Сердце

Когда Баки впервые говорит об этом — сквозь зубы, мимоходом, толком не вдумываясь в собственные слова — Стив бледнеет прямо на глазах, и даже его окровавленные руки начинают дрожать. Это похоже на начало самой настоящей панической атаки: его зрачки затапливают радужку, дыхание вырывается хриплыми вздохами, и, твою мать, Баки не готов к этому. Только не сейчас, когда он истекает кровью в чертовом стальном бункере под землей, дожидаясь подмоги. — Стив, это плохая идея, — предупреждает он, сжимая ладонями рваную рану на груди, и единственное, что остается ему — это болтать. В другой ситуации он схватил бы его за плечи, заставил смотреть прямо в глаза и считал бы медленно, неспешно, сгибая пальцы на руках. В глубине души, Баки даже жалеет, что не может сделать ничего из этого — не может лишний раз прикоснуться не скрываясь, не воруя ласку. С сердцем в груди или с холодной железякой вместо него, у Баки все равно нет шансов справиться с этим. — Давай, поговори со мной, — сдавленно просит он, потому что сейчас это его максимум. Рана на груди выглядит отстойно, и сдвинуться даже на миллиметр кажется непосильной задачей. Черные вспухшие нити расползаются по коже, и это плохой знак, как ни крути. Клинок, скорее всего, был отравлен, и его шансы на выживание стремятся к нулю. Он в полной заднице, что уж тут скрывать. Стив рядом с ним гулко сглатывает и смотрит затравлено, болезненно. Теперь его зрачки сужаются к едва заметным точкам, взгляд не может сфокусироваться на чем-то одном, и это пиздец как пугает Баки. — Этого не было в твоем деле, — в конце концов выдавливает он из себя, и голос его звучит чуждо и неестественно. Баки, в свою очередь, едва сдерживает глупый смешок, потому что серьезно? Хреновая фраза для начала беседы, но хоть что-то. — Там много чего не было, — сквозь зубы отзывается он, слишком запоздало понимая, какую глупость сказал. Стив рядом с ним вздрагивает, словно от пощечины, и Баки хочет побиться головой о стену. — Но в этом определенно есть плюсы, — поспешно врет он, пытаясь отвлечь Стива хоть чем-нибудь. — Нет сердца — нет боли, которую оно может принести. Знаешь, вся эта ерунда с разбитым сердцем, когда тебе не отвечают взаимностью, или как там поется в дамских песнях? Он растягивает губы в усмешке, пытаясь свести все к нелепой шутке, поскольку не так уж и важно — бьётся ли внутри у него сердце. Однажды оно уже подвело, выбрав не того человека, и Баки рад, что это больше не повторится. Стив рядом невесело хмыкает, выглядя так, словно собирается рассыпаться на мелкие осколки прямо сейчас, а затем сжимает его плечо своей ладонью. — Поверить не могу, что кто-то не ответил тебе взаимностью, — очень медленно говорит он, подбирая слова. — Этот человек идиот, не иначе. Баки сдавленно смеется, а затем сгибается пополам, сотрясаемый кашлем, поддерживаемый лишь Стивом и его большими руками. Тот утыкается ему носом куда-то в затылок, прижимает к себе, так что дышать становится невозможно, пока Баки трясет, как в самой настоящей лихорадке, и, кажется, будто зубы сейчас раскрошатся. — В конце концов, — между третьим и четвертым вдохом говорит Баки, считая специально, целенаправленно, — оно никогда на самом деле не принадлежало мне. Стоя на пороге смерти, признаться в этом оказывается легко и просто. Словно сбросить тяжелый груз и стать наконец-то свободным. Стив стискивает его в объятьях сильней, а его правая рука смещается туда, где под кожей должно биться сердце. — Я знаю, — сломлено шепчет он, и его горячее дыхание опаляет кожу. — Оно принадлежало мне, и я его не сберег. Баки готов поклясться, что механика внутри него, всего на одну секунду, дает сбой.