Мой

      «Мой».       Рудольфус хочет, чтобы это было выписано прямо на коже Люциуса. Каким угодно способом, но непременно с указанием авторства. Чтобы всем и каждому было ясно, что не стоит даже пытаться претендовать на Малфоя. Этого тела, этой тонкой светлой кожи, этих губ не смеет с вожделением касаться ни один мужчина, кроме Лестрейнджа. Разве что те, кого он лично одобрит и допустит. И то — заявлять права на своё сокровище Рудольфус всё же не позволит никому, ни от кого не потерпит наглости оставить следы на теле Люциуса, вообще сделать что-то, не согласованное с ними обоими, не угодное ему и его светловолосой драгоценности. И не то чтобы Лестрейндж был таким уж собственником, делиться он умел и любил, но не дай Мерлин ему заподозрить, что обожаемого Малфоя пытаются увести. Слава человека жестокого и безжалостного закрепилась за ним не зря.       С Люциусом всё было иначе. С ним хотелось быть бережным и аккуратным, безгранично нежным, ласкать его любым доступным образом, целовать каждый дюйм чувствительной кожи. Стоны этого совершенства слаще криков сотни случайных жертв, а ощущение теплеющих под губами изящных серебряных колец на его пальцах Рудольфус знает наизусть.       «Мой» — говорит каждая тёмная отметина на шее и ключицах.       «Мой» — свидетельствуют тонкие светлые полосы, оставшиеся от исцелённых магией порезов.       «Мой» — напоминают исцелованные, искусанные губы и в беспорядке рассыпавшиеся по подушке белые пряди.       Рудольфус беспредельно, безумно счастлив.       Конечно, Люциус Малфой не был человеком, который с лёгкостью позволит кому-то собой владеть. Даже решение присягнуть на верность Тёмному Лорду, невероятно могущественному магу, далось ему с огромным трудом. Что уж говорить о Лестрейндже? Но на нахального ублюдка не нашлось никакой управы, он попросту не умел сдаваться, будучи очарован и, по его утверждению, даже влюблён. В последнее Малфой не верил до тех пор, пока этот идиот не начал присылать ему белоснежные розы и посвящать стихи. Очень неплохие стихи даже на вкус искушённого Люциуса, который и сам мог под настроение приобщиться к поэзии. И в этих стихах было не то, что он ожидал увидеть.       Преклонение.       Обожание.       Восторг.       А самое главное Лестрейндж со свойственной ему нарочитой простотой писал прямо и однозначно: «я в твоей власти».       Все усилия, которые он приложил к тому, чтобы завоевать до последнего казавшегося совершенно неприступным, излучавшего презрение и безразличие Малфоя, были направлены только на то, чтобы, накрепко заперев ворота крепости, самому сложить оружие.       «Мой» — твердят стёртые лентами запястья.       «Мой» — разносятся по спальне рваные выдохи.       «Мой» — до синяков сжимаются пальцы.       И они оба знают, кто и кому это адресовал.