Соседи? Друзья!

Эскильд никогда не стучит. Он врывается. Он говорит то, что думает, и ему плевать, что кто-то будет раздражаться из-за этого. Он изъясняется громко, так что его всегда можно услышать, даже сидя в углу комнаты с зажатой бутылкой пива между колен. Даже когда совсем не хочется никого ни слышать, ни видеть. Эскильд открывает дверь и без приглашения входит, с шумом втягивая воздух. Идет к окну и распахивает его настежь. — Задохнуться хочешь? — спрашивает он, а затем отбирает пиво, и Исак тянется за ним и валится, как кегля, на пол. — О-д-дай. — Отдам, как протрезвеешь. — Я …е-е пиан… — Укурен? А может и то, и другое. Скажи спасибо, что тебя не застала Нура или Линн. Иначе лекции было бы не избежать. Исак хочет ответить что-то, возможно, наорать на него. Но язык не ворочается во рту, а руки налились свинцом. Исак не чувствует свое лицо. Эскильд прав, слишком много травки и алкоголя. Он подхватывает его под мышки и пытается затащить на кровать. Исак тяжело дышит и совсем ему не помогает, ничуточки, Исаку кажется, что на полу ему самое место. Там холодно и твердо — так лучше всего. Но Эскильд больше и сильнее, может настоять на своем, когда хочет. И до отвратительного легко делает это. Исак падает на мягкую постель в ворох сбитых простыней, цепляясь за футболку Эскильда, и тянет его на себя. Они валятся на кровать, а уже спустя десяток секунд Исак прижимается к мягкой ткани на груди Эскильда и плачет. Плачет так сильно, что кажется, будто что-то рвется внутри, глубоко в груди, рядом с сердцем. Давно уже его так не накрывало, с той самой ночи в клубе, когда Эскильд забрал его к себе. Тепло чужой ладони на затылке не может унять боль, но Эскильд по крайней мере старается. Не винит Исака в том, что Эвен снова сорвался и загремел в больничку. Не винит за прошедшие семь месяцев, что они были вместе. Мама Эвена сказала, что тот не хочет его видеть. Исак не поверил. Вернулся и встретился с ним. Эвен не шутил и это на самом деле конец. Исак сам не знал, почему хочет восстановить их отношения. Было ли что отстраивать заново? — Ну, ну… — тихо выдыхает Эскильд. — Я с тобой, добрый дядюшка Эскильд с тобой… Исак все еще хочет плакать, но уже не может. Слишком много всего произошло за последнее время и оттенок снисходительной иронии в голосе Эскильда превращает все в гребаный фарс — фарс всей его жизни. Исак знает, где находится точка отсчета, и тогда тоже Эскильд был рядом — поддержал. А где был Эвен? Где был Эвен в те моменты, когда Исак так нуждался в нем? Уходил в себя? Сбегал? Требовал абсолютного внимания? В ту первую ночь, что они были вместе, Эвен голышом отправился в Макдональдс. Они пережили это, хотя Исак до сих пор с содроганием вспоминал злые слова Сони и собственное отчаяние. Ему следовало запомнить это ощущение — абсолютная беспомощность — вот, что оно значило. Спустя три месяца Эвену показалось забавным раскрасить стены этой самой комнаты — спальни Исака. Художник из Эвена был так себе, и когда ничего не вышло, Исаку пришлось избавляться от жутких иероглифов, выведенных баллончиковой краской. А уже через две недели Эвен решил снять автобиографическое кино — «Как в "Ромео и Джульетте", Исак!» — и Исак убил на корню этот план, заметив включенную камеру, когда они занимались сексом. Эвен утверждал, что записывает для себя. Исак ему не верил, но все равно простил. Прощать Эвена и относиться к его причудам снисходительно стало для Исака золотым правилом их отношений. Потом была книга. Шестьдесят восемь часов в обнимку с компьютером, и результат его работы Исак даже не смог прочесть, потому что, закончив, Эвен его удалил. Вот так запросто! Поездка во Францию на каникулах. Эвен пропал из отеля на три дня, а Исак все это время места себе не находил, мотаясь из посольства в полицию и обратно. Звонил домой и родителям Эвена, вынудив их прилететь, чтобы увидеть Эвена здоровым и невредимым. Когда его спросили, где он был, — Эвен ответил: гулял. Три гребаных дня! Три дня по Парижу и не заметил этого! И финал всему, хотя, казалось бы, куда уже хуже? Эвен ему изменил с другим парнем. Это произошло две недели назад в доме Эвы. Его звали Свен — субтильный блондин из первого класса, так чертовски похожий на него самого. Исак искал Эвена по всем комнатам, разболелась голова и хотелось пойти домой пораньше, но в туалете он обнаружил сюрприз. Эвен, казалось, и сам не понимал, что творит, но Исак так сильно устал от происходящего, просто обессилел от не иссякающего потока дерьма, льющегося ему на голову. Исак пришел в ярость, разразилась отвратительная ссора. Эвен жалко оправдывался. Они подрались, вернее, это Исак кинулся на него с кулаками, Эвен только сдерживал его. Затем была долгая дорога домой по отдельности. Юнас сопровождал Исака и взял обещание не чудить. Уже в квартире Эскильд налил ему текилы из своей заначки, а потом увел Линн, оставив Исака наедине с самим собой. Как будто это могло помочь. Исак убеждал себя, что это не Эвен. Не может быть тот Эвен, которого он полюбил. Это болезнь. Долбаная биполярка. Эвен явился утром с извинениями, и они снова поскандалили. Исак остался в кухне, а тот вышел в ванную умыться и пропал там на час. Когда Исак смог открыть дверь и достать его — Эвен едва дышал, наглотался таблеток Нуры. Эскильд вызвал скорую, Эвена сначала забрали в обычную больницу, а затем перенаправили в психлечебницу. Мама Эвена сказала, что ему нужно прийти в себя. Эвену нужно, а то, чего хочет Исак, опять никого не беспокоило. Исак всхлипывает и тычется носом в грудь Эскильду, вдыхая знакомый запах. Кажется, даже пьяное оцепенение немного его отпустило после пролитых слез. Исак дрожит и икает, сопли текут, глаза печет. Но Эскильд не подтрунивает, а просто гладит по затылку, шее, плечам и едва уловимо покачивает, как ребенка. — Все пройдет, — говорит он. — Всегда проходит, вот увидишь. Все будет хорошо. Впервые мягкость и жеманность Эскильда не кажутся Исаку отталкивающими. Эскильд — константа его жизни, а Эвен, как ни горько это признавать, был лишь переменной. И не любовь это была, а лишь вспышка краткосрочной страсти. Исак чувствует себя таким никчемным и покореженным их связью, вывернутым наизнанку. И ему кажется, что после такого его никто не полюбит, просто не сможет. Первые отношения и такой облом в итоге. Его корабль не просто сел на мель — разбит вдребезги. Исак трется губами о ткань футболки и прижимает Эскильда ближе. Хочется тепла и поддержки, и Исак готов умолять об этом. Простить. Требовать, если нужно. Чужой запах заполняет ноздри, и Исаку нравится, как пахнет Эскильд. Крепко, по-мужски, ведь он старше и уже давно перерос гормональные бури подросткового возраста. Эскильд не сразу понимает, что происходит, но когда до него доходит — Исак заваливает его на спину и ложится сверху. Вытягивается на нем всем телом. — Исак… — с укоризной выдыхает он. — Не говори. Не нужно. Исак часто моргает, глядя на его лицо в полумраке. Эскильд не красавчик, как Эвен, но есть в нем что-то такое, что невольно притягивает взгляд. Исак тянется к его губам, прижимает их своими, ощущая мягкость и ласковый ответ. Эскильд принимает его, как нечто неизбежное, и не играет. С ним Исаку не нужно держать ухо востро, он не представляет угрозы. По крайней мере, для Исака. Когда Исак встретил его впервые в душном зале гей-клуба, казалось, Эскильд видит его насквозь. И смеется над всеми его страхами. Таким уж он был — бесстрашным и немного безрассудным. Исак не ощущает в себе сил, чтобы раздеться или предложить Эскильду скинуть с себя хоть что-то. Они просто по молчаливому согласию трутся друг о друга сквозь одежду, Исак целует его — член болезненно возбужден от натиска и неуклюжего скольжения. Эскильд все еще поглаживает Исака по спине, словно норовистого жеребенка. Приручает, ободряет и поощряет. В его действиях столько заботы, что это вызывает у Исака новый приступ пьяных слез. В ушах звучат лишь их короткие глухие стоны в погруженной во мрак и тишину комнате. Эскильд опускает руки на его задницу, сжимая ягодицы и задавая ритм. Исак двигается быстрее, чаще, чувствуя, как липкая дрожь пробирается по спине. Ему хорошо, так хорошо, как уже давно не было. И Исак не желает испытывать вину за это. Больше нет никакой вины. Нет страха. Нет Эвена. Эскильд глухо стонет, кончая, и крепко целует Исака. Тот не заставляет долго ждать и тоже спускает, хватает ртом воздух и дрожит. А затем они просто лежат, тяжело дыша и пытаясь прийти в себя. И этот момент кажется Исаку комфортным и таким правильным. Эскильд поддерживает его и ничего не говорит, просто дарит свое тепло. Исак вскоре засыпает. *** Исак просыпается в одиночестве. Голова трещит, как поломанное радио. Во рту гнусный привкус, в трусах полно спермы и это еще раз напоминает о том, что произошедшее ему не приснилось. Если конечно их фрот не был его ночной поллюцией, а это явно не так. Приоткрытое окно впускает прохладный весенний ветерок, а на полу бутылка «Туборга» в луже пива. Они с Эскильдом «помогли» друг другу. Но Исак и сам не знает, что это значило. Что это вообще было? Ночью казалось, что происходящее имеет смысл, но теперь, при свете дня, Исак ощущает себя полнейшим кретином. Что не так уж далеко от правды. — Черт, — шипит Исак, спуская ноги с постели, и вздрагивает, когда дверь распахивается. В комнату входит Эскильд, как всегда без стука. Исак морщится, сутулится и старается провалиться на месте. Хотя после Эвена — его прогулок голышом, неловких слов при посторонних, пропаж, измены и драки, следовало бы забыть о смущении на веки вечные. Исак уже давно не маленький мальчик, да и не девственник. — Я принес тебе лекарство. Советую принять душ, от тебя несет, — без тени смущения говорит Эскильд. Словно ничего и не было. Исак вскидывает голову и смотрит на него. Эскильд не отводит взгляд и протягивает стакан с шипучкой. — Нет, — коротко произносит он. Исак хмурится. — Что? — Это значит: нет, Исак. Ты не будешь об этом думать, а я — делать проблему. Мы соседи, мы парни и мы оба геи. Такое бывает. Это ничего не значит. — Но… — Ты напился, Исак, ты рыдал и обсопливил мне всю футболку, ее пришлось выкинуть. Не скажу, что мне не понравилось. Было забавно. Но, дорогуша, ты не первый и уж точно не последний парень, который кончил на меня. — Я… — Исак чувствует, что его щеки не просто горят — пылают. — Я вычту деньги за футболку из твоей квартплаты. Теперь Исак готов воспринимать Эскильда таким, какой он есть. Тот больше не жалеет его, в ход пошла новая тактика. И Исак благодарен, потому что теперь не нужно извиняться или думать, как сгладить ситуацию. — Ну, раз мы все выяснили, я хочу побыть один, — просит он. Эскильд в ответ закатывает глаза. — Ты не один, Исак, у тебя есть мы! И если твоя депрессия затянется — предупреди. Я хотел в субботу закатить вечеринку для Нуры и ее нового парня. Линн уже связала им одинаковые шарфы. Уродство еще то! — Можно подумать, тебе их носить. — Слава богу, что не мне, — губы Эскильда трогает теплая улыбка, означающая, что он совсем не считает шарфы Линн плохими. Из него никудышный лжец. — Вали уже! — фыркает Исак и сходу выпивает шипучку до дна. В груди тут же теплеет, и по сравнению со вчера Исак ощущает себя просто превосходно. Следовало бы сказать «спасибо» Эскильду, но Исак не знает как. Не будет ли это слишком? Впрочем, Эскильд и не ждет от него каких-то особенных слов. — Я не шутил насчет душа, — уже у двери добавляет он и подмигивает: — Не заставляй меня доставать поливочный шланг!