Тот, кто живет с дьяволом

— Отродье дьявола! Голос пожилой женщины, в ужасе отшатнувшейся от ограды дома, прозвучал неожиданно резко в тишине летнего полудня. Несколько птиц испуганно вспорхнули из-за кустов, и я устало обернулся к своему соседу, вытаскивавшему во двор шезлонг. Он невозмутимо покачал рогатой головой. Мы оба привыкли к тому, что люди бурно реагировали на его внешность. Точнее, я уже привык, а вот что думает по этому поводу он, оставалось для меня загадкой. Сосед мой, будучи тем самым «отродьем дьявола», старался не разговаривать. Как-то раз он мне улыбнулся: оскалил полную острых зубов пасть, проведя по узким губам раздвоенным языком, с которого капала слюна. С тех пор я стараюсь не делать ничего, что могло бы его рассмешить, а он, выслушав мой душераздирающий вопль, — молчит, не открывая лишний раз свою пасть. В смысле, рот, конечно же. Пожилая женщина, смачно плюнув на асфальт, проковыляла дальше, оставив нас вдвоем. Сосед, расправив полы пиджака, рухнул в шезлонг и погрузился в чтение мерзкой на вид книги, на обложке которой красовалась обнаженная женщина, лежащая на малоаппетитной кровавой куче. Не знаю, что могло быть интересного в таком чтиве, но соседу явно нравилось — заметив, как алчно подрагивают уголки его губ, я поспешил отвернуться и продолжил поливать цветы. Ну, хоть цветы здесь были нормальные. Разросшиеся кусты окружали дом плотной стеной, и со стороны он казался тонущим в зеленом море кораблем. Красивое зрелище. Если не заглядывать под кусты. В первое лето, как я сюда въехал, я попытался их окучить... Нашел несколько черепов и труп младенца с разодранной в лоскуты спиной, съеденный примерно наполовину. Подгнившая кожа, свисающая с побелевшего уже позвоночника, приклеилась к стеблям, как будто они и разорвали беднягу. Я медленно попятился, собираясь не то заорать, не то найти уголок, чтобы проблеваться, — но наткнулся на соседа, со спокойным, как мне показалось, интересом наблюдавшего за происходящим. Глаз у него нет и никогда не было, так что чем он читает свои книги или с каким выражением смотрит на меня, угадать тяжело. Больше я под кусты не заглядывал. Цветы, если смотреть на них с небольшого расстояния, были нормальные и очень красивые. Одно удовольствие поливать их. Помогает отвлечься. Иногда я порывался уехать из этого дома. Но меня останавливало несколько весьма существенных препятствий. Во-первых, арендная плата здесь была самая низкая в городе. Во-вторых, сосед был самым тихим существом, какое можно представить. Иногда от этого бросало в дрожь — он мог неслышно подойти со спины и встать, скрестив на груди скрюченные руки и мрачно наблюдая даже за процессом приготовления блинчиков. И хоть у него нет глаз, его взгляд, сверлящий спину, похож на пронизывающий ледяной ветер. Очень неприятный. Но, тем не менее, он не скандалил, не заходил в мою комнату и вообще вел себя неожиданно прилично. Ради такого можно было потерпеть и ночные шорохи, и леденящий душу вой по полнолуниям, и периодически заляпанную кровью стиральную машину. Однажды я обнаружил в ней переломанные и утрамбованные руки — с неровно обрезанного мяса на коврик капала кровь, а в некоторых ранах копошились не то мокрицы, не то чьи-то личинки. Но я уже был морально готов к чему-то подобному и вместо того, чтобы испугаться, устроил скандал. Общая машинка должна быть в рабочем состоянии! Сосед молча выслушал и тихо ушел, растворившись в клубящихся по углам тенях. Но с тех пор ничьих рук я в машинке не находил. Как и ног или других частей тела. Услышав, как гогочет сосед, я поспешил отложить шланг и зайти в дом. Смех у него всё-таки отвратительный. Похожий на помесь блеяния козла и карканья ворон. Но ничего. Ко всему можно привыкнуть. Рано или поздно, я привыкну и к такому.

***

Ушел? Он ушел? Наконец-то он ушел. Мне так страшно, страшно, страшно. Я не знаю, что мне делать. Я стараюсь жить, как нормальный человек, но каждый день дается мне всё тяжелее и тяжелее. Кажется, я схожу с ума. Когда хозяин дома сказал, что нашел мне непривередливого соседа, я обрадовался. Но радость моя была недолгой. Ко мне подселили дьявола. Он ходит неслышно, как тень. С первого дня, как он въехал, он полюбил поливать цветы — свою отраду, свидетелей его бесконечных грехов, скрытых среди корней. О, я видел, видел, как он прячет там скрюченные обескровленные трупы! Он может притворяться сколько угодно, но я-то знаю, что это его рук дело. По утрам он жарит себе человеческие сердца. Весь холодильник забит ими — разложенными по отдельным пакетам, покрытыми бурой слизью сердцами. Мне казалось, я видел, как одно из них, совсем свежее и неостывшее, всё еще бьется среди связок петрушки и лука, а за ним, ближе к стенке холодильника, огромными, затянутыми белесой пленкой глазами на меня смотрит чья-то голова. Возможно, что и бывшего владельца того сердца. Я пытался шутить, но он только раскрывал свою пасть, полную острых зубов, и капал слюной. Когда я стирал накопившееся за неделю белье, он зажал меня в углу, приблизив сморщенный нос к моему и, горячо дыша вонью гнилой мертвечины, шипел на меня, указывая на разбросанное по полу чистое белье. Я перестал смеяться давным-давно и почти не пользуюсь стиральной машинкой. Ночи мои похожи на ад — я рыдаю, забившись в угол, потому что он ходит под дверью, тяжело дыша, и я слышу, как урчит у него в желудке. Он сожрет меня, если я кому-нибудь рискну рассказать о том, что творится в доме. Я почти вижу, как он входит ко мне, облизываясь и скалясь. Как трясутся от предвкушения его руки, которые он протягивает ко мне, как он с наслаждением впивается клыками в мою плоть, раздирая когтями кожу и жилы. Почти чувствую, как меня охватывает агония, как горло сжимает предсмертной судорогой, и на губах пузырится теплая кровь. Когда я пытаюсь уснуть, я вижу свои желтые, покрытые розовой пленкой кости, мирно лежащие под любимыми цветами соседа. Я проклят, проклят, и нет мне спасения. Проклят с того самого дня, как согласился жить с ним. Пытаться бежать бесполезно. Я пытался. Дошел до калитки в одной пижаме, бросив все свои вещи. Но за оградой стоял пьяница, и этот пьяница шарахнулся от меня, словно увидев свою смерть. Но через пару мгновений всё же подошел ближе, ухватившись дрожащими руками за прутья. Я хотел позвать его, попытался позвать его, но он только стоял, беззвучно открывая рот, и глаза его наливались красным, пока не лопнули, вытекая розово-алой слизью из глазниц. Он осел на землю, синея на глазах. Я не смог открыть калитку, перед которой неподвижно распластался мертвый пьяница. Не смог сделать шаг за порог. А сосед всё это время стоял в дверях дома, насмешливо щеря зубастую пасть, и земля у его ног отливала алым.

***

Я думаю, мы начали понимать друг друга. Я и мой сосед. Прошлым вечером он убил человека. Не знаю, как — просто посмотрел на какого-то алкаша, слонявшегося перед калиткой, и у того взорвался мозг. Или произошло что-то очень на то похожее. Наверное, мой сосед терпеть не может нетрезвых людей. А потом он обернулся. Он понял, что я всё видел, и я не мог этого отрицать, так что я просто пожал плечами и показал ему большой палец. Вроде как дал понять, что нормально отношусь к его выходкам. С тех пор мы не стали больше общаться, но он начал чаще проводить время со мной. Вот как теперь, сидя рядом на лужайке и читая свою книгу.

***

Я смирился. Зло невозможно искоренить, если оно всегда рядом. От него не скрыться, не сбежать, если уже запятнан им. Можно только смириться. Моя душа никогда не попадет в рай. Её сожрал мой сосед. Так почему бы не попытаться просто жить, смирившись?

***

Единственные сложности, которые у нас остались, — это взаимоотношения с прохожими. И местным пастором. И если у прохожих хватало такта просто изредка выкрикивать непристойности, показывая на нас с соседом пальцем, то пастор выгнал и меня, и соседа из прихода, облив напоследок ведром святой воды. Я понимаю, что огромный, похожий на тень рогатый парень мог заслужить подобное обращение, но я-то тут при чём? Наверное, за компанию. В конце концов, может ли остаться чистым тот, кто живет с дьяволом?