Послушник

      ― Мальчик, подойди.       Тихий голос Старшего Отца показался ему громогласным криком, и Джакан, все еще пребывая в полудреме от длинной молитвы, встрепенулся и чуть не выронил свечу. Огонек закачался, разбрасывая по каменным стенам силуэты чудовищ из страшных историй. В святилище стало слишком тихо. Внезапно Джакан осознал, что все взгляды Отцов направлены точно на него. Он боялся даже громко вздохнуть. Чувство гордости, переполнявшее его от осознания, что из всех Сыновей именно его выбрали для участия в священном таинстве, превратилось в тревогу. Джакан не привык к такому вниманию.       ― Мальчик.       Нетерпеливо. Требующе. Его босые ноги окоченели от холода, и когда он попытался сдвинуться с места, то едва не упал. Ругая себя за невежество, Джакан старался немедленно выполнить приказ, поэтому заковылял быстрее, но с каждым шагом все его существо сжималось от необъяснимого страха. Путь показался бесконечно длинным. На алтаре лежали четыре ягненка с перепачканной кровью пушистой шерстью. Невинно белые и угрожающе красные. Джакан старался не смотреть в их застывшие глаза, но не мог отвести взгляд.       ― Не переживай, ― Старший Отец положил руку ему на плечо. ― Это лишь крошечная цена за благосклонность Неназванного. Ты хорошо о них заботился, а теперь они должны послужить своей цели.       Джакан кивнул, пытаясь ощутить радость от внезапной похвалы, но не смог. От Старшего Отца сильно несло тошнотворным запахом крови.       ― А теперь ответь мне, мальчик: ты говоришь с Ним?       ― Каждый день, ― прошептал Джакан. ― Несколько часов.       ― И Он тебе отвечает?       ― Да... Нет... Не знаю... Иногда, во время молитвы, меня внезапно охватывает чувство спокойствия и все горечи пропадают сами по себе. Наверное, это и можно назвать ответом, ― осторожно сказал Джакан. ― Но ведь самое главное, чтобы меня просто слушали и слышали.       ― Очень хорошо, ― ласково сказал Старший Отец и крепче сдавил плечо. ― Ты достойный сын, Неназванный никогда не ошибается в выборе. Готов ли ты принести ему обет?       ― Да! Всем сердцем!       Джакан понял, что кричит слишком громко, и пристыженно замолчал. На лице, всегда суровом и рассеченном глубокими морщинами, проступила улыбка. Отец Аббаш нетерпеливо зацокал языком, но, поймав на себе предупреждающий взгляд Старшего Отца, ― замолчал.       ― Закрой глаза, мой мальчик. Да будешь ты услышан.       Джакан послушно повиновался. Не было и дня, чтобы он не мечтал стать еще ближе к Неназванному, не было и дня, чтобы он не хотел рассказать каждому человеку о своем боге. Он слышал тихие голоса Отцов и шелест их плащей, но не обращал внимания, пытаясь всецело сосредоточиться, как делал уже множество раз.       А потом…       Джакан ничего не почувствовал. Он открыл глаза и недоверчиво уставился на расплывающееся на груди темное пятно, на Старшего Отца, державшего в руках багровый кинжал, которым еще не так давно перерезали глотки ягнятам. Перевел взгляд на других: некоторые из них смотрели с сожалением, некоторые ― не скрывали ликования. Это казалось неуместной шуткой в таком священном месте. Джакан с сожалением подумал, что теперь новую белую рубаху придется выбросить на помойку. Кислый запах ― в этот раз собственный ― привел его в чувство. А затем пришла и боль. Он попытался закричать, но вместо этого упал на колени, захлебываясь кровью, он попытался утереть глаза, мутнеющие от слез, но руки отказывались его слушаться. Над ним кто-то склонился и погладил по голове. Пощупал шею холодной рукой.       ― Он мертв?       ― Да. Опять неудача.       Тогда Джакан по-настоящему умер. На мгновение. Перед тем, как в него, словно песчаный ураган, ворвался Неназванный, грубо затолкнув назад уходящее сознание. Жестоко, властно он пробирался глубже, в каждую клеточку, причиняя боль, по сравнению с которой удар кинжалом был легким толчком. Никогда еще Джакан не кричал так сильно, никогда еще он не чувствовал себя настолько беспомощным, что даже собственный голос перестал ему подчиняться. Вместо крика изо рта донесся хриплый, совершенно чужой смех.       Новорожденный бог был безумен. Обескуражен. Словно мальчишка, которого выдернули из мягкой, теплой кровати и жестоко окунули в бадью с ледяной водой. В его мыслях не было места той любви, о которой рассказывали жрецы, не было сострадания, в которое когда-то верил Джакан.       Только безграничная жажда к веселью.       Словно дикий кот на крошечных мышей, он с шипением набросился на удивленных Отцов, у которых на глазах только что воскрес убитый. Джакан сжался в уголке, вынужденный наблюдать, как его собственные руки легко ломают шеи, словно тонкие сухие палочки, как его зубы вгрызаются в живую плоть, наполняя рот теплой кровью. Без промедления, без жалости, инстинктивно.       Старшего Отца он убил последним. Сдавил еще пульсирующее сердце в руке и раздавил, словно куриное яйцо. Вытер руку о грязную рубашку и криво улыбнулся, осмотрев место своего пиршества.       Ему понравилось убивать. А Джакану больше всего хотелось закрыть уши руками, чтобы не слышать хрипы умирающих Отцов.       Неназванный остановился на пороге святилища и задумался.       ― Джа…Джак… Джа-кан. Джа-кан. Джааакан, ― медленно, впервые проговаривал он имя, выловленное в подсознании. ― Джа-кан. Меня зовут Джакан.       Он облизал губы и вышел наружу, подставив лицо прохладному ветру. Его ждала целая страна игрушек, с которыми можно было делать все, что угодно.