Гнев Скал

- Эй, унар Ричард! Вы оглохли? - Он не желает снизойти до разговора с простыми смертными. - Ну, ещё бы. Он же у нас не кто-нибудь, а сам Повелитель Скал. Эо-о-орий! Смех больно бьет по ушам, возникает желание спрятаться, уйти, раствориться и никогда не видеть и не слышать этих смеющихся лиц, похожих на скалящихся Изначальных тварей. «Их нет. Тебя нет. Никого и ничего нет» - повторяет Ричард, словно заклинание или молитву. *** Как только началось обучение, шел то ли третий, то ли четвертый день пребывания в Лаик, как Окделла вызвал к себе капитан Арамона. В кабинете было душно. Если в кабинетах и комнатах унаров воздух казался стылым и влажным, то у Свина слуги топили так, что жара стояла, как в Багряных Землях. Пахло луком, тинтой и колбасой. Этот запах в сочетании с запахом пота показался Ричарду тошнотворным. Он сглотнул и вежливо поклонился. - Унар, вы догадываетесь, для чего я вызвал вас? - Нет, господин капитан. Дик и вправду не знал, что понадобилось начальнику. Он посещал все занятия, не вступал в разговоры и послушно ходил на олларианские молитвы по утрам и вечерам. - Вы тут на птичьих правах. Один человек, я не буду называть имени, очень просил за вас. Но в любой момент я могу отправить вас в Надор, попросту выгнать с позором. Капитан сыто икнул. - Но я пока не собираюсь прогонять вас. Учитесь, дабы служить королю и Талигу и смыть позор, что навлек ваш отец на весь род Окделлов. Впрочем, Алан был не лучше. Что можно ожидать от свиньи, да еще дикой? Ричард сжал кулаки «Как он смеет так говорить?» Но вслух ничего не сказал, лишь сверкнули гневом глаза из-под челки. - Но любое замечание ставит под угрозу ваше пребывание в стенах фабианского братства. Так что вылетите вы отсюда или нет – зависит только от вас. А теперь можете идти на урок. Дик шел, думая над словами капитана. Да, он бы вернулся в Надор, но хочется остаться в столице, пойти оруженосцем к Ариго или Килеану-ур-Ломбаху. Штанцлер говорил, что терпение – кольчуга сильного, так, кажется? Вот оно и пригодится. С тех пор жизнь унара Ричарда превратилась в Закат. Слуги не обращали внимания на то, что другие унары нарушали эти правила, когда им вздумается. Кэналлийцы щебетали по-своему, посмеиваясь за спиной капитана. А «навозники» вообще творили , что хотели – любимчиков Арамоны не трогали. Наверное, это было сделано специально, дабы Ричард сорвался и затеял драку. Тогда Свин написал бы, что юный Окделл горяч и неблагонадежен и выставил его вон, как и обещал. Но пока Ричард держался твердо и незыблемо, как и подобает Повелителю Скал. - Эй, унар Ричард! Вы туп и незыблем в своей тупости! Поначалу слова действовали, как удар хлыста. Потом Дик привык. Уже не обращал внимания на насмешки и издёвки. Просто делал вид, точно обращаются к кому-то другому. «Тебя нет. Их нет. Никого и ничего нет». Он сам додумался до этого, когда лежал одной бессонной ночью. Сначала долго плакал – на день сил хватало, ночью они кончались. Слёзы впитывались в подушку – слуги подобрали для сына мятежника самую старую. Абвении знают, сколько унаров до него точно так же лили горькие слезы и эту самую подушку. И вдруг понял – надо просто думать, что никого нет. Не слышать оскорблений, не думать о них. Будто кто-то нашептал ему эту спасительную мысль. «Тебя нет. Их нет. Никого и ничего нет». Он прерывисто вздохнул, вытер мокрое лицо платком и провалился в сон, как в глубокую черную яму. Утром его едва добудились, что послужило поводом для новых насмешек. - Эй, унар Ричард, вы принадлежите к почтенному племени сов? - К племени диких свиней. - Нет, ызаргов. «Ызарги – это вы, господа, что нападают все на одного» - хотелось ответить. Но слуги были поблизости, и, несомненно, побежали бы докладывать капитану. Так что оставалось молчать. Поняв, что на обидные слова Ричард не реагирует, «навозники» перешли к открытым действиям. Однажды его тетрадку уронили на пол, и тут же щегольской сапог Эстебана оставил на ней пыльный отпечаток. В Лаик обувь не выдавали – унары ходили в той, что взяли из дома. - Ай, простите, я был неосторожен, - с издёвкой сказал он. Ричард молча, поднял тетрадь и отряхнул её. Едва он сел за стол, как ему в затылок полетел кусок смятой бумаги. Затем – еще и еще. Математик, что вел урок, не обращал на это никакого внимания, продолжая бубнить теорему. К концу урока возле парты Дика скопилось множество таких комков. - Фу, как грязно, унар, - тут математик заметил-таки, - немедленно убирайте вокруг себя. - Так он же дикая свинья. Это его привычная среда обитания, - выкрикнул рыжий унар. И снова – смех. Обидный, дерзкий, отдающийся эхом в ушах, в мозгу в сердце. Они смеялись, зная, что будут творить зло безнаказанно. Перед фехтованием Ричарда оттолкнули, когда он шел выбрать себе учебную рапиру. Он толкнул в ответ. Верткий унар Макиано схватился за бок и завопил: - Ай, больно. Всем было ясно, что хитрецу было больно не более, чем тумбе в углу. – Унар Ричард! За то, что вы толкаете товарищей, будете всю тренировку стоять у стены с поднятой вверх шпагой. Полагаю, это научит вас вести себя более вежливо,- прогремел капитан. После фехтовальной тренировки у Ричарда дрожали руки. Он едва смог поесть и выпить несладкую бурду, которую тут называли шадди. Потом после урока истории он не мог разобрать свои каракули. - Ай, как скверно, - покачал головой ментор, - вы совсем писать не умеете? - Так он же рос в лесу – снова подал голос кто-то из обидчиков, кажется, Северин. - Кто его там учил писать-то? «Я ничего не слышал. Они говорили не обо мне. Меня нет. Их нет. Никого и ничего нет». *** Ждать поддержки было не от кого. Близнецы Катершванц были больше замкнуты друг на друге, кэналлийцы были слишком жизнерадостны, чтобы обращать внимание на замкнутого, озлобленного Окделла. Арно было попытался помочь, но Дик, сам того не желая, оттолкнул его резким: «Я сам в силах решить, что мне нужно». Олененок пожал плечами и отошел. Больше он не приближался к Ричарду. Валентин, как и все Придды, не вмешивался. И Ричард снова и снова оставался один на один с терзающей его злостью. По ночам он по-прежнему придумывал остроумные ответы для «навозников», а то и блестяще побеждал их всех со шпагой в руке. Так и засыпал, и тогда на его щеках высыхали влажные дорожки слез. И, засыпая, старался не думать о том, что принесет завтрашний день. *** За обедом унар Константин начал говорить, чтобы Ричард отсел от него. У каждого унара было своё место за столом, и капитан порой пересаживал их. Зачем – неизвестно, некоторые унары утверждали, что Арамона играет унарами в шахматы, используя их вместо фигур. Последнюю «рокировку» Свин провел утром, и в результате Дик оказался рядом с рыжим. - Я прошу, отсадите унара Ричарда. От него воняет. Это было откровенной ложью, но все друзья сразу начали обвинять Окделла. И картинно зажимать носы. - Фууу, унар, вы не знаете, где в Лаик купальня? - Или ваша религия не позволяет вам мыться? - Ну да, оставаясь немытыми, эсператисты укрепляют боевой дух, ибо умерщвляя плоть, приближают душу к Создателю. - Ладно, если свою. А если чужую? Почему я должен нюхать этот… ой, меня сейчас вырвет. И рыжий, зажав ладонью рот, вышел из-за стола. - Господа, прошу угомониться, - повысил голос отец Герман, - и не кривляться, подобно мартышкам. Унар Ричард, садитесь вон туда, с краю. А капитан Арамона подал голос, оглядывая унаров из-за огромной супницы. - После обеда унар Ричард пойдет в купальню. Дик вспыхнул до корней волос. Он купался вместе со всеми, просто нормально помыться было довольно сложно, так как остальные делали все, чтобы помешать ему. Один раз его слегка притопили в бадье с водой. Один держал голову, четверо – руки и ноги. И отпустили лишь тогда, когда Дик стал захлебываться. С тех пор он старался помыться как можно быстрее, но банный день не пропускал никогда. Сейчас же пришлось идти мыться холодной водой под присмотром слуг. Когда его топили, этих слуг рядом не было. И заступились лишь близнецы, когда Дику реально было худо. Ночью снились камни с человеческими лицами. И как же гневно они смотрели вокруг, как кривились в злобных гримасах. Дик проснулся от собственного крика и долго не мог уснуть, вглядываясь в темноту, словно ожидая появления Чужого и Закатных Тварей. Утро принесло новые насмешки и привычную уже «молитву» - «Их нет. Меня нет». Вот только глядя на смеющиеся лица однокорытников, Ричард видел вместо них Изначальных тварей. «Они способны принимать любой облик. Это и есть твари в образе подростков». Первый выходной Дик ожидал с надеждой. Можно будет поехать к эру Августу. Разумеется, о том, как несладко ему в Лаик , он не будет рассказывать. Да и эр Август предупреждал, что придется быть волчонком на псарне. - Эй, герцог Окделл – Эстебан считал, что за пределами самого здания он может обращаться к Ричарду по титулу, - это ваш конь? Или это водовозная кляча, которую вы называете конем в припадке вдохновения? И он пустил красивого линарца так, чтобы тот нарочно обрызгал Ричарда и его коня грязью из лужи. – Вот уж не думал, что вы не справитесь с такой смирной лошадкой, – Альберто умело сдерживал вороного мориска невиданной красы, рядом с которым рыжий казался ягненком, а как выглядел Баловник, не хотелось даже думать. – Я позволил Гогану порезвиться, – быстро, слишком быстро откликнулся Эстебан, – он застоялся. – Гоганов лучше не распускать, – улыбнулся кэналлиец. – Не желаете наперегонки до ворот? Эстебан не желал. Проигрывать он не любил, а здесь проигрыш был написан огромными буквами. А после был разговор, оставивший в душе Ричарда непонятную тоску и злобу. Хотя Альберто лишь высказал свое мнение по поводу тех Людей Чести, которые смотрят, как обижают его, Ричарда. - Что… что вы этим хотите сказать? - Только то, что сказал. - Но ведь вы… - Я не Человек Чести, и не желаю им стать. А вам советую научиться давать отпор. - Тогда меня выкинут из Лаик, - горько ответил Ричард. - Лучше уж быть высланным, чем терпеть издевательства. Но воля ваша. Свин того и ждет, чтобы вы сорвались. Возвращаться в Лаик не хотелось до зубовного скрежета. Попрощавшись с кансилльером, Ричард повернула Баловника к дороге, ведущей к «загону» - Тропа Зеленоглазого, - пробурчал он про себя. Унары собирались в холле. Дик заметил,ч то его извечные враги уже явно навеселе. - Эй, а как же наш достопочтенный Вепрь провел выходной? - Вы нашли подходящую лужу? - И вдоволь вывозились в ней? - Господа унары, я хотел бы заметить, - сказал строго мэтр Шабли, выйдя в холл, - что даже если вам и разрешили беседовать, то отнюдь не разрешили оскорблять своих товарищей. - Медведь свинье не товарищ, - откликнулся Эстебан. - Фламинго тоже, - поддержал его Константин. Лишь угроза записи в дисциплинарный журнал заставила мальчишек замолкнуть. А после молитвы случилось вот что: Дик шел по коридору, когда на него налетели, сбили с ног и ударили по голове чем-то тяжелым. Терял ли он сознание или нет, Ричард не помнил. Когда он очнулся, то лежал под лестницей в дальнем крыле коридора, слуги сюда не заглядывали. - Ага, сейчас мы хорошенько развлечемся, - протянул Северин, видя, что пленник моргает. - Ты будешь выполнять все, что мы скажем, - с угрозой добавил Эстебан, - иначе тебе грозит отчисление. - Вылетишь отсюда и отправишься в свой Надор. Вырваться из крепких пут было невозможно, а мальчишки, опьяненные вином и безнаказанностью, могли творить что хотели. Никогда в жизни Дик еще не испытывал подобного унижения. Он тысячу раз пожалел, что согласился поехать в Оларию, а еще тысячу – что послушал Арамону и дал себя запугать. От полнейшего позора его спас один из слуг, что услышал возню в нежилом крыле. Заслышав его шаги, унары быстро привели Дика в порядок, развязали запястья. - Что тут происходит? – осведомился «мышь»? - Ничего, - Константин быстро загородил собой всю честную компанию, - мы… мы пошутили. Ночью камни пели. Дик в первый раз услышал их песню. Он метался в полубреду, и никак не мог проснуться. Лица камней были наполнены злым торжеством. А из каменных глаз сочилась черная жидкость, напоминающая чернила. Те, которыми недавно Макиано залил работу Дика по землеописанию. - Мы сможем сделать всё, что пожелаешь, Повелитель, - в гулком голосе камней слышал он. - Я бы хотел, чтобы они исчезли, - дрожащим голосом прошептал Дик, - навек и навсегда. И тогда гул стал невыносимым, Ричард в ужасе зажал ладонями уши… - Поднимайтесь, унар, - слуга тряс его за плечо, - немедленно на выход. *** Двумя часами ранее. - Так, друзья, - Эстебан выглядел весьма довольным, теперь нас перестали запирать на ночь, а я сумел протащить в этот кошачий Лаик бутылку кагетского. Предлагаю пойти в одну из заброшенных комнат и поиграть в карты. - И чуть не загубил все дело, связавшись с этим поросенком, - вставил Константин. - Ну, да что бы нам было. Сам капитан Арамона был рад, зная, что мы превращаем жизнь сына мятежника в его личный Закат. - Разумеется, - поддакнул Северин, - кому нужен в столице очередной Окделл? - Ладно, идем, пока нет слуг с обходом. Анатоль хмыкнул – он уже предвкушал игру и распитие вина. И все пятеро стали пробираться к выходу, а оттуда – по галерее, лестницам – подальше от взглядов «мышей». Когда начались подземные толчки, словно некто могущественный в земле вдруг проснулся и заворочался, все пятеро спали на полу в заброшенной комнате, кутаясь в унарские плащи. *** Отец Герман командовал тем, чтобы всех унаров вывели из келий на улицу. Одежду захватить не удалось, и многие зябко поводили плечами, вдыхая морозный ночной воздух. Ричард схватил с кровати одеяло, и теперь кутался в него. Рядом стоял невысокий Эдвард и беспрестанно кашлял. - Иди сюда, - позвал его Ричард, накидывая край одеяла на однокорытника. - Сп-пасибо, - поблагодарил тот. Унары наперебой расспрашивали слуг и отца Германа. - Что случилось? - Землетрясение, - ответил тот, - хорошо, что вы сумели покинуть здание. Если подземные толчки прекратятся, мы вернемся обратно. Но пока это опасно. Все отошли к воротам, и оттуда наблюдали за тем, как раскачивается здание, казавшееся твердыней еще пару часов назад. Кого-то из слуг послали верхом в гарнизон. Необходимо было доложить Первому маршалу, в чьем ведении была Лаик, а также собрать горячую еду и теплые вещи для унаров. Но тут появился один из слуг. Он тяжело дышал: - Святой отец, мальчишек нет в их комнатах. - Отец Герман сотворил наперстный знак. - Я сам поищу их, - торопливо сказал он и исчез в дверях. Тут здание тряхнуло еще сильнее, и в один миг оно рухнуло. Вверх взметнулся столб пыли, полетели обломки, куски дерева… Кто-то закричал истошно, кому-то стало дурно. А Ричард слышал торжествующую песню. Она звучала в его голове, и от этого можно было сойти с ума. Он схватился за голову, зажал уши, чтобы не слышать ее. - Гнев Скал… Гнев Скал, - повторяли вырвавшиеся на свободу камни. Этот звук стал еще громче, и еще – уже совсем невыносимым, и Дик потерял сознание. Территорию рухнувшего Лаик огородили высоким забором. Оставшихся менторов и унаров перевели в здание одной из казарм гарнизона. Тела пятерых унаров, капитана Арамоны и отца Германа так и не нашли. Никто не сунулся разбирать завалы. Простые люди обходили «проклятое место» десятой дорогой, шепча про себя, а то и вслух Четверной Заговор в надежде, что он поможет избежать встречи с неупокоенными душами погибших. А вот родные тех пятерых унаров рвались за ограду. Солдаты оттаскивали их. - Пустите! - кричал вице-кансилльер, - пустите, мой сын! Я слышу его! Эстебан, держись, я тут! Тессорий бродил, как потерянный, вокруг забора. - Малыш, - бормотал он, - внучок мой...первый сын моего наследника…. Констанс, как ты? Где ты теперь? Истерически хохотала баронесса Заль – ее вели под руки двое солдат. Всего этого Ричард не видел – он долго пробыл в беспамятстве, а когда очнулся, то понял, что по его вине случилось нечто непоправимое. Гнев Скал прорвался, столь долго сдерживаемый.И тогда рухнуло многое…И жизнь Повелителя скал – тоже. Больше он не видел камней с человеческими лицами. Они ушли, исполнив волю своего Повелителя. По вечерам он истово молился Создателю, но в молитвах не находил утешения. И как во сне сдавал экзамены, став четвертым после Альберто, Паоло и близнецов. После гибели капитана Арамоны Лаик временно взял под начало полковник Ансел. Кое-как унары доучились, сдали экзамены. Вместо отца Германа появился другой – полноватый полковой священник отец Авмросий. Штанцлер передал письмо, где сообщил, что на Совете Меча Дорак запретил называть имя герцога Окделла. «Получается, что все – зря», - думал Ричард, глядя, как корчатся в огне листы, исписанные мелким почерком. Душа его корчилась тоже. *** Фабианов день начался с минуты молчания в дань памяти погибшим во время землетрясения унарам, капитану и священнику. Многие на площади плакали и не стеснялись слез. Оставшиеся в живых унары смотрели, как было приказано, прямо перед собой. Генерал -церемониймейстер с траурной повязкой на руке ходил вдоль ряда, думая, что среди них мог быть его сын. То же думал и вице-кансилльер. Началась привычная церемония. У Дика даже не было сил удивляться, когда он услышал: - Ричард, герцог Окделл. Я, Рокэ, герцог Алва, первый маршал Талига, принимаю вашу службу. Придворные переговаривались за спиной Первого маршала, тому, впрочем, было всё равно. Он выслушал клятву, протянул руку для поцелуя и кивком велел встать за креслом. *** – Садитесь, юноша, – разрешил Рокэ, бросаясь в закрытое блестящей черной шкурой кресло. – Итак, начнем с ваших обязанностей. Их у вас нет, и не будет. Меньше, чем оруженосец, мне нужен только духовник, которого у меня, к счастью, не имеется. Тем не менее, три года вам придется жить под моей крышей. Полагаю, она не рухнет мне на голову, даже если вам станет невмоготу терпеть моё общество. Дик похолодел. Откуда Алве известно о том, как над ним издевались в Лаик и как обидчики поплатились за это. Скалы справедливы. Погибли лишь те, кто был в это время кошки знают где, а не в своих комнатах. «А отец Герман? Он-то за что погиб? За то, что ринулся спасать их никчемные жизни?» - Юноша, я склонен верить старым легендам и древним рукописям. Они поплатились… за свои дела. Но будьте готовы и вы заплатить когда-нибудь по счетам. *** Ричард открыл глаза. Снова и снова он видел во сне изломанные тела бывших однокорытников, что встают среди руин. За повторяющуюся череду снов он научился распознавать их в фигурах, серых от пыли и бурых от засохшей крови. У Одного свернута набок шея, у другого изломаны причудливо руки и ноги, у третьего неестественно вывернуто плечо, а кисть висит на полоске кожи. А темнота услужливо шепчет, окутывая плотным коконом: - Меня нет. Тебя нет. Их нет. Никого и ничего нет.