Ворон

— Я знала, что рано или поздно я вынуждена буду это сделать, но не думала, что это будет настолько просто, Марлин. Намного проще, чем я думала — только ненависть и желание убить дают на это силы, а разве можно испытывать к ним что-то другое? Лицо Вэнс напоминало восковую маску с застывшим выражением ярости, злости и ужаса перед собой. Сознавала она или нет, но первая аврорская Авада была пущена ею отнюдь не с холодной головой, как у тех, кто уже привык убивать, для кого это — работа, кто не задумывается о собственных чувствах и о моральных преградах, а — берет и убивает просто потому, что так надо, просто потому что это война, а он атакует врага. — Я читала, что непростительные заклинания разрушают душу, едва ли не на части ее рвут. — Марлин МакКиннон посмотрела на подругу с ужасом на грани отвращения, едва ли не шарахаясь от нее как от зараженной драконьей оспой. — За все нужно платить, а душа — не слишком большая цена за их спасение. Кроме нас их защитить некому, а их жизни стоят гораздо дороже, чем эта непонятная хрень. Трудно было ожидать от Эммелины какой-то другой позиции по этому вопросу — ее родители, следователь и судмедэксперт маггловского Скотленд-Ярда, верили только в закон, оружие, логику и скальпель, а в магию поверили, лишь узнав всю правду о дочери-волшебнице. В ее системе ценностей всегда все было проще некуда — справедливость превыше всего, преступники должны огребать за содеянное, а аврору пристало думать не о себе, а о тех, кого он защищает. Потому и новый закон Крауча она приняла едва ли не с большим энтузиазмом, чем матерые бойцы Грюм и Скримджер. — И вообще, Марлин, ты слишком много думаешь о себе. Расслабься. О тебе другие позаботятся, — прибавила Вэнс. Эммелина была слишком истощена и издергана недавней схваткой с пожирателями, чтобы вступать в споры с подругой, подвергающей сомнению законность их методов. Она пересекла кабинет по диагонали, и, остановившись возле стола начальника департамента, с надеждой и тревогой посмотрела на Крауча, словно ожидая его одобрения. Но вместо Бартемиуса ответил Руфус Скримджер, командир боевой группы, в которой Эми и Марлин сражались. — Придет время, и ты сможешь это сделать, — обратился он к МакКиннон. — Я никогда не смогу убить, — Марлин поджала губы и отвернулась. — Либо ты убьешь ублюдка с Темной Меткой, либо он придет к тебе в дом — за тобой, твоими родителями, младшими братьями... — Эми нервно выдохнула. — Пойми, Марлин, я не хочу, чтобы это произошло с ними. И ты не хочешь тоже. Ты взяла на себя роль защитницы своих родных, когда пришла в Министерство... и не должна отступаться и сбегать с поля битвы. Эми присела на подоконник и, достав сигарету, подпалила кончик поджигающим заклинанием. — Возьми мою пепельницу, Вэнс, — отозвался Крауч. — Не люблю мусор в кабинете. Эми послушно прошла к противоположному углу стола, где и стояла пепельница, но возвращаться к окну не стала. — Ненавижу их, — прошипела Эми. Она по-прежнему выглядела расстроенной и напуганной, словно перед глазами у нее все еще стояли разрушенные дома и мертвецы с застывшими на лицах гримасами ужаса. — Ты все сделала правильно, Эммелина, и поступила так, как поступил бы любой из нас, — вмешался Крауч. — Приняла бой, а заодно и подругу прикрыла. Марлин — опытный боец, но и она может ошибаться. Ты спасла ее, да и не только ее, а и множество тех, кого этот преступник мог убить в будущем. Эми молчала, только изредка подносила сигарету к губам, и дым, время от времени обволакивавший ее, делая выражение на ее лице более расплывчатым и неопределенным, скрывая выражения ярости и агрессии. И Бартемиус вдруг подумал, что эта вчерашняя выпускница Гриффиндора — не единственная, чей мир разорван в клочья Пожирателями и выжжен Непростительными заклинаниями. Розмерта... он снова ощутил легкое прикосновение ее губ к своим, нежные руки, в беспредельном отчаянии обвившие его шею. И голос — негромкий, подавленный. — Второй налет в Хогсмиде за последние две недели, — Вэнс словно угадала направление его мыслей. — И снова... та девушка из харчевни, Розмерта. Она опять потеряла тех, кого любила. Вы помните ее, мистер Крауч? Вы знаете, что убитая и ее сын были ее близкими друзьями? — Анник была для нее второй матерью, — уточнил Крауч. — А когда ее родную мать убили, то осталась единственной. А с Эдвином они вместе росли — почти как брат и сестра. * * * — Он был в меня влюблен, а на День Валентина подарил мои любимые алые розы. Посреди зимы, мистер Крауч! Мне было немного неловко, ведь за этим последовало предложение руки и сердца, которое я не смогла принять. Дрожащие руки потянулись к волшебной палочке, но высушенный лист мяты никак не хотел трансфигурироваться и принимать форму розы. Не приведи Мерлин, ее магия стала слабеть. — Никогда не было проблем с трансфигурацией, — пояснила Розмерта. — А тут... как странно, — она отбросила лист, который покраснеть-то покраснел, но в цветок так и не превратился. — Как будто что-то надломилось. Не могу видеть алые розы. Чувствую себя виноватой. — Он не нравился вам? — мистер Крауч казался удивленным. — Вы не были бы счастливы с ним? Да уж, неловкая ситуация. С одной стороны, ей хотелось выговориться и рассказать мистеру Краучу, какими прекрасными, добрыми и светлыми людьми были погибшие. И в то же время, Розмерта боялась, что скажет что-то лишнее и утратит расположение мистера Крауча. — Я... не знала. Не была уверена, что мне это нужно — а если не уверена, то от необратимых поступков стоит воздерживаться. Я знала, что сильно пожалею, если соглашусь... — Розмерта не успела договорить, заметив, что мистер Крауч взял ее за руку, и словно растворившись в этом ненавязчивом прикосновении. "Надеюсь, я выгляжу не слишком глупо, и мои чувства не написаны у меня на лице", — промелькнуло в ее сознании. — Я сварю вам кофе, если хотите, — предложила Розмерта. — Странно, что я не предложила вам кофе сразу, как только вы пришли. Конечно же, мистер Крауч не отказался, попутно отметив, что еще никогда не пробовал кофе вкуснее, чем приготовленный ею, и его похвала значила для нее очень много. Мистер Крауч не из тех, кто способен сделать комплимент чисто из вежливости — он хвалит только то, что ему в самом деле понравилось. — Скажу больше — только попробовав ваш кофе, я понял, насколько отвратительно то, что называет этим словом моя секретарша. Не спорю, Камилла вежлива и доброжелательна, неплохо разбирается в бумагах, но ее кофе далеко до вашего. Впрочем, я и не жду от ее кофе каких-то вкусовых изысков — заснуть на рабочем месте не позволяет, это главное. А с бодрящими зельями она вполне ладит. — А я вряд ли сумела бы сладить с бумагами, — Розмерта добавила в кофе корицу и кое-какие специи для вкуса и остроты на свое усмотрение и применила к ароматному темному кипятку Смешивающие чары. Когда кофе был готов, она разлила по чашкам соблазнительно пахнущий напиток и отметила, что впервые со дня гибели родных варит кофе в собственном доме, угощая человека, который ей по-настоящему дорог. Привычная смесь пряных ароматов словно вернула Розмерту в прежнюю жизнь, подарив ей ощущение забытого уюта и даже иллюзию любви. К сожалению, только иллюзию — Розмерта прекрасно отдавала себе отчет в том, что вряд ли мистер Крауч ответит ей взаимностью, но он был к ней внимателен и помогал ей не скатиться в отчаяние и бессилие, а его поддержка значила для нее очень много. — Все это случилось настолько быстро, что в это даже трудно поверить, — призналась Розмерта. Казалось, что входная дверь сейчас распахнется и раскрасневшаяся от резвой беготни и первых холодов Меррик вбежит в дом, и, веселая и счастливая, сядет за стол со свежеиспеченными лимонными кексами. Призраки были слишком явственны, а воспоминания слишком свежи, чтобы запросто исчезнуть... — Как вы думаете, я смогла бы начать все заново? Сама, без посторонней помощи? И взять дело покойной Анник в свои руки? — Отчасти мысли вслух, но кроме мистера Крауча, ей спрашивать не у кого. — Сможете, — ответил он, допивая вторую чашку. — И даже больше, я убежден, что именно так вам и стоит поступить. Вы великолепно готовите, варите кофе, пиво и... много что еще, и заведение обязательно станет процветающим. Важные для Розмерты слова вселили в нее еще большую уверенность оттого, что прозвучали буднично, как констатация факта. Мистер Крауч не надеялся, что она способна на многое, не просто верил — он знал, как будет. Как должно быть, если ее упорство ей не изменит, а минутная слабость не позволит отклониться от выбранного курса. — Мне нравится... очень нравится то, что вы сказали, и я надеюсь, что не разочарую ни себя, ни вас, — Розмерта улыбнулась, и, бросив быстрый взгляд на лежащую на краю стола волшебную палочку мистера Крауча, робко и нерешительно до нее дотронулась и, не встретив с его стороны ничего похожего на осуждение, взяла в руки. Приложив к своей, она сравнила длину двух палочек. Пожалуй, длиннее дюйма на полтора. И изогнутая. Розмерта залюбовалась причудливой формой. — Ель и сердечная жила дракона, — пояснил мистер Крауч. — Хорошо подходит для темных заклинаний. — Темные заклинания не так уж и плохи, — Розмерта пристально посмотрела на него, прокручивая в своей памяти случившееся. Бездыханное тело Анник, вцепившаяся в нее мертвой хваткой в попытке оттащить Розмерту с опасной территории Вэнс, ее холодные руки и полный ненависти взгляд. Ярость, с которой Вэнс бросала в Пожирателей смертельные заклинания. И, кажется, в кого-то попала. — Профессор зельеварения учил нас, что в состав лекарственных зелий часто входят и яды. Он усмехнулся, затем встал из-за стола, и, приблизившись к Розмерте, взял ее за руку. Розмерта кожей ощутила его тепло и заботу, когда его пальцы сомкнулись возле ее запястья и, шумно выдохнув, обняла мистера Крауча, и, замерев, прижалась лицом к его плечу. Вот уже второй раз она по собственной воле нарушала дистанцию, переставая чувствовать в их отношениях ту самую границу, которая по всем правилам должна была между ними существовать. И это было до боли приятно и пленительно — и даже едва уловимый запах табачного дыма, впитавшийся в ткань его мантии, казался ей совсем не неприятным, даже чувственным. В ее присутствии он никогда не курил, к тому же у Анник это было запрещено... — Теперь хозяйка — я, и я устанавливаю порядки. Если вам захочется курить, я вам разрешаю, — проговорила Розмерта, давая мистеру Краучу понять, что только для него она делает исключение. — Ни в коем случае. Это неверный путь, и правила одинаковы для всех, — он чуть сильнее сжал ее в объятиях, но Розмерта заметила недовольство, промелькнувшее в его интонации, и инстинктивно отстранилась. Их взгляды снова встретились, и, чуть приподняв ее за подбородок, мистер Крауч неторопливо обвел пальцем контур ее губ, словно настраивая ее на поцелуй, и ее губы сами собой приоткрылись в предвкушении. Она могла бы поцеловать его первой — но это было бы слишком навязчиво, а быть навязчивой Розмерта не хотела. Она хотела быть желанной — и именно для него. — Вы не пожалеете? — Его теплые ладони сомкнулись вокруг ее затылка, ероша ее волосы, рассыпавшиеся по плечам в беспорядке. — Нет, — ответила Розмерта, почувствовав, как кровь прилила к лицу. И прибавила: — Что бы ни случилось... Он одобрительно кивнул и, чуть плотнее притянув ее к себе, приник к ее губам, целуя сначала нежно, потом более настойчиво. С каждым его прикосновением она воспламенялась все больше, а сама их близость провоцировала в ее теле странные и несомненно запретные ощущения, волнующие и томительные одновременно. Нереальность происходящего словно отступила, когда мистер Крауч — а может, Бартемиус, Барти, если она осмелится назвать по имени будущего Министра Магии — быстрым движением спустил верхнее платье с ее плеч, приглашая Розмерту сделать то же самое с его одеждой. Неловко... немного пугающе, но ей нравилось, когда ее пальцы невзначай касались его кожи, и словно неведомая искра обжигала их кончики, и дыхание перехватывало, когда Розмерта представляла, что будет, когда она всем телом прижмется к нему. Подхватив ее на руки, он перетащил ее из гостиной в первую попавшуюся комнату и опустил на кровать, где прежде спали ее родители. Ей хотелось удержать в памяти каждый миг их близости, каждое прикосновение, помогающее лучше понять друг друга и изучить, и в то же время — нырнуть с головой в омут запретного желания, раствориться в собственных ощущениях, ловя тепло его рук, скользящих по ее бедрам и груди, впитывая в себя его ласки. Прижиматься губами к его телу, ощущая его вкус и возбуждение, и возбуждаться самой — так, что, казалось, еще немножко, и она не выдержит. Он знал, что нужно делать, чтобы Розмерта не почувствовала боли, принимая его в себя... ...Она выдохнула, прошептала что-то невразумительное в его приоткрытые губы, когда Бартемиус заполнил ее собой и, рванувшись вперед, уронила голову ему на плечо, отчасти испытывая неловкость. Нахлынуло чувство вины перед погибшими — они убиты, их больше нет, а она жива, и ей хорошо, ее наполняет восторг — неповторимый, необъятный, такой, какого она никогда не ведала, когда все они были живы... * * * Бартемиус аппарировал в Хогсмиде возле ее дома. Судя по темным окнам, юная хозяйка еще крепко спала, и вскоре Барти убедился в этом воочию, подсветив Люмосом окно комнаты, в которой он оставил Розмерту минувшей ночью — безмятежно спящую и улыбающуюся во сне. Двери не были заперты, но, покидая ее дом, Барти позаботился о том, чтобы окружить его защитными чарами, прорваться сквозь которые не смог бы никто из посторонних. Теперь эти чары можно было и убрать. Сняв с обвившего зеленую дверь плюща несколько сухих листьев, которые так и не опали осенью, Барти вошел в дом и, разложив их на столе, дотронулся до одного из них волшебной палочкой. Лист стал свежеть, наливаться краской, покрываться золотистыми лепестками, пока, наконец, не превратился в роскошную розу. Вскоре та же участь постигла и остальные листья. Крауч склонился над спящей Розмертой, которая с того времени, как он покинул ее дом, так и не переменила позицию — очевидно, что она спала, не просыпаясь. Осторожно, чтобы не разбудить ее раньше времени, Бартемиус рассыпал по ее подушке трансфигурированные из сухой листвы розы так, чтобы лепестки касались ее лица, а два цветка он осторожно вплел в ее волосы, отметив про себя, что еще недавно прямые волосы Розмерты успели завиться за ночь. Бартемиус помнил ее вчерашний рассказ об алых розах, подаренных ей покойным Эдвином на День Валентина — но его розы, розы последних дней осени, были не алыми, а золотыми, словно солнечные блики. Барти вышел за ворота ее дома, предоставляя Розмерте побыть наедине с собой и привести себя в порядок после того, как она проснется и обнаружит на своей подушке цветы. Вдохнув холодного утреннего воздуха, Барти вытащил сигареты и закурил, неторопливо прохаживаясь возле дома, так, чтобы отчетливо видеть, когда в окнах дома зажжется свет. ...Розмерта сидела на только что убранной постели и задумчиво трогала пальцами золотые лепестки цветов. Заметив, что вошел Барти, она улыбнулась и привстала навстречу ему. — Я знала, что это вы оставили, — выдохнула она и, подойдя к большому зеркалу, взяла гребень и принялась расчесывать тяжелую копну цвета осени. — Ваши волосы, Розмерта, — негромко проговорил Крауч. — Ночью они были волнистыми, я видел. А сейчас — совершенно прямые. — Ах, вот оно что, — она беззаботно рассмеялась и, закрутив на затылке тугой узел и, выпустив из-под него несколько прядей, воткнула в узел три цветка. — Терпеть не могу кудри и каждый день их выпрямляю. Не правда ли, так гораздо лучше? — Вряд ли прическа способна всерьез испортить вашу красоту — но ведь главное, что вам самой так больше нравится? Розмерта подошла к зеркалу и, осмотрев свое отражение, подправила прическу и, заметив позади себя отражавшегося в зеркале Бартемиуса, нежно улыбнулась. — Буду начинать все заново, — решительно заявила она. — Восстанавливать все и собирать себя по кусочкам. Не стоит цепляться за старое, нужно создавать новое на его развалинах. Барти промолчал, но отметил про себя, что восхищается ее силой воли и стойкостью. — У заведения должно быть имя, которое выделит его среди прочих. Анник не сочла нужным его придумать, а мне кажется, без этого никак нельзя. «Три метлы» — вам нравится? — Очень неплохо, — Барти одобрительно посмотрел на нее. — Хотела повесить вывеску с вороном, — продолжала она. — Но, наверное, не стоит... Это — только мое. Вернее — только наше с вами. А вот куст золотых роз у входа... это будет красиво, очень красиво. Чуть позже она показала ему мастерскую отца, который любил вырезать из дерева затейливые фигурки птиц и зверей. Все они выглядели невероятно похожими на настоящих, схваченные в движении, в полете, в прыжке. Особенно хороша была парочка слившихся в любовном экстазе белок, да ворон, схваченный скульптором в момент то ли взлета, то ли приземления. Розмерта взяла с полки ворона и протянула Краучу. — Ваш патронус, — пояснила она, — и я хочу подарить его вам. Отцу понравилось бы, что сотворенная им красота принадлежит хорошему человеку. Крауч поблагодарил Розмерту и слегка коснулся губами ее запястья. Розмерта говорила легко и непринужденно, говорила обо всем на свете, о чем угодно, только не о том, что произошло между ними минувшей ночью, но Барти не мог не почувствовать и ее едва уловимое напряжение. — Вы боитесь, — догадался он, и, встретив ее растерянный взгляд, ответил на ее мысленный вопрос: — Я никогда вас не оставлю, Розмерта. — Из чувства долга? — ослабшим голосом протянула она. — Нет, — отвечал Бартемиус. И ответом на ее вопрос, убедительнее, чем любые слова, стал долгий и нежный поцелуй.