То, что очаровывает нас, также ведёт и защищает. Страстная одержимость чем-нибудь, что мы любим - парусами, самолетами, идеями, - и неудержимый магический поток прокладывает нам путь вперед, низводя до нуля значительность правил, здравый смысл и разногласия, перенося нас через глубочайшие ущелья различий во мнениях. Без силы этой любви мы становимся лодками, увязшими в штиле на море беспросветной скуки, а это смертельно. Ричард Бах. «Мост через вечность.»
***
Восхищение, наполняющее до краев - как дорогое вино густого бордового цвета, создающее особый ассамбляж вкусов и запахов, наполняет бокал - заставляло восторгаться. Заставляло бездумно отдавать ему предпочтение, следом терять его снова, чтобы в окончании оно переросло в нечто больше, нежели просто восхищение, чтобы оно превратилось в... одержимость? Одержимость чем-то или кем-то определённым, которое вторгается в душу, в плоть и в кровь. Поселяется в теле назойливым насекомым, а после превращается из маленького во что-то большое, огромное, непомерное, во что-то отвратительное и прекрасное, в тихое и бурное, будто самое настоящее - живое. Пытаться от него избавится - чистейшее самоубийство, найти от него лекарство – невозможно. Ведь от такой «болезни» нет избавления. Ведь у такой «болезни» есть своё название…***
Белые краски и красный шёлк, хаотичные пляски света и тени, тонкие очертания идеальных фигур; изящные и утончённые, дикие и необузданные, робкие и тихие... Наложницы. Их пляс завораживал и распалял, одновременно восхищал и удивлял. Они были подобны богиням, они были черствы и холодны, возбуждены и горячи, и их тела переплетались вместе и отдельно, их руки быстро и страстно рассекали воздух, их взгляды - цепляли, испепеляли. Их можно было ощутить. Осязать. К ним можно было прикоснуться и опалиться. Сагаты мягко ударились о жемчуга, разрушая идиллию и притупляя восхищение. Колокольчики громко звякнули: Дзинь. Аоминэ выдохнул. - Они и правда великолепны, - тихо, но так, чтобы можно услышать, прошептал Ниджимура. Его короткие чёрные волосы были небрежно зачесаны на левую сторону, а лёгкая серебряная хакама только придавала ему вид нездешнего. - Я не прав? – он устало приподнялся на шерстяных подушках, ловя на себе пристальный взгляд одной из девиц. - Хм, а я о чём же? – Аоминэ удовлетворенно хмыкнул, - вот поэтому я и хочу, чтобы… - Это не обсуждается. – Будто отрубил. – Я, как правая рука Акаши, могу спокойно предположить, что он откажется. Рыжая красавица в такт мелодии встрепенулась, мягко ступая вперёд восьмеркой, покачивая бёдрами плавно и изящно. Завораживающе. - И что теперь? А если я откажусь их отдавать? - Аоминэ зло посмотрел на Ниджимуру, пытаясь одним только взглядом донести свою ярость. - Вы не вправе, - тот только лукаво улыбнулся, будто ожидал такого вопроса. – Они, - он коротко протянул руку, жестом показывая на наложниц, - не ваша собственность, и… Вы ведь не будете расторгать с нами договор? Мало ли к чему это приведёт? - Это угроза? - Ой… - Ниджимура засмеялся, - нет. Как такое могло прийти в голову? За каких-то наложниц вести войну? Чушь. - Именно – наложниц. Почему я не могу их просто выкупить? - Акаши никогда - запомните, никогда! - не отдает то, что принадлежит ему. Аоминэ недовольно осклабился... Разочаровавшись?***
Пустыня пела громко и натужно; песок взмывал вверх, будто крупинки превратились в разучившихся летать красочных птиц, взлетающих и падающих, искрился на переломанных линях солнца, заставляя глаза слезиться. Спокойная и умиротворённая. Путники, облачённые в бедуинские одежды, невозмутимо брели вперёд, поочерёдно оглядываясь. - Вот мне интересно, зачем нам заметать следы, если за нами нет даже погони? – громко крикнул парнишка, стараясь перекричать гул пустыни. - Коганэй, не будь глупцом, - Хьюга недовольно зашипел. – Не заставляй меня передумать на твой счет, а то, - он грозно надвинулся на него, - останешься тут ночевать. - Молчу! – Коганэй быстро замахал руками. - Вот и славно. - Эй! Ты что? Пытаешься убить весь боевой дух? – Киёши, ушедший было вперёд, повернулся к разговаривающим. – Мне будет очень обидно, если из всех нас доберутся только трое. - А тебе-то что? – Хьюга резко вскинул руку, поправляя спавший вниз подол рукава. – Не ты тут главный. - Он всегда бурчит? – путник, бредущий рядом с Киёши, невольно приостановился, дожидаясь, пока они подойдут ближе. - Нет, у него просто сегодня нет настроения. - Что?! У кого тут нет настроения? – лекарь зло прищурился, стараясь только взглядом заставить друга подумать над сказанным, но Киёши лишь широко улыбнулся. Их следы медленно таяли, точно сам ветер хотел скрыть их пребывание в пустынном царстве. - Мне вот только сейчас кажется бестолковым то, что мы делаем? – Хьюга осторожно шагнул в песок, будто там прятались тысячи скорпионов, и глянул на шедшего рядом с Киёши юношу. – Как ты думаешь, Куроко?***
Комната погрузилась в мягкий полумрак, лампадки отливали тёплым светом, создавая иллюзию уюта, а шерстяной ковёр цвета топленого молока приятно щекотал ноги. Аоминэ скинул с себя шёлковую накидку, оставшись в набедренной повязке, устало подтянулся и расправил плечи. Сумасшедший день. Тени играли на рельефном теле, причудливо сплетаясь с отблесками света и превращая его в чёрную фигуру. - Что вы здесь делаете? – Аоминэ остановился посреди комнаты, удивлённо взирая на наложниц, которые, будто те же причудливые тени, восседали на подушках. - Мы пришли... - рыжая красавица ловко скинула с себя белую абайю, полностью обнажившись, и, сойдя со своего места, грациозная, словно кошка, направилась к господину, - чтобы поблагодарить. Красивая. Тонкие пальцы прочертили неровную линию по груди, вызывая мурашки. Девушка улыбнулась. Просто, но зазывающее. Изящная. Она еще приблизилась к Аоминэ и осторожно взяла за руку, боясь, что её оттолкнут. Нежно и ласково провела ладонью вверх по плечу, а затем коготками очертила линию ключиц. - Так что же, господин? Вы нас не прогоните?.. Интересная.***
Горячий источник был освещён слабыми светильниками. Так тихо и спокойно... Ночная прохлада и горячая вода создавали нужный контраст, давая телу необходимый отдых. Аоминэ пытался утопить в себе усталость и раздражение, откинувшись спиной на твёрдые горячие камни и прикрыв от наслаждения глаза. Вода как будто и правда имела волшебное свойство - заставляла мгновенно забывать обо всем, выметала ненужные мысли и оставляла его совсем одного. - Почему отказался? – визирь вздрогнул от неожиданности, когда Кисэ нагло вломился в его личное пространство. - Проваливай, - он махнул рукой куда-то в сторону, даже не открывая глаз. Спокойный и расслабленный. – Так почему? - безапелляционно и требуя ответа. - Тебя не должно это волновать, - Аоминэ удивлённо приоткрыл глаза, услышав характерный плеск воды, указывающий на то, что Кисэ зашёл в источник. – Ты что делаешь? Прямо в одежде. - А если я скажу, что меня это волнует? Неужели? Вода мягко расходилась под движениями наложника, точно расступаясь перед ним; мелкие волны ударяли о края источника. - Ты хочешь сказать, что принял произошедшее на свой счёт? – Аоминэ хмыкнул. – Не обольщайся. Ты меня совсем не привлекаешь. - Даже так? – Кисэ ловко зацепил края мокрой одежды, скидывая её с себя и представая перед Аоминэ во всей красе. Это реальность? - Ты решил меня соблазнить? По влажной коже медленно сползали капли воды, очерчивая изгибы стройного тела и словно насмехаясь над скульптором, который создал этот идеал, копируя каждую клеточку тела. - Мне кажется, ты совсем не против. Кисэ замер на месте, нагло посматривая из-под чёлки - дразнил. - А если я откажусь? – как-то хрипло и неправдоподобно. Наглец. - Тогда... - Кисэ скользнул рукой по глади воды, будто собирал кончиками пальцев хрусталь; издевательски медленно дотронулся до подтянутого живота, обвел пупок, оставляя за собой мокрый след, и Аоминэ забыл дышать. Подушечки пальцев аккуратно поднялись выше, к соскам, затем - к ключицам, обводя острую косточку, заманивая, и, наконец - к алым губам. Сперва юноша осторожно целовал каждый палец, а затем с пылом захватывал их вглубь рта, облизывал, но при этом невинно краснел, точно с ним это впервые. Искренний. И Аоминэ не выдержал: с коротким рыком накрыл манящие губы своими, резко притягивая парня ближе и удерживая на месте так, чтобы тот вдруг не очнулся и не сбежал. Вода вокруг всколыхнулась. Он шумно втянул запах кожи, утыкаясь в нежную шею — сладкий, сильный запах с тонкими нотками имбиря и масла. Ближе. Воздух плавился вокруг, накрывая их. Заставлял тянуться друг к другу губами, словно они и есть сам воздух. Кисэ в руках Аоминэ изогнулся, когда тот прикоснулся ладонями к его телу, лаская повсюду и спускаясь ниже под воду. Кожа на ощупь была необычайно бархатной, а сам Кисэ — отзывчивым на ласку. Хотелось поддаться искушению, попробовать всего его на вкус, запомнить, изучить, и подмять под себя, и не отпускать. Развратный. Кисэ стонал и извивался, распахивал огромные медовые глаза в удивлении и тут же сладко жмурился, стоило ладони Аоминэ приласкать, погладить, покружить пальцами. Почувствовав, как в бедро твёрдо упирается чужое ответное возбуждение, Кисэ поёрзал и сделал попытку повернуться, приглашая. И Аоминэ снова не выдержал. Толкнул к камням, бросая дикий взгляд на тело под собой, запоминая и закрывая глаза, воображая всё до последней черточки, до последней капельки на коже. Кто-то будто выжег на сетчатке образ Кисэ – такой открытый, развратный, свой... А потом, наконец, накрыл собой. Чувствуй. Ощущай.***
Жара дышала пылью и потом. Иллюзии или галлюцинации повсюду - мерещатся ожившими ночными кошмарами. - Эй! Кто такие? – чёрная тень метнулась вперёд, перекрывая им путь. - Да свои, свои, - Киёши поднял руки, показывая, что он безоружен. – Мы к твоему вожаку. Чёрная тень напряглась и распрямилась, уступая кому-то сзади проход. - Интересно, кто же пришёл меня навестить? - Киёши, услышав голос, сразу как-то уменьшился, и его могучие плечи опустились. - Ну что я могу сказать? – он устало поднял голову, встречаясь взглядом с их вождем. – С новой встречей, Мурасакибара.P.S Сегодня официально ровно год этой работе поэтому в честь такого "маленького" юбилея небольшой подарок в виде главы ^_^ Она немного сумбурная - прошу за это прошения, но я всё таки не смогла сдержаться, поэтому жду Вашу полноценную критику.