Бог всё видит

Почтенный Астинус, историк Кринна, пришедший первым и уйдет последним. Перед его глазами проносятся бурным потоком жизни всех, кто рождается на Кринне. Он знает все о каждом, он проживает с ними мгновения их жизни, слышит их мысли, знает их желания. Астинус видел всё. Да, абсолютно всё. Он привык ко всевозможным сценам, в том числе и очень личным, интимным. Ему было бы абсолютно все равно, кто и чем занимается наедине с собой и о чем фантазирует, вот только была одна небольшая и довольно смущающая проблема. Смущающая больше смертных, нежели самого Астинуса, но пренеприятнейше напрягающая обстановку при личной встрече. Это было осознание ими того, что Астинус всё видел. Казалось бы: ну видел, ну знает, смирись. Вот только каждый в обязательном порядке вспоминает, смотря в глаза историку, что именно тот мог видеть. И вот, прямо во время беседы, эти моменты проносятся в голове как собеседника, так и самого Астинуса. Вот Крисания Таринская, Посвященная Паладайна, пришла через сто лет после Катаклизма за помощью для Рейстлина Маджере. Холодная и сдержанная дева вдруг ловит непроницаемый взгляд Астинуса, останавливается на полуслове, на бледном лице ее вспыхивает румянец, контрастный, будто кровь на чистом снегу. Жрица вспоминает себя в Истаре, где одинокими ночами в келье, скинув белые одеяния и юркнув под одеяло, будто прячась от своего бога, она робко, стыдливо касается себя. Крисания ласкает грудь одной рукой, сжав между пальцами отвердевший сосок, когда как другой осторожно гладит свое лоно, разгоряченное от возбуждения. Выводя одним пальцем вокруг клитора, а другим осторожно проникая в себя, она прикрывает глаза и представляет, как всё это мог бы делать Рейстлин. И вот теперь жрица гадает, что может подумать о ней историк. Астинус рад бы сказать, что видел такое бесчисленное множество раз, но молчит, надеясь, что Крисания сейчас просто спокойно мысленно примет его свидетельствование, как факт. Вот Даламар Арджент, Темный эльф, он пришел разузнать о Гномьих Войнах для своего шалафи. Получив нужную книгу, он уже готов распрощаться с историком, как вдруг встает как вкопанный с приоткрытым ртом. С опаской темные глаза смотрят на Астинуса. Даламар вспоминает, как оставшись наедине с собой, зарывается лицом в бархатную ткань мантии, что Рейстлин поручил ему для стирки. Она все еще хранит его запах, неповторимый, с нотками чего-то приторного, а также с примесью разных ароматов магических компонентов, будь то розовые лепестки, майоран или сера. Эльф, дрожа от возбуждения, прижимает мантию к своему обнаженному телу, трется о бархат лицом, одновременно лаская свой эрегированный член, прихватив его тканью. Главное, в последний момент не потерять контроль, не кончить прямо на одеяние, ведь отстирывать сперму от бархата крайне тяжко, Даламар знает об этом не понаслышке. Он бы хотел, чтобы его касалась не только мантия, но и сам ее обладатель. Астинус хотел бы покачать головой в ответ на немой вопрос, дескать: «Нет, мне незачем сдавать тебя твоему шалафи, мне вообще не интересно», но он лишь непоколебимо ждет, когда же эльф просто соизволит удалиться. А вот и сам Рейстлин Маджере, Властелин Настоящего и Будущего. Казалось бы, он-то не должен задумываться о подобных мелочах, но к несчастью для летописца, маг тоже кое-что вспоминает. Рейстлин всегда умел удивлять. В его мыслях не возникает ни Даламара, ни Крисании. Он думает о том, как во время мастурбации пытался слегка придушить себя, чтобы оргазм был ярче. Он пробовал проделать это по-разному, пока не понял, что просто рукой как следует воздух не перекроешь, пальцы неумолимо расслабляются в самый последний момент. Поэтому вот он берет ремень, сочиняет незамысловатую петлю у себя на шее, которая будет затягиваться так сильно, как ему нужно. Опыт кончается тем, что Рейстлин чуть не задыхается насмерть, зато какой невероятный оргазм. И все же, перспектива быть найденным мертвым с петлей на шее и членом в руке ему не улыбается, поэтому такие эксперименты он прекращает. Зато сколько других! Связывание самого себя, чтобы незаметно носить замысловатую композицию узлов под мантией, заводясь от мысли, что никто не знает, что под ней на самом деле, горячий воск свечи, капающий на живот, нежную кожу бедер и гениталии, лабораторные колбы, побывавшие внутри его прямой кишки, и множество, великое множество других "экспериментов". Рейстлин смотрит на Астинуса с вызовом. Историк хочет остаться бесстрастным, но уж слишком импонирует ему маг. Он позволяет себе иронично пожать плечами, как бы говоря: «Видел-видел, ну а что тут поделаешь?» Как бы то ни было, это часть их жизни, пускай не обязательная к конспектированию и не всегда приятная для просмотра, и все же периодически эстетики получают от Астинуса небольшую книжицу без пометок, которая без лишних вопросов отправляется в «приватную секцию». Так, для истории.