Мой безнадежный город всю ночь без сна, Я остаюсь дефектами киноплёнки. Боль забывается, вертятся шестерёнки. Я заживаю. Люди живут. Весна. Саша Мисанова
***
— Красиво, — Роберт как всегда скуп на слова. Странная перемена в нем, но щедрым он становится только в присутствии своей невесты — щедрым на речи, на эмоции. Старший брат — Его Величество — не замечает никого, кроме Уиллоу, и того, что видит Лиам на портрете, ему не понять. В каждом штрихе, в каждой черточке — чувства. Тот, кто рисовал девушку, выводя серым грифелем линии на белоснежном холсте, должно быть, сильно ее любил. Она так не похожа на Офелию Прайс с ее дерзким нравом в качестве защиты. Офелия в прошлом, надолго, навсегда. Между ними пропасть — пропасть, которую не преодолеть вовек, и дело в перечеркнувшем все поступке ее отца. Девушка с портрета совсем не похожа на Кэтрин Дэвис, простую девчонку с соседского двора. Кэтрин забыта обоими братьями Хенстридж, забыта искренне: Роберт верен своей невесте, а его брат… Ему нужно что-то — что-то веское, чтобы начать с нуля. Красивая — назвать бы ее незнакомкой, но ее имя знакомо всему миру — не похожа на Вильгельмину Морено. Уиллоу нравился Лиам когда-то, но теперь она по-настоящему влюблена. Восьмая по счету в очереди на трон Монако выглядит не так, как подобает принцессе из рода Гримальди. Она точно знает, что ей нужно, и принцу — второму в списке претендентов на английский трон — в ее перечне места нет. Когда Лиам видит ее впервые, летящей на лошади, откровенно наслаждающейся ветром и свободой, ему отчего-то так некстати вспоминается Доминик Стюарт, так некстати любившая короля. Но и на девушку из прошлого короля Саймона эта леди тоже не похожа. Ее отец не был монархом, но был гонщиком, и любовь к независимости дочери, очевидно, досталась от него. — Поймите меня правильно, Ваше Высочество, — принцессе Монако не обязательно звать его так, но в ее устах титул Лиама звучит как признак равенства, — моя семья настаивала на этой встрече, и это единственная причина, почему я здесь. — Поймите и меня правильно, принцесса. Я послушался совета брата, и это единственная причина, почему я здесь. Они с Лиамом в чем-то одинаковы, и оба вряд ли дождутся своей очереди на престол; это иллюзия свободны, под эгидой которой проходит их жизнь. Вот только принцесса в отличие от Лиама не лжет. Он лукавит, а она… Наверное, действительно любила того художника. Про нее говорят, что она ни капельки не напоминает свою бабушку — знаменитую Грейс Келли. Глядя на нее, Лиам пытается отыскать черты, увиденные на портрете, но его как будто обманули. Черты лица те же, но завораживающей красоты в них нет. Шарлотта Казираги смотрит на Лиама холодно, с потрясающим равнодушием. Лиам злится, когда его брат-король приглашает Шарлотту в Англию, к британскому двору, как сказали бы пару веков назад. — Я не ищу жену, Ваше Высочество, — звучит невпопад, но ходить вокруг да около Лиам не умеет, говорит все как есть. Внучка Грейс Келли вдруг смеется, совершенно неуместно. — Удивительная в Англии погода: только сияло солнце, а теперь небо затянуто тучами, и вот-вот пойдет дождь. — Вы ведь знаете, Ваше Высочество, что о погоде говорят, когда больше совсем не о чем говорить? Шарлотта Казираги неприступна, как Тауэр, и потрясающе пряма. Принц-Виндзор совершенно не интересует ее. Ее ничто не интересует, кроме лошадей. — Вы любили его, того художника? — Лиам заражен ее прямотой. Он действительно хочет знать. — А вы, кого любили вы? — принцесса отвечает вопросом на вопрос. Офелию? Кэтрин? Любил ли он их по-настоящему? Любил ли когда-нибудь вообще? — Любить — всегда чем-то жертвовать, — разъясняет Шарлотта ему, как маленькому, прежде чем сесть в свой королевский самолет. Лиам долго смотрит ей вслед — авиалайнеру, взмывающему ввысь. Любил ли он когда-нибудь вообще? Принцесса Шарлотта хороша в том, чтобы быть недоступной. Ей позволено все, она ведь племянница короля. Лиам стабильно шлет ей ужасно дорогие и очень красивые подарки — на День рождения, на Рождество. Казираги шлет в ответ лишь скупую и самую формальную благодарность. У Лиама в памяти ее портрет — невероятная красота. Ему жаль, что рисунок так разнится с оригиналом…***
В Париже весна, все вокруг расцветает. Роберт венчался первого марта, и теперь у Англии новая королева — самая искренняя в истории. Лен говорит, что Париж — то, что нужно, чтобы начать все с чистого листа. Лиаму больше не снится толпа, набросившаяся на Теда Прайса, и одним кошмаром становится меньше. Шарлотта носит широкополые шляпы и солнцезащитные очки, но Лиам все равно узнает ее: тонкие хрупкие плечи, летящая походка. Принцесса Казираги отменно играет ту роль, которая требуется от нее. Лиаму стоило бы у нее поучиться. — Прекрасное утро, не правда ли? — Лиам занимает соседний стул без приглашения и к недовольству принцессы, если судить по ее умело накрашенным губам, поджатым тонкой линией. — Париж, весна — что может быть лучше? — Шарлотта снова отвечает вопросом на вопрос, и Лиам понимает: ее ничуть не трогает окружающая красота. Ну что за женщина-загадка?.. — А где бы ты сейчас хотела оказаться? — В любой точке мира? — В любой. Когда Лиам протягивает руку Шарлотте, уверенности в нем больше, чем когда-либо. Пусть он так и не стал королем, но судьба даровала ему свободу. Когда Лиам протягивает руку Шарлотте, он точно знает, что готов начать все с самого начала — с чистого листа. Когда внучка Грей Келли вкладывает свою тонкую ладошку в широкую ладонь принца-англичанина, она улыбается ему — впервые искренне, по-настоящему.