На удачу

Фарадэй ничего не помнил после взрыва. Он не помнил, как поднял руку, ухватил что-то, как запутался в ремне упряжи, как оглушенная лошадь медленно потянула его за собой. А потом его подобрала Ханна. Удача, что они пересеклись, когда она возвращалась из города в свое глухое поместье, увидела живой труп, волочившийся за лошадью, и, наверняка, не удивилась ни капли. Фарадэй просто не мог представить удивление на ее лице – широком, прямом, будто рубленым из скалы. Вся она была какая-то широкая и монументальная: широкий лоб, широкий шрам на нем, широкие ладони и плечи, незыблемая. Ехала с покупками из города, обзавелась по дороге мужиком и лошадью. Лошадь она выходила тоже. Фарадэй видел ее из окна, пасущуюся у дома: черную в серую полоску шрамов. У него самого таких полос и рытвин по всему телу немерено было. Одежда вся в решето, но аккуратно заштопана и отстирана от крови Ханной. Счет времени он потерял. Иногда боялся, что и разум тоже. Боль, скука, тишина – вот его ближайшие соседи. Он долго думал, что она немая, не знал имени своей спасительницы. Только когда он смог сам ходить до ветру, а не терпеть, стиснув зубы, ее участие, она сказала «Ханна», указав на себя. Так и познакомились. В доме их было трое. Третьей была лежачая старуха, видимо мать. На камине стояла фотография мужчины в тяжелой дубовой раме – такое же широкое лицо как у Ханны, то ли брат, то ли отец. Фарадэй обшарил весь дом – огромный для трех человек, пустой, стылый, нашел запас алкоголя, напился. В следующий раз Ханна спрятала бутылки лучше, устроила ему почти развлечение – найти выпивку. Он стал помогать в конюшне, когда смог пройти десять шагов без одышки, пел вслух, рассказывал сам себе истории, чтобы не забыть звук человеческого голоса и английский язык. Мечтал, как совсем оправившись, улетит отсюда быстрее ветра. По весне. Он был благодарен ей: за спасение, за крышу над головой, за еду, за ночные утехи, в конце концов, ведь не обделила вниманием: увидев, что Фарадэй совсем здоров, молча села на него, задрав длинную до пят ночную рубаху, молча двигалась на нем, а потом повторяла это почти каждый день. Живи и радуйся. Но Фарадэй ждал весны как никогда в жизни. Он нашел книги: потертые Библии и пару непонятных – обложки у них заплесневели и стерлись. От скуки он стал тренироваться в чтении, пытался продраться сквозь сухой и нудный текст, язык был мудреный и старый. Он злился, кидал книгу об стену. Вечером остывал и тренировал свое терпение дальше. Ханна заметила. Из последней поездки привезла ему несколько новых книг, которые читать было легче и интереснее, чем неведомые иностранные эпосы. Одежду привезла тоже, похожую на ее, ибо носила Ханна мужские штаны и куртку. Что ей женское тряпье, когда работа мужская? И волосы она стригла коротко. Фарадэй придирчиво осмотрел рубашку, колючую и серую, как небо над головой, штаны – широкие, теплые, усмехнулся и решил носить свое латаное и отстиранное от крови старье пока оно не развалится. Ханна пожала плечами, взяла эту одежду себе. Из книг она открывала только Библию и изредка сотрясала привычную тишину короткой фразой на латыни оттуда, до ужаса напоминая этим Хорна. Весны он не дождался, пришлось уехать раньше. Что привело бандитов в такое уединенное место? Он не знал: напился в конюшне, найдя бутылку виски, которую искать становилось все тяжелее и тяжелее, выпил все до дна, заснул, зарывшись в сено. Спал мертвым сном и ничего не слышал. Очнулся утром: дом уже догорал. Труп Ханны обгорел наполовину, можно было увидеть развороченную выстрелами спину. Старуха – пепел и кости в остове кровати. Коней и овец всех увели. Фарадэй стоял оглушенным посреди новоявленного пустыря, потом взял лопату из конюшни – у той только одна стена опалена черным, так – целая. Вырыл одну на двоих могилу, соорудил крест из обломков, сказал пару слов. Сел у свежего холмика, посидел. В ухо ткнулись мягкие лошадиные губы: вороной конь, вытащивший его из передряги, глухой на одно ухо. Ханна пыталась пустить его, бесполезного, на зимние консервы, но Фарадэй отвоевал. Он отпускал его пастись свободно, как мустанга. Так тот и уцелел. - Да мы с тобой счастливчики, - невесело усмехнулся Фарадэй, лег на землю, поспал так. Утром оседлал Удачу и поехал. Все свое с собой. Поехал на юг. И теплее, и план был. Давно уже, обдумывая, куда весной податься, вспоминал слова Васкеза перед побоищем. Мексиканец проверял пистолеты и говорил, как сказку рассказывал: «Будет дерево - огромное и широкое, мы с тобой вместе не обхватим, пальцы не сойдутся. Оно обгорелое, сухое, но стоит. Первый ориентир в Белую Росу». Васкез все говорил, когда Фарадэй уже стрелять начал, уточнял мельчайшие детали пути, скалился улыбкой. Потом уже канонада была, они на мгновение пересеклись взглядами из своих укрытий, и Васкез продолжил, будто светскую беседу вели: «Спросишь Мануэля Васкеза, тебе там всегда будут рады» и пошел стрелять направо и налево. - Мануэль,- кивнул ему Фарадэй и, не глядя, представился,- Джошуа. Фарадэй не знал, выжил ли Васкез, выжил ли хоть кто-нибудь в этой резне. Цел сам город или ровен земле? Он знал только, что в Белой Росе ему будут рады. У него была своя цель, и она вела его через попутные городки, через неприветливую территорию индейцев, через злые взгляды за карточным столом, где он выигрывал деньги, ставя на кон свою жизнь. Когда он увидел одинокое дерево в голой равнине, где думал, заблудился совсем, то сперва не поверил. Подъехал ближе, спешился. Подошел и обнял покореженную кору, постоял так. Потом поехал дальше, строго следуя наставлениям в голове. Столько-то милей туда, по солнцу справа, повернуть, камень, дальше. Белая Роса – поселение из нескольких домов на одной улице. Оглушительно пустое. Ветер гонял сухую траву и выл куда-то в затылок. Фарадэй медленно подъехал к простому зданию с крестом на крыше. Его окликнули со спины. Звонкий женский голос, незнакомые слова, взгляд настороженный. - Хм-м, - мысль о том, не дурак ли он – ехать в Мексику, не зная языка, посещала его давно. Ответ на вопрос он не давал и уверенно ехал дальше. - Мануэль Васкез? - показал на себя. - Амиго. Девушка – молодая, сердитая, что-то ответила, кивнула на соседнее здание и хлопнула дверью. Фарадэй сделал сложное лицо и спешился. Девушка вышла, закутанная в цветастый платок, посмотрела на него, кивнула и пошла в другую сторону, что-то крикнув перед этим. Что-то включало «Васкез», «амиго» и было обращено к мужчине, который вышел на крыльцо салуна перед Фарадэем. В салуне – не по виду, но по состоянию, было много мужчин, очень много. Все замерли при виде него, замолчали, Фарадэй напрягся и прошел к столику со свободным стулом. По пути бегло огляделся. Васкеза нигде не было. Оставалась надежда, что дева пошла за ним, ну, или… - Виски! - крикнул он громко в воздух. Он верил, что Васкез живой, а его вера – это уже что-то. Перед его носом на стол шмякнулась большая кружка чего-то алкогольного. Хмурый мужик, принесший ее, смотрел на него явно враждебно. Фарадэй подумал, не плюнул ли тот туда, и все равно решил попробовать. Не виски, не пиво, брага какая-то, вкусная. После смерти Ханны он держал себя в руках, много не пил. Но тут был повод, можно и глотнуть. Мертвая тишина сменилась тихим гулом незнакомой речи, все по-прежнему смотрели на него, все рожи, как одна, бандитские. Жилка на виске стучала молотом. Наконец за дверью послышались шаги и знакомый голос для разнообразия спрашивающий понятные Фарадэю слова. - Негр? - Нет! - Индеец? - Нет!!! Женский голос звучал раздраженно и, казалось, что этот короткий диалог идет по кругу не один раз. Дверь распахнулась, Васкез вошел стремительно, заскользил взглядом по сторонам, увидев Фарадэя замер, рука его дернулась к пистолету на бедре, потом к сердцу, он сделал шаг назад, как от удара, а потом рванул вперед к Фарадэю, и с его губ срывались испанские ругательства вперемешку с именами всех святых. - Гуэрро, ты? – рухнул на одно колено перед ним, лицо потрясенное. Сердце у Фарадэя нехорошо зашлось. Ехал долго без остановки, устал, рисковал свалиться в обморок, если встанет. - Живой, - облегченно выдохнул, имея в виду Васкеза. Тот вскинул брови и покачал головой. - Я-то? Ты? Как?! - Удача, - пожал плечами Фарадэй. Длинный ответ он потом даст, один на один. Васкез положил тяжелую горячую руку на его плечо около шеи, долго смотрел глаза в глаза, потом резко встал, утягивая его с собой вверх, в крепкое удерживающее объятие. - Черт подери, каброн, - голос Васкеза, бурлящий эмоциями, живой, проникал ему внутрь через уши, через вибрацию грудной клетки и словно будил от долгой зимней спячки. Будто все это время с Ханной - благослови, Господи, ее душу, путешествуя до Белой Росы - прости, Господи, за прегрешения, совершенные не по злому умыслу, а по необходимости, словно все это время он спал и не мог проснуться, а теперь оживал, просыпаясь. Васкез смачно чмокнул его куда-то в макушку, отстранил, крепкой хваткой придерживая за плечи, оглядел сверху вниз, будто все еще не веря, прижал обратно к груди. Крепко. Фарадэй охнул. Васкез отступил и внезапно нахмурился. - Покажи. Фарадэй сразу понял, о чем он, и стал расстегивать жилет, потянул вверх рубаху, оголяя кожу. Васкез нетерпеливо рванул ткань вверх, помогая. Присвистнул. Стал водить пальцами по шрамам, считая вслух. Сбился на восьми. - Все? – спросил глухо. - Рука еще. Нога. На голове полосы, - припомнил Фарадэй. Он себя не рассматривал: у Ханны зеркал не было, а в доме – холод, всегда в исподнем, по ощущениям же болело все тело. - Глаза, уши и самое главное - на месте. Нормально все. Васкез крякнул удивленным смешком, рассмеялся заливисто, отпустил задранную рубаху вниз, опять притянул в короткое объятие и громогласно объявил всем что-то, видимо, про чудесное спасение Фарадэя и его удачу. В глазах потемнело, и Фарадэй сжал плечо Васкеза. Тот тут же обхватил его за плечи, и рявкнул интернациональное: «Доктора!» Он не потерял сознание, просто чувствовал себя лежащим на самом дне реки, все как-то глухо, далеко, словно через толщу воды. Когда вынырнул из этого состояния – уже лежал раздетым на кровати, Васкез стоял рядом, перекатываясь с носков на пятки, кусал большой палец и, не отрываясь, смотрел на тщедушного усатого человечка в очках - доктора. Щуплый усач бормотал себе что-то под нос и больно жал, куда не надо. - Да хватит уже, - безуспешно возмутился он. Ни доктор, ни Васкез не обратили на его вопли внимания. - Ну, какой диагноз? – спросил он, когда доктор, наконец, оставил его в покое. Васкез прикусил палец сильнее, оскалил белые зубы, мазнул по нему шальным веселым взглядом. - Чудо. Рекомендует спать чаще на кровати, а не на земле. Ты действительно любимец удачи, гуэрро. - Удача – это мой конь, - встрепенулся Фарадэй, пытаясь встать, - он – глухой. - Лежи, - мягко приложил его ладонью Васкез, - позаботимся. Он вышел вслед за доктором, пообещав скоро вернуться. Фарадэй окликнул его на пороге: - Та девушка, которая за тобой ходила… Васкез цыкнул на него, как на излишне рьяную лошадь. - Жена, - сказал строго, - чужая. Вернулся быстро: с едой и выпивкой. Наскоро перекусив, сел рядом с ногами на кровать, поговорили, выпили. За Гуди, Билли, Хорна, Ханну. Ему было жалко Гуди. Он часто вспоминал его иронично изогнутую бровь, когда в очередной раз подбирал брошенную в стену книгу. Из-за этого его выражения на лице он и вгрызался в скучный книжный материал, будто на спор. А потом интерес стал настоящим, любопытство искренним, чтение стало захватывающим приключением и побегом от скуки. Он учился ему, как стрельбе, верховой езде, начинал получать удовольствие в процессе. Ему было жаль Билли, жаль, что он не обучился у него толком ножевому бою. Но и того, единственного усвоенного урока в использовании ножа, хватило, чтоб спасти ему жизнь в одиссее до Белой Росы. Фарадэй больше не называл тонкие стилеты булавками, обзавелся одним таким, взял на вооружение. Ему было жаль Хорна. Это его молитвы изредка всплывали в его голове во время пути, возможно, они помогли. Васкез, вот, серьезно верил, что его молитвы за одного ирландского гуэрро помогли последнему вернуться с того света. Ему было жаль Ханну. Она спасла его. Без нее он бы погиб. Он был безумно рад видеть Васкеза живым. Тот скупо рассказал, что вовлечен в одну авантюру: опасную, скорее всего смертельную, должен вернуть долг кое-кому из людей в своей «банде», ибо, как Фарадэй с внезапным удивлением узнал, Васкез был ее главарем. Фарадэй понял, что долг был не только в деньгах, совсем не в них, но ограбление поезда - не просто рисковое занятие, совсем не прогулка к морю и совершенно точно вне закона. - Ты со мной? - просто спросил Васкез. - Да, - легко согласился Фарадэй, но все-таки уточнил, - мы ведь не как Боуг? - Нет, - хмыкнул Васкез и повторил мягче. - Нет. - Хорошо, - кивнул Фарадэй, больше ничего не спрашивая, - я с тобой. Вместе с ним их было пятнадцать человек. Чертовски большая толпа людей. Мексиканцев. Его положение в банде было обособленным: единственный белый, не владеет испанским, друг главаря. Поначалу на Фарадэя все смотрели с неким священным ужасом, снизу вверх. Он думал, что это из-за его схватки со смертью, в которой он так удачно вышел победителем, но потом, увидев, как Васкез ведет себя со своими людьми, почувствовал себя фаворитом короля. Умного, жестокого, единовластного владыки, который смеялся рядом с ним заливисто и открыто, огрызался в ответ без злобы, не ставил на место, как всех остальных: взглядом, словом, пощечиной. Васкез всегда был словно бешенный, словно на взводе, ни у кого не возникало сомнений, кто тут главный. А Фарадэй был рядом с Васкезом на равных и кого-то это очень сильно злило. Один Диего или Педро - Фарадэй не озаботился запомнить их имена, звал всех по кличкам - невзлюбил его особенно сильно. Этот Громила - самый большой и здоровый из всех, смотрел на него с потаенной яростью, но дальше взгляда дело не шло. Фарадэй ёжился, Васкезу не жаловался. Постепенно священного ужаса во всех взглядах поубавилось, а вот зависть осталась. Он был всегда рядом с Васкезом: на лошади, у костра, в комнате - одной на двоих, всегда за плечом, то ли тень, то ли поддержка. Из Белой Росы они выдвинулись через неделю, пошли окольным длинным путем куда-то, куда - Фарадэй и не спрашивал. Только подумал, что если бы Ханну не убили, Васкеза он тут по весне не застал бы. Двигались мимо городов, околицей. Однажды Фарадэй взбеленился: шпынял каждого попавшего под горячую руку хуже Васкеза, извел всех кругом своим плохим настроением, ныл, огрызался без причины. Никто к нему не совался, даже Васкез пережидал в сторонке. Вечером попустило, сидел у костра, закутавшись в одеяло, мерз, смотрел на огненные искры, когда Васкез сел рядом, привалился к его плечу. - Надеюсь прожить не больше десяти лет, - пробурчал он, глядя в костер, - можно много меньше, но точно не больше. - Что так? – тихо спросил Васкез. - Тело ломит, как у старого деда. А что будет в старости? - Пройдет, - Васкез положил свою горячую руку ему на плечо, сказал сочувственно, - перетерпеть надо. - Терплю, мой капитан, терплю. Васкез похлопал его по плечу, и они стали заезжать в город на ночевку при каждом удобном случае. Заезжали не все, такой толпой не светились, большинство оставалось ночевать под открытым небом. Не то, чтобы это прибавило любви к нему. Но он был им полезен, это точно. Васкез был суров, зол, скор на расправу. Часто поднимал голос и распускал руки за самые незначительные проступки. Держал всех в железном кулаке. И когда он в очередной раз распекал кого-то по мелочи, вгоняя самого себя в боевой раж, Фарадэй взял горсть камушков и стал прицельно кидать их в Васкеза. Тот замер на полуслове, развернулся к нему – олицетворение ярости и злости, получил маленьким камушком в нос, большим в плечо. - Гуэрро, - зарычал Васкез предупреждающе. Фарадэй прищурился и кинул последний камешек ему в лоб, растянул губы в улыбке, запрыгнул на Удачу, и прогарцевал мимо Васкеза, почти задев его лошадиным крупом. - Догони, - хмыкнул обидное, осыпал мелкой пылью из руки. Васкез шлепнул Удачу, взметнулся на своего коня, погнался за Фарадэем, выкрикивая ругательства и смеясь. Так и летели рядом, то и дело обгоняя друг друга. Васкез на полном скаку опускался почти до земли, рвал колючки и кидался ими в Фарадэя. В один день их стало четырнадцать. Какой-то из Диег сделал что-то, наверно, паскудное. Фарадэй тонул в испанской речи, а Васкез ему не разъяснил ни тогда, ни потом, только короткое «так нужно было». Фарадэй чуял, что дело не в самом проступке, а в том, что за этот проступок должен был сделать Васкез: показать себя во всей своей жестокой суровости. Фарадэй видел его напряженную спину в центре остальных, опустивших головы, ужас в глаза пацана, тот сразу показался слишком молодым и глупым, хотя до этого все были одинаково отвратительны. Фарадэй смотрел на спину, такую знакомо незнакомую, ощущал густеющий ужас неотвратимого наказания, неправомерно жестокого, смотрел на спину, смотрел… - Гуэрро, - сказал Васкез, не глядя на него. - Уйди. И он ушел. Молча и быстро, почти с облегчением. Только крик того парня звенел в ушах еще долго. Холодный взгляд Васкеза не смягчился вечером. Они ночевали в городе, Фарадэй лежал на своей кровати, а Васкез стоял рядом каменным изваянием. Обычно, закрывая за собой дверь, Васкез теплел взглядом, оттаивал, словно оставлял образ бездушного главаря за дверью, как снятое пальто на вешалке. Но тут он стоял напряженным, бешенным, словно запах чужой крови увел его слишком далеко, и путь назад не найти. Фарадэй помнил его другим, расслабленным, смешливым, таким, каким ни один из бандюганов, он готов спорить на это, его не видел. А он за несколько дней узнал. Васкез дернул ремень резко, сильно, отшвырнул его на пол, пряжка звякнула об кровать. От звука, от этого пустого взгляда, Фарадэй взвился вверх. Васкез глядел на него исподлобья. Фарадэй задел его щеку - почти пощечина, немного ласка, вцепился в плечи, тряхнул. - Эй, это я! Не смей на меня так смотреть! Сжал за плечи, смотрел глаза в глаза и долго не отпускал, пока постепенно каменная напряженность не оставила Васкеза, тот будто обмяк, выдохнул, прислонился лбом ко лбу. Постояли так еще немного. Васкез уже не выглядел богом войны, он улыбнулся устало, потер щеку, сказал: - Это ненадолго. Потерпи, гуэрро. Потом только мы с тобой. - Я-то вытерплю, - по-звериному потерся лбом о лоб, - ты тоже терпи, дружище. А в следующем городке они встретили Эвелину. Эву. Ее сопровождение из города в город было давно обговорено, являлось заработком и прикрытием одновременно. Из-за нее они уменьшали скорость езды, она была с повозкой, и делали крюк. Васкез провел суровую лекцию, чтоб никто глаз подымать в ее сторону не мог, но Фарадэя это не касалось. Он моментально распушил перья, Эва была не робкого десятка, напомнила ему и Ханну, и Эмму разом. От Ханны – спокойная невозмутимость, наглухо застегнутое платье под самый подбородок, от Эммы – бесовские искры в глазах и непозволительный женщине азарт. Она ехала к жениху в большой город и везла приданным книги. Фарадэй как увидел все это богатство, так присвистнул, почесал голову и пропал. Пропал он еще раньше, когда услышал ее прекрасный английский, глоток чистого воздуха в душащем смоге испанских слов. Но книги, но истории, которые она могла ему рассказать... Он никогда не пробовал дружить с женщинами. Никогда, впрочем, не пытался ограбить поезд. Или проехать в Мексику, не зная испанского языка. Все когда-нибудь случается в первый раз. Флиртовать, к обоюдной радости, он перестал, а вот общаться, просто разговаривать, слушать пересказы книг на чистейшем английском языке, пояснения к непонятным словам, проводить все свободное время рядом, как с сестрой, это - пожалуйста. Одна книга привлекла его особое внимание, она заставила его покраснеть, он кинул удивленный взгляд в Эвину сторону: в ее глазах скакали бесенята, она приподняла брови в ожидании его реплики. «Хм-м» только и сказал он, закрыл книгу, а в следующий раз опять потянулся к ней. Это было очень любопытно и внутри, в грудине, щекотало от картинок. - У меня еще есть про Древний Египет, - улыбнулась она ему, - не только про древних греков. Он только кивнул, увлеченно листая страницы. Они проводили вместе все свободное время, он понимал это. Видел, что Васкез меньше улыбается, почти не скидывает свою волчью шкуру, но у него было так мало времени: скоро Эвин город, где ее ждал жених, замужняя жизнь и объединение двух библиотек. «У нас будет целая комната под это дело, - мечтательно закатывала она глаза и добавляла, - приезжай в гости» и как-то с умыслом добавляла: «Можешь не один», и опять в ее глазах плясал дьявольский огонь, которого Фарадэй не понимал, но который, кажется, зажигался внутри него самого. - Хочешь, подарю? - улыбнулась она лукаво, имея в виду так потрясшую его книгу. - Не-а, - он смутился, куда ему она, оскалился, - так запомню. Фарадэй видел, как освободившееся на время место тут же попытались занять. Громила всегда крутился около Васкеза, но тут лебезил так, что аж тошнило. А Васкез почему-то не гнал в шею, не рычал, а даже иногда слушал, мрачнея лицом и темнея взглядом. И потом этот взгляд не теплел привычно, когда они оставались вдвоем. Что уж там на него наговаривали, Фарадэй не знал, но чуял нехорошее, как плохую карту за столом. Потому вечером присоединился ко всем за выпивкой в салуне, хотя давно уже не напивался в хлам. Вечером сидели почти всей компанией за карточным столом, Васкез внезапно рискнул - притащил всех в город, да еще сам уселся за стол, хотя раньше лицом своим нигде не маячил. Сидели молча, вроде рядом, а вроде врозь. Фарадэй боднул плечо Васкеза своим плечом, безответно, стукнул коленом о колено, обыграл в карты, показал язык. Васкез только хмыкнул, сказал что-то по-испански. Все жахнули хохотом. Фарадэю стало тоскливо, он встал, чтобы идти к Эве, слушать ее истории, «Я как Шахеризада» - смеялась она. В темном проулке между домами углядел за спиной тень, почуял знакомый запах. Дрался, как привык, грязно и на опережение. Громила тоже не шутил: удавить пытался. Фарадэй ударил по колену, в пах, услышал, как что-то у кого-то хрустнуло, и опять пригодилось Биллино искусство: тонкий стилет нырнул в чужую плоть, Громила заревел, Фарадэй вывернулся, отскочил в сторону. Половина лезвия была черной, с ножа капало. - Васкез тебя убъет, с живого кожу срежет, яйца поджарит, - сплюнув кровь, заговорил Фарадэй, - он тебя по ранам вычислит, не дурак. Ты - да, он - нет. Он отступил на шаг назад. Не знал, понимает ли его речь Громила, тот качался: то ли от раны, то ли от злости. - Больше не делай так, - сказал Фарадэй по-испански и пантомимой изобразил, как Васкез его удушит, коли он еще раз так сглупит. - Я – могила. Поковылял в свою комнату, не к Эве. Следов на лице не было, только язык прикусил. Разборку с завистником можно было считать конченой, стучать на него он не собирался, не баба, чтоб за поцарапанную рожу кого-то резать на ремни. Да и в минусе они уже на одного человека. Фарадэй спал плохо, не спокойно. Васкез ночевать не пришел, отсыпался днем. Фарадэй сидел рядом и читал одолженную у Эвы книгу, ждал вечера, чтобы рассказать про египетских царей и саркофаги. На его оживление Васкез, проснувшись, махнул рукой, скривился на книгу, пошел кутить дальше. Фарадэй, обескураженный и немного обиженный, пошел за ним. Васкез сел между двумя своими людьми, Фарадэй выкинул одного со стула простым движением подбородка и мрачным взглядом, сел рядом: - Там про саркофаг написано, - процедил сквозь зубы, не глядя. Васкез вздрогнул, заторможено глянул на него, моргнул, вдруг тепло улыбнулся, засиял взглядом. У Фарадэя защемило в груди, видимо от вчерашнего удара Громилы. Тот сидел тихо, смотрел в пол, потом встал и пошел, хромая, за выпивкой. Фарадэй проводил его взглядом, качнулся на стуле, задрав передние ножки вверх, привычно огляделся по сторонам и замер, напрягся в ожидании. Остальные ничего не замечали, но Фарадэй насчитал троих, узнавших Васкеза. Троих, держащих руки на пистолете, вот-вот выстрелят. Он толкнул Васкеза в сторону вместе со стулом, его выстрел смешался с двумя чужими. Он выстрелил еще три раза и только тогда остальные отмерли, начали стрелять тоже. Последнего стрелка снял сам Васкез. Трактирщик сидел на корточках за стойкой и протирал стаканы полотенцем. Фарадэй видел это, потому что лежал на полу, головой за стойкой, в ушах звенело. Васкез рычащим голосом раздавал указания направо и налево, вдруг замер на полуслове, навис над ним: - Гуэрро? – спросил неуверенно, непонятный испуг в глазах. Фарадэй прислушался к себе. - Черт, - выплюнул он с чувством. - Проклятье. Я не человек, а решето. Усатый доктор Фернандо, единственный из всех, чьё имя Фарадэй выучил, привычно качал головой и щурился, осматривая его на кровати. - Чудо, - узнал знакомое слово Фарадэй, - царапина. У доктора смешно топорщились усики. Всё было смешно и забавно – доктор накапал ему что-то в рот. Васкезу тоже. Тому нужнее было, а то лицо такое - вот-вот удар хватит. Доктор завязал повязку на плече, но свои руки с тела Фарадэя не убрал, щупал и стучал пальцами дальше, что-то сказал Васкезу в процессе и тот посмотрел на Фарадэя неприятным взглядом анаконды. - С такими ранами к доктору надо, - строго сказал Фернандо на плохом английском, - внутри может плохо сделал. Фарадэй скроил непонимающее лицо, а потом спохватился: стычка с Громилой. Он попытался осмотреть себя, приподнялся на локтях: синяки да ссадины – знакомая с юности картина. - Кто, - спросил Васкез очень тихо и очень спокойно. - Я разобрался. - Кто?- повторил Васкез, в его глазах расцветало бешенство. Доктор вжал голову в плечи, засобирался на выход, у Фарадэя у самого похолодело внутри - Васкез в гневе был страшен. - Мануэль, - сказал тихо. - Я – большой мальчик. Непробиваемо. Капли доктора явно не помогли, не успокоили, сделали что-то наоборот. - Не скажешь? – голос, все тело Васкеза, вибрировали от злости, глаза - черные, страшные. - Не-а, - добавил с нажимом. - Я все уладил. Васкез вышел из комнаты. Фарадэй чертыхнулся, сел, встал, поковылял к двери, как был, без рубашки. Доктор его не остановил, дышал в спину на лестнице, пока Фарадэй осторожно спускался, а потом вылавировал к выходу из салуна. Трактирщик, поглядев на него, отправился вслед за ним. В салуне осталась только их банда и неприбранные трупы. Васкез стоял перед своими людьми, а те с озабоченными лицами стягивали рубахи. Громила очень медленно расстегивал пуговицы своего жилета. По натянутой спине Васкеза было ясно, что тот не жилец. Фарадэй подошел к Васкезу со спины, обхватил за локти и крикнул Громиле: «Беги!». Тот побежал и все остальные тоже. Видимо лицо Васкеза было таким страшным, что никто не хотел попасть под горячую руку. Васкез взревел, стряхнул его, рванул за всеми к выходу. - Дверь закройте! – с этими словами Фарадэй прыгнул Васкезу на спину и обхватил за шею. Васкез попятился, пока не стукнулся им о балку, сильно. Фарадэй зашипел, ослабив хватку, Васкез шагнул вперед, вывернулся, обернулся и толкнул его в плечо. Лицо страшное, словно не видит кто перед ним - свой или чужой. Цель одна - убивать. Дверь по звукам чем-то баррикадировали. - Тише, тише, - попятился Фарадэй, сердце екнуло. Васкез с силой прижал его к балке, сжал ладонь на раненом плече, измазав пальцы проступившей кровью. Фарадэй смеялся и шипел одновременно: - Эй! Ты тут злишься на человека, который сделал мне больно, а теперь сам… Ой! Ты часто такой? Дикий? Страшный? Ты, правда, страшный сейчас, Мануэль. Черт, отпусти! Я не буду с тобой драться. И тут же треснул ногой ниже коленки, за что его тряхнуло всем телом и приложило головой о балку. - Ну, прости, соврал. Васкез прижал его всем своим телом, давил бедрами, смотрел глаза в глаза. - Эй, - попытался снова Фарадэй, ведь слова – это его оружие тоже, - я тебе так и не рассказал про саркофаг. Помнишь, Гуди? А Билли? Сэма? Хорна с индейцем? Меня помнишь, Мануэль? Он потерся носом о нос, что угодно, лишь бы вывести его из этого пугающего состояния: внезапная нежность, отвлекающий маневр. Фарадэй коснулся губами губ, обмирая от своей опасной смелости, вдохнул воздух в рот. Васкез громко застонал, прихватил губу, засосал, вжался еще сильнее, в том месте тоже, погладил бок. - Ладно, ладно, - говорил в поцелуй Фарадэй, дышал сбито, гладил плечи. Васкез глухо рычал, жал пальцами где-то под ребрами: и щекотно и приятно. - Я - живой, живой, - перешел совсем на шепот, жарко целовал в ответ, понимая ту злую энергию в теле Васкеза, ведь у него тоже стучала кровь, била крещендо в ушах, в животе. Васкез потерся об него, пальцы сжались на ремне. - Блядь, - выдохнул Фарадэй, быстро осмотрелся, никого, - блядь. И запустил пальцы в черные жесткие волосы, держался так обеими руками, пока Васкез расстегивал их обоих, пока кожа соприкасалась с кожей, быстро, резко, хорошо. В груди стучало, в глазах темнело, Васкез не выпускал его губ, и он дышал в него, брал воздух из него, держался за него, потому что если бы Васкез отпустил его сейчас... Но Васкез держал, прислонившись лбом ко лбу, переводил дыхание, потом он вытер руку об дерево над его головой, стал застегивать себя и Фарадэя, будто и не было этого наваждения, морока, взрыва эмоций. Проклятье, так быстро он не отстреливался с… Давно очень. Сердце продолжало свой бег бешеным галопом. - Пойдем, - потянул Васкез вперед. - О, ты вернулся, - слабо улыбнулся Фарадэй. В глазах прыгали точки, кружочки и египетские символы, напоминая о… - Саркофаг – это как гроб. Васкез то ли всхлипнул, то ли засмеялся. Коротко обнял его и повел наверх. Там уложил в кровать, слегка покраснев, вытащил ремень, чтоб пряжка не давила, штаны оставил. - Спи, - велел ему Васкез, и Фарадэй подчинился. Утром Васкез принес завтрак в комнату, сидел рядом, пока он ел, рассматривал стену. - Нормально? – тронул его за локоть Фарадэй. - Отпустило? Громила живой? - Отпустило, - сказал, скалясь улыбкой, а лицо усталое, круги под глазами. - Живой. - Он – дурак у тебя. Правда, сильный, полезный, - локоть так и не отпустил, гладил пальцем успокаивающе, как Удачу. - Ревновал, завидовал. Я же вроде как твоя правая рука, появился из ниоткуда. Он – урод, и я его побил. По-хорошему, это ему доктор нужен, не мне. По-честному - сдохнет, мне не жалко будет. - И мне, - кивнул Васкез. Фарадэй все гладил его по руке, сам остановиться не мог, а Васкез не сбрасывал. - И надо что-то с твоей внешностью делать, друг. Тебя трое узнали! - Придумаем что-нибудь, - улыбнулся Васкез и потрепал его по руке перед выходом. Потом вместо него пришла Эва. Она беззвучно ахнула, прикрыла рот рукой и молча рассматривала карту его шрамов на теле. Потом, очнувшись, развела бурную деятельность. В каждой женщине сидит безумная сестра милосердия – обреченно понял Фарадэй, сдаваясь на ее милость. Она поила его, кормила, не давала вставать, перевязывала и обрабатывала раны, новые и старые, читала вслух интересное ему, а не свои романы. Отлеживаться Фарадэю не нравилось, задерживаться в этом городе было опасно. Васкеза узнали трое! Да, трое стрелков были вместе, как сказал ему Васкез, да они были теми еще отморозками, как сообщил трактирщик, шериф даже не побеспокоился на их счет, но если бы Фарадэй не сел за стол тогда… Васкез посмеивался над ним в дверную щель, пока Фарадэй бросал на него свирепые беспомощные взгляды. Один раз Васкез попался Эве на глаза и она стала громко и возмущенно отчитывать его на испанском. Васкез слушал, потупив глаза, выражая своим видом полное раскаяние. - Эй, это не его вина, - на всякий случай уточнил Фарадэй. Эва строго посмотрела на него и продолжила костерить жестокого и кровожадного главаря большой банды, как дитя малое. Васкез при этом выглядел странно довольным. Потом читала на ночь про пиратов, и у Фарадэя неожиданно щелкнуло в голове. Через день он с трудом вырвался из цепких оков Эвиной заботы и отправился вместе с Васкезом к цирюльнику. Тот сделал аккуратную эспаньолку, подравнял волосы, а в комнате, вооружившись бритвой, помазком и тазом с водой, Фарадэй сам побрил Васкезу виски почти как у Урожая, только много ниже. Он расположился практически на коленях у Васкеза, скоблил осторожно, сосредоточенно. Васкез сидел ровно, не дергался, излучал энергию запертого хищника. - Вот и все, - хлопнул его по щеке Фарадэй. Васкез долго смотрел на себя в зеркало, гнул брови. Вышел к своим. Все помолчали. - Эффектно, - подал голос доктор, сказал с сомнением, - запоминающе. - Похоже? – Фарадэй поднял портрет с крупной надписью «разыскивается» около лица Васкеза. Дюжина пар глаз смотрела на оригинал, на копию, на оригинал, на копию… - Нет. Вообще не похож, - зашумели скопом. - В этом и суть. Волосы отрастут, борода тоже. А запомнят вот этого кабальеро. В книгах была своя польза. Не зря он у Ханны скучал и маялся. Не зря с Гуди болтал за столом. Не зря встретился с Сэмом, а уж с Васкезом… Кто бы ожидал, что они вдвоем такие не разлей вода станут? И в который раз подумал, что будь Ханна жива, не застал бы он Васкеза в Белой Росе по весне. - О чем думаешь? – тихо спросил его Васкез на ухо, не пытаясь перекричать шумливое испанское обсуждение его новой внешности. - О судьбе, наверное, - взглянул искоса и не сдержался, - красавчик! Васкез, улыбнувшись, провел пальцами по подбородку, все привыкал. - А раньше не был? – поддел шутливо. - Бандит бандитом, зверь, - и тут же, смягчившись, добавил, - и раньше был. Мы вообще с тобой красавцы. Хочешь, у Эвы спроси. Васкез слегка потемнел лицом. - Или не спрашивай. Не ревнуй, дружище, ни одна баба между нами не встанет. Эву передали из рук в руки. Худенький юноша в очках обнял ее крепко-крепко. Васкез с Фарадэем смотрели на это издали, со своих лошадей, Фарадэй наклонился чуть вперед и жевал травинку, его глухая счастливая лошадь близко жалась к боевому коню Васкеза. От картины встречи Эвы и ее жениха было странно в груди, грустно, он обнимал ее минутой раньше, но не так. И Васкеза он обнимал не так. Кроме одного раза. Теперь он мог понять Громилу: смотришь на что-то со стороны и хочешь в свою жизнь такого же, а рожей не вышел. Теперь можно было заняться поездом. С поездом все получилось идеально. Утром судного дня Фарадэй встал раньше всех, хорошо поел перед событием и привычно получил со спины поцелуй в макушку от Васкеза. На удачу. Но потом в его голову ткнулись чужие губы, и Фарадэй замер, не знал вскидываться или смеяться. Он терпеливо выдержал одиннадцать несмелых чмоков, затем по запаху узнал Громилу. Тот подошел последним и осторожно поцеловал его в темечко. Васкез стоял в углу и лучился весельем от этой картины. Верили в его удачу – все и получилось. Быстро, споро, без крови, без жертв. Поделили добычу как уговорено было и, наконец-то, разошлись своими дорогами. Не побоялись поехать в большой город, тот был рядом, спать можно в кроватях, да и в удачу верили. Везло. Фарадэй вначале увидел, как Васкез спешился и радостно бросился к кому-то обниматься и только потом различил черные одежды и черного человека. - Ох, - сказал Сэм, увидев его, - а мы же кого-то похоронили. - Не меня, - уверил его Фарадэй и тоже полез обниматься. Сэм придержал его за плечи, осмотрел снизу до верху, как Васкез в первый раз, не веря, покачал головой. Потом кинул взгляд на вороного. - Какое редкое страшилище. - Не оскорбляй Удачу, - улыбнулся Фарадэй, - какими путями тут? - Да вот, доставляю бандита, - Сэм кивнул себе за спину. Там стоял связанный по рукам человек. - Свои же сдали. Говорят, убил бабу, за мужика принял. Еще старуху прирезал и дом сжег. У Фарадэя зашумело, заколотило в висках. Перед глазами расплылось алое. Он ошарил глазами кругом, задышал рвано. - Это его лошадь? – спросил сквозь стиснутые зубы, присмотрелся. Ханнина. Он рванул вперед, стал бить яростно, с целью: добить, убить, изничтожить этого связанного человека. Его сильно сжали за плечи сзади, ноги оторвались от земли, на мгновение он повис в воздухе. Фарадэй замельтешил ногами, вырываясь, но Васкез держал крепко, шептал что-то напевно в самое ухо, разгоняя кровавый туман перед глазами. - Тише, гуэрро, тише, спокойно, - губы Васкеза касались его виска. - Вот так, молодец. Он получит свое, обещаю. Но ты не забьешь его насмерть в этом большом городе на глазах у всех, слышишь? Васкез сжимал его сильно, до боли. Фарадэй рванулся тише, постепенно успокаиваясь: кулаки разжались, дрожь отступала. Он откинулся головой Васкезу на плечо. Тот привычно чмокнул его в макушку, чуть ослабил хватку, но до конца не отпустил, поддерживая. - Сдается мне, вы его знаете, - серьезно сказал Сэм, переводя взгляд с избитого человека на земле на них, вжимавшихся друг в друга. Он нахмурился, разглядывая их, словно складывая в голове что-то. - Выпьем? В шумном, продымленном ресторане, сиречь гостинице, они взяли две смежных комнаты и спустились вниз, чтобы занять последний свободный стол. Сэм сделал предложение сразу же. Фарадэй фыркнул пивом через нос. - Мы - и в законники? Мы?! Хотя для разнообразия… Он посмотрел на Васкеза с вопросом в глазах, тот качнул головой, двинул бровями в его сторону: «твой ход». - Я – за. Ты со мной? - Я с тобой, гуэрро, - кивнул в ответ Васкез, и добавил с улыбкой, - все твои десять лет. Фарадэй ухмыльнулся и поднял свою кружку. Сэм переводил задумчивый взгляд с одного на другого. - Говорят, на границе орудовала банда мексиканцев, возможно, ограбила наш поезд. Говорят, там есть один-единственный белый, и главарь выглядит, как пират-индеец. - О, - плохо изобразил удивление Васкез, и натянул шляпу пониже. - Бывает же такое. Он провел рукой по свежей, новенькой щетине, только что проклюнувшейся на месте изжившей своё испаньолки. Без привычной бороды он также не слишком походил на свой портрет с листовки. - Слухи, - махнул рукой Фарадэй. - Я их вроде как ловить собираюсь, - Сэм подвесил вопрос в воздухе. - Ну, можем помочь выследить парочку, - двое отморозков точно заслуживали быть застреленными на месте. - Парочку? Да там больше дюжины было! - Пятерых, - весомо стукнул кружкой по столу Васкез и кивнул сам себе, - да, пять. Ну, возможно, Фарадэй забыл еще про злобного Косого и мерзкого Оглоблю, но вот Громилу он простил, в отличие от Васкеза. - Четверых, - с нажимом выделил Фарадэй. Васкез собирался поспорить, но Фарадэй поднял брови. Васкез вскинул руки, сдаваясь. - А вы спелись, - одобрительно хмыкнул Сэм и пошел за очередной выпивкой. Он пил больше их, расслабляясь в надежной компании. - А ты стал меньше пить, - взгляд уже осоловелый, но цепкий. - Это хорошо. Для работы хорошо. - И ты, - поглядел он на Васкеза. Кажется, это удивило его больше, чем внезапная почти трезвость Фарадэя. Васкез второй раз поднял руки, капитулируя, и пошел за новым наполнением кружек. - Вы как Гуди и Билли теперь? Вместе? – улыбнулся печально, посмотрел на пустой стул Васкеза, как будто там кто-то сидел и сказал внезапно, обращаясь к Фарадэю: - Я... хм-м-м, - прочистил горло, - я не против ваших отношений с Васкезом. - Наших отношений с Васкезом? - не понял Фарадэй. - Каких… Прямой взгляд Сэма не оставлял сомнений - в «каких». Фарадэй вспыхнул: - У нас нет отношений. - Нет? Фарадэй дернул губой, наклонил голову и изрек, источая сарказм: - О, да мы с трудом удерживаемся, чтобы не нырнуть в пучину разврата. - О чем вы? – Васкез поставил около него полную кружку и сел рядом. - Сэм не против наших отношений, - с ходу огорошил его Фарадэй. - Хм-м? – вскинул брови Васкез. - Каких отношений? - Наших, - сделал лицо Фарадэй и медленно провел языком по верхней губе. - О-о-о, - протянул Васкез, и в его глазах заплескалось шальное веселье, не то, бешенное, времен банды, а давнишнее, из Роуз-Крика, нутряное, теплое. - Значит, мы можем не снимать номер с толстыми стенами? - Ну, раз Сэм не против… - А ты не против?- уточнил Васкез, в его глазах хмель сменился чем-то более диким. - А ты? – изогнул одну бровь Фарадэй. В ресторане стало жарко. «Придурки» выражал Сэм всем телом, от макушки до расслабленных на столе локтей. - А мне выпивку не принес? - Ну, мы же не в отношениях, - поиграл бровями Васкез. Сэм все-таки ругнулся себе под нос и пошел за своей порцией сам. Васкез и Фарадэй продолжили смотреть друг на друга. Изменения были незаметны и ощутимы. Мгновение назад – вроде, все как обычно и вдруг – воздух сгустился, сердце забилось, будто кто его пнул, а у Васкеза внезапно оказались красивые густые ресницы и совершенно завораживающий взгляд. Васкез рассматривал его искоса, с мягкой улыбкой на губах и казался чертовски красивым. Проклятье, судорожно глотнул из кружки Фарадэй, кажется, он заразился у Гуднайта не только тягой к книгам. - Оу, - моргнул он, сообразив. - Что? – тут же вскинулся Васкез. - Кажется, Гуди и Билли могли быть в этих… - повел рукой в воздухе, внезапно устыдившись. - Что, в этих? - Отношениях, - выделил слово Фарадэй и для точности понимания обвел языком верхнюю губу. И сделал так еще раз, ему понравилось, как расширились зрачки у Васкеза от этого движения. - Я не против, - сказал то ли вернувшемуся Сэму с кружкой, то ли жаркому взгляду Васкеза. - И я, - ответил тот, не отводя глаз, - не против. Сэм тяжело плюхнулся на стул, смотрел на стойку, где вроде как начиналась потасовка. - Тут становится жарко, не находите? Васкез с Фарадэем дружно залились смехом. Они вспоминали Гуднайта с Билли, поминали Хорна, Сэм рассказал, где в последний раз видел Урожая, Фарадэй подробнее поведал о своем самом занудном времяпрепровождении в жизни: «Эпос, Сэм! Я читал эпос! Чуть не сдох от этого языка». Васкез ржал в голос и стрелял в него шальным горячим взглядом. В Сэме было больше выпивки, чем в них двоих вместе взятых, когда он встал со стула, строго посмотрел на них, что-то вкладывая в этот взгляд, поднял палец и пошел, выдерживая ровную спину и лишь слегка пошатываясь, к лестнице. Васкез проводил его спину взглядом, перебрал пальцами по столу, посмотрел искоса, приподнял брови. Фарадэй глотнул из кружки, которую мусолил последний час, глубоко вздохнул, кивнул. Они шли рядом, как ни в чем не бывало, только у самой двери Васкез коснулся его поясницы, поторапливая. Фарадэй зашел первым, Васкез закрыл дверь на щеколду, тронул его затылок, положил ладонь на шею, зарывшись пальцами в волосы. Фарадэй не боялся ни черта, ни дьявола и во многие переделки влипал из-за собственного бесстрашия, под которое нередко маскировалась обычная глупость, но сейчас от него потребовалось все мужество, чтобы просто обернуться и сделать шаг вперед. Ладонь Васкеза с его шеи переместилась на щеку, он держал ее там и просто смотрел в лицо, привыкая к темноте. Фарадэй положил свою руку Васкезу на плечо, у самой шеи, где можно было ощутить жар кожи, а чуть сдвинув пальцы – и пульс, и все-таки не выдержал - закрыл глаза, задышал глубоко. Васкез поднял вторую руку, обхватил его лицо с двух сторон и притянул в поцелуй. Неспешно-робкий, осторожный. Фарадэй сжал пальцы, сминая ткань рубашки, дернул вперед, углубляя поцелуй, от которого закружилась голова и зазвенело в ушах. - Знаешь, что дальше делать? – напряженно спросил Васкез хриплым голосом, его руки спустились вниз, крепко прижимали за талию. - Есть пара идей, - вжался лбом в лоб, - я видел вазы. - Что? - хохотнул Васкез. - Видел в книгах про Древнюю Грецию. Эти греки, скажу тебе, знали толк в извращениях. - У Эвы? - Васкез произнес ее имя с улыбкой, - так вот, что вы там вдвоем изучали. - Эй, не только это, ты не думай. Васкез засмеялся и поцеловал его жарко, глубоко, вминая в себя всем телом. В конце концов, они разобрались и без древних греков. Утром Фарадэй проснулся и вздрогнул, обнаружив, что спит не один, внимательно стал разглядывать спящего: разгладил хмурую складку на лбу, прошелся пальцами по жестким волосам, улыбнулся, когда Васкес заворочался и уткнулся носом ему в шею. Он осторожно вылез из кровати, тихо оделся, вышел на улицу. У салуна на земле валялся кто-то мертвецки пьяный, Фарадэй обошел тело, справил нужду, размял руки и плечи, нашел воду, умылся. Рассвет запаздывал. Он легко вбежал вверх по лестнице. Васкез уже натягивал рубаху, оглянулся на него, кивнул, стал заправляться. - Я тебя разбудил? - Фарадэй стал делать всё ровно наоборот: расстегивать и снимать одежду. - Нет, - ответил Васкез глухо. - Там мужик у входа валяется, не споткнись. Завтрак еще не скоро, мы с тобой ранние пташки, - он потянулся, рухнул на кровать, стал лежа скидывать с себя сапоги, беззастенчиво разглядывая Васкеза в предрассветных сумерках. - Я проснулся когда, первым делом подумал, что это сон был. А ты рядом сопишь. У тебя такого подтверждения не было? Васкез сверкнул глазами. - Могу возместить одинокое пробуждение, - улыбнулся широко, залихватски, и ойкнул, когда штаны застряли в бедрах. - Поможешь? – хищно изогнул бровь. Васкез дернул так, что он второй раз ойкнул. - Давай быстрее там, - бросил уже в спину. Васкез вернулся быстро, весь посвежевший от холодной воды, взбодрившийся. Он сразу подошел к нему и поцеловал, накапав на кровать водой. При свете все было иначе. Слишком по-настоящему. И взгляд у Васкеза был серьезный. - Ложись уже, когда еще до кровати доберемся. Сэм, может, и не против, но не думаю, что он потерпит всякие непотребства на привалах. - Предлагаешь налюбиться впрок? – фыркнул Васкез, раздеваясь много быстрее, чем одевался. - Надеюсь, Сэм будет спать до полудня, у тебя сил хватит? У меня вот они неиссчерпаемы. - Спорим? - накрыл его своим телом Васкез. - Нет, - впервые в жизни отказался от пари Фарадэй: - Я в тебя верю.