Contingencies

Кларк не прислушивался, когда машина остановилась, поэтому и не осознавал, что кто-то прибыл, пока в дверь не постучали. Он задался вопросом, кто бы это мог быть. Время после десяти было слишком поздним для доставки или визита кого-то из маминых избирателей. Хлоя бы прежде позвонила. Лоис, возможно, и не стала бы утруждаться, если бы возникла крайняя необходимость. Однако, когда он открыл дверь, на крыльце стоял Лекс Лютор в своем черном пальто. И на мгновение Кларк подумал, что время повернуло вспять, он снова в старшей школе и Лекс намеревается рассказать, как Лайнел отрекся от него, лишив прибежища. Он подумал, что снаружи должно быть светло, золотистое утро, и Лекс сейчас попросит разрешения войти. «Уверяю, я не вооружен». С этой своей необычайно лукавой улыбкой. «Я не злой гений». Но Лекс не улыбался. Его лицо было замкнутым, а глаза холодными, не такими безумными, как замораживающий взгляд Зода, но такими же пустыми. Возможно, улыбки Лекса и прежде были столь же расчетливыми, только Кларк был слишком юн, чтобы это увидеть. Он хотел бы знать, как он мог настолько ошибаться в отношении кого-либо. — Что ты здесь делаешь? — требовательно спросил Кларк. А затем он почувствовал это: кислоту в своих венах, пламя на своей коже — безошибочно мучительные признаки криптонита. Пошатываясь, он отступил назад, подняв руки в тщетной попытке защититься от смертельного излучения. Споткнувшись, упал на колени, чувствуя головокружение от боли. В обрамлении дверного проема он мог видеть бледную и черную фигуру Лекса Лютора с одной рукой на дверной перемычке и со второй в кармане пальто и его ледяные наблюдающие глаза. — Добрый вечер, Кларк, — сказал Лекс с ироничной, едкой учтивостью. Как он узнал? Как много он знает? Кларка годами мучили эти кошмары, задолго до того, как он хотя бы услышал о тридцать три-один. На подъездной дорожке должен быть фургон, предположил он, вероятно, другие люди на веранде ждут, чтобы вытащить его и увезти. Он не осмелился позвать мать; если у Лекса есть пистолет… Но он не мог пошевелиться, стоя на коленях и опираясь на руки, он скорчился от криптонитового излучения, проходящего сквозь тело пульсирующими мучительными волнами. А затем Лекс отпустил перемычку и упал. Он опрокинулся назад, как будто у него выбило предохранитель, его тело с глухим стуком свалилось на твердое крыльцо. Покачнувшись и сев на пятки, Кларк достаточно отдалился, чтобы быть вне диапазона действия криптонита. Какое-то мгновение он просто сидел там, на придверном коврике, уставившись на неподвижное тело Лекса. Всматриваясь в темноту позади него, ожидая увидеть кого-то — Хлою, или Лоис, или Джимми — держащего дубинку и ухмыляющегося оттого, что ему удалось сбить Лекса Лютора. Но там не было никого, даже когда он просканировал темный двор рентгеновским зрением. Не было очертаний скелетов ни друзей, ни людей Лекса. Только их грузовик и Феррари с откидным верхом, криво припаркованная напротив дома. — Лекс? — позвал Кларк, с трудом поднимаясь на ноги, опасаясь приближаться к черному неподвижному телу на крыльце. Вызванная криптонитом тошнота волновала желудок. — Какого черта?.. Никто не ответил. Ночь была тиха, прохладный ветерок дул с полей. Весна была еще слишком ранней для насекомых. Сфокусировав свой слух, Кларк мог слышать дыхание Лекса — резкие, затрудненные, слишком короткие вдохи — и тяжелые удары его пульса. Кларк поколебался еще мгновение, затем прокричал наверх: — Мам! Не могла бы ты спуститься? Здесь… проблема. Марта немедленно сошла вниз, в домашних тапочках и банном халате поверх пижамы. — Что такое? Кажется, я слышала стук в дверь недавно. Кто?.. — и затем она остановилась и, моргнув, посмотрела на открытую дверь. — Кларк, это?.. Ты?.. — Я не трогал его, — ответил Кларк. — Я не могу. Мам, при нем есть метеорит. — Что? — внезапно побледнев, Марта остановилась на своем пути к порогу, пристально уставившись вниз, на бессознательное, судя по виду, тело Лекса. — Он?.. Кларк покачал головой: — Я не знаю. Он только сказал «добрый вечер» и затем… упал. Марта осталась стоять в дверном проеме, держа руку на дверной ручке. — Кларк, — произнесла она непреклонно, — пойди возьми дробовик. — Мам? — Если это хитрость… Кларк покивал и отступил на шаг, чтобы быть уверенным, что он вне поля зрения Лекса, затем за полсекунды достал дробовик. Он не прицеливался, просто держал его, обвив пальцами ствол, как будто ему нужны были обе руки, чтобы вынести его тяжесть. Он мог поднять трактор, в тысячу раз превышающий по весу этот кусок металла. Было странно, как что-то столь малого веса могло быть при этом настолько тяжелым. Марта вдохнула, ступила на крыльцо и нагнулась к Лексу. Она позвала его по имени, прикоснувшись к плечу, и, не получив ответа, начала обыскивать карманы его пальто. Вытянув кусок метеорита размером с ее кулак, испещренный мерцающими зелеными прожилками, она откатила его к концу веранды. Уголки ее губ опустились, она обеспокоенно нахмурилась. — Кларк? Кларк осторожно шагнул вперед и кивнул, не почувствовав приступа боли. — Это был единственный кусок, — сказал он, опуская дробовик и подходя ближе. Лекс застонал. Слабый звук, который мог бы остаться неуслышанным, если бы ночь не была такой тихой. Он не пытался двигаться, но его дыхание резко остановилось, затем возобновилось. Кларк услышал прервавшийся вдох со странной ясностью. — Кларк, — изменившимся голосом позвала его мать, положив руку на лоб Лекса, — не думаю, что это хитрость. Лекс? Ты слышишь меня, Лекс? Под светом фонаря над крыльцом лицо Лекса блестело от пота и было настолько белым, что тени вокруг его закрытых глаз казались голубоватыми. Его челюсти были крепко стиснуты, и Кларк, не прикасаясь, мог почувствовать лихорадочный жар, исходящий от него. Лекс не болел. Это была одна из множества личных, ничего не значащих мелочей, которые Кларк знал о нем, мелочей, которые он не пытался запомнить, но никогда и не забывал. — Может быть, его отравили, — сказал он. — Это было бы не впервые. Это прозвучало грубо для его собственных ушей, равно как и для его матери. Марта бросила на него тяжелый взгляд. Поскольку он не говорил ей всего, она все еще думала, что дело преимущественно в Лане. Она знала часть правды, но не хотела знать больше, не хотела понимать, каким на самом деле был Лекс, что он совершил и что делал. Ей было достаточно беспокойства о безопасности Кларка, она не знала, как много других людей пострадало по вине Лекса и пострадает еще. Но сейчас Лекс никому не вредил. Он сам был пострадавшим. Кларк поднял его — длинные ноги, полы черного пальто и безволосая голова свесились вниз — и занес внутрь. Он не хрипел, но был настолько горячим, что Кларк мог чувствовать его жар сквозь пальто. Кларк положил его на диван. Марта взяла телефонную трубку. — Нам следует позвонить в медицинский центр или же отвезти его туда… если ты не хочешь, чтобы он был здесь, Кларк… — Не знаю, будет ли от этого польза, — ответил он, хмурясь. Думая о куске криптонита на их веранде. — Мам, можешь подобрать тот метеорит? — Конечно, — сказала Марта, — у нас есть выложенная свинцом коробка, которая должна быть достаточно большой. Кларк покивал. — Принеси его сюда, пожалуйста. Я думаю, возможно, Лекс… — Кларк? Кларк стянул с плеч Лекса пальто. Лекс был безвольно-вялым, это было все равно что управляться с пропитанным водой пугалом, и Кларк потерял терпение, пытаясь расстегнуть пуговицы на его модной, сырой от пота рубашке. Вместо этого он схватил пальцами шелковый рукав и с пронзительным треском раздираемой ткани оторвал его. — Что это, милый? — спросила его мать, подходя ближе, чтобы положить руку на его плечо. Затем у нее перехватило дыхание: — О. Плечо Лекса было помечено: по бледной, лишенной растительности коже ветвились прожилки темнее синяков, что змеились ниже по его руке и выше, под рубашкой, — отталкивающее уродство, как ползучая гниль. При искусственном освещении оно имело серебристый отблеск — почти неприродное поражение. — Это выглядит почти как… — начала Марта, колеблясь, — то, что было у меня год назад. — Думаю, это возможно, — сказал Кларк угрюмо, вспоминая свою мать на этом диване, увядающую так пугающе быстро от подобной инфекции. Но его мать была невинной жертвой Файна, нападение было нацелено на него через тех, кого он любил. Лекс не был невинным, вероятно, никогда, и если это было нападение… Он сжал в кулаках воротник рубашки Лекса и приподнял его вялое тело над диваном. — Лекс. — Кларк похлопал пальцами по его щекам, слабо для него самого, но все же достаточно жестко, чтобы голова Лекса резко запрокинулась назад. — Очнись, — добавил он нетерпеливо и потряс его. Лекс содрогнулся всем телом, и его веки скользнули вверх, открывая темные и расфокусированные глаза на белом влажном лице. — Что, к черту, ты сделал? — требовательно спросил Кларк. Лекс моргнул, с трудом фокусируясь. — Кларк, — прохрипел он, а затем стал холодным и жестким, как труп, вырываясь из хватки Кларка и приводя себя в сидячее положение. — Извиняюсь, что предварительно не позвонил, — добавил он, все так же дыша короткими затрудненными вдохами. — Я не имел цели навязываться, миссис Кент. Кларк. Кларк задавался вопросом, более чем однажды за последние несколько лет, возможно ли, что Лекс сошел с ума снова, не случился ли с ним еще один нервный срыв, которого никто не заметил. Он говорил совершенно не так, как три года назад, когда это случилось в прошлый раз, не паниковал и не был испуган, напротив, был постоянно очень спокойным, контролирующим и жестким. Но, возможно, существовали разные способы утраты разума. Или, более вероятно, Кларк всегда был единственным сумасшедшим, с самого начала, как минимум потому, что поверил в Лютора. — Что случилось, Лекс? Что с тобой не так? Лекс отклонился назад, чтобы смотреть на Кларка прямо. Его глаза ничего не выражали, хотя возле рта залегли болезненные линии. Когда он заговорил, его голос прозвучал напряженно: — Кое-что… вышло из-под контроля. Кларк мог представить себе очень мало вещей, проблемных достаточно, чтобы Лекс пришел за помощью к нему. — Лана замешана в этом? — спросил он, едва сглатывая панику. — Ты вовлек Лану в неприятности? Лекс покачал головой. — Лана в порядке. К ней это не имеет отношения. Это был проект ЛюторКорп. — Тридцать три один, — сказал Кларк мрачно. Лекс не обеспокоился прикинуться удивленным или незнающим. Он лишь кивнул отрывисто, его плечи сгорбились. — Одно подразделение. — Что ты сделал? — потребовал ответа Кларк. Ужас свился в клубок в его внутренностях. Чтобы Лекс пришел к нему, чтобы признал так много… Если это была ловушка, он должен был быть чертовски уверен в ее успешности; если же это была реальная опасность, тогда… Кларк не мог вообразить, что Лекс мог натворить такого, что даже сам отступил. Лекс, тот, кто открыл себя для Зода; даже если он не был полностью осведомлен о том, что за дьявольскую сделку он заключил, продав свою душу, он принял силу с такой готовностью, так охотно. А сейчас, утратив ее, он искал любую другую силу, которую мог получить. Какие опасные двери он мог открыть в этом поиске? Но Лекс не ответил. Вместо этого он сузил глаза, и прямая линия его рта слегка искривилась в удовлетворенной ухмылке. — Хартфорд, Коннектикут, — сказал он. — Что? — Восемьсот пять, Саммит стрит, — продолжил Лекс, — второй этаж. — Возможно, это было не безумие, а бред. — Лаборатория два-би, прототип семьдесят один-экс. Я звонил. Они подготовят его. — О чем ты говоришь?.. — Принеси мне это. — Ты хочешь, чтобы я… Что, к черту, ты делаешь, Лекс? — Ты хочешь знать? Принеси мне это. Сейчас. — Что это такое? Лекарство? Лекс содрогнулся опять, зажмурив глаза, словно боролся с этим. — У тебя есть полчаса. — Полчаса… — Кларк слышал, как позади него мать переступила с ноги на ногу. Она была слишком благоразумна, чтобы демонстрировать свое потрясение более явно. Внутренности Кларка сжались, хотя он симулировал неуверенный смешок. — Лекс, это невозможно. Даже если бы у меня были билеты, это что, вроде как шестичасовой полет к Восточному побережью? Ты не можешь просто заказать отправку сюда? — Нет времени. — Лекс скрипнул зубами и позволил себе откинуться на диван. Кларк помнил слишком хорошо, насколько быстро его мать уступала этому состоянию. Сколько бы времени потребовалось, чтобы доставить лекарство в Канзас? Даже на вертолете ЛюторКорп это, вероятно, заняло бы часов шесть, которых у Лекса, возможно, не было. — Никто не может доставить это сюда так быстро… Глаза Лекса резко распахнулись и застыли на Кларке, ясные, но серебристые от боли, поблескивая, как разбитые грани зеркала. — Ты можешь, — сказал он. — Полчаса. Побуду щедрым. — И он издал странный задыхающийся звук, который не мог в действительности сойти за смех. Кларк держал его за плечи, не уверенный, хочет ли он потрясти его, или толкнуть вниз на диван, или просто сжимать, пока Лекс на самом деле не закричит от боли, вместо того чтобы проглатывать ее. — Если это ловушка… — Это не ловушка, Кларк, — сказал Лекс, глядя ему прямо в глаза, настолько прямо, что Кларк должен был напомнить себе, что это Лекс, а Лекс лжет. Лекс лгал все время, больше, чем Кларк, и лучше тоже, более естественно. Так хорошо, что он не знал, когда Лекс говорил правду; если Лекс вообще когда-либо говорил ему правду. — Если я принесу это… — сказал Кларк. Он слышал, как его мать позади открыла рот, чтобы сказать что-то, но вместо этого подождала, пока он продолжит. — Если я принесу тебе этот семьдесят один-экс, тогда ты расскажешь мне, что происходит. — Да, — сказал Лекс и затем, казалось, сдался, как будто выдыхал не только воздух, но также и жизнь, отпустив жесткий контроль. Его голова упала назад, и его напряженное тело осело в Кларковой хватке. Это было настолько внезапно, что Кларк застыл на секунду, затем сфокусировался и понял, что Лекс все еще дышит, быстро и неровно, и пульс его стучит так же. Он опустил обмякшее тело на диванные подушки. — Я принесу метеорит, — сказала Марта, заторопившись к шкафу за освинцованным ящиком. Кларк встал и отошел назад. Криптонит, согласно ненадежному мнению Файна, не задерживал инфекцию, но по крайней мере облегчал боль. Лекс, должно быть, выяснил это самостоятельно, раз принес метеорит с собой. Мало что еще могло бы помочь; отвозить его в больницу было бесполезно. Это не было чем-то, с чем могла справиться земная медицина. Но ЛюторКорп… возможно. Возможно, ученые Лекса придумали лекарство — возможно, ученые Лекса и создали эту инфекцию с самого начала. Она выглядела почти как болезнь Файна, но не точно так же, подумал Кларк, еще раз взглянув на Лексову запятнанную руку. Форма отметин была другая, чуть менее натуральная, ветвясь сквозь плоть в почти геометрическом узоре. Корабль Файна был у Лекса добрых полгода; кто знает, что он добыл оттуда? Его компания и прежде работала с вирусами. Это могло быть новым видом оружия. Биологическим. Несмотря на слухи о злодеяниях ЛюторКорп под руководством Лайнела, заключение оборонных контрактов началось только с момента, когда Лекс получил контроль над компанией. Кларку стало дурно. От криптонита, который мать внесла в гостиную, его кожу начало покалывать. Он удалился еще на несколько шагов, выйдя из комнаты. Марта поставила коробку на кофейный столик, подвинув его к дивану, и открыла крышку. Кларк находился вне радиуса излучения, но мог видеть зеленые прожилки в метеорите, светящиеся в ответ на инфекцию. Лекс выдохнул, его дыхание замедлилось, когда голова бессознательно повернулась к криптониту. Марта оставила его и присоединилась к Кларку на кухне. — Думаешь, это ловушка? — спросила она без предисловия. Сложив руки, Кларк прислонился к стойке. — Не знаю. А что ты думаешь? Марта бросила взгляд в направлении гостиной. — Он кажется действительно больным… — Я верю, что он действительно болен, — согласился Кларк. — Но ты думаешь, что это в любом случае может быть ловушкой? Кларк, ты и вправду думаешь, что Лекс бы сделал это с собой сам? — Я не знаю, мам. Лекс, он… — Кларк беспомощно пожал плечами. — Он всегда так сильно хотел знать мои секреты, и теперь… он более охотно делает некоторые вещи сейчас. То, чего не сделал бы прежде. Потому что не хотел? Или просто был не в состоянии раньше? — Он должен быть вполне уверен, что знает твои секреты, — обратила внимание его мать. — Некоторые из них, по крайней мере, если он ожидает, что ты успеешь за полчаса до Хартфорда и обратно. Кларк кивнул. Он давно подозревал, что Лекс о многом уже догадался, даже если он никогда этого не признавал. Лекс был настолько неглуп, насколько Кларк мог вообразить. Его осведомленность удивила Кларка не так сильно, как его болезненная потребность в доказательстве. За исключением вероятности, что это вообще не имело к нему отношения, и это был несчастный случай, и Лекс пришел сюда потому, что Кларк был единственным, кто мог спасти его. — Нам следует позвонить Лайнелу, — сказала Марта. Кларк встрепенулся. — Мам, я не знаю, хотел ли бы Лекс, чтобы Лайнел узнал. Лайнелу не нужно знать о провалах Лекса. Он уже знал секреты Кларка, и этого было более чем достаточно. Лайнел, работающий вместе с Лексом, был проблемой в квадрате, как бы ни был он полезен иногда; если же он работал против своего сына… — Нам нет нужды говорить ему, что Лекс здесь, — сказала его мать. — Я могу спросить его, знает ли он что-то о планах ЛюторКорп в Коннектикуте по крайней мере, если это ловушка. А если нет… — она снова посмотрела в направлении гостиной, с сожалением. — Кларк, если ты не достанешь лекарство, или если оно не сработает, Лайнел имеет право знать, что его сын… — Это хорошая идея, спросить Ланейла о Коннектикуте, — сказал Кларк быстро. — А я могу позвонить Хлое, спросить, слышала ли она что-нибудь об этом месте в Хартфорде. Хлоя ответила на третьем гудке и была поражена его коротким изложением вечерних событий. — Итак, правильно ли я поняла, что плохой парень-миллиардер собственной персоной сейчас валяется на диване в твоей гостиной с куском метеорита вместо плюшевого медвежонка? — Хлоя, он… он действительно болен. — Он болен уже некоторое время на данный момент. На голову, во всяком случае. Но он хочет, чтобы ты достал ему его лекарство. — На Саммит Стрит, восемьсот пять, в Хартфорде. Коннектикут. — Я не помню никаких горячих точек типа тридцать три-один в Коннектикуте. Дай проверю. — Он услышал торопливое щелканье клавиатуры ноутбука. — Хмм, — произнесла Хлоя. — Окей, есть. Барлоу Тех Лабс. Они были выкуплены дочерним предприятием ЛюторКорп шестнадцать месяцев назад. Но я никогда не связывала их с тридцать три-один; это не сельскохозяйственные, или медицинские, или занимающиеся биоисследованиями объекты. Выглядит так, будто они изучают… ха, робототехнику. — Робототехника? Как киборги? — Не похоже на то. Они специализируются на нанотехнологиях, знаешь, наниты, эти маленькие, крошечные роботы. — Если это не биологические исследования… — Это все еще могут быть они, — сказала Хлоя. — Нанотехнологии рассматриваются для медицинского использования, насколько я знаю. Поддержка иммунной системы: послать флотилию микроскопических роботов в твою кровь как резервную команду спецназа к полицейским силам твоих белых кровяных телец. Только теория на данный момент, но… — Но, возможно, ЛюторКорп воплотила теорию в практику. Если Лекс думает, что что-то, находящееся там может его спасти… Еще стук клавиатуры. — Похоже, проект небольшой, — отчиталась Хлоя. — Нет серьезной охраны, и большая часть места открыта для публики. Они выложили фотографии на своем сайте, там всего три лаборатории, и они небольшие, никаких армированных стен… Если это ловушка для тебя, это странное место для нее. Хотя, возможно, в этом-то и дело. — Или, возможно, это не ловушка. — Возможно. Хотя… — Что, Хлоя? Она выдохнула — свист воздуха над динамиком сотового телефона. — Кларк, даже если это не западня, если это была случайность… это Лекс Лютор. — Да? — Так может… — она колебалась достаточно долго, чтобы Кларк начал считать секунды. Он дошел до восьми прежде, чем она закончила: — Может, так было бы лучше. Для всех. Если бы ты просто позволил природе идти своим путем. Кларк тоже позволил себе выдохнуть. Или его сердцебиение было очень громким, или все остальное — очень тихим. — Я думал об этом. — И? — И я не могу. Даже если это Лекс. — Я так и думала, — в голосе Хлои не было разочарования. Скорее, облегчение. Она была почти веселой, когда предостерегла: — Просто помни, прежде чем совершать свои геройские поступки, просвети здание рентгеном. Если там есть какая-то свинцовая краска, или трубы, или контейнеры, достаточно большие, чтобы спрятать криптонит… — Я знаю. Я буду осторожен. Спасибо, Хлоя. — Удачи, — сказала она, — бойскаут. И она повесила трубку, прежде чем он мог опротестовать прозвище. Его мать уже закончила свою часть расследования. — Лайнел ничего не знает о проекте ЛюторКорп в Хартфорде. — Или он говорит, что не знает. — Кларк, он защищал тебя раньше… — Я знаю, мам. — Сказать, что Кларк не доверял Лайнелу — ничего не сказать. Но Лайнел не стал бы работать с Лексом, чтобы заманить его в ловушку… Или Лекс не стал бы работать с Лайнелом. Кларк не был уверен, которое утверждение применить, но он верил, что одно было правдиво. Если это и вправду не касалось его, однако. Если это касалось Лекса, если Лайнел знал, что случилось с его сыном, и одобрил это… Давным-давно Кларк признался Лексу, что не понимает, как работает его семья. Как и много других вещей в его жизни, семья Люторов не стала более понятной, когда он вырос. Он бросил взгляд через дверной проем в гостиную. Все, что он смог увидеть со своего места, была спинка дивана. — Хорошо. Я иду. — Кларк, — сказала мать, — будь осторожен, — она поцеловала его в щеку. Потом он вышел за дверь. Добежать от Канзаса до Коннектикута заняло у него полторы минуты. Ночная темнота поступилась узким лентам света на этой скорости, фары машин и фонари размывались в полоски, мелькавшие мимо, как кадры кино. Оказавшись в Хартфорде, он потратил еще минуту, чтобы, следуя карте, что прислала на его телефон Хлоя, добраться до Саммит стрит, 805. Здание из бежевых цементных блоков, в три этажа высотой, выглядело непритязательно на темной улице. Помня о предостережении Хлои, он проверил его с помощью рентгеновского зрения, не заметив ничего необычного. Никаких укрытых свинцом помещений, никакого криптонита и никаких людей, за исключением трех фигур, каждая из которых обходила один этаж — ночные сторожа, догадался он, — и еще одного человека, сидящего на верхней ступеньке лестницы на второй этаж. Он проверил главную дверь и обнаружил, что она незаперта. Освещение было скудным, приглушенным на ночь. Он молнией проскользнул внутрь, затем поднялся по лестнице в обычном темпе. Когда он завернул за угол, человек на вершине пролета прокричал вниз: — Хэй, ты курьер? Это был молодой парень, возможно, лет на пять или шесть старше Кларка, в джинсах и бейсболке. Он играл на приставке, но увидев Кларка, спрятал игру в карман и поспешил вниз, чтобы встретить его на площадке между этажами. — Ждал тебя почти час, парень, — сообщил он. — У вас есть… семьдесят один-экс? — спросил Кларк, с трудом припоминая инструкции Лекса. — Прямо здесь. — Парень поднял вверх маленький металлический ящичек с ручкой, размером с книгу в твердом переплете. Это выглядело как коробка для ланча. — Футляр имеет гасители кинетической энергии, о которых просил мистер Лютор. Это упаковано, как яйцо Фаберже, ты мог бы запустить эту штуку на орбиту и она бы не разбилась. Распишись здесь. — Что? Ручка была воткнута Кларку в руку и планшет подвинут к нему. Он нацарапал свое имя в строке не задумываясь, а затем осознал, что он только что предоставил доказательство того, что был здесь. Следовало использовать вымышленную подпись. Впрочем, здание, вероятно, все равно было оборудовано камерами, и кроме того, демонстрация этого кейса Лексу будет подтверждением, что он был здесь, и… он думал об этом слишком много. — Скажи, — спросил парень, — ты не знаешь, почему мистеру Лютору это понадобилось настолько безотлагательно? Дэйв предостерег его, что это непроверенный прототип, а учитывая, что это может делать… — Понятия не имею, — соврал Кларк. — Я просто курьер. — Он посмотрел на парня. — А ты лаборант? — Я? — тот хихикнул. — Нет, парень, я один из докторов. Как раз получил степень в прошлом году. Мистер Лютор нанял меня прямо с выпуска. Личное собеседование даже. Потом он определил меня сюда. — О, — Кларк пытался не быть слишком неуклюжим или очевидным в своем пристальном разглядывании. Парень выглядел совершенно обычным. Никакого белого халата ученого, и его карие глаза были дружелюбными, без этой рациональной бесчувственной холодности. Он не был похож на того, кто охотно работал бы на Лекса Лютора. Однако сейчас Кларк технически сам работал на Лекса. Каждый имел свои причины. — Босс — это что-то, — продолжил болтать доктор. — Не могу поверить, что он всего на год старше меня. Ты когда-нибудь встречался с ним? — Да, — ответил Кларк бездумно. Лекс на берегу реки, выкашливающий воду; Лекс на диване в гостиной, мертвенно-бледный и умирающий. Он быстро продолжил: — Извини, уже поздно, мне нужно пошевеливаться. — О, да, прости, — согласился парень. — Давай я тебя проведу. Я все равно должен идти, или пропущу последний автобус. — Он сопроводил Кларка наружу, напутствовав его веселым: — Увидимся, — и, помахав, направился к автобусной остановке в конце квартала. Кларк миновал Огайо к тому времени, как доктор дошел до поворота. Он потратил на обратный путь до Смолвиля пятьдесят восемь секунд, считая их, баюкая в руках прижатый к груди контейнер. Его мать была в гостиной. Она сидела в кресле, читая документацию и делая пометки в желтом блокноте, с множеством папок, нагроможденных возле лампы. Подняв взгляд и увидев Кларка, стоящего в передней, она встала, подошла к ящику с криптонитом на кофейном столике и закрыла крышку. — Он не просыпался, — сказала она, когда Кларк склонился над диваном. Лекс лежал на боку, свернувшись под вязаным шерстяным платком, которым, должно быть, Марта укрыла его, его руки были сложены на груди, пальцы впивались в предплечья. Он был слишком напряжен, чтобы действительно спать, и когда Кларк тронул его за плечо, очнулся — как порванная тетива, голова дернулась вверх с резкостью хлыста. Однако еще какое-то мгновение он выглядел полубессознательным, не понимающим, где он и что происходит. Потом Лекс спохватился и, сузив глаза, бросил свирепый взгляд на Кларка, садясь на диване. Он проверил часы. — Семь минут в запасе. Впечатляюще. — Его улыбка была тусклой и холодной, как первый мороз. — Оно у тебя? Кларк опустил металлический контейнер на кофейный столик, с большей силой, чем нужно. — Вот, — сказал он. — Хорошо. — Лекс рванул защелку на контейнере — без замка, понял Кларк; металл ставил в тупик его рентгеновское зрение, но он мог просто открыть его и удостовериться, что внутри не было ничего опасного. Ему следовало проверить, но молодой доктор казался таким обычным и дружелюбным, что он почти забыл, что это могла быть ловушка. Однако внутри не было ни криптонита, ни оружия, насколько Кларк мог видеть, только контейнер с набивкой из формованной пены, удерживающей однозарядный инжектор и маленький флакон прозрачной жидкости. Лекс достал флакон, держа его напротив лампы. Кларк, сфокусировавшись, мог видеть скопления крошечных серых частиц, подвешенных в жидкости, более мелких, чем мог бы рассмотреть человеческий глаз. — Мое пальто, — пробормотал Лекс рассеянно, — в кармане… — он извернулся, чтобы вытянуть черное пальто, скомканное под ним, порылся в подкладке и вытащил маленькое электронное устройство, улучшенный сотовый телефон. Открыв порт на приборчике, он поместил туда флакон. Кларк, стоящий рядом, видел, как дрожат его руки. Лекс прижал локти к груди, чтобы придать им устойчивости, когда осторожно застучал по кнопкам, всматриваясь в крошечный дисплей. — Что ты делаешь? — требовательно спросил Кларк, но Лекс только покачал головой, не отказываясь отвечать, но поглощенный своими мыслями, как если бы он не заметил вопроса, только отвлекающий шум. Прислушавшись, Кларк мог различить почти неслышимое ноющее гудение, как вездесущее жужжание линий электропередач или радиоволн, что-то, на что он только учился настраиваться. — Что ты делаешь? — повторил Кларк, более настойчиво, и схватил бы устройство, забрав у Лекса, если бы тот не нажал кнопку и шум не прекратился. Лекс нажал еще несколько кнопок, щурясь на дисплей, затем откинулся на диванные подушки, смежив дрожащие веки. — Программа принята. Слава богу, — выдохнул он прерывисто. Открыв глаза снова, он деревянным движением потянулся вернуть флакон в контейнер. Рукав, который Кларк оторвал, повис, как разодранный флаг, когда он вытянул руку. Под темно-бордовым шелком темные отметины прочерчивали бледную кожу, их было больше, чем раньше, и продвинулись они ниже по руке. А Кларк отсутствовал менее чем полчаса. — Я принес тебе это, как ты хотел, — раздраженно сказал Кларк. — Теперь скажи, что происходит. Глаза Лекса были голубовато-серыми, отражая больше света, чем теней, когда он поднял голову к Кларку и сказал: — Ты должен внимательно выслушать. Ты принес это, ты согласился. И как только я все объясню — ты должен будешь сделать это. — Я не должен делать ничего, что бы ты мне ни сказал. Это было такой же ложью, как и что-либо еще, что он мог сказать Лексу. Некоторые вещи Кларк обязан был делать; он не имел выбора, будучи тем, кем он был. И Лекс, будучи Лексом, знал, когда он лжет. Лекс всегда знал. Некогда это ранило Кларка сильнее, чем что-либо другое: лгать, когда его друг понимал, что он лжет. Сейчас Лекс только кивнул снова, сжатые губы вытянулись в ухмылке. — Это — ты будешь должен. На границе Гранвиля есть объект ЛюторКорп. Через… — он повернул запястье, чтобы проверить часы, — семь часов и тридцать две минуты ты возьмешь это туда, — он махнул на ящик с флаконом. — Там будет… — Что это за чертовщина, Лекс? — перебил его Кларк. — Что в твоей лаборатории… больше жертв этой штуки, которым требуется лекарство? Или подопытных? Что? — Лекарство? — угол наклона его головы делал это вопросом, несмотря на то что тон оставался ровным. — Что бы ни было в этом флаконе… Как это нужно принимать? Это вкалывают? — Кларк повернул контейнер к себе, поднял флакон и потянулся за инжектором. — Или ты вначале хочешь проверить это на ком-нибудь еще, прежде чем рисковать самому? Это настолько опасно? — Кларк, — тихо позвала мать. Лекс не двинулся, чтобы остановить его. — Это не лекарство, — сказал он. — Это возможное решение. Кларк остановился. — Не лекарство? — Он втиснул флакон и инжектор обратно на их места в пене. — Тогда что является лекарством, Лекс? — Его нет. — Что значит «его нет»? — Если лекарство и существует, — сказал Лекс, спокойный и рассудительный, несмотря на то что дыхание свистело у него в горле, как застрявший пар, — то у меня его нет и, вероятно, нет времени его найти. Вчерашние и сегодняшние исследования не обнаружили никаких намеков. На Земле нет ничего похожего на эту инфекцию. Как и теоретического лечения. Конечно же нет; первоначально это была созданная криптонианцами болезнь. — Ты создал что-то, от чего у тебя нет лекарства? — Я создал? — голос Лекса впервые дрогнул, и не от лихорадки. Недоверие пробилось под едва подавленным страданием. — Это не было творением ЛюторКорп. Ты думаешь, я настолько глуп, что заразил сам себя? — Возможно, это была случайность. Одна из твоих жертв решила, что перейти на другую сторону было бы честно, Лекс? — Я не использовал это ни на одном человеческом существе, — сказал Лекс сквозь зубы. — На нас напали. Трое моих людей умерли мучительной смертью, вчера и сегодня, несмотря на любые медицинские заключения, которые я смог собрать. — Напали? Кто? — Увидишь, — его голос понизился и выровнялся. — Если ты не знаешь уже. Дрожь Кларка не имела отношения к Лексовой ледяной ярости. — Это был Файн? — спросил он. Лекс вдохнул, выдохнул и уставился на Кларка так, как если бы Кларк сгорел до пепла у него на глазах. Как будто путешествие до Хартфорда и обратно за десять невозможных минут не было достаточным доказательством, а эти три слова — были, каким-то непонятным Кларку способом. Несмотря на то, что он думал, что ненавидит Лекса, несмотря на то, что он знал, что Лекс ненавидит его, он никогда не предполагал увидеть такое выражение в глазах Лекса. Будто он умер и был похоронен так давно, что Лекс даже не мог вспомнить его имени. — Нет, — выговорил Лекс, так мягко, и спокойно, и ужасно. — Не Файн снова. Но достаточно близко. — Еще один вздох, свистящий между зубов, затем Лекс добавил: — Ты знаешь, чем был Файн. — Он был моим врагом, — сказал Кларк. — Нашим врагом, врагом Земли — я пытался предупредить тебя, Лекс, что он обманывает тебя, но ты не слушал… — он схватил Лекса за руки, рванув его вверх, не заботясь об осторожности. — Ты работал с ним, Лекс? Снова объединился с кем-то подобным Файну? Вот, что с тобой случилось? — Кларк, пожалуйста, — сказала его мать откуда-то сзади, слишком далеко для Кларка, чтобы слушать ее. Лекс не попытался отстраниться, позволив трясти себя, как куклу, без колебаний встретив Кларков свирепый взгляд. — Я бы никогда не имел общих дел с таким монстром, — сказал он низко, совершенно рычащее, и когда он произносил «монстр», Кларк мог видеть свое собственное отражение в зеркале Лексовых серых глаз. Он отпустил Лекса, осел назад и оказался сидящим на краю кофейного столика, придвинутого ближе к дивану. Уставившимся на Лексово белое лицо, его стиснутые кулаки и кляксу инфекции, взбирающуюся ползучими завитками вверх по его шее, минуя воротник рубашки. — Лекс, — проговорил он, и из всех вопросов, которые он предполагал задать, только для одного Кларк смог найти слова, — если лекарства нет и твои доктора не смогли найти лечения, что ты намерен делать? Лексовы глаза изменились. Кларк не мог бы сказать, как именно, только что что-то сместилось в этих бесцветных глубинах, как вода, движущаяся подо льдом. — Я намерен умереть, — ответил он. Кларк едва ощутил руку матери на своем плече. Он мог вынести вес рухнувшего на него здания; незначительное давление человеческого прикосновения было заметным, только если он сосредотачивался на нем. — Должно быть что-то… — начала Марта. — Осталось пять часов, — сказал Лекс, точно так же, как он говорил о чем-либо другом. — Возможно, шесть. Моя иммунная система работает лучше, чем в среднем, но недостаточно, чтобы это имело существенное значение. — Шесть часов, — едва слышно выговорила мать Кларка. — Что это такое, Лекс? — Кларк потянулся к контейнеру с флаконом, подвинув его к Лексу. — Что это такое, если это не лекарство? Ты назвал это решением. — Да. Решение проблемы, которая привела к этому. Чтобы остановить это, пока не стало слишком поздно. — Остановить это — заставить это вылечить тебя? — Невозможно, — сказал Лекс. — Почему? Это было решением, Кларк знал. Убийство одного из воплощений Файна вылечило его мать. Но Лекс покачал головой. — Монстр вне досягаемости на следующие семь с половиной часов. Даже ты не сможешь добраться до него. Семь с половиной часов. На час с половиной больше, чем поздно. Что-то скручивалось в его животе, более холодное, чем глаза Лекса. — Тогда почему ты здесь, Лекс? Лекс уставился на него странно. Будто он мог быть умирающим, но по крайней мере он умел считать время. — Потому что шесть часов недостаточно для меня, чтобы придумать надежный план, и каким бы ты ни был, каковы бы ни были твои мотивы, ты спасал нашу планету достаточное количество раз прежде, поэтому ты лучший вариант, который сейчас у нас есть.

***

Кларк дважды постучал в дверь квартиры в Тэлоне, прежде чем догадался просветить рентгеном и посмотреть, не спят ли уже Хлоя или Лоис. Но к тому времени, если она и была в постели, Хлоя уже встала и подходила к двери, так что он подождал, пока она отодвинула засов и открыла дверь. Она была в пижаме, но взгляд, который она бросила на него, был острым, не затуманенным сном. — Кларк? Что такое? Входи. Кларк нырнул в помещение, не уверенный, двигался ли он слишком быстро или недостаточно быстро. Он чувствовал себя нервозно, неуютно в своей непроницаемой коже. Почти так, что задался вопросом, мог ли Лекс заразить его чем-то; ощущение не было таким же, как блуждающая тревога от серебряного криптонита, и определенно не как головокружительная свобода от красного, но это не ощущалось и нормальным. Как-то напряжение, когда он с бешено бьющимся сердцем несся спасать кого-то, но это никогда не длилось дольше нескольких секунд, а сейчас это продолжалось и продолжалось, играя на его нервах, натягивая их все больше. Но с другой стороны, это Лекс был заражен, маловероятно, чтобы он делал что-либо инфицирующее сейчас. И не будет никогда больше после сегодняшней ночи, в любом случае. — Тебе повезло, Лоис навещает друзей в Метрополисе сегодня, — сказала Хлоя. — Она бы убила тебя за такое позднее вторжение… Кларк? Что случилось? Как прошло в Коннектикуте, это же не была ловушка, правда? Кларк покачал головой. — Нет, это была не западня. — Хорошо, — Хлоя вздохнула с облегчением. — Я бы чувствовала себя ужасно, если бы я помогла послать тебя в клетку ЛюторКорп. Так что, ты добыл антидот для Лекса? — Это было и не лекарство, — сказал Кларк. — Хлоя, лекарства не существует. — Окей, — Хлоя подтолкнула его к одному из табуретов возле стойки. — Может быть, тебе лучше сесть и просветить меня. Нетипично для себя, она не задавала много вопросов, слушая, как Кларк рассказывал о новых открытиях, появившихся с тех пор, как он звонил ей. Когда он закончил, она потерла виски, как если бы она пыталась массажем перевести свой мозг на более высокий уровень работоспособности. — Лекса Лютора обманул кузен Милтона Файна. — Или дубликат. Или запасная копия, или что-то вроде. Насколько я понял, Файн был чем-то вроде Криптонианского искусственного интеллекта. Райя называла его Брэйниак. — Значит, это может быть другая программа, MS Файн Версия два-ноль. Именно поэтому Лекс пытается разрушить это с помощью нанотехнологий, продвинутой робототехники с искусственным интеллектом… бей противника его же оружием. Но Лекс хочет, чтобы ты поместил наниты ЛюторКорп в мистера Два-ноль. Почему ты, Кларк? — Потому что Лекс знает, кто я. Или что я могу, не суть важно. Если это что-либо подобное Файну, ты знаешь, что оно настолько же сильно, как и криптонец, с теми же силами, но без слабостей. — Кларк, — сказала Хлоя, — думал ли ты, что вот это может быть ловушкой? Заставить тебя принести наниты было лишь способом настроить тебя, заполучить тебя на борт, а борьба с этим Брэйниаком — это на самом деле тест? Тогда объект ЛексКорп, куда он посылает тебя, вероятно, оснащен миллионом камер. Лекс подозревает тебя сейчас, но таким способом он получит абсолютное доказательство того, каков ты есть. — Если он стремился именно к этому, зачем он позволил себе заразиться? Хлоя пожала плечами. — Это мог быть трюк. Если он действительно работает с Файном Два-ноль, тогда они могли подделать эту болезнь. Или же она реальна, но Два-ноль планирует отозвать своих космически-вирусных собак от Лекса сразу же, как только ты появишься. — Или же Лекс был обманут, и он будет мертв к тому времени, когда я смогу драться с этой штукой. — Лекс Лютор должен был умереть множество раз прежде. Это никогда не работает, — Хлоя подняла голову, чтобы посмотреть на него. — Может быть, если ты пойдешь и достанешь этого парня сейчас, пока он не готов к твоему приходу?.. — Я не могу добраться до него, — сказал Кларк. — Я ходил к объекту, но это как Лекс мне и говорил. Он вне досягаемости. — Вне досягаемости почему? На луне вне досягаемости? В призрачной зоне вне досягаемости? В ванной, не принимая звонки, вне досягаемости? — За силовым полем вне досягаемости. Хлоя качнулась назад на пятках, скользя носками по плитке. — Силовое поле. Как в Стар Треке? — Объект закрыт, но я перепрыгнул забор и прошел внутрь. И там… силовое поле, как раз как Лекс сказал. Ладно, он сказал, это что-то вроде энергосодержащего электростатического стазисного щита, но… — Кларк пожал плечами. — Это выглядит как пузырь своего рода, покрытый рябью и отражающий. Я не смог ничего увидеть сквозь него. — И ты не мог пробить его или еще что? — Лекс предостерег меня, что, если я попытаюсь проломить его, я рискую освободить всю энергию, в нем собранную. Взрывоопасно. — Звучит не хорошо. — Он сказал, один только электромагнитный импульс вырубит все мощности и электронику во всем Канзасе и в большинстве прилегающих штатов, а взрыв… — Окей, да, нехорошо. Так почему он просто не отключит его? — Это не так работает. Как только он установлен, нет способа воздействовать на него. Ты можешь только ждать, пока источник энергии не иссякнет. — Кларк проверил свои часы. — Что случится примерно через семь часов, по словам Лекса. Полтора часа спустя после того, как Лекс… Он мог отчетливо представить себе этот обратный отсчет, когда смотрел на свои часы, как будто цифры были отмечены красным. Он опустил руку и отвел взгляд. — Здесь должен быть план, Кларк, — сказала Хлоя. — Зачем бы Лексу запускать эту штуку, если он действительно думал, что он будет… мертв к тому времени, когда она разрушится? — Я не знаю. Может, у него не было выбора. — Может, его обманули, и он не тот, кто запустил силовое поле. — Лекс сказал, что он не работает с, эм, Файном Два-ноль, — сказал Кларк. — Это Лекс. Знает ли он все еще, как говорить правду хотя бы? Кларк наблюдал, как Хлоя ходит туда-сюда перед ним, вперед и назад, быстрые задумчивые шаги. — Я думаю, он умирает, Хлоя. И лекарства нет. Хлоя остановилась на полушаге, плюхнулась на подлокотник дивана и выдохнула, надув щеки. — Это… Это все еще может быть трюком. — Это не имеет смысла. Если Лекс пытается обмануть меня таким образом, тогда почему он не заразил тебя, или маму, или Лану, или даже Лоис, или Джимми — кого-то, о ком я забочусь, как он знает. — Лана… Боже, что насчет Ланы, Кларк? — Хлоя встала так же внезапно, как и села всего за мгновенье до этого. — Она в этом замешана? — Лекс сказал, что нет. — Что на самом деле не говорило ни о чем, и он мог видеть это сомнение на лице Хлои. Удивительно, как он позволили себе поверить в это… Хотя Лекс бы сказал ему, если бы Лана была в опасности. Это был бы еще один способ контролировать его, Лана всегда была этим способом. Лекс использовал ее, чтобы добраться до него, уже год как. — Возможно, ты могла бы позвонить ей, Хлоя, спросить, в порядке ли она. Но не… Я не думаю, что ей нужно знать, что происходит, если она еще не знает. — Ты не можешь защищать ее вечно, Кларк. Особенно если Лекс умрет, это будет несколько затруднительно спрятать от нее. — Но Хлоя опять села, частично успокоившись. — Так что ты намерен делать? — Я собираюсь быть там этим утром, когда силовое поле падет. Если это другой Брэйниак, я должен остановить его. Как-нибудь. Либо с помощью Лексовых нанитов, либо как-то еще. Я найду способ. — Что насчет?.. Кларк покачал головой. — Хлоя, не могла бы ты немного поискать, опросить свои контакты в медицинских исследованиях? Может быть, кто-то видел эту инфекцию раньше. Или что-то похожее. Если у них есть какие-то соображения… не лекарство даже, но лечение, которое могло бы замедлить это… — Я могу посмотреть, — медленно произнесла Хлоя, — но мы говорим об инопланетной инфекции. Большинство докторов не поверили бы даже, что такое существует. И кроме того, не существует возможности, что мой поисковик может сравниться с командой ученых ЛюторКорп — у него, вероятно, уже есть сотня людей, работающих над этим вопросом. Если это не простой обман. — Я знаю, знаю, но не могла бы ты попытаться? — сказал Кларк, вскочив с табуретки. — Просто на случай, если они вдруг пропустили что-то. И ты знаешь о том, что это такое, больше, чем они могли знать. Если есть шанс… — Кларк! — Хлоя почти встала на цыпочки, чтобы положить руки ему на плечи. Она давила своим маленьким весом, пока не заставила Кларка посмотреть ей в глаза. — Кларк, я сделаю что смогу. Обещаю. — Хорошо, — сказал Кларк. — Хорошо. Прости, Хлоя. Спасибо. — Нет проблем. Я люблю ночные бдения так же сильно, как любая другая студентка, — когда еще я увижу рассвет, верно? Его улыбка не ощущалась такой же естественной, как обычно с Хлоей, принужденная вместо искренней, и Хлоя, конечно, не упустила этого. — Хэй, — сказала она, ее руки спустились вниз, к его кистям, — Кларк. Все будет в порядке, — она чуть хихикнула. — Старые привычки отмирают с трудом. — Что ты имеешь в виду? Хлоя пожала плечами. — Сколько ты спасал жизнь Лексу Лютору? Прежде чем ты даже узнал его, и потом, когда мы думали, что он был нашим другом, и даже сейчас… — Это не… Это не… — Все в порядке, Кларк. Черт, сколько раз ты спасал меня? Я не жалуюсь! Это то, что ты делаешь. Даже когда это человек, который не пошевелил бы пальцем сейчас, чтобы спасти тебя, — вот что делает тебя героем. — Она хлопнула его по плечу, подтолкнув к двери. — Иди и посмотри, что еще ты сможешь выяснить об этом. Спроси Лекса. Он должен быть разговорчив сейчас, если он серьезен, большинство людей не лгут, когда они одной ногой в… когда они в таком состоянии. Я позвоню Лане и потом продолжу с медицинскими вопросами. И, может быть, посмотрю, смогу ли я раскопать что-нибудь на то место в Гранвиле, выяснить, откуда у ЛюторКорп технология Звездного флота. — Хорошо, — сказал Кларк, позволив подвинуть себя к выходу. В дверном проеме он остановился. — Хлоя, спасибо. Действительно. — Будто у меня есть шансы против щенячьих глазок Кента. Я намерена приготовить больше кофе, но если ты ничего не услышишь от меня на протяжении нескольких часов, забеги или позвони, убедись, что я не вырубилась на клавиатуре. Не хочу пропустить этот рассвет… — Хлоя, открывая дверь, остановилась, держа руку на дверной ручке, ее глаза стали отстраненными. — Хлоя? — Ничего. — Она покачала головой, светлые волосы хлестнули ее по щекам. — Просто думаю, как бы это было, если бы я знала, что не смогу увидеть встающее солнце снова… Ничего. Забудь. Удачи, Кларк. — И тебе, — сказал Кларк и ушел. Он вернулся на ферму прежде, чем она успела моргнуть, прежде, чем успел подумать. Слишком быстро, и он остановился на подъездной дорожке, вслушиваясь в призрачное спокойствие наступающей полуночи и шепот ветра над полями. Большая часть дома была погружена во мрак. Занавески в гостиной были опущены, свет лампы сиял голубым сквозь ткань. Он сфокусировал рентгеновское зрение, глядя на очертания скелета, полулежащего на диване. В этой фигуре было размытие, нечеткие места, пульсирующие красным в его особенном зрении, в отличие от дрожащего болезненно-зеленого цвета криптонита. Инфекция, вьющаяся вокруг и сквозь тело, как корни сорняка, удушающие растение. Видимый распад, как будто в подтверждение незримой тьмы в сердце Лекса. И Кларк содрогнулся, стоя в одиночестве на подъездной дороге. Вторая фигура была его матерью, также в гостиной, сидящая в кресле, подвинутом ближе к дивану. Пока он смотрел, она наклонилась вперед, обхватив себя руками в защитном жесте. Кларк вскинул голову и вслушался в отдаленную вибрацию их голосов сквозь ночь. Лекс висел на телефоне, как и когда Кларк уходил, на этот раз говоря на беглом испанском или, может быть, итальянском. Всего несколько слов, затем он прервался, задохнувшись от удушья. Его зубы стукнули, смыкаясь, и он выругался: «Сукин сын», сквозь них, на английском, что звучало странно, поскольку Лекс очень редко ругался. Более странно, поскольку голос его звучал очень хрипло, почти неузнаваемо — не ровный, но рваный. И дышал он резко, надрывно. — Лекс, — сказала его мать, — тебе следует… отдохнуть… Нерешительно, и Кларк подумал, что Лекс обругает и ее тоже. Но вместо этого он захлопнул телефон с отчетливым щелчком и сказал так же хрипло, но ужасающе церемонно: — Прошу прощения за неудобство. Как только Кларк вернется и я удостоверюсь, что все объяснено, я покину вас. — Нет, ты не уйдешь, не в этом состоянии. Не хочешь воды? Чаю? И как её голос мог звучать настолько спокойно? Возможно, Лекс тоже считал, что это странно, поскольку его кашель можно было приравнять к смеху. — Я… нет. Спасибо. — Ты уверен? Следует ли нам связаться с больницей? По крайней мере там должно быть что-то, что они могли бы дать тебе для утоления боли… — Нет ничего, — ответил Лекс. — Мои люди… Первый мужчина умер от множественных повреждений органов, вызванных пероральным аналгетиком. Исследования крови подтвердили, что любое стороннее химическое соединение, введенное в тело… реагирует плохо. Это было чистое везение, что мы поняли, что излучение от метеоритов имеет подавляющий эффект… хотя только на это его и хватает. Он замолчал. — Ты вскоре позвонишь Лане? — спросила Марта спустя мгновение. — Нет. Не сегодня, — ответил Лекс. — Лекс, она твоя… — Это не прервет наши споры более эффективно, чем похороны. К тому же, если она не узнает заранее, чувство вины будет меньше. — Вины? Голос Лекса был напряженным, но боль была только физическая — волнения там не было. — Вины за отсутствие боли или горя, которые могли быть ожидаемы. Которых она могла ожидать от себя самой. — Лекс, это… — Оглашение завещания будет через три дня, семьдесят два часа спустя после моей смерти. Вас попросят присутствовать. Будет доставка для вас перед этим — послание с документацией. — О, я не думаю… Мы не можем принять… — Я знаю, что просить Кларка бессмысленно, но я надеюсь, что вы придете. Но вы должны подписать до оглашения. Поклясться, что вы прочитали то, что было послано вам. Как и Лана подпишет. Ни от кого из вас не ожидается принятие, пока вы не будете знать, что вы принимаете. До тех пор, пока вы не поймете. — Поймем что? — спросила его мать. — Пожалуйста, — сказал Лекс, возможно, с каплей чувств, хотя Кларк не мог бы сказать, чем именно это было или было ли это реальным. — Даже если вы не пойдете на оглашение завещания, скажите, что вы прочитаете то, что было отправлено. — Я прочитаю это, Лекс, — пообещала Марта спустя мгновение. Глядя на очертания ее скелета сквозь стену, Кларк видел, как она потянулась вперед, видел кости ее пальцев, обвившиеся вокруг размытой и запятнанной руки Лекса. — Спасибо, — сказал Лекс, таким дребезжащим шепотом, что Кларк едва услышал это. Или это была игра, безупречная, лживая, заслуживающая Оскара лебединая песня, или это была правда, и это было реальным. Он был у особняка Люторов меньше чем через секунду. Это было всего в нескольких милях, и он ходил туда дольше, чем в Тэлон. Его ноги знали каждое возвышение и каждую выемку на пути, каждый забор, чтобы перепрыгнуть, и каждое препятствие, чтобы увернуться, даже на скорости, слишком высокой для него, чтобы видеть прежде, чем реагировать. Кларк стоял в поле за забором, вне доступа камер на главных воротах или караульных в парке. Он мог войти слишком быстро, чтобы быть заснятым, как он делал множество раз прежде, но сегодня ночью ему не следовало рисковать спровоцировать какую-либо тревогу. Вместо этого он просто смотрел на замок, вглядываясь сквозь камень. Он видел пару человек, спящих в смежном бунгало для слуг, несколько охранников, прогуливающихся по коридору. Кабинет был пуст, никакого света в окне, что выходило на его сторону. В спальне на втором этаже одно тело раскинулось на широкой кровати — спящая Лана. На миг его зрение переключилось, как оно делало время от времени таким образом, который он должен был еще освоить, и он увидел не скелет Ланы, но ее саму, сквозь стены, лучше, чем мог когда-либо с помощью своего телескопа. Детская игрушка. Он вырос, не в человека, но во что-то еще, в кого-то, кому не нужен был телескоп. Но Лана все еще была спящей девушкой, юной и мирной, атласные простыни были обернуты вокруг нее, и непокорные пряди темных волос падали на ее овальное лицо. Спокойная, в безопасности. Она не знала ничего. Или же она знала все, знала, что это фокус, что беспокоиться не о чем. Кларк закрыл глаза, отвернувшись. Прошлогодняя трава шелестела под его кроссовками, новые побеги пробивались между коричневыми мертвыми. Замок был тих, за исключением шагов охранников, эхом отдающихся сквозь пустые коридоры, и мягкого, ровного дыхания Ланы, спокойного и размеренного. Она, вероятно, была привычна к тому, что Лекса не бывало рядом, когда она ложилась спать. Кларк видел Лекса на ногах в любое время, чаще, чем однажды, встречал его гораздо позже полуночи, все еще полностью одетого и работающего. Со всеми теми ужасными вещами, что он делал с ЛюторКорп сейчас, он должен был быть не менее занят. Четыре года назад, прямо перед тем, как доктор Свон связался с ним, прежде чем он даже услышал слово «Криптон», Кларк видел сон о пещерах и проснулся, лежа на дороге в миле отсюда. Лекс, склонившись над ним, звал его по имени, его лицо, высвеченное фарами его машины, было искажено беспокойством. Это было то же время года, такой же свежий ночной воздух, эта особенная, глубокая туманная темнота неба за несколько часов до рассвета. У Лекса были вопросы, конечно же, вопросы, на которые Кларк не мог бы ответить, или просто не ответил бы. Но Лекс задал всего пару, и все. Вместо этого он остановил машину, и они вышли на заросшее поле, бок о бок пробираясь сквозь туман вверх, на пологий склон. Тяжелая от росы трава цеплялась за их ноги. Кларк не спросил, куда они шли, а Лекс, возможно, не ответил бы ему; возможно, не был бы способен сказать, не больше, чем Кларк был способен сказать ему, почему он снаружи этой ночью вместо того, чтобы быть в постели. Не те же силы влекли его, но результат был тот же. На невысокой верхушке холма они остановились. Кларк сел на траву, не обращая внимания на то, что его спортивные штаны намокли, а Лекс присел рядом с ним на корточки в своих кожаных ботинках и кашемировом пальто. — Тихо, — заметил он тем приглушенным тоном, к которому все прибегают в нерушимом покое сельской ночи. — Да, — ответил Кларк. Он не был тогда способен слышать намного больше, чем обычный человек. — Хотел бы я вырасти здесь, — сказал Лекс. — Ты взрослеешь здесь сейчас, — сказал ему Кларк, и Лекс улыбнулся, широко и открыто: мягкие тени и отблеск зубов в туманной темноте. В течение часа они сидели там, бок о бок, и Кларк говорил о школе, и Лане, и о незнании, кем он может стать, а Лекс рассказывал о работе, и Хелен, и о незнании, кем он становился. К концу часа Лекс соскользнул вниз, чтобы сесть рядом с ним, безразличный к травяным пятнам на черном кашемире, так, что они оказались плечом к плечу. Кларк, прислонившись к Лексу, повернулся, чтобы увидеть его лицо так близко к своему: размытые черты в приглушенной синеве сумерек, рот изогнут в довольной улыбке. Глаза Лекса стали темнее, чем небо над ним, и Кларк задался вопросом, что случилось бы, если бы он склонил свою голову еще ниже к Лексу. Потом Лекс встал. — Солнце восходит, — сказал он, — не встают ли твои родители вместе с ним? — И, улыбаясь в сером утреннем свете, протянул руку, чтобы помочь Кларку подняться. — Давай-ка доставим тебя домой.

***

Солнце поднимется над особняком в течение нескольких часов, как делало это каждое утро. Лана, вероятно, будет спать в это время. Немногие люди встают, чтобы увидеть рассвет; даже Кларк обычно ждал, чтобы солнце было уже на горизонте. Он всё равно легко мог закончить свои домашние дела до завтрака. Какое-то время он пытался вставать раньше, чтобы уменьшить шансы, что какой-нибудь бесстрашный фотограф из бульварной газетенки сможет заснять его, но не всегда заморачивался этим. Если бы он знал, что не увидит восход солнца снова… Ночь была такой тихой, что поглощала стук его сердца. Наверху, в небесах, половинка луны и несколько звезд сияли сквозь прозрачные облака. Он мог чувствовать запах свежей травы, сминающейся под его резиновыми подошвами. Как тысяча других весенних ночей в Смолвиле, и каждая заурядная деталь была такой же яркой, прекрасной и незабываемой, как и в любое другое время. Кларк подождал в мрачной тишине, глядя на твердый камень замка, на несколько минут дольше, до тех пор, пока не мог больше находиться в одиночестве. Марта встретила его на пороге в гостиную. — Он только что уснул, — сказала она приглушенно. — Он работал еще несколько минут назад, звонил… Кларк, кое-что из того, что он говорил своим людям… — ее глаза выражали беспокойство. Кларк задумался о том, что тревожило ее: было ли это то, что Лекс раскрывал, или просто то, что это звучало как финал. Он мог спросить, но не хотел. Сейчас это не имело значения, узнала ли его мать действительно правду о Лексе или нет. Узнал ли он что-либо сверх того, что уже знал. Ему пришло в голову, что Оливер хотел бы, чтобы он спросил. Это мог быть последний шанс разузнать темнейшие секреты 33.1. Если 33.1 вообще сможет существовать без своего главы. Если Лекс стал бы говорить ему правду, конечно. Зачем начинать сейчас? — Как он? — спросил Кларк вместо этого. Она покачала головой. — Кларк, он… Ему, должно быть, очень больно. Даже с криптонитом, я помню, насколько мучительно… — Все в порядке, мам, — сказал Кларк, автоматически заключая ее в объятия, нуждаясь в этом так же сильно, как и она. Она пережила это; она была жива сейчас. А Лекс… — Он будет… Хлоя ищет, но Лекс был прав, я не могу добраться до того, что сделало это. Силовой щит… Его мать прислонила голову к его груди, крепко прижимая его к себе. — О, милый, — сказала она, — ты делаешь все, что можешь, я знаю. — Хлоя думает, это все может быть обманом. Каким-то его планом. — Я не знаю, — сказала Марта. — Ты правда думаешь… — Я тоже не знаю. Это Лекс, но… — Кларк беспомощно пожал плечами. — Это Лекс. — Он хочет поговорить с тобой. Похоже было на то, что у него есть больше чего сказать тебе об этой вещи, с которой он хочет, чтобы ты сражался, но, Кларк, я считаю, ты должен дать ему отдохнуть, сейчас по крайней мере, немного дольше. Ему так больно и у него такой высокий жар, что не все, им сказанное, имело смысл. Кларк помнил Лекса в бреду, в его спровоцированном безумии, когда Лайнел подмешивал наркотики в его виски, борющегося за связность, ясно мыслящего в одну минуту — и потерянного в следующую. Лекс сильно испугал его тогда: страшно было видеть его таким, настолько запутавшимся, притом что раньше он всегда все контролировал. Лекс пугал его сейчас, но совершенно по-другому, таким образом, какой его более молодое, наивное «Я» не могло себе и представить. — Все в порядке, мам, — сказал Кларк. — Я прослежу за ним теперь. Ты можешь идти ложиться. — У меня есть кое-какая бумажная работа, которую нужно закончить, — ответила Марта. — Раз уж я уже встала. Если тебе что-нибудь понадобится… Он обнял ее снова, одно торопливое объятие. Затем она удалилась на веранду, где устроила себе импровизированный офис, а он ушел в гостиную. Криптонит злобно мерцал в открытой коробке. Кларк обошел кофейный столик, чувствуя приступ боли в животе, который мог быть всего лишь психологическим. Боязнь зеленого цвета, наверняка для этого было специальное слово. Хлоя могла бы проверить. Он сел в кресло, наиболее удаленное от столика, подвинув его так, чтобы оказаться лицом к дивану. Лекс лежал, свернувшись, на боку под парой вязаных шерстяных платков. Он казался еще более бледным, если это было возможно — быть бледнее, чем костно-белый, и более больным, чем когда-либо, с криптонитовыми зелеными отсветами, омывающими его лицо. Неестественные темно-серые полосы инфекции взобрались по его шее и лизали челюсть, как языки пламени. Кларк поднял журнал со стеллажа под окном, экземпляр Ньюсуик, вышедший пару недель назад, из бесплатной подписки его матери. Он уже читал его; он не прочел в действительности ни слова из него сейчас, его глаза непрерывно блуждали от глянцевых страниц к дивану. К Лексу, дрожащему под одеялами, обхватившему руками подушку и впившемуся длинными пальцами в мягкую ткань. В гостиной не было часов, но Кларк мог слышать кухонные, над раковиной: слабое гудение их аккумулятора и щелчки секундной стрелки в ее круговом беге по циферблату. Тиканье секунд, уходящих одна за другой, каждая — ближе к рассвету, пока он не начал представлять себя бросающимся к часам, чтобы сорвать их со стены, чтобы оторвать секундную стрелку с циферблата, как будто без этого подсчета время бы остановилось. Он должен что-то делать. Что угодно было бы более продуктивным, чем сидение и смотрение — бодрствование у постели умирающего. И возможно, Лекс знал, возможно, вот почему он пришел, чтобы провести свои последние часы, истязая Кларка, мучая его бесполезностью, его провалом. В последние пару лет Кларк говорил себе, что это не было личным, то, что Лекс делал, вещи, которые он выбирал делать, имели мало отношения к Кларку в итоге. Что Лексова горечь по отношению к нему была лишь побочным эффектом, а не причиной, не больше, чем его гнев или разочарование в Лексе в конечном счете влияло на то, кем Кларк был или что он выбирал делать. Он был бы Кларком Кентом, даже если бы никогда не встретил Лекса Лютора. И вот таким Лекс Лютор всегда должен был быть, с ним или без него. Лекс сказал ему, что он не имеет значения. Лекс забыл их дружбу, как и Кларк, те годы лжи, которые не значили ничего в конечном счете. Это была часть взросления, понимание, что значит не так много, как ты считал когда-то. Когда-то он бы не сидел здесь. Он бы носился по всему миру, назад к Хлое или силовому полю, или к Оливеру, или доктору, или к кому-нибудь или чему-нибудь, что могло бы решить это. Уверенный, что есть способ, должен быть способ, обязан быть способ спасти его друга. Он был уверен в том, что непобедим и что все возможно, и он бы не сдался, ни по какой причине. Не признал бы безнадежным кого-либо, в особенности Лекса. Не его лучшего друга, никогда. Вот почему он считал Лекса своим лучшим другом, больше, чем из-за часов, что они проводили разговаривая, больше, чем из-за подарков, которые Лекс вручил или пытался вручить ему. Больше даже, чем из-за стука в его крови, когда Лекс смотрел на него пристально потемневшими глазами, жара, что приливал к его лицу и тек сквозь его тело, который он даже сейчас не мог как-то назвать. Больше, чем из-за чего-либо из этого, это было потому, что Кларк знал, что сделал бы все что угодно для Лекса, сделал бы что угодно, чтобы спасти Лекса, не принимая во внимание опасность или благоразумие. Он не мог сказать Лексу правду, не мог так предать своих родителей, но что угодно, что угодно другое, если бы Лекс только попросил. «Нечто легендарное», — сказал Лекс, и Кларк улыбнулся, потому что понял, знал, что Лекс тоже чувствует это, что бы это ни было между ними. Чем бы это ни было, это не имело значения теперь. Это должно было никогда не иметь реального значения для Лекса, чтобы так легко отбросить его прочь. Если только Лекс не лгал, и на самом деле Лекс все еще верил. Возможно, он пришел сюда потому, что думал, что Кларк все еще молод и несведущ достаточно, чтобы попытаться сделать что угодно, все еще слишком наивен, чтобы сдаться. Или, возможно, Лекс и не ждал спасения, но все еще верил в него в любом случае. «Ты спасал нашу планету достаточное количество раз прежде, поэтому ты лучший вариант, который сейчас у нас есть». Кларк был потерян в собственных мыслях настолько, что не сразу заметил, когда Лекс соскользнул из тихой, напряженной бессознательности в беспокойную дрему. Он не осознавал этого, пока голова Лекса не начала метаться по подушке; странные слабые звуки путались в его горле между слишком короткими вдохами, похожие на скулеж. — Лекс, — позвал Кларк, — проснись, тебе снится сон. Лекс не проснулся. Кларк повторил свои слова, повысив голос, и шагнул вперед, пока не вспомнил о криптоните между ними. Он остановился и внимательно осмотрел Лекса через кофейный столик: зеленое сияние перемещалось по его покрытому потом лицу, когда его голова поворачивалась вправо-влево быстрыми яростными движениями. Как если бы он говорил «нет», снова и снова. Его руки судорожно вцепились в одеяла, сорвав их и отбросив на пол, не так, как если бы ему было жарко, но так, будто они были путами, против которых он боролся. — Лекс, — снова попробовал позвать Кларк, и когда это не дало результата, он швырнул журнал, который держал в руке, так, чтобы попасть по крышке металлической коробки. Она щелкнула, захлопываясь, надежно защищая от криптонита, и Кларк двинулся вперед, переступив через кофейный столик как раз вовремя, чтобы подхватить Лекса, прежде чем он сбросил себя с дивана. Лекс вскинул руку, блокируя Кларка. Кларк поймал удар легко, позволив его руке некоторую уступчивость, пока запястье Лекса не щелкнуло: он размахнулся с достаточной силой, чтобы перебросить нормального человека через диван. И Лекс все еще спал, его глаза были закрыты, лицо — напряженное и неосознающее, а его тело излучало горячечный жар. Даже когда Кларк схватил его молотящие воздух руки и вжал его в диванные подушки, Лекс не проснулся, хотя боролся он дико, пинаясь и брыкаясь в Кларковой хватке, как в припадке. Лекс был силен. Не как Зод, не нечеловечески силен, но сильнее, чем обычному человеку следует быть, намного сильнее, чем спящий умирающий человек должен быть, и Кларк заволновался, что если он усилит хватку, то может причинить Лексу вред. — Лекс! — позвал он снова, обхватывая пальцами его запястья, чтобы держать их одной рукой, а второй осторожно шлепнул Лекса по щеке. — Проснись! Стоны в горле Лекса были менее спутаны сейчас, распадаясь на слова: «Нет», и «Подготовлен», и «Превратил меня в одного из них», и «Он идет». Кларк помнил битву с Лексом в амбаре, с силой Зода, но волей Лекса. Один из немногих случаев, когда Лекс напал на него… Лекс направлял на него пистолет чаще, чем однажды, тщетно, но никогда не пытался ударить, кроме тех редких случаев, когда они физически соответствовали друг другу. Только когда он знал, что имеет шанс на победу. — Лекс! — сказал Кларк, когда Лекс извернулся, пытаясь вырваться из его захвата, и шлепнул его снова, так, что на его бледной щеке расцвело красное пятно. Глаза Лекса медленно открылись, стеклянно-серые, как цементная стена, зрачки сужены до точек. — Кал-Эл, — прохрипел он; угроза или проклятье. Кларк отпустил его, и Лекс упал обратно на диванные подушки, уставившись на него, но не видя его, не видя ничего. Все еще во сне, даже если полупроснувшийся. — Лекс? — спросил Кларк, слезая с дивана, чтобы осесть на кофейный столик, наблюдая за ним. Лекс смотрел в ответ, безмолвный. Прошло очень много времени, пока какое-либо реальное осознание просочилось обратно в его стеклянные глаза, пока он не начал смотреть на Кларка вместо невидимых демонов позади него или внутри него. Когда он наконец пришел в себя, это сопровождалось резким выдохом. Он взглянул вниз, на свои кулаки, завязшие в диванных подушках, посмотрел обратно на Кларка и спросил, с последней порцией воздуха, грохочущей в его груди: — Я причинил тебе вред? Ровный вопрос, лишенный эмоций. — Ты не можешь на самом деле причинить мне вреда, — как признание, произнес Кларк. Взгляд Лекса метнулся многозначительно к металлической коробке на кофейном столике. — Окей, ты мог бы, — признал Кларк, — но не причинил, не беспокойся. — Хотя Лекс фактически не казался обеспокоенным, просто оценивающим факты. Лекс не сказал «хорошо» или что-либо похожее на извинение, только кивнул. — Я никогда не разделяю постель с Ланой без приема успокаивающего, — сказал он в странном отрывистом тоне, который использовал раньше, когда говорил с Кларком о своем детстве: осторожная сдержанность, которая никогда не была столь полной, как он хотел бы. — Не после Черного Четверга. Кларк нахмурился. — Ты имеешь в виду, что у тебя всегда… такие сны? — Не каждую ночь, — ответил Лекс пренебрежительно. Он ссутулился на диване почти лениво, дыша нарочито ровно, вдыхая и затем выдыхая через рот. Но когда он поднял руки к своему расстегнутому воротнику, как будто ему пришла в голову идея привести в порядок запятнанный потом шелк, они дрожали так сильно, что он не мог ухватить пальцами пуговицу. Кларк нагнулся, поднял упавшие одеяла и расправил их поверх его ног. — Лекс, — сказал он, неспособный совладать с тревожными нотками в своем голосе, неспособный удержаться от вопроса, — я думал, ты не помнишь, что случилось, когда ты был во власти Зода. Так сказала Лана… Настаивала, хотя Лайнел сомневался в этом. Кларк не был уверен; если бы Лекс помнил наверняка, кем был Кларк, он бы обязательно попытался что-то предпринять. Но может быть, он не пришел за Кларком по какой-то другой причине. Но Лекс покачал головой. — Я не помню ничего сознательно. Возможно, подсознательно лишь. Или мое воображение воссоздает сценарий. — Что ты видишь? В своих снах? — Я не знаю, — его голос был ровным, но очень напряженным, как будто его фокус был сужен до простых слогов, которые произносил его рот. — Их я тоже не помню. — Но ты назвал меня… — Кларк поколебался, — как Зод меня называл. Лекс всмотрелся в его лицо. — Кал-Эл? — спросил он тихо. Было потрясением слышать это, произнесенное низким голосом Лекса, как потрясением было видеть безумные глаза Зода, взирающие на него с лица Лекса. — Откуда ты знаешь это имя, если не помнишь ничего? — Я слышал его за год до того, как Файн похитил меня, — ответил Лекс. — От моего отца, в течение его… приступов. И от инопланетян в пещере. — Каких инопланетян? — Мужчина и женщина с корабля, в день метеоритного дождя. Еще твоего вида, как Зод. — Слуги Зода, — припомнил Кларк. — Я не знал, что ты когда-либо видел их. — Они искали тебя… Кал-Эла, но было несложно провести логическую связь. Лишь позже у меня… появилась причина считать, что я ошибался. Впрочем, оказалось, что нет. — Нет, ты не ошибался, — сказал Кларк. — Ты один из них, — Лекс, возможно, говорил осуждающе. Или просто ужасающе устало. — Такой же, какими были они, такой, каким я стал. — Нет, — Кларк резко покачал головой, — я того же вида, но я не один из них. Они преступники… Даже в том мире, из которого я пришел, они были заключенными в тюрьму уголовниками. Чудовищами. Зод был худшим из них… — Конечно нет, — сказал Лекс, его голос был неровным из-за чего-то, что звучало как смех, но не было им. — Не ты. Кем бы ты ни родился, ты бы не стал чудовищем. — Зод не был тобой, Лекс, — возразил Кларк. Чем Лекс позволил себе стать, может быть, даже хотел стать, но не кем он был. Лекс не ответил. Кларк наклонился вперед. — Мама сказала, тебе нужно поговорить со мной. Расскажи мне больше о Брэйниаке. — О Брэйниаке? — Мозговой Интерактивный Конструкт. То, что сделало это с тобой. — Метки, испещряющие шею Лекса, отражали жуткие серебряные блики в искусственном освещении, и узор покрывал сейчас всю его руку, от плеча до запястья под разодранным рукавом, лоскутами бледной кожи и темной инфекции. Кларк сглотнул. — Это криптонианский… Криптон, так называлась планета моего народа. Они создали Брэйниака, многих, возможно. Я не знаю, почему один прибыл на Землю. Возможно, он искал меня… — Я призвал его, — сказал Лекс. Кларк уставился на него. — Что? — В прошлом году вычислил примерное место происхождения корабля Файна и отправил высокочастотный сигнал по вектору. Как импульс сонара, зондирующий, чтобы увидеть, что там. Не должно было быть никакого ответа на протяжении десятилетий, учитывая расстояния. Они, должно быть, мониторили сигналы из Солнечной системы. Три дня назад оно прибыло. — Три дня назад… Но ты сказал мне, что установил силовое поле только этим утром. — Я считал, что смогу сдержать это другим способом. — Лекс сжал челюсти. — Я ошибался. Я приказал установить поле, прежде чем оно могло сбежать. — Почему ты просто не уничтожил его сразу же? — требовательно спросил Кларк. — Или прежде, чем оно убило тех троих вчера? — Аннигиляция была первоначальной целью. Но оказалась… безрезультатной. Файн восставал после кажущейся смерти больше чем однажды. Кларк все еще не был полностью убежден, что существо было действительно уничтожено. — Но ты действительно считаешь, что это, — он указал на маленький металлический контейнер на столе рядом с кувшином с водой, — будет эффективным? — Если ты знаешь другой способ… — серые глаза Лекса были яркими и суровыми, сверкающими обвинением, которое было труднее принять, чем гнев или горечь. Кинжал, который, по-видимому, разрушил Файна, почти навсегда сломал также и Крепость, и Кларк в любом случае не знал, где взять еще один. Но у Лекса было решение… Он все еще по привычке ожидал, что у Лекса есть ответы, после всего этого времени. — Нет, не знаю. Если твои наниты сработают… — Семьдесят процентов вероятности уничтожения, согласно исследованиям, — сказал Лекс. — При условии, что они смогут быть внедрены прямо в кровоток. Или что может сойти за таковой у этой штуки. Если кожу можно будет проколоть… Игла инжектора имеет алмазный наконечник, но этого может быть недостаточно. Кларк с сомнением взглянул на контейнер. — Семьдесят процентов… — И это будет в любом случае слишком поздно для Лекса. — Почему ты просто не установишь вокруг другое силовой поле, когда текущее упадет, до тех пор, пока не появится верный способ победить это? — Не вариант. — Лекс на мгновение закрыл глаза, не столько будучи таким уж сонным, сколько приводя себя в порядок. — Энергия, требуемая для генерирования такого щита, может быть выработана только реакцией ядерного синтеза. — Не думаю, что мы могли бы синтезировать… — Люди не могут, — согласился Лекс. — За исключением термоядерного взрыва, который и был использован. — Взрыва? — в ужасе повторил Кларк. — Бомба?.. — Крупномасштабное термоядерное устройство, использующее конфигурацию Теллера-Улама, — вот как в точности классифицируется модель. Если генератор щита не сможет направлять энергию, тогда получившегося в результате взрыва должно быть достаточно, чтобы уничтожить эту штуку. — Ты установил водородную бомбу в Гранвиле?! — Это был риск, — сказал Лекс. — Просчитанный риск. — Если бы силовой щит не сработал, сколько тысяч людей могло бы погибнуть… — Миллионы, — сказал Лекс кратко. — Метрополис оказался бы в радиусе действия. Приблизительно две целых одна десятая миллиона облучений со смертельным исходом. — Он пожал плечами. — Плюс-минус. Меньше одного процента населения Америки. Почти каждый, кого он знал. Почти каждый, кого он когда-либо встречал, и на два миллиона больше, чем он, вероятно, мог когда-либо встретить. Это было непостижимое число. Плюс-минус. — Господи… Боже, Лекс, что ты… как ты мог… — Кларку казалось, что он не может дышать. Словно его затошнит, если он попытается вдохнуть. — Что могло стоить такого риска, Лекс? Что может быть стоящим такого даже для тебя? — Шесть точка шесть миллиардов, — сказал Лекс, ровно, и холодно, и безжалостно. Вкус желчи был удушающим и кислым в горле Кларка. — Так это было все из-за денег. Ты уже миллиардер… — Не долларов. — Пристальный взгляд Лекса на него был странным: отстраненным, но слишком непоколебимым, чтобы быть бредовым. — Жизней. Шесть точка шесть миллиардов человеческих существ. Моего народа на этой Земле. Кларк содрогнулся. — Нет. Как ты смеешь… Ты не можешь сейчас такого говорить. Не после всего того, что ты натворил… Вот как ты оправдываешь это? Вот как ты убедил всех тех ученых, всех тех людей работать на тебя? Лекс Лютор, пытающийся спасти мир. Два миллиона людей, Лекс, ты мог убить два миллиона этих людей. Этих человеческих существ. Только потому, что ты хотел… что бы, черт возьми, ты ни рассчитывал получить от Брэйниака. Лицо Лекса, белое и напряженное от боли, закрылось, как захлопнувшаяся дверь, отсекая любую вину, любую возможность раскаяния. Он подтянулся повыше, сидя на диване. — Утром, в семь часов шесть минут, стазисный щит упадет, — сказал он. — Ты будешь в Гранвиле с этим, — и он указал на контейнер. — Ты остановишь это. — Он отбросил одеяла и опустил ноги на пол. — Я остановлю это, — согласился Кларк безрадостно. — Лекс, что ты?.. Лекс схватился за спинку дивана, приводя себя в неуклюжее подобие стояния прямо. — Дела, которые необходимо сделать, — сказал он, шипя сквозь стиснутые зубы. — Должен… Не так много времени… Сотрясшая тело судорога больше удивила его, чем причинила боль, если судить по его изумленному взгляду за секунду до падения. Кларк поймал его, отпустив обратно на диван. — Ты никуда не пойдешь. — Его кожа была горячей на ощупь, слишком горячей, настолько горячей, что его тело могло бы воспламениться и прожечь рубашку. — Вот, выпей это, — Кларк поднял стакан воды. Лекс дышал быстрыми свистящими вдохами. Он зажмурил глаза и… сделал что-то, подчинил тело своей воле и насильно привел себя в полное сознание снова, его выдохи замедлились и его позвоночник выпрямился, как стальной стержень. Кларк подсунул руку под его плечи и поднял, чтобы поднести стакан к его губам. Лекс выпил всего несколько капель, прежде чем разбрызгал воду и оттолкнул Кларка. — Не принесет никакой чертовой пользы в любом случае, — сказал он. — Где мой телефон? — На кофейном столике, — ответил Кларк, взял телефон и передал ему. Лекс схватил его в обе дрожащие руки, поднес ближе к своей груди и сконцентрировался на дыхании. — Криптонит, — сказал Кларк, — метеорит, я имею в виду. Он там, — он указал на защищающую коробку. — Он поможет. — Но Лекс уже выяснил это сам, не так ли. — Я буду… поблизости, — сказал Кларк и ушел из гостиной прежде, чем Лекс мог открыть коробку и затопить его излучением. На лестничной площадке, вне радиуса действия криптонита и вне поля зрения с дивана, Кларк прислонился головой к стене. Закрыл глаза и притворился, что единственное, что он мог видеть, не было темным узором гнили, искажающим гладкую бледную кожу, как нефть, распространяющаяся в воде, токсины, загрязняющие чистую реку. Стоки завода ЛюторКорп загрязняли город, отравляя людей… Но в действительности это был не завод; это всегда был криптонит. Он и Пит плавали в реке лето за летом и никогда не страдали от этого. Единственным человеком, которого река почти убила, был Лекс, и Кларк спас его тогда. Старые привычки, как сказала Хлоя. Два точка один миллиона жизней могли быть ценой этой одной жизни. В другой комнате он мог слышать голос Лекса, слабый, и напряженный, и свирепый в то же время. — Петрович? Да, я знаю, который час. Это не могло подождать. Ты будешь молчать и слушать. Относительно Medea Initiative, тебе будет предоставлен полностью автономный контроль, действующий с завтрашнего дня. Обусловленный немедленным прекращением ваших ночных лазерных нейрохирургических испытаний. — Вздох, слишком мягкий, чтобы быть удушьем, слишком быстрый, чтобы пропустить боль. — Да, я знаю о вашем побочном проекте. Я терпел его раньше, но сейчас это будет прекращено, или будут последствия. Всё ясно? Кларк перестал слушать.

***

Кларк не стал ждать, пока Хлоя скажет «привет». — У тебя что-нибудь есть? — Пока нет, прости, — Хлоя зевнула. Ее голос по телефону звучал металлически и сонно, но был здоровым. Живым, без боли. — Хотя я изучила Гранвильский объект — выглядит так, будто там что-то происходит. Люди и грузовики проходили внутрь за последние несколько дней, по словам моего друга, живущего в полумиле вверх по шоссе от места. И там было несколько необъяснимых скачков напряжения в энергосистеме… — Брэйниак прибыл три дня назад, — сообщил ей Кларк. — Лекс изучал его, или что-то в этом роде, но он вышел из-под контроля. Вот когда он установил силовое поле. Которое могло истребить Гранвиль, и Смолвиль, и половину Метрополиса. Друг Хлои вверх по шоссе от объекта, вероятно, не почувствовал бы ничего. Предполагается, вы не должны чувствовать в эпицентре. Два точка один миллиона людей. Просто просчитанный риск. Находился ли Лекс там, когда было установлено силовое поле, принимая на себя этот просчитанный риск, или он санкционировал попытку с безопасного расстояния, возможно, из экранированного бункера в особняке? Знал ли он тогда, что заражен, что установка поля подписывает его собственный смертный приговор, или же не осознавал своей ошибки, пока не стало слишком поздно? — Три дня… Значит, у Лекса было время заключить сделку с ним, — размышляла Хлоя. — Я не знаю, трюк ли это, Хлоя, — сказал Кларк. — Лекс звонил многим людям в разных местах по всему миру… — Прекращая работу тридцать три-один? Пытаясь очистить свою совесть перед концом? — Нет, не похоже на то, — признал Кларк. — Просто… заботясь о важных делах. Как если бы он хотел удостовериться, что они будут продолжать работать после его… После. — Или, возможно, заставить их найти ему лекарство? — Может быть. — Он не хотел смотреть на свои часы. Сейчас было далеко за полночь. Пять, максимум шесть часов, сказал Лекс, и секунды продолжали тикать, уходя с каждым неровным вдохом, что он втягивал. — Ты ничего не нашла? — Не по вопросу лекарства, нет. Спровоцированный искусственным интеллектом космический грипп точно не является приоритетом в современной медицине… — Должно быть что-то, — сказал Кларк, с усилием удерживая голос от повышения. — Ты знаешь людей, занимающихся исследованиями всех тех видов безумных вещей, в которые никто бы не поверил, один из них должен иметь… — Может быть, но сейчас очень поздно, я трачу чертову кучу времени, чтобы добраться до кого-либо, и времени слишком мало… Она не казалась расстроенной, едва ли раздосадованной. Как будто по важности это не равнялось даже одной из ее статей, как если бы этот дедлайн значил меньше, чем срок печати Дэйли Плэнэт. — Ты должна попытаться! Даже если не хочешь, если ты хочешь, чтобы я доверял тебе снова после этого, я должен верить, что ты действительно пытаешься… — Я пытаюсь, Кларк. — Хлоя сглотнула, отчетливый, плавный звук. — Ты должен верить мне, я пытаюсь. И сейчас она была задета, и Кларк почувствовал, как будто кто-то ударил его в живот криптонитовой кувалдой. Потребовалось очень много самообладания, чтобы удержаться и не раздавить телефон в своих слишком сильных пальцах; он чувствовал себя так, будто держал в другой руке сердце Хлои, такое же хрупкое, его хватка — точно такая же неуклюжая. — Хлоя, прости, Хлоя, я не имел в виду… — Я не хочу, чтобы Лекс умер, — сказала ему Хлоя. — То, что я говорила раньше… Я была неправа, я не имела этого в виду. Каким бы он ни был, что бы он ни натворил, он все еще человек. Он все еще парень, которого мы когда-то знали. Возможно, он заслуживает этого, я не знаю. Это не имеет значения. Это… это неправильно. Это слишком странно, думать, что его может не быть здесь больше, вот почему я продолжаю говорить, что это трюк. Потому что кажется, что это не может быть реальным. Однако, — она испустила дрожащий выдох, почти как хихиканье, — нереальные вещи случаются каждый день. Это Смолвиль. — Это реально, — сказал Кларк. — Если бы ты увидела его… Это реально. — Я продолжу искать, обещаю. Все, что я могу сделать. Но… — Я знаю. Я верю тебе, Хлоя. — Я с тобой, Кларк. Всегда. Просто знай это. — Я знаю, — мягко сказал Кларк. — Скажи Лексу, что я не хочу, чтобы он умер, — проговорила Хлоя так быстро, что сложно было понять, а затем повесила трубку. Кларк направлялся к двери, когда его мать позвала сзади: — Кларк. Она стояла в дверях на веранде. Он обернулся к ней, пристыженный. — Прости, если я потревожил тебя, я не хотел кричать. — Куда ты идешь? Он пожал плечами. — Я просто… Может, я что-то могу сделать с силовым полем. Или что-нибудь еще. Я должен попытаться… Марта кивнула. — Тогда я посижу с Лексом. — Все в порядке, мам. Я не думаю, что он… — Лекс был безмолвен в соседней комнате, никому больше не угрожая по телефону, и сердце Кларка пропустило удар, прежде чем он сфокусировал свой слух на его дыхании, рваном, но твердом на данный момент. — Возможно, он не хочет компании. — Не думаю, что он пришел бы сюда, если бы это было действительно правдой, — сказала Марта. — Лекс пришел поговорить со мной, заставить меня… — Он мог попробовать позвонить тебе для начала, вместо того чтобы сразу приходить. Он хотел быть здесь. С кем-то. — Его мать вздохнула, выглядя почти такой же уставшей, как и Лекс. Тени на ее лице углубили линии до борозд, делая ее лицо старше настолько, что это испугало Кларка, так же, как он был испуган в прошлом году, когда она умирала. — Я знаю, вы с Лексом больше не близки, но что бы ты ни думал о нем… Никто не должен умирать в одиночестве. — Это все еще может быть трюк, — сказал Кларк, не понимая зачем, когда он сам в это не верил. Его мать понимала, что он лжет, но не стала говорить ему, насколько он недобрый, чтобы думать так плохо об умирающем, — она покачала головой, не выглядя при этом, однако, разочарованной. Только грустной. — Ох, Кларк… — Я… Я вернусь, — сказал он, не уточняя когда. Не глядя назад. Это все еще мог быть трюк. Даже если он не верил в это. Он ошибался насчет Лекса раньше. Был ли он действительно прав насчет него когда-либо раньше? К рассвету они узнают, так или иначе. Сейчас Кларк бежал снова, слишком быстро, чтобы думать. Слишком быстро, чтобы заметить, когда ветер, который он разрезал, как ныряльщик, стал кусающим и едким от холода, но он осознал в конце концов, что пронизанная полосками света темнота сменилась глубоким голубоватым свечением, слабым отблеском звездного сияния на снегу. Он замедлился до бега трусцой, все еще превышающего скорость автомобиля, оказавшись в долине. Каменистые, скованные льдами горы нависали над ним, и ветер выл в расщелинах, как одинокий волк. Кларк моргнул, затем снова побежал. Он знал теперь, куда направляется, пусть и не осознавал этого прежде. Его быстрые, как молнии, ноги несли его через ущелья и над вершинами, пока вокруг не осталось ничего, кроме льда и снега, растянувшихся непрерывно на мили, мерцающих под ясным, черным, усеянным звездами небом. Перед ним возвышалась Крепость, ее колоссальная решетчатая конструкция из кристаллов обледенела от мороза, тусклая и безжизненная, как камень. Внутри было не теплее, чем снаружи, на заснеженном поле, но он не замечал холода, только внезапную тишину; ветер был приглушен до ноля, так что в ушах звенело от беззвучия. Его шаги звучали тяжело и грубо, дробя бесчисленные снежинки, когда он шел к сердцу Крепости. Кристаллы были все так же темны, чуть больше, чем музейная экспозиция ничего не стоящего искусственного кварца. Кларк обхватил пальцами камень в кармане своей куртки, ощутив гладкие резные кромки герба его отца. Он носил кристалл Райи с собой последние несколько месяцев по многим причинам. Потому что не знал, когда узники Зоны могут напасть. Потому что это было напоминание о ней, подтверждение, что он получил ее обратно на тот короткий промежуток времени, прежде чем потерять ее снова. Потому что это напоминало ему о том, кем, каким он на самом деле был, кем и какими были его биологические родители. И сколько бы он ни пытался забыть и отвергнуть правду, он не мог отрицать ее вечно. Уже долгое время Кларк чувствовал, что движется навстречу чему-то… словно он падал и приближался к земле, словно он был пулей или пушечным ядром, мчащимся сквозь воздух, и цель приближалась. Его предназначение, правда не о том, кем он был, но о том, кем он будет. Долгое время это ужасало его, но когда он прикасался к гладким, окрашенным в синий граням, когда смотрел на герб, сияющий в солнечном свете, и думал обо всем, что тот олицетворял собой, будущее казалось возможным и не столь ужасающим, в конце концов. По всем этим причинам он держал кристалл при себе, но больше всего из-за того, что знал: в конечном счете ему придется вернуться сюда, и это оказалось не настолько уж раньше, чем ожидалось. Обычно он бы дождался рассвета, чтобы солнечный свет искрился ясно и ярко на бриллиантовой белизне Крепости, но сейчас времени не было. Райя сказала ему, что в гербе должно быть достаточно сохранившейся силы, чтобы вернуть Крепость к жизни, и он надеялся, что не истратил слишком много на битвы с беглецами из Зоны. Кларк вытащил кристалл из кармана и установил его в потемневшую гроздь. На верхушке было углубление точно подходящей формы, словно созданное, чтобы соответствовать этому кусочку. Оно звякнуло, как стекло, когда он поместил туда кристалл. Поначалу ничего не произошло. Затем кристалл начал теплеть под его ладонью, пробуждаясь к жизни и раскаляясь до тех пор, пока сквозь плоть и кровь его руки не начал сиять розовый свет. Кристалл стал горячим, обжигающим, каким был, когда Кларк прижал его к руке Зода, изгоняя его из тела Лекса, не оставляя ничего, кроме метки своего отца, выжженной на ладони Лекса. Потом она тоже исчезла, когда последние криптонианские силы его покинули. Был один момент, когда Лекс лежал там, на траве, без движения, и Кларк боялся прикоснуться к нему, не желая знать… «Лекс мертв», — сказал ему Зод, но это была ложь. Лекс вздрогнул, вдохнул, и Кларк отнес его в Смолвильский медицинский центр, уложил на подходящие носилки и исчез, оставшись незамеченным посреди царившего тогда хаоса. Не желая быть там, когда Лекс очнется, не желая знать, кто очнется: лишенный сил Зод, или Лекс, или ничто. Иногда Кларк задавался вопросом, не говорил ли Зод правду на самом деле, не было ли тело Лекса, несмотря на то что оно дышало, ходило и разговаривало, мертво внутри. Его глаза смотрели так, словно ничего не осталось в них. Но с другой стороны, он был таким до того, как Зод захватил его. Когда он столкнулся с Кларком в амбаре, его голос был голосом Лекса, как и его обвиняющие слова, но его глаза были пусты. Зоду не было нужды убивать его — если Лекс был мертв, то это потому, что он уже убил себя сам. Или, возможно, Кларк лишь вообразил себе, что в нем когда-либо было что-то живое. Лекс не будет больше дышать после сегодняшней ночи. Не будет больше говорить Кларку что-либо, правду или ложь. Когда Кларк взглянул вниз, герб был снова холоден в его руке, а массив кристаллов сиял чистым белым светом, освещая пещеру. Он отсоединил герб, вернув его обратно в карман, и отступил назад. — Сын мой, — голос Джор-Эла резонировал в полости пещеры, наполняя пространство явным присутствием. — Наконец ты вернулся для своего обучения. Кларк сглотнул. Его отец — его настоящий отец, его папа — разговаривал с ним как с мужчиной, даже когда он был ребенком, относился к нему с уважением, что заставляло его хотеть быть настолько взрослым и ответственным, насколько он мог. Даже когда Кларк был очень юным, настолько давно, насколько он мог помнить, ему так хотелось вырасти и заставить папу гордиться им. Джор-Эл всегда заставлял его чувствовать себя так, словно ему пять лет и он никогда не вырастет, никогда не сможет быть мужчиной, которого его отец хотел бы видеть своим сыном. Может быть, потому, что он был слишком человеком; может быть, потому, что он не должен был становиться мужчиной вообще, не по меркам Джор-Эла, но чем-то большим. Общаясь с Джор-Элом, он наиболее близко подходил к пониманию того, каково, должно быть, иметь отцом Лайнела Лютора. Но он был мужчиной сейчас, с одобрением Джор-Эла или без него; его настоящий отец одобрял его, и именно это было важно. — Я приду для обучения, клянусь, — сказал Кларк, — но не прямо сейчас. У меня до сих пор есть кое-что, о чем нужно позаботиться. Сейчас мне нужна твоя помощь. Джор-Эл промолчал. Это было лучше, чем Кларк мог ожидать. Он обернулся кругом, как всегда не уверенный, следует ли ему стоять лицом к группе кристаллов или смотреть куда-нибудь еще. Голос Джор-Эла всегда казался исходящим отовсюду, а не из какого-то одного места. — Знаешь, тот человек, в прошлом году… Милтон Файн, Зодов слуга. — Мозговой Интерактивный Конструкт. — Да, он. Мы уничтожили его, но были ли другие, такие же, как он? Джор-Эл молчал какой-то миг. — То, что было уничтожено, было одним из аватаров Брэйниака. Могут быть другие. — Все ли они работают на Зода? Или они также работают на других людей? — Брэйниак был предназначен служить Криптону. Не одному человеку. Преданность Зоду была искажением первоначальной программы. — Значит, Брэйниак мог быть, эм, перепрограммирован работать на кого-то еще? На человека даже? — Это… маловероятно, но возможно. Кларк задался вопросом, чего стоило Джор-Элу признать это, с его мнением о том, каковы человеческие существа. С другой стороны, Джор-Эл не знал Лекса Лютора. — В прошлом году, помнишь, моя мама… моя человеческая мать. Файн заразил ее… Это состояние. Эти темные отметины на теле, которые распространялись и убивали ее. Он сказал мне, что это криптонианская болезнь, использовавшаяся для пыток… — Я знаю об этом. Это не болезнь в смысле биологического заражения. Скорее, это летальное загрязнение органических тканей сущностью Брэйниака. — Ты имеешь в виду, что это буквально компьютерный вирус? Мне следовало просто попросить Хлою установить брэндмауэр. Джор-Эл сделал паузу, и Кларк улыбнулся бы, если бы это не было слишком неправильно. — Не обращай внимания. Это загрязнение, как вы его лечили? — Лекарства нет. — Тогда как вы его останавливали? — Загрязнение на начальных стадиях подпитывается за счет метаболизма хозяина на клеточном уровне. Когда метаболические функции прекращаются, загрязнение не может прогрессировать. — Когда метаболизм прекращается… это… смерть. — Да, — голос Джор-Эла был бесстрастным, как всегда. — К счастью, метаболическая энергия человеческого тела слишком низка, чтобы питать загрязнение достаточно долго для становления его самоподдерживающимся. Кларк покачал головой. — Как еще можно это остановить? Как вы избавлялись от этого? — Уничтожение отдельного аватара Брэйниака, ответственного за это, аннулирует загрязнение. — Так я спас маму. Но это не вариант сейчас. Что еще вылечит это? — Ничего. Он задавал неправильные вопросы. Иметь дело с Джор-Элом было все равно что программировать компьютер или загадывать желание джинну: ты должен формулировать все осторожно. Возможно, если бы он мог говорить на криптонианском, его было бы легче понять. — Должно быть что-то еще. — Ничего. — Нет, должно быть. Это не обязательно должно быть лекарство… Как ты можешь замедлить это? Чтобы загрязнение не распространялось так быстро. Даже всего на пару часов. — Есть способ замедлить прогресс на ранних стадиях, — предложил Джор-Эл. — Отлично! Какой? — Он требует уровней радиации, которые привели бы к немедленной смерти человеческого существа. — Нет. — Кларк покачал головой снова. Он хотел выкрикнуть это, достаточно громко, чтобы заставить кристаллы дрожать, отражая звук, но остановил себя. Давление на Хлою только обидело ее, и еще меньше гнев помог бы здесь. — Должен существовать другой способ — не-летальный способ. Какой-то другой вид излучения… с помощью криптонита… — Криптонит не оказывает никакого влияния на Брэйниака. Он лишь снижает чувствительность загрязненных органических тканей. Если бы он не держал свои сжатые в кулаки руки по бокам, притиснутыми к бедрам, было бы слишком большим искушением ударить ими изо всех сил по светящейся кристаллической массе. — Но должно быть что-то. Пожалуйста. — Ничего нет, Кал-Эл, — тон Джор-Эла был неотличим от прежнего, но тем не менее звучал как извинение. Кларк стоял в морозном холоде Крепости, дыхание вытекало из его рта белыми струйками. Он наполовину ожидал, что Джор-Эл спросит его, кто инфицирован, его ли это мать снова, или друг, или кто-то еще. Его враг. Но, конечно же, Джор-Эл не спросил ни о чем. Вероятно, для него это не имело значения. Видел одного человека — видел их всех. Джор-Эл мог провести последний год, время от времени используя тело Лайнела Лютора, но он, вероятно, никогда даже не говорил с его человеческим сыном. — Я скоро вернусь для обучения, — сказал Кларк тускло. Кристалл Райи казался куском свинца, отягощающим его карман. Он глубоко втянул воздух, который обжег бы легкие человека холодом, и бросился бежать снова. Свой следующий глоток воздуха, теплого и густого от тумана и запаха свежей травы, он сделал в Гранвиле. По меньшей мере дюжина охранников размещалась на участках земли между высоким сетчатым забором и объектом ЛюторКорп — Лекс не рисковал. Кларк перепрыгнул через забор, с легкостью избегая часовых. Он сломал навесной замок на боковой двери в свой прошлый визит этой ночью, этого еще не заметили. Вероятно, и не обнаружили бы до утра. Слишком поздно. Двигаясь чересчур быстро, чтобы какой-либо датчик движения мог засечь, он проскользнул внутрь здания. На полпути вниз по коридору он достиг силового поля. Оно выглядело так же, как и раньше: сплошное мерцающее пространство, поднимающееся от пола и изгибающееся вверх к потолку, часть идеальной сферы. Оно отражало свет рябью; беспорядочная деформация, циркулирующая через искажения, как вечно двигающееся кривое зеркало; его отражение становилось высоким и тонким, затем коротким и приземистым, удвоенным и утроенным, а затем отсутствовало вообще. Он не осмелился прикоснуться к нему раньше, учитывая предостережение Лекса. Сейчас он спорил сам с собой. Если был шанс справиться с этим… возможно, если двигаться на его полной наибыстрейшей скорости… ему не пришлось бы ждать, если бы он смог попасть внутрь, обезвредить Брэйниака прежде, чем поле упадет… Его сотовый завибрировал в кармане. Кларку потребовалось полсекунды, чтобы благополучно оказаться по другую сторону забора, вне пределов слышимости кого-то из охраны, затем он ответил: — Мам? — Кларк, — сказала Марта, лишь с небольшой дрожью в голосе, — ты скоро будешь дома? Я думаю… В следующее мгновение он был в доме, стоял в кухне, а задняя дверь дребезжала за его спиной. В гостиной его мать говорила: — Кларк идет, Лекс… Он вернется с минуты на минуту. Из кухни он мог видеть их сквозь стену. Голос Лекса был нечетким и невнятным: — Должен сказать ему… сказать вам… — Ты сможешь сказать нам. Мы здесь, Лекс. Что бы ты ни сказал, мы выслушаем. Его мать положила руку Лексу на лоб, как если бы приглаживала назад волосы, которых там не было уже восемнадцать лет. Криптонит лежал у Лекса на груди, бросая зеленые тени на них обоих, провоцируя сумасшедшие световые эффекты в рыжеватых волосах Марты. — Я должен был делать это, — сказал Лекс, неожиданно громче и отчетливее. — Все… это было не то, чего я хотел. Я не хотел приходить сюда — я должен был. — Все в порядке, — сказала его мать. — Кларк будет здесь. Он так старается, ты знаешь, какой он. Он бы спас тебя, если бы существовал какой-то способ… Кларк в действительности не осознал своего движения, не ощутил на самом деле удара и не услышал звука треснувшего дерева. Просто грохот кухонного стола, падающего на пол по кусочкам, и стеклянной вазы, разбившейся на твердой древесине, — и он стоял над раздробленными обломками без каких-либо следов на своих кулаках. — Шшш, Лекс, — сказала его мать в гостиной, совершенно спокойно. — Не о чем волноваться. Просто лежи. Тебе нужен отдых. — Это было… — голос Лекса звучал слабо, неуверенно. — Все хорошо, — сказала его мать, ее лучшим материнским голосом, музыка для успокоения любого чудовища. — Все будет хорошо. — Мама, — позвал Лекс, потерянный. — Я здесь, милый, — прошептала ему Марта. — Спи. Глаза Лекса закрылись, но Кларк не мог сказать, действительно ли он уснул, равно как и бодрствовал ли он на самом деле. Затем его зрение отказало без предупреждения, и он оказался смотрящим на кухонную стену, слушая, входит его мать — резиновые подошвы ее домашних тапочек хлопали по вощеному полу. — Мне… Мне жаль, — сказал он. Столу было всего пару лет, замена, купленная после метеоритного дождя, но мать с отцом выбрали его вместе, — почти идеально соответствующий унаследованному от его дедушки с бабушкой. Они были так довольны своей удачной находкой, когда приехали домой. — Кларк. Мать обняла его, и Кларк задался вопросом, как и множество раз до того, как она могла быть настолько бесстрашной, настолько смелой, как она осмеливалась даже подходить достаточно близко, чтобы прикоснуться к нему, когда доказательство того, что он мог убить ее одним движением, было в деревянных и стеклянных осколках у их ног. Он развернулся в ее объятии, прижался щекой к ее макушке, закрыл глаза и вдохнул. Она пахла сеном, сиреневым шампунем, чернилами и теплом — всем тем, чем и должна была пахнуть его мать. Она была такой маленькой в его руках, но тем не менее более сильной, чем кто-либо, кого он знал. Он лишь хотел бы быть таким же сильным. — Я был в Крепости, но Джор-Эл не знает лекарства. Он лишь говорит, что Лекс… Ее рука нежно гладила его волосы, пропуская сквозь пальцы густые завитки, как она делала, когда он был маленьким, держа его, пока он плакал после того, как другие дети высмеивали его, после того, как он дрался с Питом. — О, милый, — вздохнула она, но не стала лгать, что все будет хорошо. Вместо этого она тихо сказала: — Лекс пришел к тебе не за лекарством. Он здесь не поэтому. — Что? — Он сказал мне, — пояснила Марта. — Он не верит, что существует какое-либо лекарство, чтобы его найти. Доктора ищут, но… времени так мало. Он не хочет, чтобы ты спасал его. Он лишь хочет твоей помощи с этой проблемой на его объекте. И чего-то еще, я думаю, хотя он и не говорил этого. — Чего? — сказал Кларк, боясь спросить, но заставив себя все равно. — Прощения? Лекс не мог просить об этом. Не после всего, что он сделал, не после Зода и всего остального, что случилось за этот год. Не когда он не проявляет какого-либо сожаления или раскаяния, не когда он даже сейчас не прилагает усилий к изменению. Если бы он поклялся закрыть тридцать три-один вместо того, чтобы пытаться удостовериться, что это будет длиться и после того, как его не станет, это ужасающее наследие, которое он отказался бросать даже в смерти… Его мать повернула голову под его щекой. — Не думаю, что он хочет так много, Кларк. Он просто хотел увидеть тебя. — Он хочет, чтобы я увидел, — сказал Кларк. — Он хочет, чтобы я знал, что потерпел неудачу — в конце концов я подвел его. Лекс, наблюдающий за ним в амбаре, его глаза такие темные и злые; сила Зода в его теле, но глаза Лекса, слова — Лекса. «Ты всегда видел себя моим спасителем, — сказал ему Лекс тогда, с такой сильной ненавистью, что он почти улыбался из-за этого, насмехаясь над пустой шуткой их дружбы. — Вот почему ты уцепился за идею, что во мне еще есть что-то хорошее. Ты не хочешь смотреть в лицо тому факту, что ты мог потерпеть неудачу». — Нет, — возразила его мать, — ты не подвел его. Пока ты здесь… Он хочет быть с тобой, Кларк. Думаю, это то, чего он на самом деле хочет в конечном счете. Быть с другом. — Мы не друзья, — сказал Кларк. — Не были уже какое-то время. Если когда-либо были. И это ранило так же сильно, как и любой провал, туго сжимая все в его груди. — Не знаю, так ли это легко, прекратить заботиться о ком-то, — сказала Марта. Кларк чувствовал себя так, будто не мог дышать. Он стоял в теплой желтой кухне, обнимая свою мать, а воздух застрял в его легких, как клей, так, что ему пришлось приложить усилие, чтобы выдохнуть его. — Я не хочу видеть, как он умирает. — Он дрожал просто от усилий, которые требовались, чтобы дышать, словно ему было больно, хотя ничто не ранило его. Ничто не могло ранить его, он был неуязвим. Даже загрязнение Брэйниака, вероятно, не убило бы его, вот насколько сильным было его тело, но он не был достаточно силен, чтобы прекратить дрожь. — Я не хочу, чтобы он умер. Я не хочу, чтобы Лекс умер, мама. — Я знаю, детка, — сказала его мать, потирая его спину, и он подумал, что, возможно, она почти плачет, из-за того, каким слабым и задыхающимся был ее голос. — Я знаю, мне так жаль. Она продолжала держать его, пока он наконец не почувствовал в себе силы отстраниться, силы осознать, насколько он жалок и эгоистичен, учитывая, что он даже не ранен, что он даже не может быть ранен. Мать придержала его за плечи, всматриваясь в его лицо: — Кларк, ты имеешь полное право злиться, и ты имеешь также полное право быть грустным. Но прямо сейчас… осталось всего пару часов… — Я знаю, — сказал он, но его взгляд ускользнул от нее — на пол, на куски разбитого стола, разбросанные там. — Мы займемся этим завтра, — сказала ему мать, ободряюще, но так устало. — Тебе следует пойти в постель, мам, — сказал Кларк. — Тебе нужно поспать. Я не уйду снова. Обещаю. Она поколебалась, все так же глядя на него, но в конце концов сказала: — Хорошо. Но, Кларк, разбуди меня через час или два. Прежде… — Разбужу, — пообещал он ей. Она потянулась вверх, чтобы поцеловать его в щеку. — Я люблю тебя, милый. — Я люблю тебя, мама, — ответил он и наблюдал, как она поднимается по лестнице, замешкавшись внизу, словно боялся, что она может споткнуться и упасть. Затем он пошел в гостиную.

***

Лекса не было на диване. Лекс был почти на пороге и более или менее на ногах, одной рукой придерживаясь за кресло и задыхаясь, сгорбившийся так, что почти сложился вдвое. — Лекс? — требовательно позвал Кларк и рванулся вперед, прежде чем Лекс мог упасть, не думая и слишком быстро. Метеорит был зажат в сгибе локтя Лекса, и Кларк оказался в зоне действия излучения прежде, чем осознал это. Он упал на колени как подрубленный и не смог удержать стон. Лекс повернулся, глядя на него блестящими от пульсирующего криптонитового свечения глазами. Они расширились от ужасающего понимания, когда он перевел взгляд с Кларка на злой, голодный свет метеорита. Его губы пошевелились: — Их дом — их яд. Так это правда. — Лекс, — с трудом выдохнул Кларк, пытаясь удержаться на коленях, но падая на пол к ногам Лекса вместо этого. Он не мог совладать со своим голосом достаточно, чтобы позвать мать. Он не был так близок к метеориту раньше этой ночью, и пульсирующая агония была такой, что он едва мог думать, видя все сквозь размытый зеленый фильтр боли. Вот чего Лекс хотел, осознал Кларк в этот безумный момент; вот зачем он пришел, в конечном счете. Увидеть Кларка страдающим, как он страдал; наказать Кларка, как он был наказан, за все эти годы ошибок, и лжи, и фальшивой дружбы. Увидеть Кларка умирающим, как он умирал. Лекс поднимал руку, и, даже такой слабый, каким он был сейчас, он все еще мог иметь достаточно сил, чтобы сжать горло Кларка своими руками. Чтобы выдавить жизнь из его уязвимого тела, как Кларк сделал не так давно, чтобы задушить его, в неправильном состоянии рассудка и неправильных эмоциях, и он сделал так много неправильного за эти годы, но эта ошибка — худшая из всех. Этот провал — худший из всех. — Нет, — сказал Лекс, едва слышным шепотом, — нет, я не поэтому здесь. — И резким, отрывистым движением швырнул метеорит прочь, отбросив его так далеко от себя, как мог. Кларк слышал, как тот упал на коврик и покатился, пока не ударился о плинтус под окном. Это было достаточно далеко для него, чтобы оказаться вне радиуса действия, и Кларк вдохнул и моргнул от внезапного отсутствия боли. Он вскочил на ноги, как раз когда глаза Лекса закатились, вовремя, чтобы поймать его, когда его ноги подогнулись и он упал. Кларк осторожно опустил их обоих на пол, придерживая голову Лекса ладонью, чтобы тот не ударился о косяк. Темные, испещренные прожилками узоры поднимались вверх по шее Лекса, обвиваясь вокруг его голого затылка. Зараженная кожа была такой гладкой на ощупь, что казалась почти масляной. — Лекс… что это было, Лекс, что ты делал? Что ты пытался сделать? Лекс не должен был ощущаться таким вялым в его руках, таким пустым. Словно в нем ничего не осталось. Никто не весил очень много для Кларковых мышц, но Лекс не должен был быть таким легким, словно все, чем он был, было изъято из него. Он не был таким горячим, как прежде: лихорадка наконец прекратилась. Кларк вспомнил, что сказал Джор-Эл о том, что человеческий метаболизм продуцирует слишком мало энергии, чтобы долго питать заражение, и подумал, что это не могло быть хорошим сигналом. Жар был одним из способов тела бороться с инфекцией; если тело Лекса сдавалось в этой битве… Лекс закашлялся и пошевелился, не так стремительно, как при его кошмарах, — более спокойно пробуждаясь. Под тем углом, что свет падал на пол, его глаза были серо-голубого цвета мутной реки, стеклянными, но тем не менее внимательными. Он поднял руку к лицу Кларка, и в одно мгновение Кларк оказался на шесть лет в прошлом. «Я мог бы поклясться, что ударил тебя». Вместо этого Лекс сказал: — Господи, — так тихо и потрясенно, что это могло быть молитвой, — ты всегда так прекрасен. — Лекс? — Я был так зол, — сказал Лекс, и, очевидно, он не видел Кларка вовсе; Кларк не мог догадаться, с кем, он думал, он говорит, — так огорчен, так испуган, когда выяснил, когда осознал… в ужасе, думая, что ты мог быть… Вот почему я должен был узнать… — Все в порядке, Лекс, — сказал Кларк. Не то чтобы Лекс бормотал бессмыслицу, но было в его голосе что-то настолько отчаянное, настолько неестественное и непривычное, что Кларк почувствовал необходимость остановить это. Лекс покачал головой — сбивчивый отказ. — Я не хотел… Я должен был, я не… только хотел быть с тобой… — Лекс. — Кларк поймал его руку, сжав свои пальцы вокруг его — влажных и холодных. — Это я, Лекс. Не Лана. — Или кого он считал, что видит. — Это лишь я. Кларк. Лекс моргнул. — Я знаю, — сказал он, до странности рассудительно, и попытался сесть. Кларк автоматически поддержал его за плечи, чтобы помочь, и ощутил дрожь, которая мучила Лекса, охватывая тело и руку, всё еще в руке Кларка, крепко сжимающуюся. Кларк поднял его и перенес на диван, не задумываясь, не дав ему времени хотя бы заметить перемещение. Лекс посмотрел на него ошеломленно — оперевшись головой на подушки, вздрагивая после приступа. — Криптонит, — сказал Кларк, разыскивая взглядом, куда он закатился, — метеорит, я имею в виду, он поможет… Я схожу за мамой, я не могу принести его, но… — Нет. — Лексовой хватки на его руке было, конечно, недостаточно, чтобы удержать его, но Кларк остановился, глядя, как Лекс прилагает усилия, чтобы сесть, стараясь изо всех сил быть полностью в сознании. — Не трать время, — сказал Лекс, — не приносит много пользы к настоящему времени. Прогрессирующее нейронное торможение прекращает работу болевых рецепторов в любом случае. Остался, может быть, час полусознательности, затем стремительное погружение в кому. Кларк не знал, как кто-либо мог говорить это так спокойно, словно устанавливая диагноз лабораторной крысе. Хотя длинные пальцы Лекса обвивали Кларковы достаточно крепко, чтобы это было болезненно для обычного человека, и костяшки его побелели. — Я мог бы доставить тебя в больницу, — сказал Кларк. — Или в особняк, или в любое другое место, куда ты хочешь… Должно быть что-то, что они могли бы сделать. Вы изучали это, вы все еще могли бы найти лекарство… Сухой кашель Лекса был почти смехом. — Дюжина докторов в трех разных странах работают над проблемой. Со мной свяжутся в ту же секунду, если что-то найдется. Продолжающееся наблюдение не могло бы дать им ничего, чего они не имеют уже. — Его глаза были полуприкрыты и неподвижны, когда он посмотрел на Кларка. — Разве что ты знаешь больше. Кларк твердо покачал головой. — Единственный способ остановить это — уничтожить Брэйниака, который был причиной. — Мы предположили, что дело в этом. — Если вы догадались, почему ты установил силовое поле? Почему ты не нашел способ просто уничтожить это? — Вариантов было не так много. — Лекс закрыл глаза. — Оно намеревалось проникнуть в защитные системы ядерных сил планеты, и принимая во внимание, насколько быстро вирус Файна распространился по всему миру, не было времени на обдумывание. Я не мог быть уверен в сдерживании его чем-либо меньшим, чем стазисный щит. Я надеялся, что отсекание любых связей с жертвами поможет, но второй зараженный умер все равно. Поднял ли бы он поле, если бы знал о риске для самого себя? Кларк не хотел спрашивать. — Я думал о том, что мог бы попытаться пройти сквозь поле, — сказал он, — если я смогу попасть внутрь и убить Брэйниака прежде, чем оно упадет… — Нет, — ответил Лекс. — Слишком опасно. Даже если нарушение щита не освободит взрывом любую оставшуюся энергию, есть риск, что попытка может нарушить твои молекулярные связи. Я сомневаюсь, что даже твоя физиология может это перенести. — Но каковы шансы на это? По крайней мере я мог бы попытаться… — Кларк, — сказал Лекс, и что-то в его голосе было ласковое, до странности почти доброе. Как мягко подразнивающий тон, который Лекс использовал годы назад, разговаривая с ним о Лане, предлагая консультирование по вопросам выживания в тех слишком простых подростковых затруднениях, что были его единственными проблемами. — Я не затем пришел. Я говорил тебе, почему я здесь. Я не ожидал, что у тебя будет лекарство… Если бы я был уверен, что оно у тебя есть, я бы пришел намного раньше. Я бы взял его у тебя силой, даже если бы ты не хотел мне его давать. — Почему бы я не дал его тебе? — озадаченно спросил Кларк. Тон Лекса мог быть почти подразнивающим, но не было и намека на шутку в жестком выражении его лица. — Мы не были друзьями уже долгое время. — И что? Мы не были друзьями также последний год, тем не менее я не позволил бы тебе просто умереть. Не в том случае, если бы я мог что-то сделать. Он мог видеть, как понимание появляется в глазах Лекса, как свет, вспыхивающий по ту сторону зеркала. — Когда Зеленая Стрела подстрелил меня. Это был ты. — Да. — Но ты пытался убить меня после того. — Это… — Кларк неловко поменял положение. — Я был не в себе тогда. И я все же… — Ты не сделал этого. — Лекс изучающе посмотрел на его руки, вдумываясь. — Это не заняло бы даже секунды, если бы ты был серьезен. — Я не… Это было не то, чего я хотел на самом деле, — сказал Кларк; его внутренности скручивались при мысли о том, что он хотел сделать под влиянием красного криптонита. Горячая кожа Лекса под его руками, Лекс, сопротивляющийся и борющийся против него и даже близко не достаточно сильный, чтобы остановить его… — Кроме того, прежде… Господи, Лекс, если я не смог убить тебя, даже чтобы спасти мир, почему бы я позволил тебе умереть сейчас? Возможно, это было результатом очередного приступа, что все тело Лекса напряглось, что его голова рывком повернулась к Кларку и его голос был лишь дребезжанием. — Что ты имеешь в виду? — Ты знаешь. Когда пришел Зод. Кинжал, когда я почти пытался… когда мы бились в амбаре, и Файн был там, и я… — Я не знаю. — Лицо Лекса было совершенно пустым, лишенным какого бы то ни было выражения, лишь его глаза расширились. — Ты должен помнить что-то из этого — когда у тебя были криптонианские силы, но прежде, чем Зод захватил тебя, — ты пришел ко мне, напал на меня. Это был ты, не Зод. Ты звал меня Кларком, ты… — Я не помню. Я не помню ничего после того, как оказался на корабле Файна, — сказал Лекс. — Лана говорила мне, что у меня были способности инопланетянина какое-то время, но у меня нет воспоминаний об этом. Как и о том, как Зод захватил меня. — Файн забрал тебя, чтобы подготовить в качестве сосуда для Зода, — объяснил Кларк. — И у меня был кинжал, с помощью которого я должен был убить тебя, чтобы Зод не смог использовать твое тело. Но я не смог этого сделать. Наверное, я должен был, но я не смог. — Ты не смог. — Лекс склонил голову. — Ты не смог. — Я не смог убить тебя. И я не позволил бы тебе умереть. — Я думал… Раньше я думал, что ты сильный, — сказал Лекс тоном, пугающе близким к злобной горечи той самой ночи. «Железная сила воли, чтобы убить друга», — насмехался Лекс, словно подзадоривая Кларка, побуждая его сделать это. Лекс хотел разозлить его достаточно для того, чтобы он не думал, только действовал — полноправная часть плана по освобождению Зода из его тюрьмы, по возвращению Зода к жизни. Но Лекс не помнил этого плана сейчас, и Лекс был зол. Зол, возможно, потому, что Кларк смог сохранить ему жизнь тогда, только чтобы смотреть, как он умирает сейчас. — Лекс, если бы был какой-то способ… — Восемнадцать тысяч, — сказал Лекс. Его голос был безжизненным. Он поднял голову, и его глаза, прокалывающие Кларка, как булавки, не были голубыми, или серыми, или какого-либо цвета вообще, как стеклянные панели, и что бы ни было за ними, оно было неописуемо. — Восемнадцать тысяч, семь сотен и двадцать одна смерть в Черный Четверг, по всему миру, как прямое последствие отключения электроэнергии, бунтов, потрясений и секретного нападения на Пентагон. — Что… — Кларк чувствовал скручивающуюся спиралью пустоту внутри, словно он был мешком семян с прорехой, и все в нем выливалось наружу, теряющееся и бесполезное на земле. — Еще около двадцати тысяч смертей в последующую неделю, непрямо связанных с катастрофами, — сказал Лекс. — Нет официального подсчета несмертельных несчастных случаев, но больницы по всему миру были переполнены неделями. И имущественный ущерб все еще вычисляется… — Но все закончилось! — выкрикнул Кларк, резко пресекая монотонную литанию. — Закончилось? — Лекс склонил голову, будто в замешательстве, его голос звучал все еще абсолютно ровно. — Похороны закончены. Не все остальное. Порядка двухсот страховых компаний подают заявления о банкротстве к концу года. Строительные фирмы… — Это было ужасно, — сказал Кларк, помня слишком хорошо недели бессонных ночей, которые он провел в Метрополисе и других местах, пытаясь отстраивать, пытаясь делать все, что мог. — Ужасно, что это случилось, но это закончилось… — Этого не должно было никогда случиться! — и голос Лекса наконец повысился, плотину прорвало. — Ты мог остановить это — ты мог не допустить, чтобы это вообще произошло, но ты не сделал этого. — Я не мог убить… — Одна жизнь. — Глаза Лекса были расширены достаточно, чтобы радужка виделась как полные круги, темны достаточно, чтобы поглотить любой свет. — Одна жизнь, десять жизней, тысяча жизней — если это цена, которая должна быть уплачена, тогда ты должен быть достаточно сильным, чтобы заплатить ее. — Твоя жизнь, Лекс. Я должен был бы убить тебя… — Я бы сам себя убил. — Лекса трясло. Кларк мог видеть его дрожь, и все же его голос был абсолютно ровным. — Если бы я понял, во что Файн меня превратит… Ты думаешь, моя жизнь стоит чего-либо, Кларк? После всего, что, ты знаешь, я сделал… после того, что я сделал в тот день… — Зод не был тобой, Лекс, — сказал Кларк. Он говорил это раньше, но сейчас услышал это иначе; настолько пусто было внутри, что слова просвистели сквозь него, как волчий вой ветра в горах далеко на севере. Осознавая правду, когда он говорил это. — Ты не был Зодом… Ты не хотел становиться Зодом. Ты не хотел той силы, верно? Ты не потому работал с Файном. Ярость, оживляющая Лекса, разгорелась и выгорела. Он тяжело осел обратно на диван, и даже в желтом свете лампы его лицо было пепельным. — Я никогда не работал с Файном, — сказал он. — Я знал, чем он был — догадался — с самого начала. Вынужден был сотрудничать с ним — кто-то должен был. Если не я, кто-то другой сделал бы это. Если это был я… Я считал, что смогу справиться с этим. Я думал, что смогу обмануть его, изготовить достаточно вакцины, чтобы разрушить его план нападения. Я не понимал, пока не стало слишком поздно. Пока не проснулся в медицинском центре, и все было закончено, и я… — Это был не ты, Лекс. Это не твоя вина, — Кларк не думал, что скажет это Лексу, в течение многих лет не думал. Лекс в любом случае покачал головой. — Моя вина, твоя вина, — несмотря на истерические нотки в голосе, его глаза все еще были пустыми черными дырами. — Наша вина… Я думал, что могу доверять тебе. Я думал, что ты сильный, но… — Это не наша вина. Это был Зод и Файн… Он спланировал все, он предал тебя, он манипулировал мной. Он знал, что я не сделаю этого. Никогда бы не сделал. — Кларк опустил голову, уставившись на свои руки. — Если бы это был я, если бы я был сосудом, я бы сделал. Я бы смог убить себя. И, возможно, ты смог бы убить меня, если бы у тебя был кинжал, но я… Я никогда не хотел быть достаточно сильным, чтобы быть способным убить друга. Лекс ничего не сказал. — Цена, которую ты должен заплатить… Если бы твоя бомба взорвалась в Гранвиле, те два миллиона, которые могли погибнуть… или люди, которых ты держишь в тридцать три-один… Господи, Лекс, это та цена, которую ты имеешь в виду? Человеческие жизни? — Она высока, — сказал Лекс. Его глаза были закрыты, голова откинута назад. Губы сжались в прямую невыразительную линию. — Ты думаешь, я не знаю, насколько она высока? — Но… ты считаешь, что она должна быть уплачена. — Кто-то должен платить. Ты знаешь, каков ты, Кларк. Ты знаешь, что ты способен делать. Что Файн делал, что Зод делал. Человеческая раса может не выжить, если мы не найдем способ победить их… Если я не смогу найти способ, мой народ может не дожить до следующего поколения. — Это и мой народ тоже, Лекс, — сказал Кларк и, поскольку Лекс не смотрел на него, сжал его плечо, и Лекс открыл глаза. — Я живу на Земле тоже, даже если я не был рожден здесь. Человеческая род — это мой род. И мы не исчезнем. — Зод мог… — Зода нет, Лекс! Я отправил его… назад, туда, откуда он прибыл. Он не вернется. И там больше нет таких, как он, — там нет больше таких, как я. Разве ты не знал? Я последний. Криптон, планета, с которой я прибыл, разрушена давным давно. Человечество не просто мой названный народ, это единственный народ, который у меня есть. Лекс пристально смотрел на него. Не непонимающе — понимая слишком хорошо. — Ты не знал, — сказал Кларк медленно. — Ты не знал… Ты считал, что будет вторжение. Что Зод был лишь первым, и что, даже несмотря на то, что его нет… — Я не знал, что его больше нет, — странно вдумчиво выговорил Лекс, словно сознательно вспоминая, как заставить свой язык придавать форму словам. — Была большая вероятность, что если я был сосудом однажды, то могу стать им снова… Если он вернется или если он лишь погрузился в спячку внутри меня… В любой момент… — Его нет, — сказал Кларк, желая сжать плечи Лекса, пока его не перестанет трясти, помочь ему держаться спокойно, прямо и быть сильным, вместо этой ужасающей, ужасающей хрупкости. — Ты не был Зодом, Лекс, и его нет, он ушел окончательно, он никогда не вернется. — Если ты лжешь… — Угрожающий, даже лежа на диване, слишком слабый, чтобы сесть и становящийся все слабее; только Лекс был способен такое провернуть, с яростью в его штормовых глазах. — Если ты мне лжешь… — Не лгу, — заверил его Кларк. — Я не лгу тебе сейчас. — И этому следовало бы ужасаться: такой распахнутости, когда все его тайны содраны с него. Вместо этого он чувствовал себя так, будто был закрыт, как дрессированный ястреб, будто он был связан и ослеплен, а сейчас распахивал крылья в солнечном свете. Словно он мог летать, и кому какое было дело, если мир видел его. — Зачем бы я стал лгать, когда ты все равно знаешь мои секреты? — Почему ты вообще лгал? — спросил Лекс. Вопрос не был риторическим. — Потому что я боялся, — ответил Кларк, и это звучало так глупо, так эгоистично и безвольно, что ему стало стыдно. Он почти пожалел, что просто не солгал снова, и, боже, он был таким трусом… Но лицо Лекса было почти расслабленным. Он пристально смотрел на Кларка, как не смотрел очень долго, так открыто, так, как он смотрел, когда они только впервые встретились и простейшие сказанные Кларком вещи пугали его своей понятностью. Потому что, несмотря на дистанцию между их мирами, физическую, или социальную, или метафорическую, иногда Лекс понимал его, когда никто другой не мог, и порой он понимал Лекса так, как, возможно, никто другой не понимал. Как будто, несмотря на все это расстояние, иногда это были только они двое, стоявшие где-то, где никто другой не мог находиться. Они не были вместе годами, но сейчас Лекс сказал: — Я боюсь. — Его руки и затылок были исполосованы серебристо-черным блеском инфекции, и он дрожал даже под рукой Кларка, прижимающей его к подушкам. И Лекс, с широко открытыми глазами и напряженными челюстями, сказал: — Я боюсь, каждый день. Если они придут завтра, а я не готов, если бы я не сделал все, что я мог сделать, — если я потерплю неудачу… Меня недостаточно. Всего лишь один человек, но лишь я один знаю, больше никто не осознает, больше никто не верит. Миллиарды нас, но есть только я, и если я потерплю неудачу… — Это не только ты, — сказал Кларк. — Никогда не был только ты. Я был рядом все время. Не думая на самом деле о том, что делает, он поднял Лекса и притянул его в грубоватые объятия. Лекс поначалу напрягся — напуганный намерениями Кларка или его чужеродной силой или просто напуганный — но затем расслабился, опустив голову Кларку на плечо и погрузившись в объятие, как он всегда делал, словно не собираясь отпускать, принимая любое утешение, которое мог получить, так долго, как ему было позволено. Что не было бы очень долго: он казался опустевшим, таким хрупким и холодным, дрожащим то ли от холода, то ли от повреждения нервов или от чего-нибудь еще. Ты замерзаешь, когда устал, когда твой метаболизм прекращается. И Кларк не хотел его отпускать. — Это мой дом, мой мир, мой народ, — сказал он Лексу, — и я буду защищать его, буду защищать нас, что бы ни пришло… Брэйниак, клянусь, я остановлю его прежде, чем он причинит вред кому-нибудь еще, и я остановлю что угодно еще, что появится, всегда. И у меня также есть друзья — мы защитим мир. Ты не один, Лекс. — Я так боялся, что ты один из них, — пробормотал Лекс. — Я думал, что ты лгал, как любой шпион. Инопланетяне, которых я видел в пещере, искали тебя… Лишь намного позже я понял, что ты был против Файна, и я… я был так благодарен, что ты не был настоящим врагом, даже если я не мог доверять тебе и ты никогда не доверился бы мне снова… — Я не знал, — сказал Кларк. — Я не понял этого — я думал, ты был моим врагом. Худшим, чем кто-либо другой мог быть, потому что я знал тебя, и это делало борьбу с тобой в разы труднее. — Но ты бился со мной. Противостоял мне. — Лекс сделал дрожащий вдох. — Я помню… когда был Зод, это все, что я помню. Моя рука горела, и я смотрел на тебя… Я думал, я вообразил это. — Нет, — ответил ему Кларк. — Я был там. — Глаза Лекса были открыты в тот момент, после того как Зод исчез в кристаллическом гербе, Кларк помнил; смотревшие на него, но так невыразительно, что он не думал, что Лекс был в сознании. — Я нашел способ изгнать Зода. — Ты спас меня, снова, — сказал Лекс. — Слишком поздно, — сказал Кларк, думая о тысячах всех тех, кто умер в тот день и после этого. Вина Файна. Его вина. И Лекс все еще дрожал, несмотря на то что Кларк обхватил его руками, будто мог удержать в нем то тепло, что еще осталось. — И недостаточно. Кларк поднял Лекса, слишком быстро, чтобы тот мог что-то сделать или сказать, лег на диван, расположив Лекса на себе, привлек его к здоровому, живому теплу собственного тела и натянул одеяла поверх них обоих. Было жарко, но это никогда не беспокоило Кларка, не больше, чем холод, и может, этого бы хватило, чтобы утихомирить эту болезненную дрожь. На то недолгое время, что осталось. — Мне жаль, — сказал Кларк. — Мне жаль, я не знаю, что делать, нет ничего, мне жаль… — Кларк. — Лекс заставил его замолчать. Он чувствовал, как Лекс выдохнул, затем вдохнул снова, шумно и поверхностно. Он был напряжен, каждый его фибр скован и сжат. — Я пришел сюда не затем. Я пришел сюда не затем, чтобы причинить тебе боль — я не думал, что тебе будет не все равно. — Господи, — выдохнул Кларк, потирая спину Лекса, пытаясь успокоить его, пытаясь не думать о темных неестественных узорах, что пятнали его кожу под рубашкой. — Что, ты думал, я буду счастлив? Что я был бы счастлив, если бы ты?.. — Я думал, что ты почувствовал бы облегчение, — сказал Лекс. — Я думал, если бы ты точно знал, что меня больше нет, что это был не трюк, ты бы поверил мне… — О господи, Лекс. — Кларк осознал, что смеется, странным смехом, задыхающимся и встававшим комом в горле, как рыдание, странным, потому что было не смешно, отнюдь, но он не мог остановиться. — Это не… Это не трюк, не так ли, — сказал он, когда наконец сумел осечь себя. — Нет, — сказал Лекс, — не трюк. Голова Лекса была на плече Кларка, голая макушка почти под его подбородком. Когда Кларк повернул голову, его губы почти коснулись гладкой безволосой кожи. — Я хотел, чтобы был, — признал он тихо. — Я не думал, что это так, но я хотел, чтобы это был трюк, какой-то из твоих планов… что-нибудь. — Как и я, можешь мне поверить, — пробормотал Лекс, и Кларку пришлось задушить еще один неправильный смех. — Я рад, что ты пришел, — сказал он Лексу вместо этого. — Я рад, что ты здесь. Я рад, что мне удалось… Я рад видеть тебя снова. Лекс расслабился, его тело было сейчас свободнее, и дрожь унялась до прерывистых вздрагиваний. Он не ответил. При каждом вдохе и выдохе, которые Кларк делал, он чувствовал, как незначительная тяжесть тела Лекса поднимается и опускается на его груди. Каждый вдох был ближе к последнему, который сделает Лекс, и Кларк хотел остановиться, задержать свое дыхание навечно, если бы это остановило время, но это бы не остановило; это бы не принесло никакой пользы. — Лекс, — сказал он, — ты помнишь, несколько лет назад?.. Это было рано утром, все еще темно, и мы вместе вышли за поле Тэйлора. — Я нашел тебя лежащим на дороге в три часа ночи. — Я ходил во сне, — сказал Кларк. — Или что-то в этом роде… Думаю, я ходил к пещерам. Ты, верно, догадался, да? Ты знал тогда, что что-то странное происходит между мной и пещерами. — Ты напугал меня, — сказал Лекс, его утомленный слабый голос стал более отчетливым. — Найти тебя без сознания, дважды, и ты лгал мне об этом, не так, как ты обычно лгал, ты так нервничал… Я знал, что это были не наркотики, я знал, это было что-то намного большее, но я не знал, что делать. — Мне жаль, что я не мог сказать тебе тогда. Жаль, что я не мог показать тебе. — И больше никаких шансов показать теперь. — Я просто… — Кларк сглотнул. — Но неважно. В поле, после того как ты нашел меня на дороге… Мы говорили, а затем был почти рассвет, и ты сказал, что мне пора домой. Однако мы не ушли прямо тогда, мы просто стояли там. Смотрели, как солнце восходит. — Я был на ногах и мог видеть рассвет множество раз, — сказал Лекс. — В особняке над полями, над Метрополисом, вид из пентхауса… — Я тоже видел много рассветов. Фермерские хлопоты, ты знаешь. Но тогда… Это был единственный раз, когда я смотрел на восход солнца с тобой. Первый солнечный луч, есть что-то особенное в этом. Ты, возможно, забываешь заметить это, когда видишь его постоянно. Но он не такой, как любой другой свет. Чище. Ты можешь видеть так далеко. И я… Жаль, что я не видел тебя в этом свете больше. Глаза Лекса были закрыты, и он не говорил ничего так долго, что Кларк подумал, что, возможно, он уснул. Он оставался заботливо неподвижным, обнимая тихо лежащего Лекса, не зная, должен ли он его разбудить, или было бы легче, если бы Лекс спал, безболезненно ускользая прочь. Но затем Лекс тихо сказал: — Я скучал по тебе, Кларк. — Я скучал по тебе, — сказал Кларк, — сильно. — Он сдвинул руки, не потому, что они затекли, но потому, что хотел прижать Лекса чуть ближе, если бы мог. — Это… это очень больно? — Нет, — вздохнул Лекс. Его голова тяжелее опиралась на плечо Кларка; он больше не старался поднимать ее, и его голос был слабым и нечетким, не слишком невнятным, но будто он говорил в полусне. Не полноценный Лексов голос, со всей его холодной силой и уверенностью, — но все еще Лекс. — Деградация нейронных связей. Неожиданный побочный эффект, я уверен, это не было предназначено для человеческой анатомии или химии мозга. Больше не больно. Мои пальцы двигаются? — Что? — Моя правая рука. Кларк потянулся одной рукой, просунув ее между ладоней Лекса. Лекс ухватился за его руку, слабо обвивая, чтобы переплести их пальцы. — Ты держишь меня за руку, — сказал Кларк. — Я не чувствую этого, — сказал Лекс. Его рука была холодной. Кларк почувствовал себя холоднее, обратился в лед даже под одеялами. — Но ты можешь двигать ею… — Отсутствие ощущений не равноценно параличу. Мне повезло. Энглид… один из моих людей, ослеп и оглох за четыре часа до того, как потерял сознание. Даже когда он перестал кричать от боли, он продолжал вопить, что не может видеть и слышать. — Ты… Лекс открыл глаза; Кларк мог видеть подернутый дымкой серо-голубой цвет сквозь рыжеватые ресницы. — Я все еще вижу. Кларк закрыл собственные глаза; красноватая темнота за его веками. — Лекс, ты боишься? — Определенно. — Его голос не звучал испуганно. Он казался измученным, сонным и плывущим по течению. — Я боюсь, что забыл слишком много вещей, которые мне нужно было сделать сегодня. Я боюсь, что я не подготовился к этому должным образом; я был слишком, чертовски самонадеянным, чтобы и вправду верить, что могу умереть в ближайшее время. Я боюсь, что эта штука, Брэйниак, ранит тебя, даже если ты сможешь уничтожить ее, а если ты не сможешь… — Но… что насчет тебя? Боишься ли ты того… что случится после… — Твои люди — криптонцы — верили в загробную жизнь? — Я не знаю, — сказал Кларк. — Я не знаю, была ли у них даже религия или что-то подобное. У них была Фантомная Зона, но это было нечто иное, чем дом для призраков. И, возможно, было что-то… возвышенное насчет Райи, насчет ее преданности, но он узнал так мало от нее за то короткое время, что у них было. — А ты веришь? — Я не знаю, — сказал Кларк снова. Его родители не много говорили ему о церкви или о том, о чем говорили там. Он помнил один случай, когда ему было восемь, после того как Пит вернулся из воскресной школы в настроении объяснять, Кларк спросил мать, имеют ли все же фрики, которых нельзя ранить, души, которые ранить можно. Его мать только сказала ему быть настолько хорошим мальчиком, насколько он может быть. Он видел доказательства существования призраков и людей, которые возвращались из мертвых, хотя это было больше медицинское чудо, святости там было не так уж много. Он не знал на самом деле, может ли умереть. — Ты веришь… — начал Кларк. — Все, чего я боюсь, — сказал Лекс, — это что там что-то может быть. — Но если там… Разве большинство людей не считали это утешением, мысли о том, что попадут в лучшее место, на небеса, где они могли встретить всех, кого потеряли? Если бы он смог увидеть своего отца снова… — Если есть что-нибудь после, — сказал Лекс, и его голос был все такой же мягкий и полусонный, — то я знаю, что это. Я видел это. Бесконечное, бесконечное кладбище, там больше никого нет и нет могил, только трупы, сгнивающие до пыли под красными облаками, и кровь падает с небес. Это место, которое я создал для себя, и я сознавал, что делаю, когда высекал его. Я думал, если кто-то должен делать это, если кто-то должен стоять под этим небом, раз на мне уже так много крови, какая разница, если будет еще больше. Но сейчас… мне страшно. Лекс больше не дрожал, но когда Кларк содрогнулся, это было достаточно сильно для них обоих. — Ты не попадешь в ад, Лекс. — Нет, если не существует места, куда можно попасть, — сказал Лекс, и он, возможно, был даже позабавлен. — Не попадешь. Не имеет значения, что ты сделал, ты не… ты не заслуживаешь… Ты не злой. — Ты веришь в справедливость, Кларк? — спросил Лекс; его голова покоилась на плече Кларка и тело было неподвижным и холодным. — Вселенная имеет свои законы. Порядок для хаоса. Равные и противоположные реакции, сохранение энергии. Баланс. Может быть, это просто смерть. Но еще должна быть расплата. — Уплаченная цена? — Кто-то должен платить ее. А на мне в любом случае слишком много крови, чтобы когда-нибудь ее смыть. — Его руки слегка пошевелились, скребя поверхность его рубашки под одеялами, словно он пытался что-то стереть. Кларк обхватил запястья, успокаивая их. — Нет, не на тебе. Кровь Зода не на тебе — ты этого не хотел. Это была не твоя вина. Ты пытался… Если бы я понял, если бы я доверял тебе, я бы мог предостеречь тебя. Это была моя вина, эта кровь на мне. Я не смог найти способ остановить Файна. И я не смог убить тебя. Может быть, я бы никого не смог убить так, или никого, кого я знаю. Или, может быть, это потому, что это был ты. Но я не смог убить тебя. Даже несмотря на то, что твой отец говорил мне сделать это, и Файн говорил, и мой отец говорил… — Твой отец? — неясно спросил Лекс. — Не папа, мой биологический отец. Джор-Эл, криптонец. — Джор-Эл, — повторил Лекс, как будто это могло быть важно в это оставшееся короткое время. — Все они говорили мне, что ради спасения мира я должен убить тебя. Но я не смог. Даже ради мира. И я не смог также найти другой способ, пока не стало слишком поздно. Это не твоя вина, Лекс. А моя. Это моя вина. — Нет, — сказал Лекс. Он поднял руку к лицу Кларка, слепо проводя онемевшими пальцами по его губам, чтобы заставить замолчать. — Не только твоя. Моей столько же. — Как ты можешь говорить… — Потому что если бы это был ты… если бы у меня был кинжал, а ты был жертвой, возможно, я бы не смог тоже. Даже ради спасения мира. Не в том случае, если бы это был ты. — Ты не попадешь в ад, Лекс, — сказал Кларк. — Но… если попадешь, тогда жди. — Ждать? — Жди меня. — Кларк повернул голову, пока его щека не оказалась прижатой к макушке Лекса; голая кожа и твердый изгиб черепа ощущались внизу. — Я приду спасти тебя. Как-то. Клянусь. У Лекса перехватило дыхание. — Ты уже спасал меня, Кларк. Очень много раз. — Не достаточно. — Старые привычки, сказала Хлоя. Кларк задался вопросом, как он сможет когда-либо простить себя за то, что нарушил эту. — Если бы ты сказал мне… если бы я слушал тебя… я мог бы помочь тебе, Лекс. Ты мог помочь мне, мы могли бы биться вместе, а не друг против друга. Против Файна, против Зода, беглецов из Зоны, всего. Я думал, что ты злодей, думал, что ты был тем, против кого мне суждено быть. Но мы были на самом деле на одной стороне все время… — Я думал, что ты враг, — сказал Лекс. — Мне следовало знать… Мне следовало доверять тебе. — Ты доверял мне достаточно, чтобы прийти сегодня. — Крайнее средство, — голос Лекса постепенно исчезал, как песок в песочных часах, чуть слабее каждую секунду. Он на мгновение мелко задрожал — почти хихиканье, ослабевшее до тишины; затем Лекс без предупреждения сказал: — Кларк. Код отключения — твой день рождения. — Какой код? — Ты узнаешь, — сказал Лекс, смазано и неразборчиво. — Просто запомни. — Запомню. — Будь осторожен, — его голос казался запыхавшимся, даже будучи очень тихим. — Не дай застать себя врасплох, не будь самонадеянным, это выглядит как человек, но не является им. Оно опасно, ты должен быть осторожен. Если наниты окажутся бесполезны… — Если они не сработают, — сказал ему Кларк, — тогда я найду другой способ. Я остановлю это прежде, чем кто-нибудь еще пострадает. Кларк снова обхватил пальцы Лекса. На этот раз Лекс не сжал в ответ, даже слабо, его рука была холодной и вялой в Кларковой. Он не спросил, чувствует ли Лекс это. Его вторая рука была на спине Лекса, легко поглаживая по кругу, ощущая, как поднимаются и опадают ребра — такие короткие и поверхностные вдохи. Мог ли Лекс хотя бы чувствовать это прикосновение? Через запятнанный шелк Кларк мог различить разницу в текстурах: гладкая кожа — и неправильно скользкое серебро и чернота инфекции, которая уже не причиняла боли Лексу, которая не причинит ему еще больше боли. У него должно быть намного больше чего сказать. Так много всего, что он хотел сказать Лексу, так много раз, когда он скучал по Лексу, скучал по разговорам с ним, по возможности видеть его, просто скучал по возможности быть с ним. Если бы они разговаривали больше, если бы слушали больше, доверяли больше… так много сожалений, но не было смысла их озвучивать. Лекс уже знал о них. Вместо этого Кларк думал о восходе солнца, о чистейшем утреннем свете. Думал о пещере, о черно-белых рисунках, выцарапанных на грубом камне: две чудовищные фигуры, сплетенные вместе в их неизбежной извечной борьбе, держащиеся друг за друга и не отпускающие. Думал о розовых и янтарных цветах заката, о том, как стоял на чердаке амбара рядом с Лексом. Лекс в золотом свете, улыбающийся ему. Он никогда не хотел легенду. Он хотел просто друга. — Кларк? — спросил Лекс; едва ли даже шепот, странно вопрошающий. — Я здесь, Лекс. — Ты веришь, что человек может летать? Глаза Лекса, удерживающие его собственные, темные, затем ясные, затем снова темные в незнакомых светотенях замка. Лекс в его белой фехтовальной форме, странный и гибкий, и то, как он двигался, было так необычно, что Кларк был неспособен прекратить смотреть. Лексу был всего двадцать один год тогда, как будет Кларку в следующем месяце. Кларку было пятнадцать, и он никогда не встречал никого, похожего на этого человека, который должен был убить его, но которого он спас вместо этого. Ему было двадцать сейчас, достаточно, чтобы знать, что он никогда не встретит никого, похожего на него снова. — Да, — сказал Кларк, — верю. Он летал раньше. Он будет летать снова однажды, над Смолвилем, над Метрополисом. Над целым миром. Будет тихо, в вышине, в разреженном воздухе над облаками; тихо и холодно, и он знал, что не хочет быть один. — Как и я, — сказал Лекс. — Я спасу тебя, Лекс, — сказал Кларк. Он коснулся пальцами гладкой холодной щеки Лекса, и он не знал, вступал ли он в отрицание, или переписывание судьбы, или просто подтверждение клятвы, данной прежде, чем он мог вспомнить. Лекс чуть повернул голову к его прикосновению, затем его глаза закрылись, и он выдохнул, и вдохнул снова, медленнее, чем прежде. Он не шевелился, и, позвав его по имени, Кларк уже знал, что Лекс не ответит. Он услышал шаги своей матери на лестнице, когда снова произнес имя Лекса. Взглянув вверх, он увидел ее, стоявшую с одной рукой на перилах и второй у ее рта, ее волосы все такие же ровные и аккуратные, не спутанные после сна, и ее глаза, наполненные слезами. Его собственные были такие сухие и болезненные, и его горло было пересохшим и будто ободранным. — Мам, — спросил он у нее, — можешь достать мое старое зимнее пальто? Я собираюсь спасти Лекса сейчас.

***

Пещера была точно так же холодна, как и пуста, но первый предрассветный свет пробивался сквозь полупрозрачную белизну. — Ты сделаешь что-нибудь, — сказал Кларк тишине крепости, его голос прозвенел сквозь лед и кристаллы. В его руках Лекс был неподвижен и безволен; дышащий, но едва-едва, слабый белесый туман оседал инеем на его голубоватых губах. Он был в таком глубоком бессознательном состоянии, что даже не встрепенулся, когда Кларк втискивал его в свое старое пальто, тяжелое, шерстяное, которое он не носил уже много лет, с тех пор как зима все равно перестала его беспокоить; не пошевелился, когда Кларк нес его в пещеры. Стремительно углубляющаяся кома, как сказал Лекс, а затем смерть; и все его технологии, и деньги, и доктора, и ученые не могли ничего сделать. Но он был пока все еще жив, и способ должен был быть. — Это бывший сосуд Зода, — прозвучал сквозь Крепость голос Джор-Эла. Не неодобрение, всего лишь констатация. — Это был не его выбор, — сказал Кларк, — Файн, Брэйниак использовал его. И сейчас другой пытается его убить, но ты сделаешь что-нибудь с этим. — Единственный способ удалить заражение — уничтожить аватар Брэйниака, который за него ответственен. — Я знаю. И я это сделаю, но ты должен обеспечить ему возможность дожить до того момента, когда я смогу это сделать. Всего на пару часов больше. — При таком темпе ухудшения, — сказал Джор-Эл, констатирующее, безразлично, — его метаболические процессы будут прекращены в течение четверти этого времени. — Ты должен замедлить это. Помести его в стазис, или что-то в этом роде. — Я не могу. Если бы это была человеческая болезнь, это было бы возможно. Но любое вмешательство этой системы в инфекцию Брэйниака только ускорит ухудшение состояния, а также принесет риск заражения Крепости. — Должен быть другой путь, — сказал Кларк. — Ты сказал, что радиация могла бы остановить прогресс… — Даже здоровое человеческое тело не выдержало бы необходимого уровня облучения. — Тогда ты должен сделать его достаточно сильным, чтобы справиться с этим. Или достаточно сильным, чтобы пережить заражение немного дольше… Человеческий метаболизм был слишком слаб, чтобы поддерживать инфекцию, как сказал Джор-Эл. Достаточно ли силен криптонианский? Кларк был невосприимчив к любым земным болезням — как и Лекс; но Лекс был все еще человеком, даже несмотря на то, что метеориты изменили его. У Лекса прежде были криптонианские способности: сверхчеловеческая сила и выносливость. Не его выбор, предательство Файна; но выжил ли бы он, имея их сейчас? Кларк хотел видеть того Лекса снова, с его пропитанным горечью темным свирепым взглядом и голосом, полным ненависти, с теми неестественными силами и всем его гневом, заслуженным или незаслуженным; сделал бы что угодно, чтобы вернуть того Лекса вместо тихого неподвижного тела в своих руках — его щеки побелели в морозном воздухе, но он больше даже не вздрагивал. — Ты давал наши силы человеку раньше — моему отцу ненадолго, — сказал Кларк, стоя лицом к массиву кристаллов и отказываясь думать об ужасных последствиях такой сделки в конечном счете. — Разве ты не можешь сделать этого сейчас? Не все способности, лишь достаточно силы, чтобы он жил. Джор-Эл ответил после паузы, такой незначительной, что Кларк почти не уловил ее. — Брэйниак может обернуть в свое преимущество любое такое вмешательство. Перенос сил будет иметь высокую степень риска переноса и заражения тоже. Крепость взаимодействовала с Брэйниаком прежде, и таким образом был освобожден Зод из Фантомной Зоны. Кто знал, может, это было целью этого Брэйниака тоже, или что-то даже похуже. Нет, это было слишком опасно. Он не мог осмелиться так рискнуть; и Лекс не стал бы тоже. Я бы убил себя сам. Лекс пришел к Кларку не затем, чтобы его спасли. Лексу было все равно, будет ли он спасен, он был вне заботы о чем-либо в настоящее время. Даже если бы Кларк потерпел неудачу, Лекс простил ему эту неудачу. После всего, что сделал Лекс, не как Зод, а те преступления, которые он сам добровольно совершил, те люди, которым он причинил вред, возможно, убил — может быть, он в любом случае этого заслуживал. Баланс, о котором он говорил, законы физики, противодействие на каждое действие. Пусть природа возьмет свое. Лекс знал цену, которую платил. Был готов платить. Кларку было наплевать. — Что насчет моей силы? — спросил он. — Мои способности передавались раньше. Были украдены у меня с помощью реакции криптонита с электричеством. Мог бы ты сделать то же самое? Передать часть моих сил? И снова Крепость колебалась долю секунды. — Это нестабильная процедура. — Но это возможно? — Это возможно. — Тогда сделай это. — Опасно высказывать желания джинну таким образом; он ошибался прежде слишком много раз, принимая предложенные Джор-Элом решения слишком быстро. Но он мог слышать сердцебиение Лекса, медленное и неровное в его груди, становившееся все медленнее: все больше времени требовалось следующему удару, чтобы последовать за предыдущим, пока в конце концов следующий не случится вовсе. — Дай ему достаточно моей силы, чтобы дожить до следующего дня. Следующего рассвета. Оставалось надеяться, что это оставит Кларку достаточно силы, чтобы противостоять Брэйниаку. Если нет — вместе они с Лексом смогут что-нибудь придумать. — Кал-Эл, — произнесла Крепость, — в то время как возможность успеха существует, она не абсолютна с таким… — Ты знаешь какой-нибудь другой способ спасти его? В другое время Кларк, возможно, нашел бы некоторое угрюмое удовлетворение в смирившемся «нет» Джор-Эла. Мог бы почувствовать недобрую степень победы в том, что после бытности своей марионеткой давно мертвого криптонианского предка он осмелился приказывать ему сейчас. Но тело Лекса уже почти ничего не весило в его руках, и так мало времени оставалось. Даже Крепость не могла бы воскресить мертвого. Он знал это слишком хорошо. — Сделай это, — сказал Кларк, слыша вибрацию кристаллов, резонирующих с его голосом. — Сейчас. Джор-Эл не ответил, и Кларк приготовился повторить, когда его объял свет. Он подумал, что видит электрический стержень, выстреливший из кристаллического массива, сверкающий и зазубренный, а затем он был потерян в ослепляющей, обжигающей белизне. Он не слышал и не чувствовал; он только видел, и всем, что он мог видеть, была яркость — как солнечный свет на снегу, умноженный на тысячу, на миллион. Нескончаемый блеск, словно пребывание в центре звезды. Постепенно он начал осознавать что-то, кроме света, — слабые тени, ломающие белое постоянство. Что-то толкало его в спину, что-то двигало его к жесткой, холодной поверхности — сила тяжести, придавливающая его к земле. Оледеневший пол был грубым и твердым под его головой, его спиной, его ногами и руками, жестким и неровным сквозь его джинсы и рубашку. Каждая его часть болела, и когда он попытался пошевелиться, пронзающая, жгучая, острая боль прострелила его грудь так же сильно, как если бы его прокололи осколком криптонита. Хуже, чем избиение, когда он был нормальным и мог ощущать болезненное последствие удара в живот. Бесконечно меньше, чем боль от ощущения, что лучший друг делает свой последний вздох. Лекса в его руках не было. Кларк лежал на полу, и сверху на нем ничего не было, ничего не было под его руками, кроме отдельных камней и обломков льда, когда он сжал пальцы. Он открыл рот, пытаясь найти воздух, чтобы заговорить, но в его легких не было ничего. Он ничего не увидел, когда попытался смотреть, только темноту и пульсирующий свет, никаких форм или очертаний. Но прислушавшись, он уловил звук — голос, скрежещущий и хриплый, каким и его собственный был бы с его исцарапанным, ободранным горлом, но он был не его. — Кларк. Кларк! Боже, Кларк, открой глаза, посмотри на меня… Кларк открыл глаза. Цвета и тени над ним сошлись в фокус, бледная кожа и льдисто-серые глаза, застывшие и яркие на фоне белизны кристаллической пещеры. — Кларк, — сказал Лекс, — что, к черту, ты сделал? — Лекс, — сказал Кларк и поднял руки — двигаться было больно, но не настолько, как до этого, и это чувствовалось лучше, чем что-либо, положить ладони на лицо Лекса, обхватить пальцами его скулы и видеть его расширившиеся глаза. Открытые и сознающие; Лекс был снова в сознании и изумлен, когда Кларк сел и прижался к его губам своими. Отстранившись, он ощутил на своем лице дуновение воздуха изо рта Лекса и улыбнулся этому дополнительному доказательству жизни. — Я… должен быть мертв. Я не должен был снова проснуться, — Лекс поднял руки и прижал их к Кларковым на своем лице. Его голые ладони были холодными, присыпанными частичками льда, который плавился, соприкасаясь с кожей Кларка. Лекс дрожал, лед покрывал его ресницы и губы, такие же мертвенно-бледные, как и его лицо, но его взгляд в этот момент был темным и горячим, и Кларк не хотел отводить свой, не хотел двигаться. Не хотел ощущать кончиками пальцев эту слишком гладкую неправильность на затылке Лекса. Воротник старого шерстяного пальто был достаточно высоким, чтобы скрыть большую часть его шеи, но, отодвинув складки ткани, Кларк увидел полосы инфекции, все так же искажающие кожу. Лекс подтянул вверх рукав, чтобы проверить свое запястье: неестественный темный узор растянулся уже на тыльную сторону ладони. — Итак. Не лекарство, — сказал он коротко сквозь стучащие зубы. — Нам лучше вернуть тебя обратно, — сказал Кларк обеспокоенно. Холод не беспокоил его, но какую бы силу ни получил от него Лекс, она, должно быть, не включала в себя неуязвимость. Гипотермия была не такой экзотичной, как криптонианское заражение, но не менее смертельной. Лекс, стоя на коленях на каменном полу, плотно обхватил себя руками в попытке согреться и осмотрелся вокруг. Кристаллические шпили отразились белым в его расширившихся глазах, его рот удивленно приоткрылся. — Г-где мы? — Арктика, где-то. — Кларк оперся руками о пол, намереваясь встать, но лишь невольно застонал от внезапного жжения в животе, не такого острого или мучительного, как прежде, но достаточного, чтобы остановить его. — К-Кларк? — Лекс повернулся к нему, отвлекаясь от пристального разглядывания основного массива. Кларк задрал рубашку, согнув шею, чтобы посмотреть на свой живот. У него уже была подходящая догадка, так что не стало слишком пугающим увидеть рваную темную фигуру на своей коже, как большое неровное пятно краски, блестевшее странным масляным серебром в свечении кристаллов. Лекс протянул руку, неуклюжую от холода, прижал ледяные пальцы к его помеченному животу. — Кларк, — и его голос был достаточно тихим и спокойным, чтобы быть очень злым, даже со столь сильно стучавшими зубами, — что ты сд-делал? — Канал, открытый для передачи силы, также допускает перемещение заражения Брэйниака, — сказал Джор-Эл; такая ровная плоскость его тона могла быть недовольством, или разочарованием, или же Кларк воображал эмоции там, где ни одной никогда не было. Лекс резко повернул голову, разыскивая неразличимый источник голоса. — Что это… — Джор-Эл, — сказал Кларк. Он встал. Приступ боли от заражения был не таким уж сильным, когда он был подготовлен к этому. — Твой отец? Конечно же, Лекс запомнил это, в каком бы состоянии он ни находился. — Ты не дал ему все мои силы, — сверился с Крепостью Кларк. — Никакие способности не были переданы, только метаболическая энергия. Через пять дней желтого солнечного света ты будешь полностью восстановлен. Однако заражение Брэйниака сокрушит твой организм в течение трех дней. — Что… — Лекс прекратил пялиться на кристаллический массив и вперил свирепый взгляд в Кларка вместо этого. — Я не намерен давать ему столько времени, — сказал Кларк, стоя лицом к массиву. — Что насчет Лекса? Как много у него времени? — Около восьми часов. Хотя при текущем темпе ухудшения гипотермии это будет десятая часть, прежде чем его метаболизм будет окончательно прекращен. Было похоже, что у Лекса достаточно ярости, чтобы питать его по крайней мере вдвое дольше, но он также дрожал слишком сильно, чтобы стоять. — Нам нужно убраться отсюда, прежде чем ты замерзнешь до… прежде чем ты замерзнешь. — Кларк положил руку на кристаллический массив. — Отправь нас обратно, — приказал он. — Нет, подожди всего… — услышал он слова Лекса, но другая белая вспышка ослепила его, и когда она поблекла, Кларк стоял перед возвышением, его рука протянута над восьмиугольным ключом в прорези, как когда он транспортировал их в Крепость. Прохлада канзасской весенней ночи ощущалась как сауна после кусающего арктического холода. Лекс, стоявший на коленях на каменном полу возле него, медленно разогнул руки и посмотрел вокруг. — Пещеры? — спросил он, ухватившись за возвышение, чтобы подняться на ноги. Его взгляд метнулся на металлический восьмиугольник, когда Кларк вытянул его из паза. — Это… — Это ключ, что попасть в Крепость, — сказал Кларк. — Наиболее быстрый путь туда. — Он положил ключ назад в карман, где тот звякнул, соприкоснувшись с кристаллом Райи. Лекс растерянно повернулся по кругу, затем пошел прочь, не произнося ни слова, спина повернута к Кларку, шаги неуверенные, хотя он и не касался стены для поддержки равновесия. Он вышел из комнаты, прошел через пещеру, мимо разрисованных стен, криптонианских письмен и других символов, предостережений и пророчеств. Их судьбы, начертанные на камне задолго до того, как хоть один из них был рожден. Если бы не Лекс, пещера с ее неизбежными предзнаменованиями могла быть разрушена много лет назад. Возможно, позволение им оставаться написанными, оставаться реальными вместе со всеми их ужасающими значениями, было одной из ошибок Лекса. Или самого Кларка. Лекс не смотрел ни на какие рисунки, не останавливался, пока не оказался в поле за пределами пещеры. Кларк последовал за ним. Солнце только-только выскользнуло из-за ровного горизонта, бросая длинные фиолетовые тени и выжигая туман. Лекс стоял лицом к восходу, с закрытыми глазами и запрокинутой назад головой, его бледная кожа светилась золотым в этом чистом свете. В этот момент темные метки на ней могли бы быть всего лишь тенями, оттенком, который исчезнет, если он окажется в солнечном свете. Но спина Лекса была прямой и натянутой, а плечи напряженными. — Мне жаль, — сказал Кларк. — Это, должно быть, причиняет боль, но это не продлится очень долго. Как только я убью Брэйниака… — Будешь ли ты достаточно силен, чтобы сделать это? — спросил Лекс, его глаза были все так же закрыты, а голос ровен. — Будучи тоже инфицированным — зараженным — сейчас? — Нет, я буду в порядке. Все еще не так уж плохо, — сказал Кларк. — У меня все еще есть большая часть моей силы. — И она прибывала обратно сейчас, когда он стоял на солнце, впитывая теплые лучи. Он всегда чувствовал себя сильнее в солнечном свете. Сейчас было легко игнорировать тупую боль в животе. — И мы оба будем в порядке, как только это закончится. — Тебе не следовало рисковать этим. Лекс говорил сердито. Кларк не мог. — Это был единственный путь. — Единственный путь для тебя был биться с максимумом своих способностей, а для меня… — Нет, — сказал Кларк. — Это был неправильный путь. Я бы не заплатил эту цену. — Это был не твой выбор. — Было ли это твоим выбором? Ты действительно хотел умереть, Лекс? — Чего, ты думаешь, я заслуживаю, Кларк? — Не знаю, — ответил Кларк. — Я не могу решать. Но если кто-то должен платить… Я не знаю, почему это должен быть именно ты. Ты не единственный, кто хочет спасти мир. Лекс повернул лицо от только что вставшего солнца к нему. Боль была видна в линиях между его бровей и вокруг рта, но глаза его были ясными. Он смотрел на Кларка долгое мгновение, и когда заговорил, его голос больше не звучал зло. — Ты прав, — сказал он тихо, — он другой. Этот свет. — Да. — Ты улыбаешься, — сказал Лекс. — Знаю. — Кларк чувствовал улыбку на своем лице. Он не пытался остановиться. Не знал, смог ли бы, и не хотел в любом случае. — Если ты не сможешь победить, — сказал Лекс ровно, отворачиваясь, — у тебя будет не намного больше времени, чем у меня… — Все будет хорошо, Лекс, — сказал Кларк. — Хорошо для тебя — это принести в жертву все? Если эта штука сбежит, если ты не сможешь уничтожить ее… — Если я не смогу уничтожить Брэйниака, тогда должен будешь ты. — Я? — переспросил Лекс. — Ты держал его взаперти до сих пор, Лекс. Мог ли бы кто-то другой сделать это? И у тебя есть эти наниты… Я бы не узнал сам, как уничтожить его, именно ты это выяснил. Голос Лекса был ровным; если он и чувствовал боль, то замуровывал ее, закрывал подальше. — Значит, ты доверяешь мне позаботиться об этом, даже зная, что я могу сделать. Я твое крайнее средство. Понимаемо. — Я не поэтому спас тебя, — сказал ему Кларк. Взгляд Лекса, устремленный на поля, где солнечный свет струился над вспаханной землей, резко метнулся обратно к нему. — Тогда почему? — Потому что это был правильный поступок. Слишком долго Кларк испытывал неудобство, задавая вопросы самому себе, избегал любого самосозерцания из-за страха оказаться не в состоянии разъединить то, что он хотел делать, от того, что должен был. Не в состоянии разделить свою совесть и свое сердце, отделить ответственность за свои силы от требований своего эго. Бился ли он с беглецами из Зоны потому, что их нужно было остановить прежде, чем они причинили бы вред людям, или потому, что это было предлогом скрываться от обещанной Джор-Элом судьбы? Сопротивлялся ли он так присоединению к Оливеру и его команде потому, что осуждал их методы, или потому, что боялся, что его поймают? Он не знал; он не хотел спрашивать. Но в этом случае… В этом случае ему не нужно было спрашивать. Лекс был жив; это был правильный выбор, что бы ни случилось теперь. — Ты просто знаешь, что некоторые вещи правильные. Чувствуешь это. Ты понимаешь, что я имею в виду? Лекс качнул головой, кратко отрицая, но он лгал. Кларк знал, что он лжет, потому что Лекс всегда знал, что он имеет в виду, всегда понимал, о чем он говорит. Они никогда не прекращали понимать; они просто прекратили разговаривать. — Ты не можешь просто делать то, что правильно, — сказал Лекс. — Это не так просто. — Но это и не просто, — сказал Кларк. — Большую часть времени это очень сложно — видеть, какой выбор правильный, есть ли вообще правильный выбор. Иногда любой выбор ранит… Но иногда ты знаешь. Ты знаешь, Лекс. Ты знал раньше, ты должен знать сейчас. Даже со всем тем, что, как ты думал, тебе нужно делать, должно было быть что-то, что ты делал потому, что это было правильно и ты чувствовал это. — Я не могу позволить себе делать то, что правильно. Я делаю то, что необходимо. То, что должно быть сделано. — Лицо Лекса было застывшим и напряженным, а его глаза — бесцветными. И улыбка Кларка дрогнула, когда он понял, что, возможно, Лекс больше не знает; что, возможно, Лекс не просто игнорировал, но полностью перестал чувствовать это — чем бы это ни было: совестью или сердцем, — лучшую и наиболее важную часть человека. Что Лекс мог заставить себя онеметь, мог задушить эту лучшую часть во имя необходимости. Но Лекс сам сказал, что цена высока, все еще способен был понимать, какую цену он платит. И Лекс опустил свои веки сейчас, поверх суровой каменной серости, и сказал: — Прийти к тебе. — Ко мне?.. — Это было правильно. Всегда было… Даже когда я полностью понимал, как ты мне лжешь, доверять тебе тем не менее было правильно. Я всегда знал это. Даже если только в качестве крайнего средства на случай непредвиденных обстоятельств. Это ощущалось правильным. — Лекс открыл глаза, глянув на Кларка искоса. — Если ты понимаешь, о чем я. Кларк знал, что его усмешка вернулась, шире, чем прежде, чувствовал ее на своих щеках и видел в глазах Лекса, хотя Лекс и не улыбнулся в ответ. Но когда Кларк потянулся и нашел его руку, пальцы Лекса обхватили его собственные на мгновение в сильной, живой хватке. — Это был правильный поступок, Лекс, — сказал Кларк. — Всегда будет. — Мне не следовало приходить, — сказал Лекс. Его рука выскользнула из Кларковой, потянувшись к его торсу, где рубашка была опущена поверх темной метки инфекции. Однако он отдернул ее, не прикоснувшись. — Правильно или неправильно — это был слишком большой риск. — Я рад, что ты пришел, — сказал Кларк свирепо. Он снова схватил руку Лекса, сжимая достаточно крепко, чтобы Лексу пришлось бы дергать, чтобы освободиться. — Я так рад, что ты пришел, если бы ты не… Лекс стоял в солнечном свете, но его глаза стали темными, черными и горячими, как тлеющие угли. — Спасибо, Кларк, — сказал он достаточно тихо, чтобы это было едва слышно среди утренних звуков: шелеста ветра над холмистыми полями и пения птиц среди сорняков и низкого кустарника. Достаточно приглушенно, чтобы Кларк подался вперед, чтобы слышать его лучше, так, что их лица оказались на расстоянии всего одного фута, и изгибы и плоскости черт лица Лекса были обозначены исключительно точно с помощью ясного света. Шрам на верхней губе вырисовался явственным отличием в очертаниях его губ. Он не улыбался; выражение его лица было слишком искренним для этого. Настоящая признательность, настоящая боль. А также что-то еще, столь же настоящее. Затем Лекс отвернулся. — Который час? — спросил он. — Нам нужно идти… — Он сделал пару шагов к дороге. Кларк услышал, как перехватило его дыхание, прежде чем увидел, как исказилось его лицо. Он бросился поддержать его автоматически и достаточно быстро, чтобы поднять рябь от ветра среди растущей травы. Лекс не упал, но воспользовался предложенным Кларком плечом, чтобы придать себе устойчивости лишь настолько, чтобы восстановить дыхание. Затем он натянуто выпрямился, проверил часы и сказал: — Сейчас двадцать минут седьмого, меньше чем через полчаса щит разрушится… — Все хорошо, времени много, — сказал ему Кларк, удерживая от пробежки к дороге, которая, вероятно, уложила бы его пластом в его состоянии. — Мне только нужно пойти захватить твои наниты, а затем добраться до Гранвиля. Он поднял Лекса — не первый раз за сегодня, но впервые Лекс действительно сознавал это, и его тело окаменело, стало напряженным, а не слабым и безвольным. Может, просто от шока осознания, как легко Кларк мог отшвырнуть его. Его челюсти были такими же застывшими, как и все остальное. Кларк не думал, что это был страх, не с Лексом, но не мог бы сказать, что это было. Боль, может быть. Кларк чувствовал инфекцию в собственном теле, приглушеннее, чем агонию от криптонита, терпимо, но неприятно, даже с омывающим его солнечным светом. Лексу досталась лишь частичка его силы, и заражение вилось вверх по его позвоночнику и вниз по конечностям; Кларк мог лишь догадываться, насколько это на самом деле болезненно для него. — Держись, — сказал Кларк, не зная, о чем еще следует предостеречь, и помчался домой. Он был достаточно осторожен, чтобы придерживаться низкой скорости, не желая расплющить своего пассажира ускорением, но это все же было значительно быстрее, чем Лекс мог бы выжать из любого автомобиля даже в своем наиболее безрассудном настроении. Когда он остановился на подъездной дорожке напротив дома, пульс Лекса стучал так быстро, что Кларк едва не начал паниковать. Но Лекс был по-прежнему в сознании и обрел устойчивость без особых проблем, когда Кларк опустил его на землю, хотя Кларк и придержал его для уверенности. Лицо Лекса было не белым, а раскрасневшимся от ветра, он крепко сжал руки Кларка в ответ. — Это… это было несравнимо ни с чем, что мне довелось прежде пережить, — сказал он потрясенно. — Фактически ты недавно уже пережил, — упомянул Кларк, — когда я нес тебя в пещеры. Хотя, думаю, ты не помнишь этого… — Нет, — подтвердил Лекс, — не помню. — И он засмеялся. Это был настоящий смех, пораженный и поразительный; Лекс ожидал этого не больше, чем Кларк, судя по выражению его лица. Боль не имела для него значения в этот момент, и Кларк почти рассмеялся тоже. Брэйниаково заражение было ничем; он не чувствовал себя так хорошо, так счастливо, так правильно в течение длительного времени. — Я имел в виду то, что сказал раньше, — сказал Кларк. — Я скучал по тебе, Лекс. Сильно. Лекс потянулся вверх, вплетая свои пальцы в волосы Кларка, чтобы притянуть его голову вниз. Он подался вперед, прислонив лоб к его лбу, и закрыл глаза. — Тебе не следовало так рисковать, Кларк, — сказал он мягко. — Но… ты прав насчет рассвета. И я рад, что смог увидеть тебя в этом свете еще один раз. — Больше, чем один, — пообещал Кларк. — Но осталось лишь двадцать минут — я лучше пойду. Он отодвинулся и метнулся в дом. Его мать встала с дивана, потирая заспанные глаза, когда дверь стукнула, открываясь и захлопываясь за ним. — Кларк? — Да, но мне нужно уходить, — сказал ей Кларк, взяв миниатюрный металлический чемоданчик с кофейного столика. Он проверил его, чтобы удостовериться, что флакон и инжектор по-прежнему нетронуты, затем закрыл и запер снова. — Я вернусь сразу же, как только позабочусь об этой штуке. О, и Лекс будет в порядке. Он снаружи сейчас. Мы оба будем в порядке, как только Брэйниака не станет. — Что? Вы оба… Кларк… — Его мать моргнула, протянув к нему руку. — Прости, мам, — сказал Кларк, имея в виду именно это. Он молниеносно придвинулся к ней, обнял и поцеловал в щеку. — Я люблю тебя. На мгновение он подумал, что она так и оставит руки вокруг него, затем она опустила их, отпуская его. — Я люблю тебя, милый, — сказала Марта, отступая с его пути. Минутой позже Кларк был в Гранвиле, стоя перед мерцающим, непроницаемым пузырем силового поля. Лекс ждал его снаружи возле дома, оказавшись между мгновениями с открытым посреди слова ртом, когда Кларк пронесся мимо. Кларк миновал его и миновал городскую черту прежде, чем это слово могло быть закончено, но воспоминание о лице Лекса, о выражении в его глазах было с ним сейчас. Удивление, изумление, при всем том, что он уже знал, кем был Кларк и что он мог делать. Подобно тому, как Лекс смотрел на него в самом начале, на берегу реки, насквозь промокший, почти утонувший и слишком удивленный, чтобы даже быть благодарным за свою жизнь. Подобно выражению в глазах Лекса на подъездной дорожке Моргана Эджа, это прозрение, которое позже было стерто: под действием наркотиков, наполовину не в себе и ошеломленный почти до смеха, почти до слез. Лекс говорил ему, что он не имеет значения. Лекс лгал. Кларк увидел это на лице Лекса в те застывшие доли секунды, когда проносился мимо. Даже зная правду, Лекс все еще смотрел на него с таким удивлением. Пятнадцать минут до того, как силовое поле упадет. Он открыл контейнер, вынул инжектор и поместил в него флакон с нанитами, затем отставил контейнер в сторону. Инжектор был крохотным в его большой ладони; он мог разбить его, чихнув или щелкнув пальцем. Вещь ощущалась бесполезной, слишком хрупкой, чтобы иметь какую-то силу против того, чему он собирался противостоять. Внешность может быть обманчива. Без сомнения, Брэйниак думал, что человек, которого он сразил, был таким же хрупким и бесполезным. Десять минут, и поверхность щита теряла свое мерцание; он видел только свою смазанную тень в ряби, как в волнуемом ветром пруду, который становился слишком неспокойным, чтобы отражать пейзаж. Кларку пришло в голову, что он не повстречал ни одного охранника, и, прислушавшись, он не услышал никого в коридорах, которые не были заблокированы полем. Снаружи их было вдвое больше, чем прежде, что усложнило избегание случайного столкновения, но ни одного внутри. Должно быть, они выполняли приказ освободить площадь. Предоставить ему чистую арену. Его живот пульсировал тупым жжением инфекции. Он прижал к нему руку, второй зажимая инжектор как талисман. Боль не должна его слишком сильно замедлить. Но Файн был быстрым и сильным, и Кларк не мог ничего поделать с ледяной струйкой, бегущей вниз по спине. Страх, вгрызающийся в него хуже, чем заражение. Это было ожидание. Он не был привычен к нему; это был побочный эффект его скорости, как он предполагал. Он не хотел смотреть на часы снова. Он уже подсчитал слишком много секунд за сегодняшнюю ночь и не хотел думать об этом. Никогда больше, если бы это зависело от него. Было бы лучше, если бы ему не пришлось ждать одному. Пять минут, и он был не один. Кларк опознал приближающиеся шаги, не задумываясь — не топот сапог охранника, а более легкая поступь. Быстрые, уверенные шаги, подпорченные запинкой тут, затем там; и Кларку не нужно было использовать рентгеновское зрение, чтобы знать, что Лекс пришел, чтобы быть заодно с ним, даже прежде, чем тот завернул за угол и оказался в пределах видимости. Лекс не выглядел испуганным или хотя бы взволнованным — он выглядел запыхавшимся, торопящимся и раздраженным. Воротник его черного пальто был поднят, а рукава натянуты вниз, скрывая большинство темных полос, пятнающих кожу. — Как ты прошел мимо охранников? — спросил Кларк, не думая. Лекс остановился перед ним, глядя на него искоса. — Это объект ЛюторКорп. — А, да. — У них был постоянный приказ предоставить тебе доступ. Как я понимаю, ты не воспользовался возможностью. — О. Нет. Я вроде как привык… — Он прокрадывался или вламывался в обход охраны Лекса на протяжении нескольких лет к этому моменту. Кларк пожал плечами, смущенный. — Эм, старые привычки. Мне жаль, что твою охрану так легко обойти? Лекс фыркнул, пренебрежительно и неуместно. Как будто они шутили в безопасности на Кларковом чердаке много лет назад. Как будто не было болезненных линий, отпечатанных на его лбу; как будто они не стояли напротив силового поля, питаемого водородной бомбой, ожидая битвы, которая могла решить судьбу мира. — Но как ты сам оказался здесь, Лекс? — спросил Кларк. — Тут двадцать пять минут езды. — Восемь минут, — сказал Лекс, — если говорить о физических, а не о законных пределах маневренности и скорости Феррари Спайдер. Я намерен увидеть, как эта штука закончится. — Его тон не был вызывающим, простая констатация факта. Проверив часы, он изучал поле перед ними. — Три минуты. — Должны ли мы ждать так долго? — спросил Кларк. Лекс посмотрел на него, и Кларк сказал: — Если поле падает, не значит ли это, что энергия почти закончилась в любом случае? Я мог бы просто проломить… — Ты не можешь подождать три минуты? — Я ждал достаточно сегодня, — сказал Кларк. Ему не нужно было говорить больше; Лекс бросил на него взгляд, который показал, что он все понял. Один из его старых взглядов, настолько пристальный, что Кларку почти пришлось отвести свой, настолько быстрый, что у него не было времени на это. Но он задался вопросом, как глаза Лекса могли когда-либо казаться пустыми, когда они были столь полны сейчас, что Кларк не мог назвать и половины всего, что в них было. Извинение, благодарность, симпатия; возможно, сожаление, возможно, гнев. Может быть, что-то, что не могло быть названо. — Не стоит риска, — сказал Лекс. — Это всего лишь чуть дольше. Кларк посмотрел на часы, посмотрел на поле: рябь двигалась по причудливой поверхности. Он не видел себя или Лекса, стоящего рядом с ним, в искажениях, только мерцание цвета. Он также не видел ничего позади поля; его рентгеновское зрение принесло ему лишь головную боль. Одна минута, и Лекс сказал: — Будь осторожен. Как бы оно не выглядело, что бы ни говорило, это не человек. — Я помню Файна. — Эта штука не Файн. — Лекс указал на инжектор в Кларковой руке. — Просто убедись, что эти наниты попадут в нее. Как бы тебе это ни удалось. — Понял. Лекс… — Кларк двинулся, чтобы стать перед Лексом. — Если это не сработает… Если я не смогу этого сделать… Мне жаль. Лекс просто смотрел на него; челюсти плотно сжаты и исполосованы темными неестественными узорами. — У тебя должно быть еще восемь часов, даже если я потерплю неудачу, — напомнил ему Кларк. — У мира их не будет. — Лекс сделал последний шаг к нему, не прикасаясь снова, но настолько близко, что Кларк не смог бы пошевелиться, не толкнув его. Его глаза искали что-то в глазах Кларка. — Но ты не потерпишь неудачу. Он не улыбался. Он также не лгал. Если кто-нибудь мог сделать что-то правдой, просто произнося это, это был Лекс, и когда Кларк сказал «Хорошо», он имел это в виду. Лекс повернул голову достаточно, чтобы видеть поле, колеблющееся, как белая стремнина. Кивнул тому, что видел, и отступил на шаг; только его руки, сжатые в кулаки, выдавали что-либо за контролируемым спокойствием. — Сейчас, — сказал он. Кларк обхватил рукой инжектор, оберегая его, и шагнул вперед, в битву. На секунду он почувствовал сопротивление, остатки силового поля. Затем, как песок, расступающийся под ногами, оно исчезло, и он ввалился внутрь. Свет, горячий и яркий, омыл его. Он стоял в коридоре, впереди не было ничего, кроме двери, тяжелого металлического портала, распахнувшегося на больших петлях. Кларк рванулся вперед через двойной комплект дверей, в широкую комнату размером со школьный гимнастический зал, с таким же высоким потолком. Первым, что он увидел посреди широкого пустого пространства, был корабль, черный и гладкий. Под потолочными прожекторами он мерцал тем же серебристым блеском заражения, пятнающим кожу Лекса, а ныне отпечатанным на его собственном животе. Перед кораблем стояла фигура. Не Милтон Файн. Намного ниже и меньше, с пепельными светлыми волосами, собранными в косу, румяным лицом в форме сердечка и поразительными глазами цвета индиго. Даже не женщина, просто девчонка практически; она выглядела моложе, чем Кларк, с едва наметившимися изгибами под просторной белой блузкой и бежевыми слаксами. Было в ней что-то ужасно знакомое, хотя он никогда не видел ее лицо прежде. То же самое он чувствовал, глядя на Файна и Райю. Человек, но не совсем, по каким-то неуловимым признакам; так инопланетянин в нем опознавал инопланетянку, которой была и она. Она раскинула руки и улыбнулась ему. Это была короткая и ужасная улыбка, такая же пустая, как Зодова, и более безжалостная, чем когда-либо могла быть Лексова. — Итак, — сказала она, и ее голос был мягким мелодичным контральто, обжигающим, как сухой лед, — ты ручной криптонианин, который был мне обещан. Взгляд ее синих глаз, сверкающих над розовыми щеками, переместился с Кларка на что-то позади него, и ее улыбка искривилась, став гораздо страшнее. — А я вот думала, что ты отказался от нашей сделки после маленького трюка с энергетическим щитом. Кларк посмотрел назад. Лекс стоял в дверном проеме позади него, блокируя свет из коридора, так что его тень растянулась далеко по цементному полу, почти до ног Кларка. Он смотрел не на Кларка, а мимо, на Брэйниак, и его ровный голос был так же холоден, как и ее. — Я думал, это ты отказалась, когда напала на моих людей и на меня. — Напала? — Она вопросительно наклонила голову. — Это было предназначено лишь в качестве стимула. Ты умышленно затягивал… Она переместилась к Лексу, быстрее, чем он был бы способен увидеть или отреагировать. Кларк переместился еще быстрее, рванувшись на перехват, прижав одну руку к боку, укрывая инжектор, пока не будет уверен, что сможет правильно прицелиться. Женщина, Брэйниак, увидела его приближение, несмотря на то что он двигался со скоростью пули, а воздух вокруг него загустел. Она повернула голову и подняла руку, блокируя его удар. Искусный блок, какой даже самый сильный человек никогда бы не смог поставить, и он споткнулся, неловко отступив в сторону. Она также потеряла равновесие: ее нападение было прервано и внимание перенаправлено. Она выпрямилась и улыбнулась опять — улыбка монстра на лице девочки. — Силен, сын Криптона, — сказала она. — В конце концов, обменять этот мир на тебя может быть стоящей сделкой. Кларк замахнулся на нее, она снова блокировала, так же быстро, ударив затем так, что он едва сумел устоять на ногах, дальше последовал удар локтем, от которого он еле увернулся. «Что бы оно ни говорило, это не человек», — сказал ему Лекс. Чтобы он игнорировал то, что она сказала, думал, что она лжет? Кларк чувствовал, что Лекс смотрит на него, даже несмотря на то, что его человеческим глазам было трудно уследить за скоростью их ударов. Лекс, кто предположительно должен был быть мертв к этому времени, и это был не трюк; но он мог бы устроить сделку даже после своей смерти. Последнее предательство. Он дал Кларку наниты, шанс на успех. «Ты лучший выбор, который у нас сейчас есть». Если только это не было лишь трюком, способом убедить его. Крайнее средство Лекса. Не предательство; это будет еще одна цена, которую Лекс считал, что должен заплатить. Еще один грех, за который он будет проклят, но Кларк был не намерен этого допускать. Он стоял и безучастно наблюдал за падением Лекса слишком много раз; сейчас Лекс наблюдал за ним, и Кларк не намеревался потерпеть неудачу, какими бы ни были цена или план. Кларк подождал долю секунды, пока она приблизится для следующего удара, затем ударил со всей своей силой, упираясь в пол. Цемент подался бы прежде, чем его ноги, и этот удар перебил бы любое движение, которое она бы сделала, чтобы блокировать. Она не пыталась блокировать; вместо этого она поймала его кулак в обе свои маленькие руки. По инерции ее повело назад, цемент смялся, как рыхлая грязь, под ее ботинками. Ее глаза цвета индиго раскрылись шире, круглые и детские, уставившись на него. Ее руки, зажавшие его кулак, скользнули вниз, чтобы обхватить запястье. — О, — почти промурлыкала она, — так вот как человек прожил так долго — украв твою силу. Разве ты не осознавал опасностей переноса? Как удобно для меня. Она подняла руку, и огонь пронзил его внутренности. С приливом адреналина, или что там у криптонцев в крови вместо этого, он был почти способен игнорировать боль от заражения, но сейчас она разгорелась, пульсируя в такт проблескам в синих глазах. Хуже, чем что-либо, что он мог вспомнить, — более мучительно, чем когда его подстрелили криптонитовой пулей, в тысячу раз хуже. Жгло так, будто он был пожираем кислотой изнутри, принесен в жертву пламени, которое разгоралось из его живота через его конечности и все тело целиком. Он не мог дышать, не слышал собственного пульса. Смутно осознавал пол под собой и формы над собой: ее маленькую фигурку, черную массу корабля позади нее. Было больно пытаться смотреть, больно двигаться. Так же больно было лежать без движения, снова, и снова, и снова. Он не мог быть без сознания, поскольку если бы был, то не знал бы, что ему больно, но он не мог быть и в сознании. Завибрировал пол — шаги. Воздух — голоса. Его уши улавливали фрагменты слов; он едва мог понять их смысл. — Значит, сделка выполнена? — Да, выполнена. — Кларк не видел вспышки синих глаз, но боль пронзила шипами, невозможно хуже; он бы закричал, если бы в его легких было хоть немного воздуха. — Ты можешь идти. Я возьму этого и покину твой мир. — Черта с два, — и это было столь же остро, как битое стекло, и неумолимо, как лавина. На мгновение удушающая дымка прояснилась достаточно, чтобы Кларк увидел Лекса, стоящего над ним, лицом к женщине; плечи расправлены под черным пальто, злой, умирающий и более смелый, чем Кларк когда-либо мог быть. Что-то было в руке Лекса; Кларк уловил взглядом что-то, похожее на сверкающую дугу, блеск света на металле, и яростное движение. Стон, грохочущий удар. Затем боль отступила, не прервавшись, как когда криптонит закрывали свинцом, но отхлынув, как затухающая волна. Он снова мог дышать, мог повернуть голову. Он увидел ботинки, ступающие по полу на уровне его глаз. Брэйниак уходила прочь от него, направляясь к стене, где лежал Лекс. В металлической обшивке была вмятина над его головой, там, куда он был брошен, небрежно, как швыряют в сторону газету с разочаровывающим заголовком. Лекс был все еще в сознании и пытался подняться с пола. Кровь стекала тонкой струйкой из уголка его рта; он вытер ее рукавом и заставил себя встать лицом к Брэйниак. Его голос был по-прежнему спокойным, настолько же ровным, насколько его ноги — неустойчивыми. — Ты никогда не собиралась выполнять какие-либо сделки. Как только ты получила бы то, что хотела, ты бы убила меня и напала на мир. — Убью тебя и уничтожу твой мир, — поправила она. — Очень проницательно. — Я имел дело с одним из вас прежде. — Да, имел, и вправду. — Она оказалась возле Лекса, схватила его за горло одной рукой и без усилий подняла в воздух над головой. — Как кто-либо из вашей жалкой расы мог повредить нас?.. Вот почему я пришла, знаешь ли. Не из-за каких-то глупых сигналов вашей примитивной техники, но потому, что мы зарегистрировали разрушение нашей части. Мы ничего не знали о твоей передаче, пока я не прибыла в эту систему и не последовала за сигналом до его источника в поисках улик. Но это не ты, не так ли, уничтожил нас? Это был криптонец. Ноги Лекса висели в нескольких футах над полом, а руки царапали ее пальцы, борясь, чтобы ослабить ее хватку достаточно для возможности дышать. — Ты все еще опасен, — продолжила она. — Слабый, но умный… Чем ты меня атаковал? Второй рукой она подняла вверх что-то, отсвечивающее серебром. Отполированная сталь — лезвие ножа. Кларк не мог сфокусировать свое рентгеновское зрение, но это выглядело как обычный нож. Но Лекс был слишком умен, чтобы выходить против инопланетного ИИ с суперсилами с простым ножом-бабочкой. И Брэйниак знала это. — Ты знал, что ваши ружья бесполезны, не может быть, чтобы ты подумал, что кусок заостренного металла будет полезнее. Так что ты пытался сделать? Каков был твой план насчет этого? Она ослабила пальцы достаточно, чтобы позволить Лексу проскрежетать: — Так я тебе и сказал. Она встряхнула его, достаточно сильно, чтобы стукнуть спиной о стену, еще один отдающийся эхом глухой удар прозвенел по металлической обшивке. Она по-прежнему улыбалась этой легкой бесчеловечной улыбкой. Кларк попытался встать на ноги, но не смог полностью подняться и на колени. Корабль был перед ним, и он оперся на него рукой, чтобы удержать себя в вертикальном положении. Поверхность корабля имела температуру тела и была более гладкой, чем намыленный пластик. Все тело Кларка ныло, от выстрелов острой боли дрожали конечности, а живот был в огне. Лицо Лекса было испещрено красными и белыми пятнами и исполосовано темным, но он покачал головой, задыхаясь: — Единственный… наш… шанс… — У вас нет шансов, — сказала она и бросила его ворохом на полу: черное пальто и длинные ноги, раскинутые неуклюже. — Но ты скажешь мне, что вы планировали. Она подняла над ним руку, лениво изогнув один палец, и Лекс задохнулся, его тело заклинило, спина выгнулась и голова ударилась о цементный пол. Его глаза были незряче широко открыты, а руки скребли по цементу, сжимаясь и подергиваясь. — Прекрати, — выдохнул Кларк, подтянувшись на корточки, обшаривая самые свои глубины в поисках силы, чтобы встать, чтобы броситься на нее и остановить это, прежде чем Лекс… — Не… Брэйниак уделила ему один взгляд своих неоново-ярких глаз на лице в форме сердечка. — Это будет недолго, — сказала она. — Я прожгу за несколько минут любую энергию, которую он извлек из тебя. Его тело по большому счету уже мое, он откроет мне свой разум перед концом. А затем я смогу предоставить тебе все мое внимание. — Ее глаза вспыхнули, и Кларк сжался внутрь на волне ослепляющей боли. Но как бы сильно заражение ни вредило ему, все должно было быть значительно хуже для Лекса. Он не двигался: тело заблокировано застывшим в искривленной дуге. Существо в облике женщины склонилась над ним; ее голос был бесстрастно музыкальным, как чистое пение винного бокала. — Возможно, вы нашли способ разрушать нас. Вы должны быть уничтожены, прежде чем сможете. Так же, как криптонцы, все представители ваших опасных видов будут истреблены с помощью ваших собственных умных игрушек, этих ваших примитивно хитрых ядерных устройств. Но сначала ты расскажешь мне, что за секретное оружие ты придумал здесь. — Она взмахнула ножом в сверкающем круге перед лицом Лекса. — Что это? Кларк увидел, как тело Лекса немного расслабилось, и знал, что она подавила худшее, позволяя ему говорить. И он увидел глаза Лекса — твердый как камень взгляд, даже застланный дымкой боли, — так что он знал, что Лекс не намерен отвечать. Вместо этого рот Лекса раскрылся в гримасе, смертельной гримасе, и его невыразительный взгляд, миновав ее, отыскал Кларка в один миг. — Крайнее средство, — выдохнул он. — Что оно делает? — спросила она, по-прежнему невозмутимо, и встала, чтобы сильно пнуть его в живот. Лекс издал хриплый, гортанный звук, как крик без голоса. Сквозь стиснутые зубы он выдавил: — Не… скажу тебе… Последняя надежда. Он был последней надеждой Лекса, его крайним средством на случай непредвиденных обстоятельств. Кларк посмотрел вниз, на свою руку. Он все еще держал инжектор с каким-то чудом не разбитым флаконом нанитов. Но это не принесло бы ему никакой пользы. Он даже не был уверен, что сможет встать; он не был достаточно сильным или быстрым, чтобы мериться силами с Брэйниак, даже с отвлечением, которое обеспечивал Лекс, не в том случае, когда она могла сразить его одним щелчком пальцев. Если бы он не был инфицирован… У Лекса был план; он знал, что Кларк будет соответствовать этой штуке, но не знал, что Кларк спасет его. Не знал, что Кларк поможет заплатить цену, которую он пытался заплатить сам. Лекс издал еще один полузадушенный звук, свернувшись в дрожащий клубок. Кларк хотел закрыть глаза, но не сделал этого. Он не мог бросить Лекса на это. Не позволил бы себе перестать вслушиваться в стук его пульса, пропускающего удары в такт со вспышками ее глаз… Даже несмотря на то, что ее голова была повернута в другую сторону и ее взгляд сосредоточен на Лексе, Кларк мог почти видеть это безжалостное пламя… Нет — он мог видеть его, и это не было симпатическое видение. Тусклый голубой свет пульсировал, как мигрень, перед его глазами. Кларк посмотрел вверх и увидел длинный невысокий абрис черного корабля напротив себя. Метки на плоском днище раскалялись и затухали, более темных оттенков, чем глаза Брэйниак, но того же глубокого синего цвета. Это были криптонианские символы; ему было сложно прочитать их вверх ногами, но он смог понять «Криптон» и несколько символов, которые, как он думал, могли обозначать «Мозг» и «Интерактивный». Кларк вспомнил Файна, появляющегося из корабля, вспомнил многие копии Файна, блуждающие вокруг, даже после того, как тот был убит дважды. Джор-Эл называл Файна аватаром Брэйниака — одной частью целой конструкции, и эта женщина была еще одной частью. Но Брэйниак был искусственным интеллектом; человеческая — или криптонианская, скорее, — форма была лишь проекцией. Настоящий аватар… Он снова положил руку на гладкую поверхность корабля, на лоснящиеся изогнутые плоскости корпуса. Хотя казалось, что корабль мерцает на свету, Кларк не мог уловить ни своего отражения, ни отражения своей руки на черной как смоль поверхности. Обшивка не ощущалась как металл или пластик — она была твердой как камень, но тепло придавало ей подобие жизни. Брэйниак стояла, склонившись к Лексу, бормоча угрозы своим невозмутимым контральто. Игнорируя его. Кларк поднял инжектор и вынул из него флакон, обхватив пальцами маленький стеклянный контейнер. Затем он отвел кулак и ударил прямо в бок корабля со всей силой, которую смог собрать. Кулак прорвался через корпус, трещины раскололи безупречную черную поверхность вокруг места удара, и его рука погрузилась до середины предплечья. Корабль казался твердым внутри, без каких-либо пустот, только плотная тугая масса вокруг его руки, когда он вынудил свои пальцы раскрыться. Его ладонь была влажной; он чувствовал зазубренные края разбитого флакона, царапающие, но не рассекающие кожу. Прозрачная вязкая жидкость, содержащая наниты, капала сквозь его пальцы во внутренность корабля. Затем тело Брэйниак врезалось в него плечом с силой сошедшего с рельс локомотива, несмотря на то что ее макушка едва доставала ему до подбородка. Рука Кларка оказалась вырвана из корабля, когда его размашисто швырнули на пол. Женщина нависла над ним. — Что ты делаешь? — Она не казалась такой уж спокойной сейчас, хотя ее губы все еще были растянуты в ухмылке. Кларк поднял голову достаточно, чтобы видеть корабль. Дыра, которую он пробил в корпусе, уже затянулась, трещины запечатывались прямо на глазах, с яркой серебристой гладкостью, которая блекла обратно в абсолютную черноту корабля. — Ты думаешь, что можешь так легко причинить мне вред, сын Криптона? — сказала она. — Твой народ сделал меня сильнее этого. — О, да неужели? — Позади нее Лекс как-то встал на ноги. Его плечи тяжело вздымались, и кровь капала с его губ, просачивалась из одного глаза, красные ручейки бежали по темным, пронизывающим его кожу. Он был бледен и дрожал, а его голос был таким хриплым, как если бы он кричал всю ночь напролет, но отблеск в его глазах был откровенно торжествующим. — Не скажем тебе, — сказал он, задыхаясь, — но покажем. Ее губы искривились. — Вы не проживете достаточно долго, чтобы… — сказала она, и Лекс судорожно вдохнул и упал, когда ее рука поднялась. Кларк, шатаясь, встал, игнорируя боль, чтобы с трудом продвинуться вперед, не зная, что он мог бы сделать сейчас, зная только, что должен остановить ее, прежде чем… Она закричала. Это не был звук, который могла бы издать человеческая женщина, а гораздо более высокий визг, как свист чайника, бесконечно долгий; ее голова запрокинулась назад, и рот распахнулся как зияющая дыра. Корабль позади нее начал трястись, как если бы попал в землетрясение, неистово качаясь на распорках. На черной поверхности появились трещины, сквозь которые пробивался свет, сравнимый по яркости с солнечным. Крик Брэйниак становился громче и еще выше и пронзительнее, пока его стало почти невозможно услышать, он больше не казался исходящим из ее рта — этот оглушающий визг исходил из самого корабля. Кларк бросился вперед, накрыв собой съежившееся на полу тело Лекса, как раз когда корабль взорвался во вспышке света и звука. Он не почувствовал никаких ударов по спине, никаких осколков черного корпуса, только обжигающая ударная волна от взрыва, толкнувшая его вниз. Боль от заражения в его животе вспыхнула снова, выдавливая воздух из его легких. Затем боль ушла, свет и звук исчезли, будто кто-то ударил по выключателю. На мгновение отсутствие ощущений было так велико, что он подумал, что оглох, ослеп и онемел, но затем он осознал, что все еще мог слышать, все еще мог видеть и чувствовать. Он посмотрел назад. И корабль, и женщина исчезли, не оставив следа, кроме серых подпалин на полу и зловония, напоминающего запах жженой резины. Кларк потыкал свой живот, но ничего не почувствовал; подняв рубашку, он не увидел никакого темного пятна, только загорелую кожу. — Лекс! Лекс был все изможден и окровавлен, когда Кларк посмотрел на него, но под кровью не было ничего, кроме чистой кожи. Кларк рванул его пальто и рубашку, обнажая грудь достаточно, чтобы увидеть нетронутую плоть, гладкую и бледную. Он расположил руку на этом пространстве — выпуклость гладких мышц и изогнутый край ключицы, — ощущая, как поднимаются и опадают ребра Лекса при дыхании. Веки Лекса скользнули вверх почти лениво, он моргнул, недоуменно глядя на Кларка подернутыми дымкой глазами, и прохрипел: — Кларк? — Мы сделали это, Лекс. — Кларку понадобилось резко вдохнуть, чтобы перевести дух. Может быть, он задыхался от напряжения, или, может, на грани рыданий, или смеха, он не знал. — Это сработало. Ее больше нет, оно исчезло. Лекс казался озадаченным, затем его глаза внезапно полностью открылись и он сел, судорожно, скривившись от усилия и нахмурив брови. — Кларк, ты должен… Кларк услышал звук: механизмы двигались в стенах, в полу под его ногами, но не осознавал, что это значит. Не понимал, пока не почувствовал жжение — сначала он подумал, что это заражение Брэйниак, которая каким-то образом вернулась. Затем он увидел зеленое свечение. Панели в облицованных металлом стенах открылись, и за ними находились расположенные в металлических зажимах брусья, мерцающие полупрозрачной зеленью. Очищенная метеоритная руда — криптонит, столько, сколько Кларку никогда еще не доводилось видеть в одном месте, окружающий его со всех сторон, и все это пульсировало, отзываясь на его кровь. Бесполезный против Брэйниак. Кларк был единственным существом на Земле, столь уязвимым к метеоритам. Кларк подумал, что мог бы уже и привыкнуть к ощущению цементного пола и холода искусственного камня под своей щекой. Не менее удобно, чем его кровать; он так чертовски устал, так устал, что боль ощущалась где-то очень далеко, как будто он был неким пространством, удаленным из собственного тела. Он не мог двигаться, ему некуда было идти, излучение струилось над ним изо всех сторон. Лекс стоял на коленях возле него, с лицом, освещенным тошнотворными оттенками лайма. Зеленый был Лексу не к лицу. Кларк видел его слишком много в этом свете сегодня. Он закрыл глаза. Ему следовало знать, следовало быть более осторожным. Следовало знать, что у Лекса есть резервный план, план действий на случай непредвиденных обстоятельств, даже когда он не собирался быть рядом, чтобы осуществить его. Коротко и смутно мелькнуло воспоминание — голос Лекса, нечеткий и слабый: «Код… Ты поймешь. Просто запомни», но Кларк был слишком измучен и ему было слишком больно, чтобы пытаться. — Да к черту все это! — произнес Лекс над ним и возвысил голос, чтобы выговорить что-то бессмысленное, просто набор ничего не значащих цифр. Нет, не бессмысленное: день, месяц, год — дата, которую Кларк узнал без труда. Заскрежетал металл о металл, и заслон вернулся на место поверх криптонита, блокируя смертельное излучение. Кларк сел. Лекс отодвигался назад, пока не оперся спиной о стену, глядя на Кларка лишенными выражения серыми глазами. — Крайнее средство? — спросил Кларк. Было очень тихо, так тихо, как бывает ночью в безлюдном месте. На участке снаружи находились охранники, но эта комната была, должно быть, звукоизолированна. Кроме слабого, приглушенного жужжания вентиляторов и механизмов он слышал только свое и Лекса дыхание и отражение их голосов от металлических стен, укрепленных поверх свинцовой защиты от криптонита. — Очень крайнее средство, — сказал Лекс. — Автоматическое, на случай успешной нейтрализации тобой угрозы. — Значит, ты все время знал о криптоните. Как он действует на меня. — Это была гипотеза. — Один уголок рта Лекса изогнулся, недостаточно, чтобы быть улыбкой. — Просчитанный риск. — Почему ты не удостоверился? — Кларк думал, что, возможно, он должен встать. Думал, что, возможно, он должен бежать, пока может. Думал, что, возможно, он должен злиться. — Почему ты не проверил это раньше? Лекс закрыл глаза, откинув голову назад, к стене. — Небрежность. Я достаточно хорошо знаю, насколько ты опасен. Мне следовало запереть тебя еще год назад. — Но ты не запер. — Я не мог сделать это личным, — сказал Лекс, напряженный, словно поддерживать этот ровный тон было более страшным испытанием, чем что-либо другое за прошедшие часы. — Использование тридцать три-один для персональной выгоды, по моим собственным эгоистическим причинам — это то, что делал мой отец, когда начал исследования, все, что он когда-либо сделал бы с этим. Давая волю эмоциям вместо разума, желанию вместо необходимости определять направление… Я не рискнул делать такую ошибку. — Но если ты знал, кто я, — спросил Кларк, — если ты действительно думал, что я опасен, как это могло быть личным? Глаза Лекса открылись, взгляд остановился на нем. — Это был ты, Кларк, — произнес он тихо. — Как это могло не быть личным? — Лекс… — Тебе нужно идти, — сказал Лекс. — Двери не заперты. Учитывая опущенные переборки, команда сдерживания предположит, что вторичная цель упущена, и не придет немедленно, но им приказано прибыть через час после рассеивания щита, несмотря ни на что. Кларк уставился на него неверяще. — И просто оставить тебя здесь ждать их в одиночестве? — Нет причин, по которым ты должен был бы волновать свою мать дольше необходимого. — Если я уйду сейчас, — спросил Кларк медленно, — как много времени у меня будет? Прежде чем ты пошлешь другую «команду сдерживания» на ферму? Лекс не вздрогнул, твердо глядя на Кларка. — Это зависит от обстоятельств. — От каких, Лекс? От того, думаешь ли ты, что я буду знать, как защитить себя? От того, будет ли у тебя другой план на случай непредвиденных обстоятельств, чтобы спасти мир? Или от того, будет это по-прежнему личным, после всего, что только что произошло? — Ты ожидаешь, что я изменю свое мнение, Кларк? — голос Лекса был ироничным и бескомпромиссным. — Ты думаешь, что я прекращу то, что делал, зная лучше, чем когда-либо об опасности, существующей там? Должен ли я повернуться спиной, закрыть глаза и заткнуть уши и надеяться, что нам так же повезет в следующий раз, когда планета будет в опасности? — Нет, — ответил Кларк. — Я не ожидаю, что ты отвернешься. Если мир будет снова в опасности, я ожидаю, что ты поможешь мне его спасти. Лекс все еще пристально смотрел на него, но с чем-то новым в глазах, отличным от уверенности или праведного гнева. — Не думаю, что я смог бы сделать это без тебя, Лекс, — сказал Кларк. — Если бы этот Брэйниак пришел за мной, и я был бы не готов. Или если бы он напал на мир, запустив ракеты прежде, чем я даже узнал бы, что он здесь. Ты остановил его, когда я, наверное, не смог бы сам. Но и ты тоже не смог с этим справиться сам. Вот почему тебе пришлось прийти ко мне. — Так что ты предлагаешь? — спросил Лекс, принуждая себя усмехнуться. Это выглядело болезненно, неудобно на его изнуренном и усталом лице. — Союз? Понимаешь ли ты, как я убедил эту штуку работать со мной? Я сказал, что хочу ее технологии, сказал ей, что на этой планете есть чужак и я могу поймать его, контролировать его, обменяю его… — Но ты не это имел в виду, — сказал Кларк. — Ты никогда на самом деле не намеревался заключать сделку с ней. Лекс смотрел на него так, словно между ними была тысяча миль, миллион; словно Кларк не только был чуждого вида, но даже не живым существом. — Что еще тебе нужно увидеть? Клетки, которые я разработал для тебя — их больше, чем одна, я не мог быть полностью уверен, в конце концов, которая удержала бы тебя. Или инструменты, которые я создал, чтобы тестировать пределы твоих способностей. Или протоколы, которые есть у меня на месте, инструкции, которые я оставил на случай моей смерти, чтобы подтвердить твои секреты при любой вероятности… Я слишком хорошо понимаю, что к чему, чтобы доверять тебе, и ты должен знать по опыту, что не должен мне доверять снова. И ты хочешь быть моим союзником? Хочешь, чтобы мы работали вместе? — Нет, — сказал Кларк. Лекс закрыл глаза, снова откинув голову назад. — Ты в любом случае никогда не был глупым. Убирайся отсюда, Кларк. — Нет, — сказал Кларк снова. Он встал, больше не одеревенелый, но все еще уставший, подошел к стене и сел рядом с Лексом. — Кодом отключения был мой день рождения, Лекс. Ты сказал мне запомнить это, и я, возможно, вспомнил бы вовремя, прежде чем появилась твоя команда. Они бы не поймали меня, даже если бы тебя здесь не было. — Я бредил, — сказал Лекс. — Это был правильный поступок. — Человек на смертном одре перепробует все, чтобы искупить свою вину, прежде чем пустота поглотит его. — Но сейчас-то ты не умирал, Лекс, — Кларк улыбнулся, произнося это. Удивляясь, как он смог, если меньше десяти часов назад криптонит за покрытыми свинцом стенами вокруг него был его худшим кошмаром. Он помнил свои страхи: открыть дверь, увидеть Лекса, стоящего там с криптонитом. Клетки для него, те инструменты, планируемые эксперименты — все, чего он боялся большую часть своей жизни: быть раскрытым как инопланетянин, враг и оказаться беспомощным, неспособным защитить себя. Но были вещи и похуже. Он подался к Лексу, достаточно, чтобы их плечи соприкоснулись. Лекс сидел рядом с ним, теплый, дышащий и живой. Лекс не отодвинулся, терпя прикосновение. Но когда он заговорил, это звучало твердо, как алмаз: — Неэкранированное метеоритное излучение почти так же опасно для людей, как и для тебя. Почему бы я терпел это сейчас, без необходимости? Я знаю твою слабость. Я смогу захватить тебя в любое время. Думаешь, твои друзья смогут тебя защитить? — его голос приобрел издевательскую нотку. — То, чего не знает твоя мать, ей не навредило, пока. И, о, мисс Салливан будет делать все, что сможет, но могу тебя заверить, мероприятия, запланированные для нее… — Нет, — сказал Кларк твердо. — Нет? — Это не сработает. Я пытался ненавидеть тебя весь последний год. Мне это совершенно не понравилось. Я не собираюсь делать это снова. Лекс рассмеялся, или попытался рассмеяться; взамен получился резкий, мучительный смешок, который оборвался; его голос треснул и ослабел. Его плечо тряхнуло от этого. — Ты не… — Я не буду ненавидеть тебя, — сказал Кларк. — И я не буду твоим союзником тоже. Я хочу, но то, что ты делаешь сейчас, слишком многое из этого неправильно, даже если ты думаешь, что это необходимо. Необходимо делать правильные вещи, Лекс, это так же важно, как и что-либо другое. Правильно — не причинять вред людям, остановить то, что причиняет вред людям. Я остановлю тебя, если буду должен. Если ты не остановишься сам. Но я не буду ненавидеть тебя. Я буду твоим другом. Как был раньше. — Моим другом? — Лекс, возможно, почти рассмеялся снова. — Почему нет? После сегодняшней ночи, всего, что ты сказал, всего, что случилось… — Итак, ты спас мне жизнь, — сказал Лекс. — Делает ли это на самом деле нас друзьями? — Ну, делало раньше, разве нет? — сказал Кларк. — Я могу напасть на тебя, — Лекс говорил грубо, хрипло, задыхаясь. — Ты, может, и спас мне жизнь, но я все еще могу схватить тебя. Использовать тебя. Уничтожить тебя. Или могу прийти за твоей семьей или твоими друзьями, то, что я могу им сделать… — Ты мог бы, — поправил Кларк. — Но ты не сделаешь этого. Я бы помешал тебе, если бы ты попытался, но ты не будешь. Потому что это было бы личное, не так ли? И не необходимое. Лекс снова смеялся, беззвучно, но Кларк чувствовал его дрожь от этого. Разве что это мог быть не смех. — Я хочу быть твоим другом снова, — сказал Кларк. Он смотрел не на Лекса, а вверх, на потолок. Стены были выложены свинцом, но его не было на крыше, и Кларк мог смотреть сквозь черепичную кровлю на солнце снаружи, яркое в чистом синем небе. Был прекрасный день. — Я хочу говорить с тобой, как мы говорили сегодня ночью, как мы делали раньше все время. Я хочу видеть тебя в городе, и улыбаться, искренне. Я хочу проводить время с тобой и играть в пул, или баскетбол, или видеоигры, или просто ничего не делать. Но если ты не хочешь… если ты не хочешь говорить со мной, если ты не хочешь видеть меня, если ты хочешь меня ненавидеть — это нормально. Ты все еще будешь моим другом, даже если я не буду твоим. И если тебе когда-либо нужна будет моя помощь, спасти тебя или спасти мир, я буду рядом. Лекс молчал, не смеялся, был неподвижен. Затем он спросил едва слышно: — Почему? Это правильный поступок? — Да, — сказал Кларк. — И это также то, чего я хочу. Он услышал выдох Лекса, оставивший его тяжело привалившимся к плечу Кларка, как будто сила, которую Кларк ему передал, ушла с этим выдохом, а собственной после долгой ночи у него совсем не осталось. — Я скучал по тебе, Кларк, — сказал он так тихо, что Кларк мог бы не услышать, если бы не был тем, кто он есть. — Я скучал по возможности быть друзьями. Быть с тобой. — Я знаю, — сказал Кларк, думая о Лексе, постучавшем в дверь его дома прошлой ночью. Меньше чем десять часов назад. Целая жизнь, Лексова жизнь. Но Лекс был жив сейчас. Он посмотрел вниз, на лицо Лекса. Его веки были полуопущены, тяжелые от усталости. Флуоресцентные прожекторы были суровы к его коже, затеняя цвет лица неестественными оттенками серого и зеленовато-желтого. Губы, нос, ресницы, голая кожа черепа — каждая черта обрисована с абсолютной четкостью, ничего похожего на туманные, мягкие, голубые оттенки раннего утра. Недостатки, поры и морщины, которые были невидимы в более мягком освещении; слабые линии, которые не были просто признаками истощения и остатков боли. Лекс становился старше — все еще молодой мужчина, несмотря на все, что он сделал, несмотря на все, что он делал, но не такой молодой, каким он был, когда встретил Кларка, и, возможно, он выглядел сейчас старше, чем должен был. Возможно, он был старше, чем должен был быть. Кларк порой чувствовал себя так же, словно он мог быть просто студентом сейчас, посещающим вечеринки и учащимся, веселящимся в настоящем и с нетерпением ожидающим будущее. Он мог бы, если бы был кем-то другим, но он был тем, кем был, и было так много всего, что он должен делать. Настоящее проходило мимо, секунда за секундой и день за днем; будущее перед ним было не только его собственным, не только его выбором. Всегда была ответственность за его способности, которую как его родной отец хотел бы, чтобы он взял на себя, так и биологический настаивал, чтобы он принял. Необходимые дела. Правильные дела. Все, что они должны делать. Спасение мира было и необходимым делом, и правильным, но никто не говорил, что он должен делать это в одиночку. — Кларк? — спросил Лекс, открывая глаза и поднимая голову. Кларк наклонился, как он не сделал четыре года назад, повернул голову и коснулся губами его губ, мягких и прохладных. Поднял руку к лицу Лекса, коснувшись его щеки. Прежде, в Крепости, Лекс только пристально посмотрел на него. Но сейчас он повернулся к Кларку, запутываясь пальцами в его волосах, обхватывая его затылок, чтобы притянуть его ближе, чтобы соединить их губы вместе. Рот Лекса был открыт, горячий и влажный, приглашающий, захватывающий его губы и язык, захватывающий его внутрь. Его рука лежала на бедре Лекса: сочетание дорогой ткани брюк, шершавой и смятой, скользящей по гладкой коже ниже. Затем они разделились. Глаза Лекса сияли ярко, и он почти улыбался, слегка приоткрыв влажные губы. Он ничего не сказал, рассматривал лицо Кларка, изучал его глаза. Рука Кларка все еще была на бедре Лекса, тепло покоясь там. Четыре года назад Кларк бы покраснел, но не сейчас — никакого жара, поднимающегося к его щекам. Четыре года назад это было бы совсем не так. Здесь не было ни травяного поля, ни тумана, ни встающего солнца, только цемент и металл, гудение вентиляторов и люминесцентные лампы, поблескивающие сверху. Только он и Лекс здесь, на четыре года старше, твердые и реальные, измученные и раненые. Живые. Лекс не отводил взгляда, как и он. Глаза Лекса были темными, как загадки, и Кларк улыбался, чувствуя, что смех вскипает в нем, как родник. — Так, — сказал Кларк, — твои парни скоро будут здесь, хм. — Да, — подтвердил Лекс. — Нам нужно идти. — Не хочешь подождать их, дать им инструкции? Какое-то скрытое чувство играло на губах Лекса. — У них уже есть инструкции. На следующие дни, следующие недели. Годы даже. У меня не было возможности позаботиться обо всем, но достаточно на один день, как минимум. Завтра, возможно… у меня будут новые инструкции. Сегодня… Кларк встал, протянув руку. Лекс взял ее, позволив поднять себя на ноги. Он ничего не сказал, когда Кларк не отпустил его, только сплел свои пальцы с его. — Сегодня, — сказал Кларк, — у тебя нет планов. И улыбаясь, потянул Лекса наружу, на солнечный свет.