Любовь — одно из тех страданий, которые невозможно скрывать; одного слова, одного неосторожного взгляда и даже молчания достаточно, чтобы выдать его. П. Абеляр
***
Тень прячется в камне, мягко огибает белый мрамор; у неё чёрные руки и иллюзорное тело, тонкими ладонями она словно обнимает, гладит холодную бронзу, тонкие пальцы ощупывают грубые трещины, касаются иссушенной глины и бережно давят и удерживают; и тень словно спасает от сухого и жаркого солнца…
Со стороны, кажется, что Кисэ замер только на один долгий миг, что он настоящий и даже живой, но Аоминэ проводит большим пальцем по его губам и мгновение исчезает, тает под руками. Глина на ощупь кажется приятной, на кончиках пальцев скользит холод от влаги и немного пощипывает, словно кто-то маленький кусает осторожно и аккуратно. Аоминэ бережно поддевает неровные слой зубилом, руки непривычно дрожат и он прикрывает глаза, выдыхает сквозь сжатые зубы и открывает глаза, смотрит пытливо на свою работу и умело накладывает ещё один тонкий слой глины. Ему не хватает терпения и он прикасается к скульптуре, ладонь ложится точно туда, где должно стучать сердце, и Аоминэ кажется, всего мгновение, что оно бьётся, колотится об грудную клетку… У Аоминэ перехватывает дыхание, и он скользит рукой вниз по груди Кисэ; под шероховатыми пальцами крошится уже сухая глина, она пылью оседает где-то внизу, оставляя серый след на подушечках пальцев. Это не неправильно. Он улыбается, облизывает враз пересохшие губы, закрывает глаза и опускает руку; понимая, что где-то там за его спиной, совсем близко так, что иногда можно услышать дыхание, на мягкой шерсти и на шёлковых подушках сидел настоящий Кисэ, и наблюдал за ним. Наблюдал за Аоминэ. Аоминэ ухмыляется и скользит рукой ещё ниже, не спеша, с наслаждением, будто ласкает настоящее тело; ногтем задевает засохшую корочку, та неприятно царапает кожу и по высушенной белой глине цепляется красная нить. В ушах гулко бьется пульс, и, кажется, безумие наполняет каждую клеточку тела, впивается острыми зубами в тело, отравляя его… Аоминэ подушечками пальцев очерчивает замысловатые рисунки на бёдрах Кисэ, и красная нить впитывается в глину, словно вшивается в живую плоть, она становится пурпурной и настоящей. Под руками твердый и холодный материал, но Аоминэ кажется, будто он плавится от жара и сейчас задохнётся, он плывёт и его качает, в голове туман и мысли путаются… - Извращенец. – Голос у Кисэ сиплый и глухой, Аоминэ дёргается от неожиданности, но тут, же успокаивается, чувствуя, как Кисэ утыкается носом ему между лопатками и обнимает руками за талию. Держит крепко и сильно. Аоминэ переплетает их пальцы и вдыхает запах сладкого имбиря. - Мне кажется или у меня появился соперник? – Кисэ хмыкает и жмурится; Аоминэ, словно кожей чувствует, как тот прикрывает глаза, и кажется, словно длинные ресницы царапают голую незащищенную кожу, оставляя длинные глубокие раны. В груди предательски ёкает от осознания ревности и Аоминэ улыбается. Широко, искренне и победно. Он сильнее сжимает пальцы, словно боясь, что мгновение и Кисэ просочится сквозь них, исчезнет, словно дивное марево, и ему - Аоминэ останется только бездушная и иссушенная временем скульптура. - Нет, - Аоминэ выдыхает, сердце стучит громко и звучно; ему кажется, что Кисэ сейчас исчезнет. Но… Кисэ не исчезает.