1
Его путь пролегает через густой лес на окраине княжества Туссент. Куда он направляется? Зачем? Почему?.. Ольгерд не знает. И не хочет знать. После потери жены… когда-то любимой жены, жизнь окончательно потеряла всякий смысл. Ему окончательно опротивел ежедневный быт, ему опротивел этот взгляд, полный боли и глубокого, непостижимого отчаянья. Стало тяжело, некомфортно — необходимо было уйти, убежать, неважно куда, главное — подальше, чтобы не видеть всего того, что он сотворил собственными руками. От природного пейзажа веет одиночеством, а сильный дождь, заливающий землю с самого утра, словно пытается растопить его сердце. Но камень — не лёд. Напрасные, удручающие попытки, забытая мною госпожа Совесть. Крупные ветки заслоняют путь, и Ольгерд без задней мысли рубит их, словно конечности ненавистных врагов. Деревья не кричат, не стенают, не умоляют о пощаде. Вместо хрустящих поломанных костей под ногами лишь тонкие ветки. Вместо рек крови — грязные дождевые лужи. Жалко. Пресытить собственную гордость, убедиться во всесилии он не прочь бы и сейчас. Тихая поступь доносится до его слуха. Ольгерд останавливается и прислушивается, будто дикий зверь, страдающий от голода по хорошей драке, готовый безжалостно расправиться с любым, с первым попавшимся, только бы поймать. Шаги стихают. С едва ощутимым трепетом Ольгерд принимает безмолвное приглашение поиграть в прятки. Обходя лужи, стараясь не наступать на растительность, он делает несколько шагов, приближаясь к источнику звука. Он слышит короткие, прерывистые вздохи, доносящиеся из-за ствола дерева. Замирая, как хищник перед прыжком, Ольгерд рывком перемешается за дерево. Перед ним — маленькая, бледнющая, черноволосая девочка с изорванном платье из дорогой ткани. Она инстинктивно отпрыгивает, и в её опухших красных глазах отчётливо видна злость, ненависть и отчаянное желание жить. В голове пробегает вопрос — она нема? Почему при виде наточенной сабли не кричит от страха? Почему не умоляет оставить ей жизнь? Девочка молча отшатывается и, будто из последних сил, срывается с места. Не оглядываясь, она пробегает несколько деревьев. Чудная все-таки эта природа. Оберегает же всякого человека, даёт ему пищу, иногда даже кров. Зацепившись босой ногой за массивный корень, девочка падает лицом в грязь. Ольгерд снисходительно ухмыляется. Лес знает — ей суждено здесь умереть. Так зачем же ты, дитя, так упорно противишься своей участи? Со сдавленным криком девочка переворачивается на спину и замечает грязную, разодранную лодыжку. Не смертельно, если успеть промыть, но бегать она пока что не сможет. В таком положении можно разглядеть отсутствие на ней нижнего белья. — Убей... убей меня! — вырывается из ее уст, когда Ольгерд подходит вплотную. Вблизи огромные свежие синяки, покрывающие её кожу, выглядят иссиня-черными. Разодранные сухие губы безжалостно сжимаются от гнева... или бессилия? Платье, оголяющее подрагивающие ключицы, испачкано вдоволь. Ольгерд отрицательно качает головой. — Тогда чего ты хочешь? — вспыхивает она, дыша по всю грудь, будто из последних сил. — Ограбить? Так у меня больше ничего нет! Из княжеского приданого — одно рваное платье. Похитить и требовать выкуп? Да я... я и даром не нужна никому! Она смеётся — громко, протяжно, болезненно. Так смеются люди, сошедшие с ума, или те, в чью душу посеяна толика разрушительного безумия. — Изнасиловать? — не без удовольствия выговаривает она. — Так я уже пару часов как не девочка! Она молчит, будто ожидая, что каменное сердце собеседника хоть как-нибудь откликнется на её слова. Ольгерд даже не изменяется в лице. — Нет, — отрезал он. — Ты жалкая. Ты смеешь называть себя княжной? Девочка словно оживает. Ярость, неконтролируемая ярость охватывает её — из последних сил она бросается на саблю, рассчитывая, что Ольгерд инстинктивно проткнёт её тело насквозь. Увы, он слишком хорошо владеет собой. Оттолкнув её пустой рукой, он не вешает саблю на пояс — всё еще держит её наготове. Опять — лицом в грязь. Вязкая жидкость стекает меж тонких пальцев, отчаянно хватавшихся за землю. Очередная попытка встать. — Заткнись! — грязь въедается в рану на лодыжке, заставляя буквально шипеть от боли вкупе со злостью. — Псина безродная, свинья вонючая, чтоб ты живьем сгорел... Поток ругательств не прекращается — из неё льётся та самая грязь, в которой она буквально выкупалась, из-за которой так безбожно саднят раны на теле. Выкриком она будит окружающую обстановку. До слуха доносится протяжный волчий вой. Вдали слышится глухой шелест листьев. Жалкая, убитая девочка, заслуживающая сострадания и быстрой смерти. В её взгляде все так же читается ярость вкупе с отчаянным желанием жить. Ольгерд заносит саблю над телом... Родные, кем бы они ни были, посчитали её существом, не достойным продолжать жить. Бесчувственным, безжалостным чудовищем, не способным на искренность, сострадание. Чьё дальнейшее существование отравляло бы им жизнь. ... рука его предательски дрогнула.3
Сабля врага вонзается в грудь, проходя тело насквозь, разрубая его вдоль. Мышцы со звучным треском рвутся. Сианна, наблюдая за битвой, не может скрыть изумление во взгляде. Разрубленное тело, истекающее кровью, пятится назад, но не падает. Стан выпрямляется, и мужчина (тот самый, она уверена) замирает на месте. Мышцы начинают стягиваться, но противник, будто осведомленный об особенностях организма, не даёт восстановиться полностью. Взмах — в сторону отлетает левая рука, словно ненужный мусор. Лужа крови под ногами смешивается с грязью, обоняние режет тошнотворный запах человеческих внутренностей. Молчание прерывает громкий смех, разносящийся по округе. Ольгерд парирует очередной выпад и, вдоволь наигравшись, слышит хруст позвоночника, разрубленного точным ударом его сабли. — Прекрасное, великолепное зрелище, — не сдерживая эмоций, Сианна громко хлопает в ладоши. — Чтож, вполне, — отвечает Ольгерд. Беглым взглядом осматривает девушку с ног до головы. — Кто ты? Резонный вопрос — особенно учитывая то, что они не виделись без малого десяток лет. — Жалкая княжна, — иронично ухмыляется Сианна. — Когда-то давно ты спас меня. И вот, я здесь, чтобы отплатить по счетам. И ты единственный, кому моя плата придётся по нраву. — Это каким же образом ты решила мне отплатить? — незаинтересованно спрашивает Ольгерд. Ему кажется, что он помнит маленькую, худую девочку в изорванном платье. Но это было так давно, что больше похоже на старый, полузабытый сон. — Самым обычным. Пока этот хмырь тебя отвлекал, его банда собиралась сжечь одно из твоих жилищ вместе с твоими людьми. — И пусть бы сжег, — махнул рукой атаман. — Фу, как цинично, — с искренним удовольствием пролепетала Сианна. Ольгерд промолчал. — Тогда... может, присоединишься к налету на одного большое крысиное логово? Ольгерд опускает взгляд, задумываясь над её предложением. Он чувствует — жажда обогащения и сейчас превалирует над остальными эмоциями. — Пожалуй, можно.4
У ворот их встречает насаженная на кол голова с чубом. Со двора доносятся громкие крики и лязг оружия. Подмога, оголив оружие, с особым рвением врывается на поле боя. Сианна заносит меч — голова первого врага с гримасой ужаса на лице отлетает от тела. Ольгерд ни в чем не уступает ей; даже наоборот — в искусстве фехтования он превосходит многих. Возможно, является лучшим. А его сердце, не знающее жалости, помогает подтверждать мастерство в каждом поединке. С их прибытием бойня заканчивается слишком быстро — разбойники Сианны едва успевают насладиться кровью врагов, растекающейся по земле. В воздухе веет смертью — и через пару дней этот запах заполнит всю округу, привлекая трупоедов и хищников. Никто не позаботится о телах — они и не заслужили этого. Когда захваченный дом был освобожден от трупов, Сианна позволяет себе войти первой и забывает об атамане. Ольгерд, оставшийся наедине с выжившими людьми Сианны, чувствует себя одной из многочисленных каменных статуй, находящихся во внутреннем дворе. — Может, вина? — она спешно возвращается из погреба, держа в руке бутылку Эст-Эст. Ольгерд недовольно хмурится. — Княжна, — он медлит, желая как можно более компактно вместить в следующую фразу всё своё возмущение. — Не пошла б ты нахер отсюда? Во взгляде ее читается искреннее изумление, плавно перетекающее в неподдельный интерес. — Ну... надо же как-то отпраздновать победу. Твою победу, конечно же. Её приторная улыбка всегда безоговорочно действует на мужчин. Но не на Ольгерда.5
— Только не говори, что ты думал о жене, когда трахал меня. Она подпирает голову рукой, уставившись на лежащего рядом атамана. Вот же прыткая злобная сука! Он едва ли успел осушить бокал, как Сианна уже оголила верх и взяла дело в свои руки. Ольгерд недовольно морщится, вспоминая, как сжимал ей бедра, как с лица её во время самого процесса не сходила самодовольная ухмылка. — Нет, о жене я не думал. Он не злится, но чувствует, что разбил бы ей лицо, услышав подобный упрек тогда, когда чувства еще не покинули его. — Не говори о ней больше. — Прости, если наступила на больную мозоль, — без капли сочувствия в голосе говорит Сианна. Он молчит, но не чувствует вины за совершенный поступок. По правде говоря, в его голове это выглядело как вполне естественное продолжение их встречи. Ничего другого от такой женщины ожидать не стоило. Зачем он вообще с ней связался? Неужели, как последний глупец, повелся на россказни высокородной шлюшки о бесценном сокровище — Сердце Туссента? И неужели всё, что ей необходимо взамен — это помощь Ольгерда и его людей?6
Сианна радуется, словно маленький ребенок, которому бедные родители купили целый мешок нильфгаардских сладостей. Она достаёт небольшой деревянный ларец и протягивает его Ольгерду. Он тянет к нему руку и резко откидывает крышку. Сердце Туссента. Он берёт его и пристально рассматривает. Настоящее, без сомнения. — О, мой дорогой Ольгерд, — приторно протягивает она. — Я даже поверить не могу, что мне придётся оставить тебе своё сердце! Сианна по-ребячески звонко чмокает атамана в щеку. — Ты же помнишь об уговоре? — Конечно. Дай мне список имён и немного времени.7
Тусклый свет свечи разливается на массивную книгу, за которой сидит Ольгерд. Он беспристрастно бегает взглядом по строчкам, изредка переворачивая страницы. До слуха доносится приглушенный скрип половиц. Тонкая женская рука аккуратно стучит по двери. Сианна, как обычно, входит без приглашения. — Мой дорогой Ольгерд, — приглушенным тоном говорит она. — Обернись, пожалуйста, я хочу тебе кое-что сказать. Без интереса он поворачивается на стуле. Сианна покусывает губу, её глаза наполняются слезами. Она подходит ближе и касается его локтя, пытаясь поднять с места. Ольгерд не встанет, даже если Белый Хлад вдруг начнет распространятся прямо из его дома. Небрежно оттолкнув её руку, он возвращается к монотонному чтению. — Чего ты хотела? — кидает он. — Мне... мне так этого не хочется, но, кажется, мне придётся вернуться в Туссент. В местечке под Меттиной возникла небольшая проблема. Ольгерд внешне никак не реагирует на ее слова. — Замечательно, — выдает он. — Это всё, что ты хотела мне сказать? — Нет, конечно, нет. Я надеюсь на твою поддержку и на твоё слово. Ольгерд берет в руку перо, что-то подчеркивает в книге. — Для начала вышли мне Сангреаля 1260-го года. Сианна меняется — на лице её появляется едва скрываемая напряженность. — А рожа не треснет? — вспыхивает она. — Разве что совсем немного, — улыбается Ольгерд. Он не чувствует ни сожаления, ни печали. Сианна появилась в его жизни, будто новое средство обогащения, и, кажется, как и многие из их, вскоре исчезнет насовсем. Ольгерд невольно сравнил их короткие взаимоотношения с запасами вина в его погребе, которые постепенно исчезают и, в целом, пополнять их совершенно необязательно. Ведь всегда можно попробовать какой-нибудь новый напиток. Найти что-нибудь новое, что, возможно, сможет наконец-то насытить его жажду обогащения.2
— Неужели ты имел ввиду нечто другое? Ведь ты сам прекрасно понимаешь, что самое значимое в тебе — увы, каменное сердце. И безграничная, неутолимая жажда обогащения. — Я желал не каменную статую эльфийки уж точно, — по привычке самодовольно усмехается он. — Я желал бы нечто более... значимое. Возможно, я бы хотел вернуть себе сердце. — Эх, Ольгерд, Ольгерд. Ты ведь так и не научился правильно формулировать свои желания.