Зеленая или красная

Мой друг Шерлок Холмс, с которым мы прошли долгий путь к возвращению старого мироустройства, бесконечно удивлял меня величием своей души. Только в его сердце могли умещаться ненависть к Древним и сострадание к тем, кто поддерживал их правление. Известие о том, что мир начинает подниматься с колен, пришло к нам за завтраком. Холмс лениво пил чай, а я читал утренние новости. — Это победа, Холмс, — отложив газету, я взялся за яйцо. — Королева спасается бегством. Люди выходят на улицы, повсюду погромы. Скотланд-Ярд в огне. У людей слишком много накопилось против других людей — особенно тех, кто вовремя не перешел на сторону Реставрационистов. Помяните мое слово, будет жарко. Холмс невозмутимо осведомился, нет ли вестей от беспризорников, которых он отправил следить за Бейкер-стрит, 221 Б. — Там собирается толпа, — спокойно заметил я. — Сегодня утром слышал от почтальона. От невозмутимости Холмса не осталось и следа, он побледнел как полотно и прошептал: — Они убьют его. — Разумеется, они его убьют, Холмс, — раздраженно откликнулся я. — И это будет справедливым концом для его деятельности. Когда массы безмолвствуют под гнетом злых сил — это одно, когда такие умницы, как он — это страшно… Много он крови нам попортил, этот ваш хладнокровный друг по переписке, интересно, зеленая у него кровь или красная. Как думаете? Не просто же так он был на хорошем счету у Королевы… Я не договорил, а Холмс, напряженно смотревший невидящим взором перед собой, вдруг вскочил с места и бросился бежать вниз по лестнице. Я никогда не видел его в таком состоянии, но не стал препятствовать. Каждый сходит с ума по-своему. Они с Мориарти помешались друг на друге, конечно же, он хочет вживую увидеть его смерть от рук обезумевшей толпы. Холмс вернулся через час, и был не один, притащил его на себе, бережно уложил на свою постель, помог снять окровавленный сюртук — кровь у него была красная, и вытекло ее немало. Я тяжело вздохнул, помыл руки и молча взялся за дело. Он сравнительно легко отделался: пара ребер сломаны, порезы на руках, проломлена голова, глубокая рана на правой ноге, почти как у меня, станет хромым на оставшуюся жизнь, если, конечно, нога сохранится. Холмс все это время сидел и держал Мориарти за руку. Мориарти молчал. В его молчании я слышал стук колес уходящей эпохи. Когда я закончил, то отошел в сторону, но держал их обоих в поле зрения. Холмс забеспокоился, выбежал, принес воды, помог Мориарти сесть на кровати, чтобы было легче глотать. Сел напротив него, осторожно взял его руки в свои и тихо заговорил. Я слышал каждое слово. — Я не смог спасти вашего друга, пришлось выбирать между ним и вами. Мне очень жаль. Мориарти молчал. — Пожалуйста, скажите что-нибудь. Подайте знак, что вам не все равно. У Мориарти в глазах были тени отмирающего мира. Он прокашлялся и сказал: — Я остался один во тьме. Холмс осторожно помог ему лечь, сидел рядом, гладил его по руке и говорил что-то о взаимосвязи массы, энергии и скорости света. Мориарти слушал, пока не заснул. Мы вышли, чтобы покурить в гостиной. — Что вы собираетесь с этим делать, Холмс? — спросил я, кивая на дверь, за которой спал наш враг. — Я собираюсь с этим жить. А вы? Я развел руками: — А я бы хотел вас осмотреть. Вам ведь тоже досталось. Он отмахнулся: на нем была чужая кровь. Красная. Не зеленая. Холмс и я, как и все человечество, должны были выбрать свою судьбу. И пока густые тени, под которыми мы так долго жили, рассеивал солнечный свет, у нас был выбор — быть безжалостными или быть милосердными.