Скорпион

В первый раз Кью осознает проблему в пятницу вечером. Он просыпается у себя в квартире. Постель около него еще теплая. Кругом темнота и только тонкий луч лондонского месяца — холодный и трепещущий — падает на пол, словно осколок стекла. Бонда нигде нет. Кью садится и отбрасывает покрывало. Его первая мысль — кошмары — призраки и выстрелы, медленно заливающая кухню кровь, тихий шепот и нож во тьме. Ему знакомы такие вероятности. Они идут в комплекте вместе с удовольствием делить постель с агентом с двумя нулями, а также старыми данными, расшифрованными и заученными наизусть кодами. Кью на ощупь находит свои очки и надевает их. Он почти доходит до кухни, когда кто-то хватает его за руку и впечатывает в ближайшую стену. Это Бонд. На мгновение они замирают: едва слышно шелестят шторы, и Бонд напряженно и безжалостно сжимает плечо Кью. Если он сожмет чуть сильнее, то что-нибудь ему сломает. Кью все еще цел. — Это я, — наконец произносит он. — Кью. Можешь отпустить меня. Бонд освобождает его. Косой луч света из окна падает на его лицо, делая его неправдоподобно бледным. — Я думал, ты спишь, — говорит Бонд. — Спал. Но проснулся, а тебя нет. И встал посмотреть, где ты. Едва не сломанное плечо — совсем не то, за что Бонд мог бы извиниться. Кью идет за ним на кухню и смотрит, стоя в дверном проеме, как Бонд садится за стол. — Что ты делаешь? — спрашивает он, но затем замечает пустой стакан и морщится. — О. Бонд не смотрит на него. — Ты должен вернуться в постель. — Я не оставлю тебя наедине с моими запасами алкоголя, которые ты уничтожишь. Когда Бонд не отвечает, Кью неловко пододвигает к себе стул. Даже спустя почти месяц он до сих пор не может расслабиться. Не может сказать, в какой точке они с Бондом находятся. — Тебе не нужно этого делать, — наконец говорит Кью. — Я не собираюсь убивать тебя во сне. И я не настолько глуп, чтобы даже попытаться сделать это. Ты же можешь сломать мне запястье двумя пальцами. Даже одним. Бонд водит пальцем по краю стакана. — Но если это все-таки проблема, я могу спать на диване, — продолжает он. Бонд ничего не отвечает. Обычно молчание собеседника успокаивает Кью. Оно позволяет ему подумать о других вещах. В холодильнике томится старый творог, который, вероятно, давно следует выбросить. Котел, греющий воду, уже также видавший виды. Но это — Джеймс Бонд, и его молчание никогда не бывает простым — оно всегда насыщенно, удушающе и заставляет чувствовать себя беспомощным. Каким-то невербальным образом оно заставляет тебя стыдиться того, кто ты есть, и всего, что ты сделал или не можешь сделать. Кью возвращается в постель. *** Это не было мгновенным. Не было искры или какой-то резкой химии, возникшей между ними. У Кью множество недостатков, но он не идиот. Прежде чем что-то сделать, он садится и прикидывает вероятности — хорошая это идея или нет. Именно поэтому его и держат на этой работе — за тщательный анализ каждого шага. Никакой тайны в том, как Джеймс Бонд зарабатывает на жизнь, нет. Это нельзя игнорировать, не после того, как однажды Бонд оказывается в блоке интенсивной терапии на четыре недели. И Кью решает, что такое — просто невозможно идеализировать. Королева и страна — это полная фигня. Все в итоге сводится к одному человеку, выступающему против другого, сбитым костяшкам на пальцах, сломанным костям, ссадинам и стрельбе. Много стрельбы. У Кью достаточно высокое положение, чтобы полностью удалить все, что когда-либо доходит до него, вроде двух пульсирующих красных точек на экране компьютера. Через некоторое время одна из точек, как правило, исчезает. Обычно это не «точка» Бонда. Поэтому Кью знает, кто такой Джеймс Бонд. Джеймс Бонд — запрограммированный убийца. Джеймс Бонд, в лучшем случае, опасен, в худшем — неустойчив. Джеймс Бонд наверняка сделает то, что вы скажете ему не делать, и окажется там, где его не должно быть, но он приносит результаты. Джеймс Бонд — лучший. Он человек, от которого нужно держаться подальше, если хотите дожить до тридцати. Единственное, чему Кью верит безоговорочно — это данные, а они, в свою очередь, утверждают: Никто и никогда еще не пережил отношения с Джеймсом Бондом. Ни один человек. Кью все это знает. Он не идиот. Никто, кроме Кью так хорошо не разбирается в статистике. Но все равно по какой-то причине Кью не уходит. Он остается. *** — Я не нашел виски в шкафу, — говорит Бонд. Кью поднимает голову. Сегодня воскресенье. Ему требуется пара мгновений, чтобы переключиться с кода, который все еще вертится у него в голове. Он вспоминает, что снова оставил что-то в духовке. Вот черт. — Потому что я его выбросил, — говорит он и, прежде чем встать, откладывает ноутбук на ковер. — Я также избавился от вина. И даже медицинского спирта. А теперь прости, мне нужно бежать и спасать свою квартиру от пожара. Бонд следует за ним с абсолютно нейтральным выражением лица. — Почему? — Потому что это единственная квартира, которая у меня есть. — Прекрати. Ты знаешь, о чем я говорю. Кью выключает духовку. Он еще не набрался храбрости, чтобы заглянуть внутрь и узреть кремированные останки его экспериментального шоколадного чизкейка, но если он этого не сделает, значит, будет вынужден продолжать разговор. Он неохотно открывает духовку. — Ты же понимаешь, — говорит Бонд спустя некоторое время, — что я элементарно могу пойти и купить себе все, что захочу. — А ты понимаешь, что я могу не позволить продать тебе все, что ты захочешь, — в тон ему отвечает Кью. — В радиусе пятидесяти миль отсюда. Мой ноутбук может быть весьма многозадачным. Они смотрят друг на друга через стол. — Продолжим разговор об этом или нет? — наконец прерывает молчание Кью. — Потому что если нет, то меня ждет духовка, которую нужно отдраить, и многонациональная террористическая организация, требующая нейтрализации. Бонд выходит так тихо, что Кью даже не слышит, как закрывается входная дверь. *** — Паспорт, — говорит Кью и кладет его на стол. — Боюсь, фото вышло не слишком лестным. Но, в противном случае, паспорт не выглядел бы настолько похожим на подлинник. Рекомендательные письма от трех крупнейших корпораций в области машиностроения, чтобы тебя наняли, если вдруг понадобиться проникнуть к ним. Пальцы Бонда мимолетно касаются его во время передачи конверта. — Билет на самолет? — На поезд. Бюджет урезали. Сегодня они видятся впервые за две недели. Где пропадал все это время Бонд, Кью знать не хочет или скорее убеждает себя, будто его это не интересует. — Мог бы выбрать и более подходящее время, — говорит Кью и берет в руки кухонный нож. — Я был занят в последнее время. — Чем? Бонд решительно смотрит на Кью. Невозможно, глядя на лицо Бонда, понять лжет он или нет. — Решил кое-что реконструировать, — отвечает Бонд. — Это значит, что меня вскоре разбудят сообщением, что где-то в странах третьего мира взорвался какой-то химический завод, — говорит Кью. Позади него шкворчит сковородка, и он быстро переворачивает ножом оладьи. — Ты останешься на ужин? Или мы снова общаемся в строго профессиональных рамках? Выбирай. — Мне требовалось некоторое время, — произносит Бонд. — Это действительно твой ужин? Господи Боже. И ты называешь себя взрослым. — Взрослые могут съесть все, что хочется, — отвечает Кью. — Твои вещи все еще в ванной. И лучше тебе что-нибудь сделать с ними, иначе я их сожгу, — он бросает обугленные картофельные оладьи в мусорное ведро. — Ты же видишь, какой талант у меня в подпаливании чего-либо, поэтому на твоем месте я бы отнесся серьезно к моей угрозе. Бонд исчезает. Кью замирает на стуле, чутко прислушиваясь — не роется ли Бонд в спальне. Ни скрытых камер, ни прослушивающих устройств нет. Но это никогда не останавливало Бонда от их поисков. — Не волнуйся, — говорит Кью спустя некоторое время. — Я не загружаю в интернет втайне от тебя наши сексуальные эскапады. Ответа нет. Позже, после того, как Кью ставит на стол две тарелки, он идет в ванную, а затем в спальню. Окно открыто и занавески развеваются на ветру. Вещи Бонда исчезли, так же, как и он сам. Кью возвращается на кухню и убирает одну из тарелок, а потом включает телевизор. Время от времени Бонд так делает. Отмежевывается. Замыкается в себе. Однажды Кью лег в постель, развалившись поперек, пока Бонд спал рядом, и, находясь в полусонном состоянии, сильно удивился, когда его пальцы коснулись обнаженной кожи. Простыни казались ему латными доспехами, неким мягким запретом. Он представлял идеальную, искусную сборку, которая будет ощущаться под пальцами гладкостью змеиной кожи. Он не ожидал пульса — лишь механическое тикание запрограммированной бомбы, отсчитывающей секунды, искру натянутой растяжки. Кью не слишком приспособлен для работы со взрывчатыми веществами. Он давно уже должен был знать об этом. Но все равно он открывает свой ноутбук и активирует устройство слежения, которое вмонтировал в одну из пуговиц любимых джинсов Бонда. Тот вернулся к себе в квартиру. Кью смотрит на маленькую красную точку — жив, жив, жив — пока не засыпает. *** — Расскажи мне о Веспер, — однажды просит Кью. Ему хватает ума больше никогда не произносить этих слов. *** — Кью, — говорит Манипенни, стоя в дверях. — Подключись к 007. Он спрашивал тебя. Кью резко прекращает то, чем занимался — по правде говоря, скорее симулировал деятельность — и набрасывается на клавиатуру. Манипенни красноречиво выгибает бровь. — Полегче, тигр, — говорит она. — Насколько я знаю, он не умирает. Пока. Кью игнорирует ее, прислушиваясь к помехам в наушнике. — 007? — Кью. Пальцы Кью парят над клавиатурой. Он готов прибегнуть ко всему, что может стать полезным — картам, чертежам, камерам, взломанным кодам, местной полицейской диспетчерская связи, компьютерным паролям, рейсам, расписаниям подземки, метеорологическим спутникам, электростанциям, базам данных персонала, каталогу оружия. Есть простое объяснение того, почему Кью не любит летать. Это не имеет ничего общего с укачиванием в самолете или со страхом. Ему отлично известно, что хороший хакер может сделать с самолетом. Он и сам так когда-то делал. Со стороны Бонда нет ни звука. — 007, — говорит Кью. — Вы мертвы? Манипенни по-прежнему смотрит на него. Она беззвучно спрашивает: «Чего он хочет?» Кью пожимает плечами. Наконец, спустя не меньше минуты, Бонд произносит: — Нет. — Это радует, — говорит Кью. — Могу я что-нибудь сделать для вас сейчас? — Просто оставайся на месте. Кью остается. Он осознает состояние, в котором находился в течение последних нескольких месяцев. Состояние паузы, ожидание того, когда он сможет увидеть и понять желания Бонда. Что тому нужно, и чем он сможет помочь. Кью — лучший в своем деле, но существуют коды, которые он не может взломать; места, в которые не в состоянии проникнуть и броня, которую у него нет сил пробить. Он находится в состоянии абсолютной готовности целый час. В конце концов из наушника доносится болезненный хруст костей, а потом один приглушенный выстрел. Кью мгновение выжидает. А потом еще немного. Затем говорит: — Должен ли я вызвать медиков? — Вряд ли они смогут что-то сделать, — приглушенно отвечает Бонд. — Он уже мертв. Я ухожу. — Нет, — поясняет Кью. Он выбит из колеи и больше, чем просто зол. — Я имею в виду для тебя. Ты ранен. — Я в порядке, — говорит Бонд. Бондовское «в порядке» может включать в себя как вывихнутое запястье, так и полностью пробитое легкое. Кью закусывает щеку. Слышится торопливая возня, а потом Бонд пропадает: как всегда. Он не отходит от своего компьютера — часть его все еще надеется, что Бонд вернется, извинится, скажет, что наушник случайно выпал из уха, и пришлось убрать пару отморозков с автоматами; нужно было спасать премьер-министра или его дочь и тому подобное. Но тоненький голос в его голове говорит: «Нет». Манипенни стоит в двух шагах от него. — Он отключился? — Он возвращается, — отвечает Кью. — И ему ничего не нужно. Возможно, это было всеобъемлющее послание Бонда ему. Может быть, именно это Бонд и хотел донести до него: «Я не нуждаюсь в тебе». *** На два-три месяца Бонд пропадает с радаров. Кью старается не слишком убиваться на работе. В конце концов, он знает статистику. Бонд из тех агентов, что после миссии оседают на дно на нескольких месяцев. Чаще, чем кто-либо другой. Никто не знает этого лучше, чем Кью. Когда Кью впервые попал в эту сферу — хакерство, не в шпионаж — он мгновенно понял, что это было единственным, чем бы ему хотелось заниматься. Он мог бы стать банкиром или архитектором, градостроителем, инженером или пианистом. Доктором. Кем угодно. Но Кью из тех, кто атакует. Он не успокоится, пока не обнажит до основания, не достанет сердцевину, не покрутит ее в пальцах, и не рассмотрит под микроскопом. Ему могут сколько угодно говорить, будто это очень опасно, но он не станет слушать. Из детей-сирот получаются лучшие агенты, потому что они ненасытны. А Кью — лучший. *** — Нет, — говорит Кью. Бонд смотрит на него. Сейчас что, апрель? Кью ставит свою чашку на стол с чуть большим нажимом, чем нужно, потому что у Бонда в глазах мелькнуло нечто, слишком напоминающее веселье. Кью не часто выглядит устрашающе, но когда очень зол — может напугать. — Где ты был, — цедит Кью. — Нет. Заткнись. Я не хочу с тобой говорить. Вероятно, тебе следует покинуть мой кабинет прямо сейчас, или я что-нибудь кину тебе в голову. Уходи. Бонд уходит. Кью подскакивает на ноги и бежит за ним. — Куда это ты собрался? — Ухожу, — услужливо сообщает Бонд. — Это не смешно, — говорит Кью. — Я как раз и не смеялся, — отвечает Бонд. — У тебя горячий шоколад на губе. Вот и все предупреждение, которое Кью получает от Бонда, прежде, чем тот целует его: знакомый поцелуй, но с покусыванием губ, от которого пульс Кью принимается бешено колотиться. Бонд хватает его за затылок, удерживая на месте, пока Кью цепляется за рубашку Бонда. Затем Кью вспоминает, что вообще-то он должен злиться, и с силой отталкивает 007. — Нет, — повторяет Кью. — Никакого секса пока я не получу объяснений. Бонд слегка щиплет его горло. — Я уже говорил тебе. Мне требовалось некоторое время. — Это недостаточно хорошее объяснение. Бонд отстраняется. Его взгляд вдруг становится бесстрастным, и внезапно он выглядит чуждым существом из другого мира. Бонд убирает руку от Кью и прячет ее за спиной. — Понятно. — Нет, не понятно. Ты абсолютно ничего не понимаешь. Я знаю, что ты не нуждаешься во мне и знаю, что можешь отлично справиться и без моего причудливого оружия, моих указаний и вообще без моего голоса в твоем ухе. — Он с силой тычет Бонда в грудь. — Но ты не должен этого делать. Я здесь, чтобы упростить задачу. Я в состоянии открыть для тебя двери. И в приступе щедрости даже открою их. Именно ты должен будешь в них войти, но, по крайней мере, я могу помочь тебе. Бонд слабо улыбается краешком рта. — Кью, ты не можешь помочь мне. Не с этим. — Откуда ты знаешь? Ты даже попробовать мне не даешь. — Я не хочу, чтобы ты пробовал, — отвечает Бонд. — Все, кто когда-либо пытался сделать это — мертвы. Я не самый счастливый билет. Поверь, Кью, так проще. — Возможно для тебя и проще, — тихо говорит Кью, — но не для меня. — Но станет. Ты привыкнешь. — Нет, не привыкну. Бонд, не мигая, смотрит на него. Кью хочется задушить его. Он жаждет сравнять с землей целый город, поджечь Луну. Вот, что значит быть с Джеймсом Бондом — желать под его влиянием сделать все эти иррациональные, необъяснимые вещи. Вместо этого он говорит: — Я хочу, чтобы, когда я встану посреди ночи отлить, ты не думал, будто я собираюсь тебя убить. Я хочу, чтобы ты перестал все время проверять, где находятся мои руки. Хочу, чтобы ты не напрягался каждый раз, когда я беру на кухне нож. И хочу иметь возможность видеть тебя на миссиях и знать, что ты вернешься, когда закончишь. Я хочу, чтобы ты доверял мне. — Я не могу этого сделать, — отвечает Бонд. — Почему нет? — возражает Кью. — Потому что, если ты доверишься мне, я умру или еще какой-нибудь бред? Не будь идиотом. — Мне и не нужно произносить это. За меня говорит статистика. Уж ты-то должен знать. — Цифры можно легко приспособить под нужные величины, — Кью сжимает рукой воротник рубашки Бонда — достаточно крепко, чтобы тот ощутил это. — Мы создаем числа. И можем изменить их на то, что пожелаем. — Я убью тебя. Кью фыркает. — Не льсти себе. Ты не способен на это. — Правда? Под ладонями Кью сердце Бонда трепещет, как пойманная в клетку птица. — Слушай меня, дело в том, что я держу тебя сейчас, — говорит он. — И, черт возьми, не собираюсь отпускать. *** На следующее утро Бонд уходит, но, по крайней мере, в этот раз оставляет записку. М сидит за столом, раздраженно прикрывая рот рукой, и не слишком пытается это скрыть. — Но разве ты не ищешь его? — М-м-м, ну, — говорит Кью. Это не «да». И не «нет». «Скайфолл» — не то место, куда Кью заявится без приглашения. *** — Когда я был мертв, — говорит ему Бонд однажды ночью, — каждый вечер в течение месяца я держал скорпиона на своей руке. Кью почти спит. Он лежит на груди и руке Бонда. Без очков комната расплывается, превращаясь в неясное пятно, словно не настоящая. Кью смутно вспоминает, что они оставили в гостиной свет. Кроме того, кажется, еще разбили пару ваз и опрокинули вентилятор. — Поздравляю, — бормочет он, касаясь губами кожи Бонда. Кью зевает. — Ты еще более глуп, чем я думал. А я и не представлял, что такое возможно. Бонд негромко смеется и от этого щека Кью вибрирует. — Расскажи мне о Веспер, — говорит Кью. — Не могу. Пока нет. Спроси о чем-нибудь другом. — Расскажи мне о Скайфолле. — Все сгорело, — отвечает Бонд. — Я ездил только в часовню. Кью ждет, но продолжения не следует. Он прислушивается к дыханию Бонда. Засыпает. Он устал — даже в МИ-6 есть горящие сроки в делах. И их больше, чем ему хотелось бы в пятницу. У него ноет в парочке неприличных мест, и впервые за долгое время он абсолютно доволен. — Я думал, что скорпион убьет меня, — говорит Бонд. Настолько тихо, что Кью почти пропускает это. — Может, тебе не суждено умереть, — отвечает Кью. — Возможно. — Или есть причина, — продолжает Кью, — почему ты еще жив. Кью может сказать, что Бонд не верит в это. Какая-то его часть — та, до которой Кью все еще не может добраться — считает, что он ходячий мертвец. Думает, будто все еще живет в долг. Но прошло почти полгода, а Кью по-прежнему здесь. И не намерен уходить. Рано или поздно до Бонда дойдет — из них двоих Кью лучше ладит с цифрами, и по большей части он уверен, что даже Джеймс Бонд, в конечном счете, поймет это.