Казаки-разбойники

Врача Анри нашёл хорошего, настоящего профессионала. Жаль, дурного, как афганская слепушонка. Грызуны – они вообще тупые в массе своей, хоть гранит науки грызут, хоть корни трав... Но правда жаль. Себастьян надеялся хотя бы на несколько визитов. А тут... когда с порога заявляют: «Вы же утверждали, что это несчастный случай на производстве!» – дела не будет. Юмор у Анри, однако... – Так оно и есть, доктор! – Тунде Огунмола широко улыбнулся, показав белоснежные зубы, слишком ослепительные для настоящих. Когда Себастьян вытащил его из лап хауса-фулани, соседнего племени, проповедующего ну очень радикальный ислам, весёлый нигериец тут же отправился в клинику зубного протезирования. Племя йоруба всегда серьёзно относилось к внешности истинного воина, а физиономию Тунде в плену изрядно попортили. С прореженными зубами нигериец даже шутил нечасто, зато когда обзавёлся протезами, удерживать его от смачных розыгрышей стало сложно. Пока помогало обещание опять вышибить всё к чертям. Тунде неплохо знал начальника и понимал: Моран, если что, слово сдержит. Врач поморгал, затем достаточно твёрдо произнёс: – Его немедленно нужно отправить в больницу. Я вызову неотложную помощь... – Увы, невозможно, – Себастьян изо всех сил пытался говорить мягко и рассудительно. – Существуют... некоторые обстоятельства, док, которые мешают воплотить в жизнь такой замечательный план. Мне тоже жаль. Осмотрите пациента и назначьте лечение, пожалуйста. – Простите, но без надлежащего оборудования, без соответствующих анализов я вряд ли за это возьмусь! Чёртов докторишка! Не забыть вписать в записную книжку расходы на... утилизацию. В конце концов, любое убийство, совершённое ребятами Себастьяна, должно быть хорошо оплачено. А ведь сделал бы своё дело молча, ни о чём не спрашивая – ушёл бы целым и здоровым. Ненадолго, но ведь любой прожитый день бесценен, не так ли? Кроме того, при благоприятном раскладе мог действительно остаться в живых: опытный хирург, делающий своё дело и держащий язык за зубами, полезен. Сейчас Моран почти жалел, что не прихватил с собой Уотсона. Детектив – ненужный хлам, любимая игрушка Джима, а вот военный врач, прошедший Афганистан, привыкший работать под пулями и не обращать внимания даже на конец света, мог бы пригодиться. Не для операции, так хоть какие-то лекарства прописал бы и ухаживал умело... Главное – чтобы Мориарти пришёл в себя. И какое-то время воспринимал действительность адекватно. Конечно, Джим и адекватность малосовместимы, но в его случае вполне хватит, если шеф начнёт соглашаться с логическими выкладками. Годится даже вариант, при котором Мориарти правильно среагирует на несильную боль. Или на сильную – поглядим по обстоятельствам. А когда у Морана будут пароли от счетов, надобность в большом боссе отпадёт сама собой. Проблема состояла в том, что Себастьян сомневался в собственных силах. Его это очень раздражало. Но с Джимом он всегда чувствовал себя немного не в своей тарелке. И дело было вовсе не в желаниях. Да, Себастьян вполне признавал: он хочет Джима Мориарти. Но за свою жизнь полковник Моран перехотел стольких мужчин и женщин, что давно уже научился отличать тупое вожделение от отношений, имеющих хоть какую-то ценность. В частности, от отношений работодателя с подчинённым. Джима можно трахнуть лишь в одном случае: когда сразу после этого планируешь его прикончить. И, трахаясь, придётся всё время следить за его руками. Лучше вообще связать, целее будешь. Пока повода для убийства Мориарти не находилось. И не факт, что, очнувшись, Джим не предложит какую-нибудь сделку, от которой собьётся дыхание и в глазах заскачут значки долларов. А значит, пока – никаких разглядываний задницы работодателя. Вообще, конечно, надо с Джимом завязывать. Видит небо, Себастьян признавал, что Мориарти умён, ловок и вообще гениален. Даже вслух признавал – шеф любил грубую лесть, особенно, если её можно было подтвердить конкретными фактами. Но с каждым годом Джим Мориарти становился всё неуправляемей. Себастьян предположил как-то, что работодатель начал принимать наркоту, но Асадулла отрицательно покачал головой. Афганец, вытащенный прямиком из пекла войны, хорошо обученный наёмник, боевой побратим, Асадулла Хайбар был первым в создаваемой Себастьяном группе. Немногословный и решительный, он поддерживал названого брата, когда тот сам не знал, чего хотел, а потом просто оставался рядом и делал своё дело. Это уже потом в команде появился насмешник Анри Барбот де Марни из Иностранного Легиона, легко и просто спевшийся с нигерийцем Онгумолой. Последнее «приобретение» Морана, албанец Шкодран Джака, ещё немного дёргался, когда случалось участвовать в общих обсуждениях, но Асадуллу в вопросе наркотиков категорически поддержал. Учитывая, что Шкодран работал в своё время на албанских торговцев дурью, а Асадулла просто не раз и не два видал обкуренных, Моран склонен был прислушаться к мнению подчинённых. Но тогда оставалось самое неприятное объяснение: Джим просто тихо сходил с ума. Прогрессирующая шизофрения, или как там оно называется. А значит, с этих галер надо бежать, пока не поздно. Если уже не поздно. Анри тем временем обрабатывал беднягу врача. У обаяшки де Марни получалось сходиться с людьми, а когда надо – с добродушнейшим видом угрожать недавним приятелям так, что штаны намокали с потрясающей скоростью. В этом смысле он был куда способней самого Морана, и Себастьян с лёгким сердцем отдал ему функцию общения с внешним миром. Иногда Анри заносило на поворотах, но не критично. В настоящий момент француз произносил своё коронное: «Сделайте всё возможное, док!». Даже у Морана ёкало под ложечкой, когда он слышал эту, вроде, безобидную фразочку, сопровождаемую то ли оскалом, то ли нежной улыбкой. Док оказался крепким орешком: дёрнулся, побледнел, однако остатков самообладания не потерял. Сглотнул пару раз и шагнул к валяющемуся на кушетке Джиму. С этой минуты манипуляции врача Себастьяна не особо волновали. Док сделает своё дело, выпишет рецепты, а больше от него ничего не требуется. Анри проконтролирует. Себастьян пошёл на кухню, сделал себе кофе, отхлебнул, поморщился – бурда и есть бурда, да только где здесь взять приличный? Не в супермаркете же... Забавно, однако за годы жизни там, где дожди видели несколько раз в год, он отвык от благ цивилизации, взамен приучившись к хорошему кофе и забористому табаку. Ограничения на курение в общественных местах, введённые на родине, казались варварством. Да что за дело правительству до того, каким образом джентльмен гробит своё здоровье? Ах-ах, он травит маленьких детей и беременных монашек? Ох-ох, загрязняет окружающую среду? Всего одна стиральная машина нанесёт экологии в сто раз больше вреда, чем курящий Моран, но нет, эти ревнители безопасного детства и монашества прицепились не к автоматике, помогающей лентяям сидеть на жопе ровно, а к человеку, у которого, видите ли, не должно быть мешающих другим привычек... Естественно, у «других» желательно британское подданство или хотя бы гражданство стран Евросоюза. Убивать и калечить дикарей из Центральной Африки, конечно, нехорошо; впрочем, если никто не узнает... Иногда Моран смеялся, утверждая, будто он – самый нерасистский нерасист из возможных. Однако всё чаще думал так абсолютно серьёзно. Конечно, с точки зрения Себастьяна, происходящее было немного... противоестественным. Но чёрт подери, куда деваться, если ему действительно безразлично, человека какой расы и народности убивать! А на остальных плевать тем более... В дверном проёме бесшумно воздвигся Асадулла, мотнул головой в сторону коридора. Моран залпом допил долбаную подделку под кофе, поставил чашку в мойку и направился в комнату. Врач закончил осмотр и сейчас с умным видом втирал что-то Анри, тот внимательно слушал, кивал, задавал уточняющие вопросы. В общем и целом, ничего нового док не сказал: серьёзные повреждения, нужна госпитализация, может, выкарабкается, может, нет, в здешних условиях существует немалый риск, который в больницах компенсируется массой всякой хрени с умными названиями. Договорив, врач умоляюще покосился на Морана, наткнулся на безразличный взгляд, вздохнул, выписал рецепты и, похоже, приготовился умирать. Герой... Куча народу, включая консьержа, видела, как ты сюда приходил. Любят же люди выдумывать себе всякое! Дождавшись, когда Асадулла проводил дока до выхода и вернулся, Себастьян бросил короткий взгляд за окно. Стемнело. Это хорошо. – Анри? Француз молча достал записную книжку, нацарапал адрес, протянул начальнику. Ясно: снимает квартиру с девушкой, стало быть, дойти домой не должен, может натрепать лишнего. Всё-таки, прогресс – отличная штука: целого телефона-автомата в трёх соседних кварталах нет ни одного, Шкодран проверял. – Мобильный? Кажется, Барбот де Марни даже немного обиделся. – У меня, конечно. – Хорошо. Тунде, займёшься. Себастьян отдал листок с адресом, нигериец прочёл, хмыкнул, поглядел на Анри. – Сядет возле реки на седьмой автобус, проедет восемь остановок, – пояснил тот. Тунде кивнул, сунул за пояс нож и потянулся за курткой, валявшейся на стуле. – Рецепты прихвати. На обратном пути купишь, что там док выписал, – лениво обронил Моран. Африканец широким жестом сгрёб разноцветные бланки, сунул во внутренний карман куртки и вышел из комнаты. – Нового дока искать? – распечатывая пакет чипсов, поинтересовался Анри. Себастьян задумчиво посмотрел на бледного Джима Мориарти. – Пока нет. Для начала попробуем сделать так, как велел первый. Знаешь ведь: два врача – три мнения, только запутаемся... Наёмники дружно рассмеялись, и Шкодран пошёл готовить ужин. *** Проснулся Шерлок первым, он отлично выспался и неплохо себя чувствовал. Первое, что он увидел, раскрыв глаза, – это лицо спящего Джона, лежащего в двух шагах от него. Так близко, почти рукой достать, но нельзя прикоснуться. Расслабленный, друг выглядел на пару лет моложе, его лицо было безмятежно, а губы чуть припухли – в этот момент Джона просто невыносимо сильно хотелось поцеловать. Оххх. Шерлоку вообще практически всегда хотелось его поцеловать. Глядя на Джона, Шерлок почти уместно вспомнил, что когда-то читал – к сексу при постоянном партнёре привыкают; а при прекращении половой жизни её начинает недоставать. То есть, могло быть хуже, чем сейчас. Если бы он уже втянулся в эту слишком эмоциональную чувственную сферу (от которой, по счастью, смог уберечься), ему бы ещё сильнее хотелось быть с Джоном. Хотя куда больше? И без того он слишком много думает о своём соседе и слишком его желает. Шерлок догадывался: не доведут до добра мечты прижать Джона к себе, запустить в его волнистые волосы свои руки, а можно и уткнуться носом, чтобы ощутить их запах, изучить губами всю кожу на его теле – где она мягче и чувствительнее всего, и, наконец, узнать, как колется его щетина. Ему уже давно снятся горячие беспокойные сны, в которых случается хотя бы часть вымечтанного, в них каждое легчайшее прикосновение пронизывает его жаром и электрическим током – по счастью, в жизни это ощущается не настолько сильно, было бы странно при любом случайном прикосновении подпрыгивать и покрываться мурашками. Шерлок и так едва себя сдерживал, стараясь не выдавать эмоций. Всё это очень плохо, от таких мыслей и чувств нужно бы поскорее избавиться, но он будто позабыл, как это делается, и не слишком хотел вспоминать. Такая вот избирательная память. Раньше он отмахивался, просто задвигал ненужное как хлам, который вскорости сотрёт, но после бассейна всё изменилось. Они могли погибнуть – отличный повод осознать свою влюблённость и очень сильно пожалеть о том, что не попытался сделать ничего. Шансов на взаимность исчезающе мало? Ну а вдруг бы всё-таки сложилось удачно? Глупо и безумно, ходя по краю, думать о таком? Тем более с этим пора что-то делать. И Шерлок дал себе слово: если они выживут – признаться. Теперь он убеждал себя, что решение разумно: нарушать слово, данное себе, конечно, не следует, во всяком случае, обдумав эту возможность, Шерлок пришёл к выводу, что такой вариант неприемлем. Зато в избранном варианте действий даже отрицательный результат будет хорош – он избавится от чувств, которые являются помехой делу. В таком случае их просто придётся стереть. Какая-то часть Шерлока взвыла от этой мысли и потребовала молчать во что бы то ни стало, но он успокоил её тем, что это произойдёт не сейчас и он ещё неоднократно взвесит своё решение. В любом случае, не станет ошарашивать едва проснувшегося Джона своим признанием, которое пока ещё не смог приемлемо сформулировать. *** Утро прошло удивительно спокойно. Необычно уютная атмосфера, почти как дома на Бейкер-стрит, установилась в палате. Тихий шелест клавиатуры, молчание без намёка на напряжённость. Всё было хорошо. Просмотрев криминальную хронику, Шерлок обнаружил, что у него испортилось настроение. Больше суток потеряно, и всё это время Мориарти прятался и заметал следы. По-хорошему, надо бы срочно бежать по делу, но что делать с Джоном, которому хуже, чем Шерлоку? Джон может вызваться пойти с ним, и это помешает работе. Или попытается не пустить, и они снова поссорятся. Как же нечеловечески трудно и утомительно обращать внимание на чьи-то интересы и соблюдать их. Что же делать, как найти компромисс? У Шерлока оставались ещё варианты, но для начала он решил немного подождать, и выжидательная тактика принесла свои плоды: вскоре после завтрака Джон снова заснул. Шерлок прислушался к его дыханию, присмотрелся, убедился, что сон друга крепок, и радостно сбежал из палаты, оставив записку, что ушёл по делу. *** Лестрейд встретил его вопросом: – Разве ты не должен был ещё какое-то время пробыть в больнице? Шерлок только фыркнул. Будто что-то столь несерьёзное, как сотрясение мозга, может надолго удержать его вдали от расследования. Они поехали в гостиницу. Дежурный администратор, Джордж Стренд, дежурил тут позавчера – это удачно, не нужно разыскивать его и просить приехать. Джордж легко нашёл в компьютере информацию о двух мужчинах, время заселения которых подходило, но сам он их помнил смутно. Слишком много людей въезжает и выезжает, чтобы помнить каждого. А эти ничем не выделялись. Да и взрыв с последующей эвакуацией постояльцев, мягко говоря, отвлёк от будничных дел. Впрочем, не так много времени прошло, и если Джордж постарается, то что-то припомнит, Шерлок был уверен. В своей неподражаемой командной манере Шерлок предложил Стренду немедленно выдать им ключи от номеров тех двух постояльцев, а самому отправиться прямиком в полицию – составлять фоторобот. Но тот не спешил выполнять его распоряжения, а Лестрейд покачал головой. – Что за проблемы? – Шерлок был недоволен: опять его расследование тормозят из-за идиотизма окружающих. – Шерлок, для осмотра номеров нужны веские основания, – сказал инспектор, – а я, к примеру, вовсе не уверен, что это те самые нужные нам номера. Смотри, они приехали по отдельности… – Разумеется, не хотели выдать знакомства! Лестрейд продолжал гнуть своё: – … и у обоих была бронь, Томас Дюбуа взял номер за неделю, Бобан Османи – за три дня. Шерлок достал телефон и начал манипуляции в интернете. Одновременно он раздражённо выговаривал инспектору: – Это всего лишь сайт гостиницы! Да его ребёнок взломает! – Я не взломаю… – начал инспектор. – Но ты и не Мориарти, а он умён… почти как я, – парировал Шерлок. – Всё, можешь смотреть. – Куда? – Найдите бронь на сегодняшний день, – обратился Шерлок к Стренду. – Но мы ведь всех перенаправили из-за взрыва, у нас теперь пусто, – растерянно сказал администратор. – А вы всё же посмотрите. – Ладно, – руки администратора взлетели над клавиатурой, пальцы быстро пробежали по клавишам – и Стренд с изумлением прочитал: – Шерлок Холмс, одиночный номер забронирован три недели назад. Но я был уверен, что мы всех клиентов предупредили, и никто сегодня не приедет! Что же делать? – Дать ключи от 416 и 418 номеров. Шерлок Холмс – это я. Как видите, мне понадобилось всего две минуты – и бронь у меня в кармане. Шерлок резко развернулся, полы пальто взлетели и опустились, и, пока он шёл к лифту, два зрителя провожали его завороженными взглядами. Это было красивое представление. – Да что вы замерли? – нахмурившись, поторопил их Шерлок. Стренд и Лестрейд переглянулись, инспектор сказал: – Действительно, дайте нам, пожалуйста, ключи и поезжайте в Скотланд-Ярд составлять фоторобот. У нас есть отличные специалисты, которые помогут вам вспомнить Дюбуа и Османи максимально полно. Он возился с бумажками, ведь Стренду был нужен временный пропуск в Ярд, а Шерлок нетерпеливо ждал у лифта. Формальности так скучны. Зайдя в первый из номеров – тот, что принадлежал Дюбуа – Шерлок остановился, внимательно огляделся и вздохнул: – Настоящий боец – пришёл, поставил сумку и лёг спать. Ммм, – он подскочил к кровати. – Прямо в ботинках. Логично, ведь нужно было быть готовым в любой момент. Потом встал и ушёл. Много из этого не выжмешь. Интересно, насколько хорошо тут проводится уборка? Если это волос последнего посетителя, то мы уже кое-что о нём знаем! Шерлок снял с подушки короткий тёмный волосок и спрятал в прозрачный пакет, быстро сделав на нём короткую надпись. Во второй пакет отправилась грязь с ботинка. – Его рост примерно шесть футов два дюйма, скорее всего правша. Детектив ещё раз цепко оглядел кровать, но не увидел в ней больше ничего интересного. Шерлок улыбнулся с видом престидижитатора, готового объявить новый номер, и действительно объявил: – Но сумка – это неплохо! Шерлок хищнически подошёл к ней. В глазах детектива горел огонь предвкушения, он протянул руку к Лестрейду: – Перчатки! Инспектор выдохнул и достал нераскрытую пару латексных перчаток для осмотра. Спасибо, конечно, что Шерлок не трогает всё голыми руками, портя улики, но эта манера делать из окружающих своих мальчиков на побегушках едва выносима. Как Джон только его терпит? Шерлок не пропустил ничего. Покрутил в руках штаны и рубашку: – Все ярлыки спороты, любопытно. Лестрейд до сих пор не умел заранее догадаться, что же Шерлок находит в тех мелочах, которые отмечает в ходе работы, пока тот не раскрывал карты, и потому инспектор смешно поморщился. Кому приятно ощущать себя идиотом? Шерлок тем временем достал пакет, судя по всему, с бельём. Разумеется, ему нужно и туда сунуть нос. – Совсем новенькое, даже с чеком. Он передал бумажку Лестрейду и посоветовал: – Надо попробовать пообщаться с продавцом – на чеке ведь есть и время продажи, и магазин. Надеюсь, она вспомнит покупателя, и, может, он там был не один, а со спутниками. Шансов мало, но стоит проверить. Инспектор в очередной раз закатил глаза: Холмс, разумеется, молодец и многое замечает, но, право, не стоит ему учить полицейского основам его службы. Лестрейд знает об этой кропотливой, нудной, дающей мало результатов работе больше, чем Шерлок, работающий от одной вспышки озарения к другой. – Нет, вы только взгляните на это! Когда Лестрейд вынырнул из задумчивости, Шерлок уже помахивал какой-то невнятной бежевой тряпкой, как флагом. Он явно торжествовал – знать бы ещё, по какому поводу. – Что там такое? – ворчливо отозвался инспектор. – Тряпка. Промасленная. Даже вы теперь не сможете отрицать, что Дюбуа – один из наших снайперов. Вы, конечно, отправьте тряпку на экспертизу, но одного запаха достаточно, чтобы понять – ею протирали оружие. Шерлок шумно вдохнул, наслаждаясь запахом своей очередной маленькой победы, и передал тряпку Лестрейду, который уныло понюхал её. И впрямь, пахло оружейной смазкой. – И обратите внимание на саму сумку, – Шерлок демонстративно ткнул в логотип «Abibas». – Такое в Англии не продают, эти подделки широко распространены в Восточной Европе, а также в Турции, где их изготовляют. Можно сказать, что владелец этой сумки приехал из-за границы, он спорол ярлычки – я подумал, это профессиональная привычка, чтобы в случае чего не так легко прослеживались страны, в которых Дюбуа бывает, но при этом он достаточно халатен – часть важных улик оставил. Скорее всего, просто его командир серьёзно относится к мелочам, а Дюбуа не слишком прилежен в исполнении. Шерлок шнырял всюду, заглянул в ванную комнату, хмыкнул, но не прокомментировал. Лестрейд заглянул следом за ним, однако ничего не заметил. Ванная как ванная, чистая и нетронутая после уборки. Во второй комнате открытий было меньше. Свою сумку Османи настолько же любезно, как это сделал Дюбуа, оставлять не стал. Шерлок высказал предположение, что в ней унесли винтовки. Прежде, чем лечь спать, постоялец снимал ботинки, и, судя по тюбику зубной пасты, а также исчезнувшей зубной щётке, был большим приверженцем гигиены, чем Дюбуа. Педант и аккуратист. Лестрейд предположил, что этот тип не имел отношения к делу, но Шерлок его высмеял. Обычный постоялец не избавлялся бы столь дотошно от следов своего присутствия. Не забыл даже выкинуть зубную щётку – это что-то да значит! Вопреки своему обыкновению, завершив осмотр, Шерлок не стал срываться в неизвестные дали вслед за своими мыслями, а попросил подвезти его назад в больницу. В машине инспектора был тих и задумчив, а потом встрепенулся и велел остановиться за несколько кварталов до места, чтобы пройтись. Выглядел он при этом довольно-таки неважнецки, к тому же в машине снял очки, которыми прикрывал синяк под глазом, и Лестрейд видел, какой измученный у Шерлока взгляд. Поэтому он проследил за неугомонным детективом, но тот, как ни странно, действительно пошёл туда, куда и обещал. Если его способ передвижения можно было назвать ходьбой: Шерлок то плёлся и замирал, то срывался с места и почти бежал, и снова переходил на медленный шаг. Ладно, в обморок не упал и молодец, решил Грег, когда за Шерлоком закрылись стеклянные двери больницы, и спокойно отправился по своим делам. *** Назад в палату не хотелось. Даже не из-за дела, обдумывать его там Шерлок мог не хуже, чем на Бейкер-стрит. Из-за Джона. Потому-то Шерлок и попросил Лестрейда высадить его раньше: чтобы разобраться. Он терпеть не мог рефлексию, в которую так и норовил впасть последнее время, но отлично понимал – ничего нет хуже, чем откладывать переживания. Лучше как можно скорее решить для себя вопросы и больше не беспокоиться по поводу смутных и неприятных мыслей, а главное – не отвлекаться на них. Мешают. Итак, что его тревожит? Вероятное недовольство Джона, раздражённого тем, что Шерлок его оставил в палате одного? Детектив пожал плечами. Глупо. Джону хуже, чем ему, потому брать его с собой не стоило. Вся его помощь была бы лишь представлением Шерлоку благодарной аудитории, но без этого можно обойтись. Сразу взвесив пользу и вред от того, чтобы пойти в гостиницу вдвоём, он решил, что одному будет лучше, с тех пор ничего не изменилось, жалеть о принятом решении незачем. И всё-таки ему не хочется видеть Джона, человека, на которого он готов смотреть часами: наблюдать, изучать, впитывать. Почему? Он... боится? Да! Чего? Поймав ощущение за хвост, он прошагал по Чертогам Разума и обнаружил исток. Суеверный душный страх таился около того места, где хранились воспоминания о детстве, возле наивной веры в то, что существуют Санта и лесные духи, что животные умеют разговаривать, просто он не выучил их язык, и что он разгадает загадку Джека-Попрыгуна, кем бы тот ни был. Всё это давно не вызывало даже усмешки, а вот в то, что, дав слово, нужно его держать, иначе случится что-то плохое, оказывается, верилось до сих пор. «Я опять тяну время, будто его у нас много. Ничего не делаю, будто есть гарантии, что с нами больше ничего не произойдёт. В прошлый раз, попав в переплёт, я понял: говорить о своей любви страшно, но молчать глупо – и дал себе слово не быть идиотом. Интересно, если мы опять вляпаемся, что я тогда себе скажу? Что я трус, сдался и поделом мне?» Он извлёк эту паническую мысль, пропитанную ужасом того, что из-за его молчания наверняка случится чудовищное, мысль настойчивую и нетерпеливую, и препарировал её. Твёрдо сказал себе: он не начал разговор, так как в больнице говорить неудобно, там слишком много любопытных чужих ушей, он вовсе не боится признаться Джону, ведь в любом случае хуже не будет. Гораздо хуже тянуть, мучаться ложной надеждой и изматывающим отчаянием, подпитывать шаткими доказательствами первое, глушить и закрывать глаза на второе, тратить силы, время, мысли. Непродуктивно! Вопрос нужно решить как можно скорее, так будет лучше. А если он ошибается – тем более, зачем нужны лишние переживания? Он обязательно скажет. В ближайшее время, буквально в тот же день, как их выпишут, если не произойдёт какой-нибудь форс-мажор. «Всегда что-то может помешать». Он предпочёл не обращать внимания ни на эту предательскую мыслишку, ни на огромный камень, свалившийся с души, как только он решил отложить. Ведь Шерлок Холмс – не трус, он просто рационален.