги выдали. Поднимались ножками, долго. Обзор открылся хороший, но Илья предпочитал на панорамы смотреть из истребителя, о чем Клаусу честно и сообщил. После этого они спустились по пяти сотням ступенек, перекусили в кафе – без капли алкоголя – и отправились по магазинам. Клаус сказал, что выделенных Илье денег вполне хватит на куртку. Куртку хотелось давно, чтобы моднячую. Просил знакомых из Польши привезти – в плечах мала оказалась. Из Болгарии – не застегивалась вообще. Словно заколдовали. Без Клауса, конечно, Илья бы не справился. Это вам не по ГДР гулять, где через шаг по-русски говорят, а через два квартала на третий наши военные патрули. Там и захочешь – не заблудишься. А тут нырнули в закоулки, и голова кругом пошла, от обилия красок и незнакомой речи растерялся. Когда Клаус взял его за руку – легко, зацепив мизинцем – и мимо витрин потащил, вернулось давнее, жгучее, даже кончики ушей запылали. Они в отражениях смотрелись точь-в-точь как та парочка из «Международной панорамы». И Илья с ужасом понимал: если Клаус остановится, повернется и поцелует, он ему не то, что по морде не даст... еще и спросит, нельзя ли тут в отеле комнату на пару часов снять, чтобы не предъявлять документы. Обошлось. Купили куртку, понравившуюся им обоим. Илья хотел подлиннее, но Клаус сказал, что так быть и должно, в самый раз. К гостинице, где разместили советскую делегацию, возвращались долго, кружным путем. Разговаривали, перескакивая с темы на тему. Клаус объяснил, откуда так хорошо знает русский – бабушка-эмигрантка. Спросил: «А у тебя какой позывной? Богатырь? Муромец?» Илья смеялся чуть не до слез – какой Муромец? Леший! И спасибо, что не Лещ. Фамилия – Лещенко. И – нет, он не родственник певца. Клаус такого певца вообще не знал, чем привел Илью в прекрасное расположение духа. Вопросом о родстве с Львом Лещенко его изрядно забодали. – А Леший потому что я здоровый. И хмурый, – объяснил он. – Один живу, бобылем. Приклеили, так и прилепилось. Почему бобылем, Клаус не спросил. Оно и к лучшему. Что отвечать-то? – ...взял молочко, Илюшенька? Голос Валерии Дмитриевны вырвал из воспоминаний. Илья и не заметил, как пять километров отмахал, с хамсой в одной руке, бидоном в другой и авоськой на локте. – Взял. Суньте мне ключи в карман, рыбу не хочу на стол ставить. – Ой, ты хамсу купил, – заулыбалась Валерия. – Лучком пересыпь, уксусом побрызгай и непременно капни постного маслица, чтоб уксус смягчило. – Капну, – согласился Илья и понес хамсу на второй этаж. На общей кухне никого не было, а нож и лук из рук валились, словно под чужими взглядами. Илья плюнул, бросил лук и хамсу на газете, и пошел в душевую. Как следует подрочить. Воспоминания о Клаусе, о невинных прикосновениях, томление по несостоявшимся поцелуям возбуждали Илью уже целый год. Как руки не стер – непонятно. Клаусу, наверное, икалось каждое утро и вечер – в Кельне или Амстердаме, где он там сейчас... Ежедневно! Дважды, а то и трижды. При идеальном состоянии здоровья Ильи это было бы нормально. Если бы не Клауса хотелось, а рыжую Светлану Аркадьевну или хотя бы Глафиру, подавальщицу в столовой. Но из песни слова не выкинешь. Хотелось именно Клауса с залысинами, и точка. Сегодня Илья кончал долго. Растянуто, чуть размазано, без одури, стучавшей в висках, без пелены перед глазами. Теплая вода, стекавшая по телу, усилила ощущения, подарила призрачные прикосновения к лопаткам и пояснице. Сосок Илья выкрутил, не опасаясь оставить следы – три свободных дня, никаких внезапных медкомиссий. Избавившись от накопившейся спермы и лишнего напряжения, он повеселел. Поставил вариться картошку, быстро нарубил луковицу, оторвал головы хамсе, сетуя на размер, позаимствовал соседский уксус, изготовил заливку. Лука хватило и на капусту и на хамсу. От бочковой капусты в кухне повис тяжелый запашок, и Илья в очередной раз порадовался отъезду соседей – вкусное, но вонючее добро в комнату не потащишь, а под осуждающими взорами еда могла бы поперек глотки встать. Картошки в мундирах Илья сварил много. Сразу на два дня. Дождался, пока чуть-чуть остынет, начал чистить, откусывая еще теплую, таская вилкой из салатниц то капусту, то хамсу. Настроение закрепилось на отметке «отлично», и он не запел только потому, что рот был набит картошкой. А так бы запросто. И «Крылатые качели», и «Траву у дома». В коридоре, у центральной лестницы, зашумели, заговорили наперебой. По цокоту каблуков и начальственному женскому голосу Илья определил – Валерия. А кто это с ней? Любопытство пересилило приличия. Илья встал, уронил на пол рубашку, которую предусмотрительно снял перед готовкой, чтобы не заляпать рыбой, запихнул в рот половину горячей картофелины и выглянул в коридор, вытирая руки полотенцем. От увиденного картошка встала поперек горла. Если бы не стопроцентное зрение и многокилометровые тесты, решил бы – померещилось. Валерия заносила руку, собираясь постучать в его, Ильи, дверь. Рядом переминался комендант служебной гостиницы в косо наброшенном на плечи кителе и с веткой петрушки в зубах. Третьим, и единственно заслуживающим внимания гостем был Клаус. Клаус в длинном черном пальто, делавшем его похожим на стильного вампира. Илья огромным усилием воли разжевал и проглотил картошку и сообщил постучавшей Валерии: – Я тут! Дверь комнаты и дверь общей кухни разделяли метров пятнадцать широкого коридора, застеленного линолеумом. Клаус обернулся на голос. У Ильи перед глазами поплыло – то ли от неудачно проглоченной картошки, то ли от волнения. – Илья Владимирович, к вам гость! – Валерия промаршировала к кухне, буксируя Клауса и коменданта. – Что это вы голым расхаживаете? Оденьтесь, не позорьте страну перед товарищем из капиталистического лагеря. И рыбу эту уберите. Кошке купили? – и, не дожидаясь ответа, уже Клаусу: – Илья Владимирович любит животных, подкармливает. Люди у нас такое не едят! «Ах, стерва! – подумал Илья. – Сама распевала «маслица капни», а теперь – «страну позоришь». Правильно мужики говорили, натуральная холера!» Клаус прикрыл рот ладонью – похоже, удерживал рвущийся смех. В серых глазах плясали стальные чёртики. Илья не знал, что делать: обидеться на жизнь и глупую ситуацию, или тоже расхохотаться, приветствуя того, о ком мечтал, натирая член и ладони. Мучительные раздумья прервал комендант, дожевавший петрушку. Запах свежевыпитой водки она не отшибла, но немного облагородила. – Товарищ подполковник, разрешите доложить! Товарища Клауса Янссена заселили в «люкс» для генералитета. В связи с отсутствием командного состава прошу вас принять руководство культурной программой до приезда вышестоящих по званию. – Так точно, – машинально отозвался Илья, еще раз вытер руки и подобрал рубашку с пола. Подлая Холера просочилась на кухню, сунула обе салатницы – с хамсой и капустой в непрозрачный полиэтиленовый пакет и унесла прочь, оставив Илью наедине с Клаусом, комендантом и картошкой. – Рад тебя видеть, – Клаус расцвел улыбкой, словно стеснялся ее показывать при Холере. – Я прилетел на два дня раньше. По согласованию сторон. Мне разрешили провести выходные как туристу. Хочу осмотреть достопримечательности. – А... э-э-э... Мавзолей и собор Василия Блаженного? – предложил Илья. – На твое усмотрение, – Клаус перевел взгляд с голой груди Ильи на приготовительную плиту. На плите сидел одинокий таракан и рассматривал собравшихся. На усмотрение Ильи можно было бы никуда не ходить, душевая вот она, рядом, но ответственность перед Родиной заставила припомнить еще пару культурных объектов: – Третьяковская галерея. Музей имени Пушкина. А в музее Космонавтики на ВДНХ ты был? – Нет, – покачал головой Клаус. – Я в Москве первый раз. – Вот в Космонавтику и пойдем, – постановил Илья, надеясь, что этого и собора Василия Блаженного будет достаточно. Остальные музеи он планировал отложить в долгий ящик. Смотреть не на что. Скукота. – В номер надо вернуться к двадцати трем часам, – напомнил комендант гостиницы и удалился, сопровождаемый запахом водки и петрушки. – У вас строго следят за перемещениями, – расстегивая пальто, отметил Клаус. – А что ты хочешь? Все-таки режимный объект. За разговором перебрались в комнату. Класс осмотрел аккуратно заправленную кровать, широкоэкранный японский телевизор с тонким слоем пыли, две фотографии со стартов и одну семейную – старую, парадную, где батя в костюме и при галстуке. Скользнул взглядом по голым стенам и проговорил: – Ты не любитель захламлять дом безделушками. – Копилки на тумбочку ставить? Нет, не люблю. Илья решал и не мог решить важный вопрос. Переодеться при Клаусе или попросить его выйти, подождать в коридоре? Просьба выйти подчеркнет, что Клаус не такой как все. Мужик мужика стесняться не должен, а уж при подготовке к полету какими только друг друга не увидишь. А если не просить... Организм реагировал предательски бурно, как и не было смытых душем пятен спермы. Проблема разрешилась сама собой: Клаус подошел к окну и засмотрелся на пейзаж – открывался отличный вид на мусорные баки, а Илья быстро переоделся за дверкой шкафа. Побил все рекорды по нормативам – и десяти секунд не прошло. – По городу прогуляемся? – неуверенно спросил Илья, застегивая чистую рубашку. – Или надо сразу в музей? Электричка будет через час, на эту мы уже опоздали. – У тебя нет машины? – А зачем? По службе возят, на рынок и в магазин я пешком хожу. Не покупаю, только стоять и ржаветь будет. – Действительно, зачем? – эхом откликнулся Клаус. – Звездный – маленький, одно название, что город, – оживился Илья, ступив на знакомую почву. – Это поселок, он долгое время был закрытым, даже не на всех картах отмечен. Жаль, что ты не летом приехал. Летом тут хорошо. Зелени – море. Лес кругом. В пруду лебеди плавают. А сейчас хуже, чем зимой. Серо и голо. – Не стану забегать вперед, и загадывать, – Клаус дернул отворот пальто. – Если совместную программу утвердят, я останусь тут до лета. Может быть, и до следующей весны. – Здорово! – обрадовался Илья. – Будем гулять. По грибы сходим. А пока... Хочешь, я тебе памятник лайке покажу? И памятник Гагарину. И его истребитель. Холера ждала их на вахте. Забирая ключи, заставила Илью пригнуться, быстро, четко, по-военному доложила: – Сейчас отнесу в ваш холодильник жареную курицу, контейнер с салатом оливье, контейнер с винегретом, нарезку красной рыбы и фаршированные яйца. На десерт – торт. Покормите товарища, если в ресторане в Москве не поужинаете. К вам в комнату занесу кружевную скатерть и салфетки. Не сидите на кухне, Илья Владимирович, там надо санобработку от тараканов провести. – Спасибо, – шепнул Илья, переменив мнение. Первое впечатление не пропьешь. Нормальная тетка Валерия, настоящий товарищ, на которого можно положиться. Гуляли не торопясь. Осмотрели все памятники, постояли в беседке. Забрели в лес, хоть Илья и опасался, что Клаус запачкает пальто грязным снегом. И опять говорили обрывками – начинали, перебивали друг друга, замолкали. Илья рассказывал о самой большой в мире центрифуге, об уникальном комплексе тренажеров, о гидролаборатории, в которой имитируют невесомость. Сбивался – «у вас же похожие комплексы есть» – и снова рассказывал, припоминая интересные подробности. Клаус слушал внимательно, не перебивал. Иногда вспоминал о кельнском центре. Там, конечно, все было помельче и похуже, но Илья считал, что для первых тренировок сойдет. – Я прилетел для согласования исследовательской программы, – пряча руки в карманы, объяснил Клаус. – Ваши специалисты должны утвердить состав смешанной группы космонавтов, из которой сформируют экспедиции. Многое зависит от заключения психологов. Знаешь, самым большим разочарованием моей жизни будет «почти победа». Если программу, которую я разрабатывал, примут, а в космос я не полечу. – Полетишь, – обнадежил его Илья. – Никто бы тебе пропуск в Звездный просто так не выписал. Раз впустили – значит полетишь. Иначе ждал бы в столичной гостинице, да гулял по музеям. Нестерпимое желание подкрепить свои слова подтолкнуло к действию. Илья осторожно дернул Клауса за локоть, заставляя вытащить руку из кармана, растер замерзшую ладонь, поднес ко рту, согревая дыханием. И тут же испугался своего поступка. Увидят, догадаются... Клаус-то полетит, капиталисты за включение в экипаж золотом заплатят. А Илье путь в космос будет закрыт. В общежитие вернулись в молчании. Поужинали в сумерках, под неразборчивое мурлыканье телевизора. Потом Клаус заговорил о своей службе в Космическом медицинском центре и Илья заслушался. Не столько о работе слушал, сколько об истории военной базы, которую сначала закрыли из-за сокращения численности армии, потом превратили в музей, потом, на очередном витке «холодной войны» сдали в аренду американцам, а после этого уже сделали медицинским центром. На Фантом, который стоял на базе памятником, Илья бы охотно посмотрел. Даже если ради этого надо тренироваться на чужом оборудовании под двойным медицинским контролем. – Мы изучаем процессы адаптации астронавтов в космосе, тестируем контактные линзы для пилотов. Сейчас подготавливаем новый биологический эксперимент для проверки вестибулярного аппарата, кровяного давления и мозгового кровообращения при нестандартных физических нагрузках. Илья хотел расспросить об эксперименте подробнее, но его прервал стук в дверь. Холера деликатно и твердо напомнила, что гостя пора провожать в гостиницу. – Он же не отдохнул после перелета! – прошипела она Илье. – А вы его по буеракам таскали, и теперь вздремнуть не даете. Илья устыдился, довел Клауса до двери номера – предварительно пришлось разбудить коменданта гостиницы и отобрать у него ключи. Заходить не стал. Попрощался на пороге, разрешив себе маленькую вольность – на прощание пожал ладонь Клауса, и на миг поднес к своим губам. Для мимолетного прикосновения. Клаус руку отбирать не спешил. Проговорил, глядя в глаза: – Жаль, что ты не можешь остаться. И я не могу придти к тебе в номер. Просто посидеть вместе. Помолчать. – Мне тоже жаль, – искренне ответил Илья. Он заставил себя отпустить ладонь Клауса, развернулся и ушел по коридору, четко печатая шаг. Еще пара минут задержки, и – прощай самоконтроль. А потом донос, партсобрание, отстранение, выговор... На этот раз теплая вода не успокоила, не разнежила тело и душу. Илья ярился, как зверь, у которого отобрали добычу. Пока Клаус был где-то далеко – в Кельне, Амстердаме или на военной базе с непроизносимым названием – воспоминания и мечты подменяли возможность действия. Сейчас, когда руку протяни и возьмешь, запрет на касания бесил до клокочущего в горле рыка. Илья кончил дважды, чувствуя губами чуть обветренную кожу костяшек и ругая себя, что не осмелился распробовать вкус. Утром, после изматывающего сна, в котором они с Клаусом брели по бесконечному лесу и все-таки вышли на опушку, к сияющей в небе радуге, его разбудил стук в дверь. Холера сдала смену и пришла узнать, нужно ли обеспечить заморского гостя домашним питанием. – Спасибо, не надо, – отказался Илья. – Мы тортом позавтракаем и в музеи поедем. Пообедаем и поужинаем в ресторане. Вернемся последней электричкой. Или на такси, если согласятся отвезти за двойной тариф. Сказано – сделано. В полдень Илья подпихивал Клауса, заставляя подниматься на колокольню собора Василия Блаженного и слушать речь экскурсовода. Толстые каменные стены, узкая лестница, ступени, истертые тысячами ног, нагоняли неизбывную тоску. Клаус почему-то тоже не горел желанием приобщаться к культуре. Но на Илью, не успевшего подрочить утром, накатил приступ необъяснимого упрямства. – В Третьяковку или в Пушкинский музей? – спросил он, отойдя от собора. – К чертовой матери! – тихо, но внятно прошипел Клаус. – Я знаю, что у вас в гостиницы заселяют только по паспортам. У меня есть документы. У тебя тоже есть документы. Илья, где мы можем снять номер хотя бы на пару часов? – Нет. – Извини. Ошибся. Клаус развернулся и едва не растворился в толпе. – Нет! – Илья успел схватить его за локоть. – Попробуем по-другому. Если не выгорит, тогда в гостиницу. Такси доставило их в аэропорт. Илья покружил по залу ожидания, безошибочно вычислил усталую тетку средних лет, сдающую комнаты на ночь. Вот и пригодились доплаты и зарплата. Илья, слегка поторговавшись, выкупил на сутки двухкомнатную квартиру. Обычный клоповник с ржавой ванной и ободранными обоями. Сомнительно, что такую дыру кто-то нашпиговал микрофонами, а гостинице прослушка – как с добрым утром. Илья объяснял это Клаусу, кружа по комнатам, заглядывая в ящики и шкафы, вытаскивая чистое постельное белье. Клаус его почти не слушал – смотрел-смотрел остекленевшим взглядом, потом вдруг ловко повалил на диван и начал целовать. Фантазии с треском проиграли реальности. Клаус целовался ошеломляюще, жестко и горячо, не теряя времени на кривлянья и вздохи. Илью по дивану в блин размазало – от избытка ощущений, желания, но неумения правильно ответить. Клаус понял его без слов. Шептал: «Не торопись, всё получится, всё будет». Илья позволил себя раздеть, сомлел от прикосновений и позорно спустил в штаны, когда Клаус втянул в рот ноющий сосок. Вот тебе и «не торопись». Хотя, грех жаловаться. Тут же и встало. На улыбку и голос Клауса. День сменился вечером, сумерки вытерла чернильным ластиком густая ночь. С дивана перебрались на кровать, в поисках простора. Чёрт его знает, каким Клаус был врачом, и хороша ли у него подготовка астронавта – главное, что учителем в сексе он оказался терпеливым и нежным. Илья перепробовал почти всё: кончил Клаусу в рот, подвывая от прикосновений к простате, скопировал движения, подготавливая жадное до ласки тело, вставил, выдрал Клауса так, что тот едва подушку зубами не порвал. Не от боли, от удовольствия. В глухую полночь, приправленную звуком самолетных двигателей, Клаус оторвался от Ильи, изнеможенно валявшегося на кровати, и горячечно зашептал: – Если программу не утвердят – беги. Я с начальством договорюсь, мы тебя на цикл лекций вызовем. Останешься на западе. Уедем ко мне домой, в Нидерланды. У нас невозвращенцев Советам не выдают. – Ты что? – искренне возмутился Илья. – Куда мне бежать? У меня тут семья. Батя как с лесовоза слез так каждый день и бухает, с одним инсультом уже в больнице отлежал. Мамка за ним смотрит, а если с ней что случись? Я его хоть в дом престарелых оформить смогу. Сеструха – отрезанный ломоть. Она и не шевельнется. – Понятно, – Клаус сам себе зажал рот, унимая возражения. Илья собрался с силами, подтянул его ладонь к себе, и осуществил мечту, перецеловал все костяшки – отчасти в качестве извинения. Клаус взял его под утро, в полусне, размякшего и расслабленного. Проникая, целовал, просил прощения за неизбежную боль. Илья стонал и никак не мог перевести дух, чтобы объяснить: это улетно. Это круче, чем прыгать с парашютом. Это как сказка, которую хочется читать снова и снова. К полудню сказка кончилась. Илья не превратился в тыкву, но чувствовал себя овощем. Возможно, маринованным. Он, зевая, отдал явившейся хозяйке ключи, без возражений доплатил полтинник за порванную наволочку. В аэропорту нашелся таксист, согласившийся отвезти двух сонных пассажиров в Звездный. Илья всю дорогу продремал, вздрагивая от прикосновений холодного стекла к щеке – постоянно клонило набок, то на плечо Клауса валился, то прислонялся к окну. На КПП его ждал неприятный сюрприз. – Начальство из Сочи прилетело, – понизив голос, сообщил часовой. – Командир отряда, начальник отдела психологической экспертизы и замполит. Понятно, что замполит, без замполита такие дела не делаются. На входе в общежитие Илью поприветствовала встревоженная Валерия: – Искали уже тебя. Умойся и иди в малый актовый зал. Не дразни начальство. Провожая, Валерия его перекрестила. Илья не протестовал – тут не знаешь, на что надеяться. Командный состав встретил его тяжелым молчанием. Сесть позволили, рассматривали пристально, как под микроскопом. Илья под взглядами ежился и тоже молчал. А что тут скажешь? Клаус заездил его покруче, чем на тренировках по выживанию. Только морда не усталая, а довольная. Прямо светится. – Как продвигается культурная программа? – спросил замполит, когда молчание затянулось до неприличия. – Осмотрели памятники Звездного, – доложил Илья. – Посетили собор Василия Блаженного. Были в Третьяковской галерее. Завтра в Пушкинский музей пойдем. Командир отряда и психологический эксперт обменялись странными взглядами. Илья решил – врать надо, так чтоб с запасом, и добавил: – После Пушкинского наметили музей палеонтологии. Командир отряда скривился, потер лоб. Замполит взорвался: – Василий Алексеевич, я вам говорил, что это не тот случай! Это вам не Горностаев, до него намеками не дойдет. Лещенко надо четко, словами через рот объяснить поставленную задачу. Отвести срок на исполнение. А потом проверить результат. Командир скривился еще сильнее, буркнул: – Объясняйте. Два дня коту под хвост. Потом в график не уложимся. – Я начну? – предложил начальник отдела психологической экспертизы. – Если у меня не получится, передадим слово товарищу замполиту. Илья Владимирович, вы помните визит в кельнский Центр подготовки астронавтов? Илья осторожно кивнул. – Товарищ Янссен поставил вас в известность о своей ориентации? – Я не понимаю вопрос, – на всякий случай соврал Илья. – Так, хватит тут балаган с конями устраивать, – замполит стукнул кулаком по столу и потребовал. – Лещенко, смотри на меня и слушай внимательно. Если надо – спрашивай, только дурака не валяй. Говорил тебе этот Клаус, что он пидор? – Так точно, – признался Илья. – Вот! – оживился замполит. – А вы кругами ходите: «в известность», «об ориентации»... Простыми словами надо. – Угу, – промычал командир. – Через рот. – Янссен говорил тебе о своем проекте? – Нет. То есть, он что-то говорил о биологическом эксперименте... – Объясняю все теми же простыми словами: надо потрахаться. В космосе, в невесомости. А аппаратура всякие там мозговые импульсы запишет, чтобы ученым было что расшифровывать. Это понятно? – Так точно, – отрапортовал Илья. – Баб трахать нельзя. В космосе трахать нельзя, – поправился замполит. – На Земле – можно и нужно. А в космосе баба может залететь, и тогда ребеночек уродский родится. Улавливаешь смысл, Лещенко? – Не совсем, – соврал Илья. Он хотел услышать озвученный приказ. При свидетелях. При командире отряда. Чтобы замполит потом не смог докопаться. – Тьфу, как до тебя долго доходит! Европейское сообщество прислало нам двух астронавтов-пидоров. Между прочим, Горностаев Поля на Байконуре вчера встретил и тренировочно пристыковался. Вставил, как «Союз» «Аполлону». А ты своего Клауса по музеям таскаешь! Трахнуть его надо, Лещенко, трахнуть! Или жопу ему подставляй, если сам трахнуть не можешь. Задача ясна? – Так точно! – вытянулся в кресле Илья. – Разрешите выполнять? Кто-то из молодых технарей постоянно повторял про счастливые случайности: «Как будто на моей улице перевернулся грузовик с пряниками». Илья чувствовал себя так, словно у него в квартире выгрузили КамАЗ его любимых пирожных «картошка». А потом объявили, что верхняя граница веса для космонавтов увеличивается на десять килограмм. – Иди. Выполняй, – разрешил командир. – Доложишь потом кому-нибудь. Только не мне. Не хочу подробности знать. – Служу Советскому Союзу! – с чувством ответил Илья, развернулся и удалился из актового зала. ...В мае две тысячи семнадцатого года комиссия по отбору и назначению в составы экипажей пилотируемых кораблей утвердила назначение Ильи Владимировича Лещенко и голландского астронавта Клауса Фредерика Янссена в состав дублирующего экипажа специальной экспедиции «Волан-1» и основного экипажа специальной экспедиции «Волан-2». Год прошел в изматывающих тренировках. Через два года, весной, в холодный мартовский день, Илья, дублер командира экипажа «Волан-1» Андрея Горностаева и Клаус, дублер бортинженера Поля, остались на земле. На Байконуре. А осенью, в октябре, стартовали экипажем «Волан-2», успешно выполнившим все поставленные руководством задачи.