Лорд и шлюха

Четверг. Улицы города. 22 : 43 Город встретил темнотой вечера и прохладным неприятным ветром. Хотя, если уже около месяца ты находишься словно узник в четырёх стенах, начнёшь скучать даже по такому. Потому Адлер и скучал. Сколько он уже является, как когда-то выразился Ридрих Мансер, «чем-то вроде собственности» лорда? Да наверное уже как месяц, быть может, немного более того. Только сейчас, когда тебя окружают стены зданий и темнота, невольно задумываешься о себе и своей жизни. Джеймс? Сколько себя помнил – всегда был небогат, скорее даже, его состояние приближалось к бедности. Мать умерла, когда мальчику не было и четырёх, а потому воспоминания о ней были лишь частичными и очень расплывчатыми. Зато юноша помнил отца. Адлер-старший был очень хорошим человеком: работал, не покладая рук, не был трусом, пил лишь по праздникам, так что пьяным его сын некогда не видел. Смерть жены отец Джеймса пережил с огромным трудом, и, видимо, так и не смог смириться с её потерей. Возможно, лишь только сила воли помогла ему не сойти ума и не обречь сына на голодную смерть. Порою, правда, маленькому Джеймсу казалось, что не будь он, по словам отца, так похож на мать, тот бы вряд ли так заботился о нём. Нет, он бы о нём не забыл, не бросил, но столько бы любви мальчишка не получил. Но потеря любимой женщины, маленький сын на плечах и работа допоздна сделали своё дело: через несколько лет здоровье стало подводить и преподносить массу неприятных сюрпризов. Когда Адлеру-младшему было 12, человека, которым он так восхищался и на которого хотел быть похожим, не стало. Как мальчишка не молил Бога о помощи, она не пришла. Так он оказался на улице. Началось всё с попрошайничества, а после пошли и мелкие дерзкие кражи у прохожих. Жил Джеймс в никому не нужном подвале одного из домов с ещё несколькими мальчишками, которые по разным причинам оказались в столь же бедственном положении, что и он. Тогда мечта стать таким же, как отец, усердно работать, честно зарабатывая себе на хлеб, рухнула. Странное осознание действительности заставило нынешнего Адлера на мгновение остановиться. Хм, а ведь сейчас он тоже оказался на улице, как и тогда, несколько лет назад. Судьбе явно нравилось играть с молодым светловолосым юношей. Радость от возможности пройтись по знакомым мостовым, ощутить дуновение холодного ветерка мгновенно исчезла, стоило лишь вспомнить о причинах нахождения здесь. Flashback. Четверг. Поместье Мансер. 20 : 50 — Вы, сэр, слишком уж несправедливы ко мне! – в ответ рявкнул Джеймс. — Да что ты говоришь, неблагодарный мальчишка?! – гаркнул в очередной раз лорд Мансер. Ридрих с недавнего времени начал подмечать, что чем больше юноша у него живёт, чем больше меняется, тем наглее и смелее он становится. Теперь Адлер в открытую высказывал практически все свои желания и мысли, с одной стороны – прогресс на лицо, с другой – про рамки молодой человек порой и забывал, намеренно ли, али нет, неизвестно. Хотя, Ридрих и сам был в этом немного, да виноват: он действительно требовал от Джеймса искренности во всём, учил его любить себя. Аристократ давал ему всё, хотел он этого или нет, но не ограничивал своего «питомца» только в одном: он не позволял тому выходить на улицу. К слову, ввести данное ограничение было идеей ужасного и коварного Руфуса Гауэрса, который вполне логично предположил, что коли Адлер шлюха, то значит, сутенёр у того имелся, а у того, следовательно, была ещё целая колода продажных девушек и юношей, а что хуже всего этого вместе взятого, так это то, что хочешь или нет, но у Джеймса были клиенты, и дело ясное, что не один и не два. Представлять себе, что объект спора двух джентельменов выйдет на улицу и по воле Лукавого встретит одного из своих давнишних знакомых, только себе же нервы портить. На том и порешили, невольно забыв, что Джеймс всё-таки пташка вольная, а потому с подобным раскладом вряд ли смирится. Суть сегодняшней ругани, в общем, на том и основывалась. — Да, сэр, да! Я благодарен Вам, всем сердцем благодарен! Да только кто Вам позволяет живого человека взаперти держать, словно зверушку? – кричал юноша, рискуя надорвать себе голос. — Это был твой выбор! Я сразу предупредил тебя, что ты должен будешь выполнять всё, что я скажу! Я не заставлял тебя! – безусловно, Мансер перевирал всё сразу. Он отлично помнил, как сам, ненавязчиво, но вынудил юношу согласиться на своё весьма сомнительное условие. Сейчас же, как бы это не было неприятно, ложь была вызвана элементарным верным инстинктом самосохранения. Другой спорщик же, простофилей тоже не был. — Да, не заставляли! – не стал отрицать юноша, давая тем самым Ридриху прозрачную надежду на победу. — Но и выбора Вы другого мне не оставили, – надежда исчезла так же легко и просто, как и появилась. Мансеру стоило взять себя в руки, успокоиться, сослаться на горячую кровь и глупость Джеймса, простить того за слова, вызванные метанием души и сердца, прекратив тем самым ссору, но хозяин дома уже был слишком сильно взбешён, чтобы вот так вот просто всё оставить. Сейчас Адлер казался самым отвратительным и несносным человеком на всём белом свете, которому и смерти то будет мало. — Неблагодарная дрянь! Пошёл вон! Вон! Вон, я сказал! Светловолосый юноша не дал себя долго упрашивать, и уже через минуту, забрав с собой плащ и цилиндр (так щедро оплаченные лордом Мансером), буквально выбежал на улицу, словно обиженная девушка. Но а кто так глупо сказал, что и у молодого джентельмена не может быть ранимого сердца, сильных эмоций и чувства собственного достоинства, в конце то концов? End. Четверг. Улицы города. 23 : 01 А как шлюхой стал, так это совсем просто. Жестоко, противно, но всё равно просто. Джеймс точно помнил, что ему тогда лет этак 14 было, никак не меньше. Как бездомный паренёк-сирота может достать себе еду, деньги? Конечно же, только мелким воровством. А здесь законы одни и для всех: украл – беги без оглядки, не останавливайся, петляй по улицам и не жалей ног, сделай всё, чтобы не поймали, а если всё-таки ошибся и попался – сам виноват, винить, так же, как и просить о помощи, тебе некого более. И однажды Адлер попался. У него, у маленького, юркого, быстрого, хорошо знающего все закоулки, перед взрослыми— преследователями были весомые преимущества. А потому и в этот раз, он, убегая, слегка расслабился: остановился быстро и толком даже не петлял. Свою ошибку он осознал лишь тогда, когда услышал злое: «Попался, крысёныш!» за спиной и ощутил на плече чью-то могучую ладонь, пальцы которой с силой сжали костлявую плоть. Всё, думал Джеймс, конец. Что с ним теперь будет? И до этого всё не хорошо было, а теперь и вовсе жизни дальнейшей не видно. И куда его теперь? Конечно, поймавший тут же отдаст мальчика в заботливые руки добрых полисменов, которые мгновенно отведут его в приют, где будут ожидать ещё более нежные руки управляющего и служащих, а это ведь лучший из возможных вариантов. При любом исходе событий друзьям придёться лишь с тоской вспоминать беднягу-Джеймса. Так бы всё и случилось, не реши мужчина взглянуть в лицо пойманного малолетнего воришки. Да, худой. Да, грязный. Да, в лохмотьях и синяках, но не смотря на всё это поразительно красивый. И эту самую красоту нельзя было скрыть под слоем сажи и пыли на лице, волосы были цвета спелой пшеницы – это так же не укрылось, пусть и были они изрядно грязными и сальными. А глаза… Ах, какие то были глаза! Цвета чистого голубого неба, они смотрели на мужчину, переполненные страхом и безмолвной мольбой о пощаде. Такое сокровище не часто получается найти, а если так свершилось, то отпускать было уже нельзя. — Хватит пялиться на меня так, словно сейчас разрыдаешься. Всё равно не отпущу, — протянул мужчина своим хриплым ледяным голосом. — Что со мной будет? – пролепетал маленький Джеймс Адлер, будучи не в силах думать сейчас о чём-то другом. — По совести, отвести-ка бы тебя в приют сейчас… Но, знаешь, ты мне нравишься… Что-то в тебе есть… А потому я обещаю простить тебе то, что ты обокрал меня, но тогда… Альберт Кроуфорд. Сутенёр и владелец одного из самых крупных подпольных притонов в городе. Таким образом, одна маленькая кража стала причиной пожизненного рабства. Джеймс помнил, как пытался сопротивляться, как плакал, как боялся в первые разы, но это только ещё больше возбуждало клиентов, находящих маленького плачущего ангела безумно привлекательным. Адлер родился в то время, когда красота юношей ценилась ни чуть не менее красоты девичьей, а потому достаточно скоро мальчик стал козырной картой в колоде Кроуфорда. Для своего же блага Джеймс научился получать от своей работы удовольствие, научился ублажать даже самых взыскательных клиентов. Альберт звал своего нового подопечного «сыном», а тот, в ответ, звал сутенёра не иначе, как «отцом» (на деле, сие «родственные» отношения были не только между ними: всех своих ночных бабочек хозяин притона звал дочерьми и сыновьями). Смотря правде в лицо, стоит отметить, что Кроуфорд был очень жестоким человеком, наказывал за каждую провинность, а об участи пытавшихся убежать слагали печальные легенды. Так и проходили несколько лет последующей жизни. Вспоминая безрадостную историю своего существования, Джеймс неожиданно осознал, что его жизнь идёт по одному и тому же кругу, и не меняется ничего кроме окружающих его людей. Он никогда не чувствовал себя по настоящему свободным: сначала им управлял Кроуфорд, теперь его жизнью распоряжался лорд Мансер. Всё время кому-то должен, чем-то обязан. Да пропади бы всё оно пропадом! И ведь наверняка ни один из них не думает сейчас о Джеймсе, уж Ридрих так точно. Наверняка сейчас ждёт приезда этого Гауэрса, что бы рассказать о произошедшем. Что до Альберта, то вполне быть может, он уже перестал искать своего «сына», приносящему очень неплохие деньги. Думать о таком было не очень приятно, но о другом было предполагать как-то глупо. Юноша был настолько погружен в собственные мысли, что не видел, куда идёт, а редким прохожим и вовсе не уделял внимания. И не известно, куда бы Адлер ушёл такими темпами, если бы ему не показалось, что кто-то позвал его. — Джеймс? Джеймс Адлер?! Джеймс! Молодой человек остановился, словно громом пораженный. Как и тогда, несколько лет назад, этот хриплый ледяной голос внушил неподдельный ужас, захотелось провалиться под землю, исчезнуть. Ведь нет ничего хуже того, когда хозяин находит свою сбежавшую зверушку, особенно когда последняя готова на всё, чтобы этого не случилось. Вот так было и сейчас, только хозяин – сутенёр, а зверушка – сбежавшая шлюха.