Двоичный код

      – Эй, Доктор, ты когда-нибудь думал о войне и мире, или о нас двоих, как о двоичном коде? – поинтересовался я. Порой я полистывал образчики человеческой литературы. «Война миров» была довольно забавной штукой, а вот «Война и мир»… впрочем, еще ничего, если опустить напрочь «мирные» моменты.       Доктор, сидящий у своей палатки, посмотрел на меня как обычно… нет, не осуждающе – вообще без выражения. Тот еще чурбан мой старый приятель.       – Серьезно, – продолжал я, – как кнопка выключателя: палочка-единица – есть энергия, кружок-нолик – нет никакой энергии. Чпок, и всё, конец вселенной: вечный мир, покой, тишина, случайные флуктуации как мимолетные сны – они не могут ничего пробудить. Очень долго – было бы долго, если бы там вообще существовало время. Хотя некоторые считают, что оно существует и там, смотря как поглядеть, смотря как считать… И что считать временем.       Доктор помалкивал.       – А ведь конец вселенной все еще всегда на связи, помнишь? Не хочешь там оказаться?       Даже не моргнул.       – Там ведь мир! То, чего ты хочешь и ищешь, разве нет? То, ради чего ты уничтожил свою планету.       Наконец едва уловимо вздрогнул.       – Спите спокойно, повелители времени! Разве будет не честно, если и ты к ним присоединишься? Ты ведь нарушаешь чистоту эксперимента.       В его взгляде появилась нотка удивления.       – Разве не пора отпустить их? – произнес я вкрадчиво. – Перестать приглядывать. Дать самим ошибаться и выбирать? Если повелителей времени больше нет. Больше никто не следит за ходом истории, за тем, чтобы время было более-менее цельным, правильным, скучным?..       Взгляд снова превратился в надуто-чопорный. Я рассмеялся.       – Я так и думал. Никого ты не собираешься отпускать. Твое ежедневное спасение вселенной – это просто безграничная власть над нею. Стремление уничтожать все, что потенциально сильнее тебя, или может стать сильнее. Именно поэтому ты уничтожил Галлифрей, так же, как далеков. Чтобы самому единолично надзирать за континуумом, вмешиваясь в любой момент, как только становится скучно, или едва показывается опасность, что кто-то разовьется слишком сильно и «начнет представлять опасность для других детей в песочнице». Привет, люди! Или не люди, или не привет! А вот и я, великий волшебник, превосходящий вас во всем! Вот и я – я Бог! Я единственный и неповторимый, ведь других таких не осталось! Сюрприз, да? Даже представить не могу, что ты почувствовал, когда узнал, что ты уже не один. А?! Как отчаянно пытался меня остановить… О, как бы ты желал, чтобы я умер в оболочке старого Профессора, никогда не просыпаясь. Как было бы весело оставить его своим питомцем, – меня слегка дернуло от едва контролируемого порыва застарелой ненависти, – смотреть, как он тобой восхищается, а затем умирает у тебя на руках, возможно, продолжая боготворить тебя. – Ты этого хотел?       По-прежнему пустой взгляд, в котором без искажений отражается невидимый даосский храм. Глубокий омут, прикрытый зеркальной гладью. Вранье, все мы знаем, что водится в тихих омутах. То, что скрывается за миром и покоем – смерть, ласково протягивающая загребущие длинные руки, чтобы обнять и больше не отпускать, и шептать при этом о любви и прощении.       – Может, по-прежнему этого хочешь? – О да, конечно, хочет… – Может быть, наоборот, мне превратить тебя в человека? Система «Хамелеон» всегда готова к новому использованию. Почему бы и впрямь мне так не поступить? А потом, быть может, сделать из тебя токлафана?       Мне показалось, или во взгляде мелькнуло легкое лукавство? У общего телепатического поля есть свои преимущества. Оно может раскрыть какие-то потаенные глубины в его мозгу и без «часов», передать всему сообществу некую эмоцию, новое стремление. Он и таким образом может дорваться до человечества и обратить его против меня.       Я откинулся на спинку кресла и снова медленно рассмеялся.       – Смотрю, ты уже размечтался, Доктор. Оставайся, пожалуй, как есть. На сегодня. А там посмотрим. Твое любимое человечество – ты можешь стать его частью. На все недолгие оставшиеся годы. – Вот только какой смысл отнимать у него понимание происходящего? Верно. Совершенно никакого. Это ему было бы все равно, кто смотрит на него щенячьими глазами. Но поговорить-то я об этом могу. Как и о том, чтобы выбросить его за пределы континуума. Но кто тогда в принципе сможет понять смысл происходящего? Его жизнь и смерть в моих руках, та или иная форма бытия. Но как бы я ни исказил его тело, едва ли я мог что-то поделать с его разумом – не мог, потому что не желал. Одновременно это бесило, воспринималось как глупая зависимость. Сентиментальность? Нет… Отлично знаю, что нет. Но нужно же было, чтобы кто-то мог оценить масштабы новой эпохи, изменений во вселенной. Никто не мог этого понять так, как другой повелитель времени, максимально обезвреженный, чтобы не мог вмешаться, но он должен был видеть и понимать. Мне не все равно, кого поражать своим торжеством. Если есть выбор метать бисер не только перед свиньями, этот шанс потерять невозможно. И все-таки эта предопределенность немного бесила. Что если уж существовать по-настоящему, то существовать должны мы оба. Как две стороны одной медали. Даже не как частица и античастица, аннигилирующие с громким треском, не как двоичный код, в котором возможно только одно из двух состояний одновременно… хотя если бы и впрямь осталось только одно, оно утратило бы всякий смысл, так что это еще близко. Но скорее, как пара квантово-запутанных частиц из-за нашей чертовски долгой запутанной предыстории, возможно, начавшейся задолго до нашего рождения – все причинно-следственные связи имеют страшно древние корни. Что произойдет с одной такой частицей, то случится и с другой. Может, если один из нас все-таки наконец погибнет, то и другой последует за ним? Иррационально. Но что-то пока удерживало от того, чтобы проверить всерьез.