Секреты утренних сумерек

«Любезный венценосный друг! Не желая утруждать себя особыми церемониями, хочу сказать прямо. Я стосковался по твоей компании за минувшие годы. В нашу последнюю встречу ты обещал, что обязательно как-нибудь посетишь нашу славную охоту. Такой случай обещает представиться этой осенью, и я даже не намекаю. Надеюсь, у тебя не запланировано никаких неотложных дел на это время, дорогой Кэлеборн, так как я собираюсь устроить её в твою честь и просто не оставляю тебе выбора. Твоей супруге, разумеется, также будем рады, если она изменит своей привычке и изъявит желание посетить наши владения. Воздух Зеленолесья, осенью, как ты еще, наверное, помнишь, особенно звонок и прекрасен в утренних сумерках. И благотворно влияет на супругов, даже если они уже не молодожены. С глубокой привязанностью в сердце, твой давний друг.» Владыка Кэлеборн спрятал за уголком письма печальную улыбку, позволив себе на миг представить лицо своего заочного собеседника, когда тот писал эти строки. Через миг, впрочем, лицо Кэлеборна приняло привычное величаво-благостное выражение, и он с лаской в голосе обратился к гонцу, что ждал ответа на принесенное послание. — Отдохни пока я напишу ответ, после чего сможешь пуститься в путь, когда пожелаешь. Юный гибкий эльф с достоинством поклонился, поблагодарил и отбыл в сопровождении распорядителя. Кэлеборн же вышел на террасу, с которой открывался величественный вид на реку, и еще раз перечитал письмо. Он уже знал, что ответит, Трандуил все решил за него, с проницательным изяществом действительно, не оставив выбора. Лицо владыки Зеленолесья при прочтении ровных, точеных строк представало в воображении как живое. Острый взгляд, метящий прямо в душу, прихотливый изгиб бровей, словно излучающий ироническое превосходство, тонкие губы, легко складывающиеся как в язвительную усмешку, так и в гримасу презрительного неодобрения. И мало кто за пределами ближнего круга знал и видел, как преображается прекрасное лицо зеленолесского короля в минуты истинной скорби, печали, радости, удовольствия… Кэлеборн знал, хоть и минуло со времен их общей судьбы изрядно времени. Он словно вьяве представлял, как старый друг сочинял ему это письмо, на ходу подбирая формулировки, чуть хмурясь, выводя слова о невозможности выбора. Как изящно порхала над листом сильная рука. И касательно Галадриэли Трандуил снова не ошибался. Если Кэлеборну Трандуил был давним сердечным товарищем, еще с тех пор, как оба не являлись королями, то владычицу нолдор тот готов был принимать лишь ради друга. Да и у самой Галадриэли на эту осень были совершенно другие планы. Эрегион. Сверкающий бриллиант в искусной оправе из серебра и стали, усыпанной россыпью драгоценных кристаллов. Кристаллы – бесценные мастера – оправа, их творения. А Бриллиант – Келебримбор, мастер из мастеров. Название проклятого камня всплывало на языке всякий раз, когда Галадриэль видела дальнего родича, но не позволяла себе даже в мыслях произнести имя камня Фэанора, что некогда разделил их семьи кровавой рекой. Всякий раз, собираясь увидеться с мастером, Галадриэль не спешила на встречу с ним, словно настаивая свое предвкушение и ожидание. Всякий раз, приближаясь, она страшилась увидеть рядом с Келебримбором нис ему под стать, всякий раз сердце замирало, но снова выравнивалось, когда Келебримбор выходил навстречу один. И Галадриэль вновь корила себя за это малодушие. И за то, что не смогла когда-то отвоевать его у одной единственной женщины, которой тот был верен без любовных клятв и колец — у его работы. Не признавая условностей он обнимал Галадриэль при встрече, сжимая её плечи горячими пальцами и прижимая к широкой груди. Нолдэ никогда бы не призналась, что в эти моменты бывала счастлива — в бесцеремонных объятиях, прижатая к сильному телу, опьяненная запахами стали, кожи и чего-то, присущего одному лишь Келебримбору. В его глазах неизменно светились вдохновение и увлеченность, и она сожалела, что сама не смогла вновь разжечь в себе этот свет, после всего пережитого. — Рад видеть тебя, Артанис, — сердечно приветствовал Келебримбор, отстраняя, наконец, нолдэ от себя и пристально вглядываясь в её безупречное лицо, — Как дом? Ты снова оставила супруга на хозяйстве? А мы в нашу прошлую с ним встречу поспорили о гранении, и теперь я узнал кое-что, думаю, для него не безынтересное… Тогда я напишу ему, точно! Ты не голодна? Ай, да что я спрашиваю, конечно, голодна, — он подхватывал её руку и тянул за собой вглубь чертогов, где за каждой дверью плескалась жизнь преисполненная радостью творчества во всех его формах. Галадриэль позволяла увлечь себя куда он желал, отдаваясь этому ощущению, как когда-то танцу с мечом, которого, казалось, уже вечность не держала в руках. Позволяла мужчине быть сильнее себя, позволяла ощущению этой силы нести себя как лодку на волнах. Это было непривычно, каждый редкий раз как новый, волнительно и отчаянно горько. Она честно пыталась уследить за каждой новой мыслью Келебримбора, понять всякую новую идею, вникнуть в суть любого проекта. Мастер рассказывал столь интересно и увлекательно, что захватывало дух, даже когда перескакивал с темы на тему. Этим он мучительно напоминал отца и деда. — Но что-то я все о себе да, о себе, — разводил руками Келебримбор, устроив родственницу со всеми удобствами, яствами и молодым вином, — расскажи, как ты живешь, как провела то время, пока мы не виделись, как скоро ожидать, что ваши чертоги огласятся детским смехом? — Не надо, Тьеллэ, — вздыхала Галадриэль, и на ее прекрасное лицо набегала тень, — сейчас, когда враг занял горы на востоке, надо точить мечи и ждать с восхода беды. — Краткое имя сорвалось с губ помимо воли, но хватило привычки этого не показать. По иронии судьбы двое самых близких мужчин, что остались у Галадриэли, носили одно и то же краткое имя. Иногда она против воли называла мужа, думая о Келебримборе. Разговор о ребенке всколыхнул память, но ответы были найдены уже давно. Когда надо думать об обороне, не время рожать детей. Это звучало достаточно убедительно. — Враг далеко, — возражал Келебримбор, — и ему не под силу ныне тягаться с нами. Не откладывай самого важного, Артанис, — он вновь касался её руки. — Ты говоришь так, словно знаешь, — глаза хитро прищурились, — а сам ведь даже не обручен. — Моя любовь, моя жизнь – это мое творчество, — слова шли от сердца, а глаза сияли особенным теплом, — но я вижу, как обретают счастье мои близкие, и радуюсь за них. Ты знаешь, — он посерьезнел, задумался, взгляд устремился куда-то в пространство, лицо словно заострилось, и Галадриэль поняла, что Келебримбор обратился к воспоминаниям, — моих родичей связывала Клятва, и они не могли себе позволить такую роскошь как семьи. А даже те, кто имел, их радость была отравлена морготовым ядом и запорошена снегом разлуки. Не лишай себя счастья. Галадриэль покачала головой, легендарные златосеребрянные кудри упали на грудь, не сколотые и не удерживаемые сейчас венцом. Огонь светильников отражался в них, вновь возрождая память о проклятых Камнях. И о той истории, что была до них. Галадриэль внимательно смотрела на Келебримбора – ему бы она отдала локон, не раздумывая, если бы только сказал, намекнул. И не только локон, но все, что было бы в ее силах. Наслаждаясь близостью его могучей силы, она отчего-то ощущала, что мастер в опасности, что над ним нависло что-то тяжелое, гнетущее. Галадриэль казалось, что она умеет расслышать поступь рока. Это была еще не поступь, но отдаленное дыхание беспощадной судьбы. Если бы она только знала, откуда ждать удара?! При виде Келебримбора, при осознании грозящей ему опасности, в Галадриэли поднимала голову когда-то уснувшая Нэрвен, муж-дева, одна из вождей Исхода. Если бы она только знала как нанести упреждающий удар?! То ли выпитое вино оказалось слишком крепким, то ли воспоминания о кровавом прошлом разбередили душу, но грезы в ту ночь были страшны. Она не знала, где оказалась, но тут были мертвецы. Много мертвых, обнаженных тел. И не только мертвых. Растерзанная плоть и раздробленные кости. Бело-алая каша вместо суставов. Раскрытые ребра, сорванные ногти, переломанные пальцы рук, из которых прежде выходили шедевры. Веревки, разрывающие кожу и расходящиеся сухожилия, тошнотворный запах живого паленого мяса, раскаленные добела штыри, пронзающие плоть. Металл крови, заполняющий рот и горло, выворачивающий наизнанку. Когда он плевал кровью в лицо своему мучителю, нечеловеческое и совершенное до ужаса, она кричала, не в мучительном сне, но наяву. Кричала и вцеплялась в того, кто был рядом. Теплый, живой, целый. Полуочнувшись, едва воспринимая встревоженные вопросы, она сжала в руках его большие ладони. Поднесла к губам и горячие слезы хлынули из глаз. Сберечь. За окном бледнели тусклые утренние сумерки. — Что ты видела, Артанис? – спрашивал ее Келебримбор. Она могла ответить лишь, что ему грозит страшная опасность, заклинала быть осторожным. Он обещал, но на сердце оставалось неспокойно. Отбыв из Эрегиона, Галадриэль отправилась в Линдон, повидаться с верховным королем. Эрэйнион разделял тревоги Артанис. Конечно, если ему и было озарение, как ей, она этого не знала, но опасностью с Востока он не пренебрегал. Их роднило многое. Среди прочего, частые вопросы о том, когда у страны будет наследник. И если беда Артанис была пополам из тревог и неверных чувств, раздиравших ее сердце, то для Эрэйниона все было уже кончено. В тысяча девяносто восьмом году второй Эпохи. Король был слишком честным, чтобы взять деву, которую никогда не сможет полюбить. Его сердце однажды уже было отдано тому, кто покинул этот мир, человеку, мужчине. Но осталось и общее с Алдарионом дело – противостояние тьме в Эндорэ. Видение Галадриэли было предвестником скорой войны. Сомневаться, кому принадлежало то прекрасное лицо, не приходилось. Но как жаль, что по пробуждении, его черты стерлись из памяти, сокрыв облик врага. Придя к необходимым решениям, и обсудив с Эрэйнионом общие оборонительные задачи, Галадриэль возвращалась к мужу. Никак не желали идти прочь из головы слова Келебримбора о детях. Он хотел, чтобы она была счастлива – и так тоже. А она вспоминала, почему выбрала Кэлеборна когда-то. Его ласка и безграничное понимание. Умение быть твердым, когда она обращалась в пламя. То, как он чувствовал и понимал мир. Пусть у них был брак по согласию, это не отменяло их права быть счастливыми, они могли хотя бы попытаться. — У тебя воодушевленный вид, муж мой? – Не могла не отметить Галадриэль. — Владыка Трандуил приглашает нас на осеннюю охоту в Зеленолесье по нашей с ним старой дружбе, — с ровной улыбкой отвечал Кэлеборн. – ты ведь не откажешься почтить его визитом. Слова привычного отказа замерли в горле. — В его вотчине особенно хороши осенние утренние сумерки, — рассказывал Кэлеборн, не показавший того, что удивился, не услышав ожидаемого отказа, — обостряют чувства и бередят вдохновение. — Звучит заманчиво, — неожиданно улыбнулась Галадриэль, — я, пожалуй, была бы рада испытать вдохновение и узнать, что за чувства обостряют осенние утренние сумерки.