Старые фото

В новой жизни, в доме Биско и его семьи, Мике по-настоящему принадлежит немногое. Револьвер «Смит и Вессон» тридцать восьмого калибра, надёжно спрятанный на дне корзины с бельём, безымянная одноухая кошка со звонким бубенцом на ошейнике, который остался от прежнего хозяина, и белая с золотым тиснением коробка из-под туфель-лодочек, выбранных для неё тихой женой Биско с мягким замечанием: «У любой девушки должна быть хотя бы одна пара приличных туфель». Неудобные лодочки на слишком высоких каблуках пылятся в углу шкафа, а в коробке Мика хранит старые фотографии из чьих-то альбомов, редкие журнальные статьи, вырезки из газет, копии страниц из пыльных фондов городских библиотек, выписки из архивов. Её коллекция начинается с двух фотографий. Одна — из дома, доставшаяся ей в наследство. Измятое фото, аккуратно и старательно разглаженное, но всё равно сохранившее следы заломов, где отпал цветной слой, — белые чёрточки-шрамы. На нём отец Мики и Брендон. Другая — из личного кабинета Гарри МакДауэлла, с его стола, фото-трофей, утешительный приз в конце обернувшейся бессмыслицей мести. Там трое незнакомых, сам Гарри и Брендон — крайний слева. Мика по крупицам собирает прошлое, о котором знает так мало, — историю старого Синдиката, прежнего Миллениона во всём его величии и блеске; историю Брендона Хита; историю своей семьи. Она старается из разрозненных кусочков сложить цельную картинку, но та неудержимо распадается на части. Вот — острый профиль Брендона Хита, длинноволосого и угрюмого; вот — журнальная статья о благотворительном приёме в мэрии, глянцевые листки щерятся неровными краями отрыва, а среди гостей упоминается её отец «со спутницей»; вот — серия фотографий с выставки, на одной из них — Гарри МакДауэлл, пойманный в кадр перед картиной с нимфой в розовых тонах; вот — десятки лиц, имён, судеб. Кошка бродит среди разложенных по полу фотографий и бумаг, задумчиво трогает их лапой, принюхивается, тычется носом в заинтересовавшие. Иногда Мика прикрывает ладонью на фотографиях Гарри МакДауэлла — она больше не называет его Кровавым Гарри, переросла — и пытается представить жизнь, которая сложилась бы без него. Если удаётся, ей хочется плакать от горьковатой сладости мгновения, в котором нестерпимо жаль расстаться с тем, что уже имеешь. Кошка толкается лбом в её колени и вздыхает, когда Мика в ответ гладит её по голове, но выворачивается из рук, стоит задеть остаток уха; бубенчик звякает негромко и нежно, словно стеклянный колокольчик не радости, не грусти. И в той несбывшейся жизни, и в этой случившейся — довольно счастья.