Единственная вещь, которая приводит в отчаяние больше, чем невозможность кого-то отыскать – это когда не могут найти тебя. Я бы очень хотела, чтобы меня кто-нибудь нашел. Больше всего на свете хотела бы. Сесилия Ахерн. "Там, где ты"
***
Свет в лампе слабо мерцает, и всё вокруг становится серым и блеклым; и словно в гущу слабого света садятся сумерки. И внутри тоже – словно поселилась тьма. Чёрная и густая. Непроглядная. Дым вокруг летает, сплетаясь с воздухом в причудливые ленты, белые и серые. Мягкий шёлк приятно холодил кожу, и казалось, он змеями оплетает тело, они ползли по синякам на плечах, груди и бёдрах, липко и скользко. Хайзаки вдыхает, Ниджимура с ним не церемонится и больно прикусывает губы, царапает короткими ногтями горячую кожу, оставляя, бардовые отметены. Цепко и жадно. Кончики пальцев покалывает от острого удовольствия, оно скапливается в тугой и жаркий узел внизу живота и Хайзаки рычит неудовлетворённо, подкидывает бёдра вверх, стараясь быть ближе. Своевольный, агрессивный. Хайзаки вырывается и опрокидывает Ниджимуру на спину, шёлковые простыни причудливым ореолом ложатся вокруг, и кажется, они вдвоём начинают тонуть в безликом мареве… Нетерпеливый. Он вжимает Ниджимуру в мягкий матрас и двигается, прижимаясь всем телом, цепляется туманным взором по приоткрытым искусанным губам, по лёгкому румянцу... И выдыхает…***
Мир вокруг словно замер в ожидании; воздух трепещет и искрится, словно миллиарды разрядов проносятся по пространству, разгораясь маленькими цепкими искорками. Всё вокруг, словно надутый мыльный пузырь переливается красками радуги и кажется, мгновение и он лопнет… Сердце стучит где-то под рёбрами гулко и пылко, словно выбивает неровный надломанный ритм.- Они любят непокорных.… Любят, когда кто-то сопротивляется, любят, когда им перечат, но знаешь, они никогда в этом не признаются…
Такао хмыкнул, когда его «спаситель», резко так чтобы не прикоснутся к нему, дёрнул цепь, заставляя его идти за ним. Небрежно. - Эй, может, отпустишь? – Такао звякнул цепями, привлекая к себе внимание. - Может, заткнёшься? – в тон ответил «спаситель». - Не… - Такао охнул, когда его резко потянули вперёд и ощутимо ударили по лицу. Но так чтобы не осталось следа. - Я сказал тебе молчать и значит, ты должен выполнять всё, что я тебе скажу или… - парень придвинулся к нему, больно хватая тонкими пальцами за подбородок, приподнимая, заставляя смотреть в глаза. - Или? – Такао скривил губы в подобие улыбки. Дерзкий и беспокойный.***
Матово-белые вереницы возвышались над головой подобно живым изваяниями; живые растения, словно цепляясь друг за друга, ползли вверх по стенам, к небу, развертывая, красные и зелёные лепестки навстречу яркому солнцу. Воздух наполнен свежестью и тонким ароматом благовоний, он стелился по земле, подобно живому ковру обволакивая и одурманивая. Евнух словно не из мира сего слащаво улыбался, тучный и словно безликий; толстые пальцы, подобно неповоротливым деревяшкам сухо скользили по золотым кольцам. - Я нашёл именно то, что Вы желали, - аккуратно и беспечно этот маленький человечек хлопнул в ладони, громко и беспардонно. - Вам точно понравится. Аоминэ замер всего на мгновение, ощущая колкое и неправильное чувство, когда среди этих зелёных плющей и ярких цветов замаячила светловолосая макушка. Парень и, правда был красив - высокий и стройный, в многоликой парче и тонком шёлке. Шейный алебастровый платок прикрывал тонкую шею, янтарные и медные браслеты звенели при каждом неуверенном шаге, растрёпанные волосы цвета спелой пшеницы мягко развевались по ветру… Он словно привидение. Навеянное и туманное. Только глаза – зелёные и спокойные.***
Комната напоминала богатый шатёр - истрёпанные драгоценными камнями ковры разложены повсюду, мягкий неровный свет подал на стены и плещущие тени создавали неприятных странных чудищ. В ворохе разнообразных и пёстрых подушек на оттоманке восседал господин, с нечётным количеством золотых печатей и колец на толстых и липких от пота пальцах; в пышном песочном кандуре и в нежно-розовом керкушу. Массивный и безобразный. - Господин, - массивная дубовая дверь со скрежетом отворилась. – Я купил раба, которого Вы пожелали. Залипшие от сна чёрные глаза раскосо впились взглядом в слугу. - Я благодарен, - он попытался приподняться, но ноги не выдержали и господин грузно откинулся на оттоманку. - Отведи его к нашему гостю. Беспомощно и измученно. - Будет исполнено.***
Свет искажался, бросая в пространства блики цвета солнца. Яркого и палящего. Искусственного. Дыхание перехватывало от насыщенности и переизбытка воспоминаний и чувств…У Кисэ смех лёгкий и словно беспечный, и тогда в посыпанных золотыми крупинками глазах пылает безрассудство и торжество.
У Кохэки смех сдержанный и словно услужливый, робкая и застенчивая улыбка; когда он делает поклон в зелёных глазах цвета только что выкошенной травы, плещёт зависимость и восхищение.Кисэ задумчиво прикусывает нижнюю губу и становится похож на маленького обиженного ребёнка, Аоминэ не выдерживает и отдаёт ему тонкий в клетку шарф из переплетенного жёлтого и синего шёлка; их пальцы на секунду соприкасаются, и по коже, словно будоража кровь, проходят искры, возбуждения и влечения.
Кохэки нерешительно касается своего визиря, гладит плечи, опускается на колени и словно бесчувственно снимает белую фанилу со своего господина оставляя его почти нагим, целует в губы целомудренным поцелуем и ластится подобно собачонке. И Аоминэ ничего не чувствует, только сосущую где-то глубоко внутри пустоту.У Кисэ ладони немного грубые и со старыми стёртыми мозолями, Аоминэ целует каждый тонкий пальчик своего наложника, представляя, как тот ловко зарывается ими в землю, закапывая очередной цветок или колючий кустик, как Кисэ царапает нежную кожу, загоняя, маленькие и неприятные колючки; визирь старается передать всё одними лёгкими прикосновениями, языком проходит по Линии Жизни к Судьбе, а потом к Сердцу, Аоминэ поднимает взгляд и застывает на мгновение, запоминая яркий румянец на щеках Кисэ.
У Кохэки нежные ухоженные руки, аккуратные ногти, кожа на ладонях гладкая и эластичная, он сам словно деликатная и хрупкая кукла…. Аоминэ втягивает удушливый воздух в лёгкие подобно кузнечному меху, который словно в руках натруженного кузнеца неохотно поддаётся. Протягивает руку к склонившемуся парню, касаясь соломенных волос, сухих и словно ломких, и будто только сжать их в кулак и они рассыплются в руках, оголяя холодный череп.- Эй, - Кагами смотрит на него осуждающе и устало, словно у него на плечах лежит тяжкий груз. Его взгляд цепляется за парня, и он ещё больше хмурится. - Ты немного помешался?
Тогда Аоминэ не хотелось отвечать и он только махнул рукой, но сейчас видя перед собой Кисэ, а не Кохэки; стараясь не чувствовать доселе неприятные прикосновения, он отдал отчет перед собой.Возможно.
***
И, правда – дурман. Становится безмятежно и пусто. Такао беззвучно заглатывает неприятный ком и затихает, словно успокаиваясь, хоть сердце и стучит, словно обезумевшее и надломленное. Он дёргается от неожиданности, когда лёгкая, словно эфирная тёмная ткань закрывает глаза и завязывается в тугой узел где-то на затылке и на секунду Такао кажется, что она сдавит ему голову, и она лопнет от давления. Но нет… В ушах бьёт набатом пульсирующая кровь и хоть ему закрыли глаза, он не видит и не слышит.… Ведь живой барабан заглушает даже собственное прерывистое дыхание. А чёрная повязка словно давит на глазные яблоки и Такао зажмуривается от страха, до кровавых мушёк под веками, и они пляшут и пляшут, танцуя замысловатый танец. Тонкие холодные руки касаются его собственных, и он ощущает как увесистая, словно из колючей шерсти верёвка касается сперва одного запястья, обматывая его словно хвостом змеи, и прикасается ко второму; ему заламывают обе руки за спину и крепко перевязывают, стягивают, словно тяжёлыми и грузными кандалами, крепко и сильно. Такао кажется что эти «кандалы» сдирают ему кожу, добираясь до кости и щекочат… Его небрежно, но осторожно толкают в спину, и он неуверенно делает шаг вперёд, а потом ещё один и ещё.… По мягкому и колючему ковру, так что по босым ногам, по щиколоткам ползут противные и гладкие гадюки…***
Аккуратные утончённые руки хрупко и бережно, как только возможно касаются тёплой кожи. Подушечки пальцев скользят по линии ключицы к яремной ямке и вниз к животу, обводят пупок и щекочут чувствительную кожу. Нежно и ласково. Аоминэ вздрогнул, когда Кохэки перестав бояться, резко дёрнул белый шнурок на вузаре, развязывая пояс на штанах. Возбуждение схлынуло, как будто его и не было. Оставляя за собой постыдное и гадкое чувство – отвращение. Аоминэ вскинул руку, хватая Кохэки и заставляя, остановится. - Простите милорд, у меня плохо получается? – Парень склонил голову и прикрыл глаза. Зелёные, словно изумруды. - Нет, - Аоминэ затравленно опустил глаза. - Не в этом дело. Совсем не в этом…***
Темно и душно. Так, что Такао, кажется, что он родился слепцом, бессловесным и неизвестным. В чёрном и угольном мире, скинутом с колен Судьбы. Такао не знал, где он и что вокруг но был уверен что где бы не находился - он один. Его оставили безликие сопровождающее, которые напоследок словно в издевку пустили пару сальных шуток. После чего сомневаться в том, зачем его прикупили, Такао перестал. Бессмысленно. Он бездумно шагнул вперёд – пусто, ещё – так же, ещё, и не рассчитав силу инерции посчитав, что его кинули в довольно обширное пространство, он зацепился за что-то твёрдое, и упал прямо на упругое и мягкое, словно из перьев и лоскута. Оттоманка? Такао беспомощно забарахтался, представляя себя рыбой на суше, но смеяться, почему-то не хотелось; руки завязаны за спину не давали опоры, и он опёрся сначала подбородком, подползая ближе, чтобы коленами найти равновесие, а затем выровнять и встать. Такао даже не подумал, как это может выглядеть со стороны, он был уверен, что один, его рубашка задралась кверху, оголяя крепкую спину; заморские штаны облепили бёдра, словно вторая кожа; поэтому он шарахнулся вперёд, падая всем весом на оттоманку от прикосновения чужих холодных рук к открытой и незащищенной спине. Парень, недолго думая подобрался и попытался хотя бы откатиться в сторону от незнакомца, но далеко убежать ему не дали, а лишь сильнее прижали к оттоманке, заставляя Такао выгнуться сильнее и развратнее. Беспечный. Незнакомец, словно издеваясь и не замечая никаких поползновений своей жертвы, провёл рукой вниз по линии позвонков, словно считая их и наслаждаясь невольной покорностью. Словно жаждущий. Прикоснулся к шее и надавил, сильно и ощутимо, заставляя Такао ткнуться носом в подушку. Словно связывая. Такао не испытал страх когда его нагнули в двусмысленной позе, он надеялся до последнего что над ним просто насмехаются, просто играют, но когда незнакомец прижался к нему бёдрами раскатывая своё собственное желание вот тогда Такао охватил страх. Тревожный и вязкий. И Такао задышал, словно загнанный зверёк, рёбра вздымались вверх и вниз; и, кажется, секунду и они разорвут тонкую кожу, выскочат из груди торчащими белыми палками, подобно раскрытому бутону, а в середине бьющееся в агонии сердце, словно сердцевина дикого цветка. Не нужно… Ткань противно затрещала разрываемая на лоскутки, и Такао отметил, что что-то похожее на остатки рубашки осталось на его плечах, свисая неприятными нитками. Незнакомец не стеснялся в движениях, трогая, щипая и кусая каждый оголённый участок кожи. Словно изголодавшийся. Его резко перевернули на спину, так что связанные руки заныли от двойного веса; по животу словно изучая, надавливая и лаская, прошлись сначала руки, и на мгновение кожу оцарапало сухой тканью, словно бинтами, так что по коже разбежались мурашки, а потом губы начали слизывать капельки пота на животе. - Эй! – Такао попытался крикнуть, но из-за долгого молчания получилось сипло и глухо. На мгновения движение прекратились, словно незнакомец задумался, что делать дальше, но чёртовое дыхание насильника опаляло раздражённую кожу и Такао казалось, что все ощущения замерли только в одной точке. И ожидание, осевшее где-то глубоко, зашевелилась, словно оживая, превращаясь в монстра с двумя хвостами, один из которых бьёт по нервам, оголяя их, другой взбудораживая тело давно забытыми мужскими ласками. Сердце пропустило удар, когда чужие руки прикоснулись к поясу на штанах и его приподняли, так что Такао пришлось откинуть голову и задышать, поверхностно и перепугано.…Они любят непокорных…
Пару секунду Такао хотел, успокоить бушевавшее пламя внутри, поплыть по течению, покориться и не доставить удовольствие, но чувство страха, резко сменившееся злостью, наполнило кровь всплеском адреналина подобно быстрому яду, разъедая сначала остатки разума, а потом и самого Такао…***
Это похоже на сон. Сумбурный и бестолковый. Бессвязный и беспорядочный. И нельзя толком определить, где кончается чья-то больная фантазия, а где начинается жестокая реальность. Ведь так хочется верить, что тебе просто снится... Кошмар…***
Адреналин бьёт по нервам хлёсткими ударами, заставляя тело дергаться, словно в конвульсиях и отбиваться, скомкано и будто пьяно. Чужие руки крепко стискивают «жертву», резко и прочно, словно тугими стальными нитями завязываются на тонкой шее заставляя задыхаться и хрипеть; от духоты и жара. Невыносимо. Такао напрягает мышцы, вскидывая ноги, и бьёт в сторону в темноту перед глазами. В пустой, но желанной попытке. Его хватают за лодыжки и подтягивают; Такао, кажется всего на секунду, что мягкая оттоманка сдирает с него кожу медленно и тягуче, но когда он замирает в неудобной позе, чувствуя чужое возбуждение, ему становится… Страшно. Такао трусит, и он задыхается от мерзости и отвращения; не к незнакомцу, а к себе… Потому что не смог толком противостоять, потому что он слаб и беззащитен… Но не сдаётся. Такао шипит и вырывается до последнего, до стонущего скрипа собственных костей, когда противно хрустят суставы и даже тогда когда судорога выворачивает связанные руки. Он не кричит, не срывает голос, он замирает пойманной птицей в руках, когда незнакомец, будто пересилив себя, пытается обнять парня. Немного грубо и жёстко. Словно запечатав перепуг, в себе успокаивая и сдерживаясь. Но так, словно прося прощения, словно успокаивая и так… Знакомо. - Шин-чан?!***
Всё замирает и застывает; дыхание прерывается и даже, кажется невероятно, но и сердце словно перестаёт биться, словно какой-то живой механизм или существо перестало, гнать кровь по венам оцепенело и потрясённо… И застучало – словно в диком и ошалелом ритме…
Даже темнота, словно оживший спутник молчала и давила на осознание, но, то, что незнакомец, подобно статуе замер… - Шин-чан? – Уверенней и с каплей опасения. – Да на кой чёрт! Не молчи! – Истерично и гневно. - Успокойся. – Такой знакомый, почти родной голос невозможно не узнать. - Шин-чан! – Лучше бы ошибиться. – Какого чёрта!? Говорить в темноту было глупо и даже немного «правильно», ведь до последнего казалось, что Такао ошибается. До последнего… Сумрак опочивальни ударил по глазам больно и ощутимо, до рези в глазах и до кристальных хрусталиках слёз, но тень, маячившая впереди, оказалась именно Мидоримой. - Не верю… - Такао даже забыл о боли в руках разом, поник и всем собственным весом опёрся назад, причиняя себе боль и неудобство. - Осторожно, - Мидорима дёрнулся было вперёд, но Такао с силой оттолкнулся, назад отползая подальше. - Да как ты посмел? – Гнев словно шквалом наполнил всё сознание, заставляя весь разум превратиться в шторм злости, возмущения и волной ненависти… - Идиот! Придурок! Мидорима виновато опустил глаза, но решившись, придвинулся ближе, протягивая руку к Такао. - Не прикасайся ко мне! – Такао угрожающе уставился на Мидориму. - Исчезни. - Такао успокойся. – Мидорима примирительно поднял руку. - Успокоится!? Да как ты это себе представляешь? Ты меня чуть не изнасиловал!? - Я не удержался… - Не удержался!? – Такао казалось, что он плохо слышит; от удивления на секунду потерял нить происходящего и когда Мидорима оказался рядом не успел среагировать и угодил прямо ему в руки. - Прости… - Мидорима примирительно начал развязывать руки Такао. - Мне просто казалось, что здесь в тёмной комнате, что с тобой в твоём заморском одеянии, можно сделать…. - Мидорима лёгко скользнул горячими ладонями вниз по бокам, по бёдрам, поглаживая и успокаивая. – Ты просто не представляешь, как ты выглядишь. – Он осторожно коснулся губами виска Такао. – Я просто… представил,… что мы не здесь… - А тебе не показалось, странно, что у меня глаза и руки завязаны? – Такао истерично хохотнул. - Прости, - Мидорима осторожно поглаживал по спине, словно успокаивая маленького чёрного и разъяренного воробья. Такао наконец затих в руках и гулкое биение сердца немного успокоилось. - А вообще, какого чёрта ты тут делаешь?