Волшебные тайны Зачарованного Леса

      Он знал, что битва уже проиграна, видел, сколько воинов полегло в проклятых Изенских топях. Те же, что ещё были живы, продолжали сражаться с ужасными порождениями Изенгарда —орколюдьми — чернокожими урукхаями. Как же легко оказалось заманить в ловушку отправившийся на разведку отряд конников. Кто бы мог подумать, что такое возможно? Что стало виной этой кровавой бойни: проявленная недопустимая беспечность, хитрость Врага или нечто иное? Отчётливо осознавая, что уже никогда не узнает ответа, Тэйодред в очередной раз взмахнул мечом, отбивая выпад злорадно скалящегося монстра, который, сколь бы ни был ничтожен, сейчас чувствовал превосходство своей дикой, необузданной силы и потому ярился ещё больше. От сходящихся вновь и вновь клинков в туманном воздухе топей разлетались искры, звон почти не касался ушей, но вот рык своего врага, когда пронзил его брюхо, сын Роханского Конунга услышал отчётливо, как и ощутил его последний ответ — предсмертный рывок, от которого на мгновение сперло дыхание, а затем по телу разлился колючий холод.       Оттолкнув от себя судорожно вздрагивающее тело урукхая, Тэйодред осмотрелся, выискивая новых противников, но те оказались дальше, чем ему виделось ещё минуту назад, да они и не сражались уже, а, гогоча, что-то обсуждали на своём отвратительном наречии, срывая одежду и оружие с павших витязей Марки. Слишком далеко, чтобы хватило сил до них дойти, чтобы приблизиться, отомстить за надругательство над побратимами, которые ещё недавно сражались и служили под его началом.       Слишком далеко.        Гораздо ближе опушка Фангорна. Сейчас бы добраться до искореженных непогодой, голых в феврале вязов, облокотиться о поросший мхом ствол, чтобы минуту передохнуть. Даже меньше. Ему хватит.       Зябко, устало кутаясь в шерстяной, подбитый мехом плащ, Тэйодред привычным движением вытер меч о траву, убрал его в ножны и, невольно удивляясь тому, как быстро сгущается липкий густой туман, шагнул к лесу. Отвратительная холодная сырость, казалось, заползала под самую кожу, смешивалась с кровью, стремительно разбегаясь по венам, и от этого становилось всё холоднее. Каждое движение было невесомым и одновременно давалось тяжёло, словно осколком утёса придавило. Должно быть виной всему навалившаяся усталость, но это не страшно: несколько минут отдыха и он снова будет в форме. А пока…        С трудом доковыляв до разбитого молнией ствола, витязь опёрся о него рукой, делая глубокие рваные глотки кислого от запаха плесени и гниения воздуха. Тряхнув головой, он огляделся, подмечая тёмно-фиолетовые ягоды в зарослях бирючины, полнящуюся серебристыми каплями влаги паутину и свет. Тёплый свет, виднеющийся, манящий из-за усыпанных ржавыми иголками ветвей ели. Возможно ли, чтобы кто-то развёл там костер? Не опасно ли углубляться в Зачарованный Лес, чудищами из которого матери пугают непослушных детей? Но бегущие по коже мурашки заставляли, забывая об опасности, желать лишь одного: согреться. Качнув головой, чтобы привести мысли в порядок, Тэйодред медленно, но уверенно двинулся к источнику света.       Небольшая поляна была окружена бузиной, свисающими с ветвей плетьми дикого винограда и кленовым подлеском, на ней к разочарованию рохиррима не оказалась костра, найти который он так стремился, и всё же воин замер, в изумлении глядя на ту, что по необъяснимой причине принял за огненные блики. Прямо на согнанной ветром куче бурых сухих листьев сидела рыжеволосая девушка, совсем ещё девочка: бледная, тоненькая, как ветвь ивы, в лёгком золотистом платье и совсем босая. Словно не чувствуя холода, от которого у него самого уже начинало сводить мышцы, она вплетала в свои длинные вьющиеся локоны белые ленты и украшения с прозрачными, словно горный хрусталь, камнями.  — Ты, наконец, пришёл, — чудесное видение подняло личико с изящными точёными скулами, и Тэйодред смог заглянуть в невероятно синие лучистые глаза незнакомки. — Я ждала тебя.  — Ждала? Здесь? — удивлёно переспросил рохиррим, приближаясь к девушке. Она притягивала его, словно магнит. Горячий, полный жизни магнит. — Как ты могла узнать, что я приду?  — Древень сказал, — её мягкая улыбка напомнила солнечные рассветные лучи, а проступившие на фарфоровых щеках ямочки отчего-то одновременно смешили и вызвали тянущее, колкое чувство в груди. — Велел поторопиться, им только тебя удалось уберечь от завесы, единственной ценой.  — Так что же ты не торопилась?  — Я слышала, как ты идёшь, — заметив, что витязь покачнулся, девушка протянула руку, помогая ему сесть рядом на мягкие шуршащие листья. — Осторожнее, мой господин.  — Кто ты? — сжимая в широкой, мозолистой от частых упражнений с мечом и копьём ладони её тонкие пальчики, Тэйодред, несмотря на недопустимость такого поведения, не мог их отпустить: от незнакомки шло то самое тепло, в котором он сейчас так нуждался. Касания к ней хватило, чтобы стало легче дышать, и начали невероятным образом восстанавливаться утраченные силы, а мысли снова вернулись к сражению у топей. — Послушай, мне нужна помощь, возможно, кто-то из моих воинов ещё жив…  — Нет, ты один, — перебив его, печально покачала головой девушка. — Смирись, тем легче нам будет.  — Мне нужен конь, чтобы вернуться в Эдорас.  — Ты не сможешь выйти за пределы Фангорна, таково условие.  — Что ещё за условие? — вспылил витязь, почти до боли сжимая её ладошку и вновь вглядываясь в прекрасное бледное лицо. Слишком идеальное, человеческое ли? — Кто ты? Эльф?  — Что ты, они же высокие, выше меня и совсем иные. Я — Леми, дриада. Возможно, ты слышал о таких, как я, не знаю.  — Никогда, — покачал головой Тэйодред, смущённый тем, что причинил этой девочке боль таким крепким пожатием. — Расскажешь?  — Нечего особенно рассказывать: мы дети древ, рождаемся, если чиста духом и помыслами их сердцевина, если они хотят нас. Таких, как я, осталось совсем мало, гораздо меньше, чем эльфов, о которых ты говоришь. У меня нет подруг; дриады, которых я знаю, старше. Они прекрасны и мудры, всё время поучают, и это противно, — Леми забавно сморщила аккуратный носик, радуясь тому, что вызвала улыбку на видных из-под шлема, красиво очерченных губах воина. Её воина. — Они сказали Древню, что только я так молода и безрассудна, что могу…  — Что ты можешь? — очарованный колокольчиком её голоса, рохиррим не сразу понял, отчего так смутилась девушка. Какая-то неведомая сила ограждала его от всего, что было ещё час назад: все воспоминания были за тёмной густой пеленой, имела значение лишь милая чаровница и её тепло, от которого согревалась, разбегалась по венам его заледеневшая было кровь. — Говори. — Влюбиться, — закусив алую губку, она опустила ресницы, скрывая от него неловкость и плещущееся в девичьих глазах волнение.  — Влюбиться? — недоумение заставило нахмуриться, свести брови. Сын Конунга Марки мало что знал о любви, которой не было места в его наполненной сражениями жизни. До сегодняшнего дня. Сейчас он впервые чувствовал. Любовь ли? Но восхищение, жажду, стремление, поглощающее до огня в крови. — В меня?  — Да, — дриада разрумянилась, словно степной мак, и от этого жажда к исходящему от неё теплу усилилась стократ.  — Но почему? Что во мне есть? Я много старше тебя.  — Только полюбив, я смогу спасти тебя от завесы.  — А сможешь? — Тэйодред вдруг каким-то внутренним острым чутьём почувствовал, что она не шутит с ним, и лучше не знать, что такое эта завеса, от которой нет возвращения назад, нет жизни. А он хотел жить. Очень хотел.  — Наверное, — неуверенно улыбнувшись, она придвинулась к нему ближе, склонив голову набок и подаваясь вперёд, словно цветок навстречу солнечным лучам. Когда губы девушки прикоснулись к его губам, витязь внезапно почувствовал, что и не дышал прежде. Только теперь его первый настоящий, чистый вдох. Привлекая дриаду ближе к себе, обнимая её за плечи, он углубил поцелуй, лаская её приоткрывшийся ротик так нежно, 'как только мог. Прикоснувшись язычком к его губе, подаваясь навстречу, она вдруг тихо, радостно рассмеялась. — Да, смогу.  — Что же во мне такого есть, что привлекает тебя? — всё ещё ощущая на губах поцелуй, тёплое дыхание Леми, Тэйодред бережно провёл пальцами по её щеке, наслаждаясь мягкостью бархатистой кожи, испытывая долгожданный покой и в тоже время какое-то новое, неведанное прежде волнение. Волнение, от которого почувствовал себя юным и бесшабашным, чего не было уже очень давно. — Чем я нравлюсь тебе?  — У тебя чистое сердце, разве этого мало, чтобы полюбить? Ведь такого не сыщешь в эти дни. А ещё… — на миг прижавшись щекой к его ладони, словно нуждалась в прикосновении так же, как и он в ней самой, дриада потянула шлем витязя вверх, снимая и откладывая в сторону. Теперь она могла без труда рассмотреть суровое, мужественное лицо, ясные карие глаза, прямой нос, чуть заострённый, с ямочкой в центре подбородок и рассыпавшиеся, доходящие до плеч, пшеничные волосы. Бесспорно, он был хорош собой, и это не могло ей не нравиться. — Ты бываешь добрым, я вижу это.  — Полагаешь? Я не уверен. — нахмурившись под её пронзительным синим взглядом, Тэйодред вдруг вспомнил всю жестокость, неприятие и равнодушие, проявленные за годы зрелой жизни, боёв и политических распрей. Был ли он достаточно чист для такого светлого создания, как она, или же является эгоистом, который, сейчас уже подспудно понимая что происходит, не выпустит из объятий прекрасную лесную деву, не отвергнет её дар? Нет, не отпустит её. Слишком велико желание жить, а ещё более познать всё, что Леми ему предлагает, и, возможно, это во сто крат больше того, чем была наполнена его жизнь в прошлом. Если нужно сделать выбор между завесой смерти и трепещущей от смущения дриадой, которая по одной ей известной причине, возможно, девичьей наивности, решила его спасти, то выбор очевиден, и он ни на минуту не задумается. Потянувшись к приоткрытым губам девушки, он снова коснулся их ласковым, одновременно с этим жарким поцелуем. От её робкого ответа, от сладкого вкуса нежной плоти кружилась голова, словно сама жизнь по крупице возвращалась в израненное тело. — Не ищи то, чего во мне может не оказаться.  — Честность — одна из важных добродетелей, но сейчас ты лжёшь сам себе. Ты лучше, чем хочешь казаться. Не пытайся напугать меня, — словно читая мысли рохиррима, шепнула девушка, прикасаясь губами к колючей рыжеватой щетине на его щеке, поглаживая пальцами жёсткие светлые волосы. — Возьмёшь меня в жёны?  — Да, — кивнул сын Конунга, наслаждаясь, упиваясь её невинной лаской, аккуратными пальчиками, касающимися затылка.  — У нас мало времени. Нужно сделать это сейчас.       Тэйодред и сам это чувствовал: время уходило, и только её тепло, её руки и поцелуи поддерживали в нём жизнь, согревали посреди обжигающего мороза.  — Клянусь любить, беречь и поддерживать тебя до конца своих дней, — уверенно произнёс витязь, крепче прижимая к себе девушку, чтобы не чувствовать окружающего со всех сторон холода.  — Конца дней теперь не будет, — улыбнулась Леми, поддаваясь его требовательным рукам. — И я клянусь беречь и любить тебя, пока живёт Арда.       Скрепляя брачную клятву, Тэйодред приник к её губам более крепким, властным поцелуем. Теперь дриада принадлежит ему, его воле, а воля эта требовала напиться жизнью, светом и теплом девы.       Углубляя поцелуй, он одной рукой обнял теперь уже свою жену за худенькие плечи, а второй потянул за завязку на своём плаще, чтобы расстелить его на ложе из сухих листьев. Прежде воин и не думал о женитьбе, теперь же душу наполняла смешанная с гордостью радость, удовлетворение от того, что пусть так, на границе жизни и смерти, но он всё же встретил наконец ту, что одним взмахом длинных ресниц разожгла в сердце огонь, который бушующей лавой страсти расходился по венам. Может, этого странного, неуловимого чувства любви прежде не было в жизни потому, что она жила здесь, за границами Зачарованного Леса, а он сам был так поглощен своими обязанностями наследника Конунга, что не находил ни секунды на что-то иное кроме воинских построений, рейдов и приёма послов? Бессмысленно теперь вспоминать о том, что подёрнулось такой зыбкой дымкой. Гораздо важнее снять кольчугу и наручи, отложить в сторону меч, чтобы не причинить неловким движением вреда этой хрупкой, красивой девочке.  — Дриада, — мягко рассмеялся рохиррим, освободившись от амуниции и усаживая к себе на колени столь внезапно обретённую возлюбленную. — Забавно, я всегда считал, что из странных народов существуют только эльфы и гномы.  — Ты многого не знаешь о том, что таят леса, — улыбнулась Леми, касаясь невесомым поцелуем подбородка воина, чтобы выразить то, как сильно он взволновал всё её хрупкое, хрустальное существо. Нет, всё же другие, старшие дриады неправы. Разве это безрассудство, полюбить, если так приятны мужские прикосновения, его ласки, поцелуи, если так важен чуть настороженный бархатный взгляд? — Скоро тебе раскроется много новых тайн.  — Позволь заняться самой интересной из них, — поглаживая хрупкие плечи девушки, прикасаясь пальцами к её шее, скулам, Тэйодред внимательно следил за выражением лица лесной красавицы, чтобы убедиться, что эти действия приятны ей, а затем, не выдержав, желая большего, прижался губами к нежному местечку под острым, как у сказочных эльфов, ушком.       Мурлыкнув, как котёнок, не представляя, какую бурю эмоций будит в нём, Леми выгнулась навстречу обжигающему касанию, бесхитростно наслаждаясь горячими губами и колкой щетиной. Обнимая витязя, своего мужа, за могучие плечи, лишь отчасти зная о том, что должно сейчас произойти, она впервые в жизни чувствовала себя не одинокой, а счастливой, ощущала, как птичкой колотящееся сердце наполняется до краёв радостью, песней живительной любви. Чуть повернув голову, она подставила поцелуям рохиррима тоненькую шею, закусив губу от удовольствия, когда он выразил свою жажду обладания, сжимая зубами нежную кожу, опаляя, заставляя разбегаться по телу сотни мурашек. Немного отстранившись, дриада потянулась к его губам за новым опьяняющим поцелуем, отвечая на него уже более уверенно, и всё же удивлённо подрагивая, когда сильные руки, огладив плечи и спину, нетерпеливо стянули лиф её платья, заключая в плен загрубевших ладоней небольшие груди. Тэйодред уверенно поглаживал упругие полушария, сжимая, играя с затвердевшими сосками, пока Леми не застонала в его губы, уже сама прижимаясь к ладоням, и лишь тогда склонился, чтобы вобрать в рот розовую горошинку напряжённой плоти, обласкать языком, ощущая пьянящий, дурманящий вкус её тела. Девушка вскрикнула, погрузила пальчики в его волосы, чтобы притянуть ещё ближе к себе, и уже не сдерживаясь, давая волю бушующей страсти, он лизнул, вобрал в рот второй сосок. Холод больше не обжигал, отступал прочь, а сам воин, подчиняясь первобытным инстинктам, чувствовал себя всё более живым. Девушка трепетала в его руках, отдавалась ласкам, столь открыто получая от них удовольствие, что это позволяло быть смелее, не бояться напугать её своими нетерпеливыми действиями. Развязав шёлковые ленты, он снял золотистое платье, чтобы увидеть, залюбоваться, наконец, стройным телом снова смутившейся, словно и не она секунду назад льнула к нему, дриады. Она была невысокой и непривычно худенькой, совсем не такой, как роханские женщины, и всё же сумела пробудить в нём огонь такого желания, которого сын Конунга прежде не испытывал, хотя и не мог сказать, что вёл целомудренный образ жизни.       Снова покрывая поцелуями плечи и грудь юной жены, понимая, что недолго сможет сдерживаться, Тэйодред накрыл её своим телом, словно отгораживая от всего мира, заявляя непоколебимые власть и права. Ещё один пылкий поцелуй, и Леми обняла его снова, доверяясь, отдаваясь ласкам, которые становились всё более интимными и нетерпеливыми. Когда рохиррим коснулся её бёдер, раздвигая красивые, стройные ножки, которыми мог бы любоваться бесконечно, дриада вздрогнула, но не попыталась вырваться. Затаив дыхание от ласки длинных пальцев, она выгнулась навстречу, когда он проник внутрь, растягивая, подготавливая узкое девственное лоно. Выступившая влага говорила воину о том, что девушка готова к слиянию, и не в силах больше сдерживать жгучее желание, освободив восставшую плоть, он медленно проник в её жаркое естество, стараясь не причинить боль своими движениями. Именно в этот миг, соединившись с дриадой, разорвав хрупкую преграду её невинности, чтобы углубиться до конца, Тэйодред почувствовал, что жизнь полностью возродилась, вернулась к нему, словно влились в вены тепло и разбуженная страсть забившейся в руках возлюбленной. Успокаивая, он принялся сцеловывать бегущие по её бледным щекам хрустальные слёзы, ласкал алые губы, пока она не расслабилась, подстраиваясь под ритм его намеренно медленных толчков.       Ощущение режущей боли стихло, и теперь, обняв рохиррима, отвечая на быстрые поцелуи, Леми испытывала непривычное удовольствие от его движений, от того, как, заполняя, глубоко в лоно проникает могучая твёрдая плоть. Прежде она не подозревала, что так бывает, что возможно получать такое удовольствие от действий мужчины, а теперь, казалось, сгорает от его прикосновений и хочется больше, неведомого, но такого манящего. Обрывочные мысли мелькали, словно рой бабочек, а затем вмиг исчезли, когда Тэйодред задвигался быстрее, громко выдохнул, касаясь губами её шеи, и, наконец, пришло пьянящее, словно вино, освобождение, сладкое удовольствие, которое накрыло дриаду с головой, унося куда-то высоко и в то же время заставляя раствориться в своём земном муже, который, застонав, последним толчком излил в неё своё тепло. — Прости меня, — прижав к себе девушку, перевернувшись набок, он обнял её, стирая пальцами алые капли с белой кожи притягательно округлого бедра.       Вместо ответа Леми коснулась губами его руки, и не было ничего естественнее, чем забрать поцелуем кровь, которая отпечаталась на её подбородке, коснуться губами манящего ротика, углубить поцелуй, ощущая, что теперь она источник его силы и жизни, так же как и он для неё самой. Единая нить. Единый росток. Единое будущее. Нехотя оторвавшись от губ дриады, Тэйодред вдруг заметил, как изменился лес вокруг них: зеленели трава и листва на деревьях, пели птицы, тёплые солнечные лучи плясали на пушистых лепестках одуванчиков.  — Теперь ты видишь то же, что и я, — заметив его удивление, рассмеялась Леми. — Это одна из тайн, которые тебе предстоит узнать.       Улыбнувшись мужу, коснувшись губами его заросшей щетиной щеки, она присела, торопясь надеть своё платье, поправить волну растрепавшихся рыжих локонов.       Наблюдая за этими лёгкими движениями, ощущая её радость, как свою, сын Конунга вдруг осознал, что теперь и дня не сможет прожить без этой чудесной девушки. Он поднялся, когда дриада встала, расправил одежду и, подобрав кольчугу с мечом, направился следом, когда она потянула за руку прочь с поляны. Они шли по узким, едва различимым тропам среди старых вязов, лиственниц и миртов, и Фангорн уже не казался таким, как прежде, загадочным и зловещим. Напротив, в самую душу проникали его зелёные краски, заставляя по-новому ощутить ценность каждого ростка, побега, мягкой травы и цветущих у покрытых мхом крючковатых корней фиалок. Вскоре, между широких стволов показался просвет, и они вышли к лесному лугу, посреди которого окружённый кустами цветущих роз и покрытой бутонами таволги стоял небольшой каменный дом с тростниковой крышей и видневшимися в окнах белоснежными занавесками.  — Должно быть чай совсем остыл, я сейчас заварю новый, — забеспокоилась Леми, когда они ступили на усыпанную речной галькой дорожку. — Ты голоден?  — Предлагаешь узнать ещё одну тайну: что готовят дриады? — заинтересованно взглянул на неё Тэйодред. Он только теперь вспомнил, что почти ничего не ел со вчерашнего вечера, и был совсем не против в самом деле поскорее узнать, чем его собирается кормить искрящаяся юностью жена.  — А тебе очень трудно угодить?  — Ты уже это сделала.       Звонко рассмеявшись, Леми толкнула дверь, чтобы впустить его в свою уютную гостиную.

***

       Услышав радостный смех самой младшей из своих дочерей, стоявший на краю луга среди вековых дубов Древобрад довольно улыбнулся. Он был уверен, что теперь-то уж эта непоседливая, так отличающаяся от сестёр, девочка, наконец, найдёт покой и счастье. Похоже, сын Конунга Марки был именно тем, в ком так нуждалось её пылкое сердечко. В конце концов, в Арде уже была одна такая пара: беспокойная дочь Водяницы утихла, успокоилась, как степной ветер, лишь когда встретила своего Тома. По воле Единого и в Фангорне родилась любовь, которая, возможно, когда-нибудь будет воспета в человеческих легендах.