Второй шанс

Персиваль осторожно приоткрыл дверь и бегло осмотрелся: скудная обстановка, у каждой стены по ряду коек со стулом и грубо сколоченной тумбочкой. Чисто, относительно тепло, но не более — сиротский приют не выглядел по-домашнему. Персиваль вошел в комнату и привычным движением наложил сонные чары на спящих детей, чтобы точно их не разбудить. Они искали маленького волшебника, чьи магические выбросы и стали причиной того, что небольшая группа авроров оказалась ночью в этом месте. Причем просто найти ребенка было не самой сложной задачей, потом нужно еще поработать с руководством приюта, чтобы те не удивились тому, как быстро для него нашлась семья. А еще необходимо подправить воспоминания свидетелям магических выбросов, большинство из которых — дети, и, значит, Обливиэйт отпадает — слишком грубое заклинание для неокрепших умов, нельзя было допустить даже малейшей оплошности. Легилименцией в таком случае справлялись намного успешнее. — Кто вы? — Персиваль услышал тихий шепот и медленно повернулся. Рядом с ним на кровати сидел мальчик и не спускал с него заинтересованного взгляда. — Тшш, — зашипел Персиваль, так же медленно прикладывая палец к губам. Странно, но его заклинание не подействовало на этого немага. Лезть к нему в голову не хотелось, но другого выхода, видимо, не было. — Вы мне снитесь? — тихонько поинтересовался мальчик, открыто разглядывая внеурочного посетителя и совершенно не стесняясь собственного любопытства. Персиваль окинул взглядом силуэт ребенка, используя возможность тщательно рассмотреть его в чистом лунном свете, падающем через открытое окно. — Да, — кивнул Персиваль, соглашаясь с таким простым и удобным вариантом. Немаг был слишком мал, ему никто не поверит, когда он начнет рассказывать о мужчинах, размахивающих волшебными палочками по ночам в комнатах приюта. — И ты должен мне помочь, — продолжил он. — Можешь крепко-крепко зажмуриться? Мальчик посмотрел недоверчиво, но сделал то, о чем его попросили. — Не пугайся, я тебе сейчас глаза закрою, хорошо? — шепнул Персиваль и осторожно прикрыл ему глаза ладонью, все же ожидая, что ребенок, как минимум, дернется. Но тот сидел неожиданно спокойно. — Вы будете делать что-то плохое, раз смотреть нельзя? — только и спросил он. — Нет, — хмыкнул Персиваль. — Просто нельзя смотреть. Один за другим он проверял детей на наличие магического фона, и кончик палочки раз за разом светился сиреневым — все они оказывались немагами, не было даже малейшего намека на зачатки магии. А новый знакомый вполне мог оказаться тем, кого они ищут, судя по тому, что на него слабенькие сонные чары, рассчитанные на немагов, не подействовали. — Щекотно, — улыбнулся он, когда к нему применили чары проверки. Заклинание выдало тот же результат. Персиваль даже расстроился немного: этот любопытный и непосредственный ребенок умудрился расположить его к себе за те несколько минут, что они общались. — А это у вас волшебная палочка, да? — тут Персиваль заметил, что мальчик подглядывает между его пальцев, и, мысленно дав себе тумака, убрал руку. — Да, — кивнул он, пряча палочку в чехол. — Вот такой у тебя странный сон. А теперь спи. Мальчик послушно опустился на подушку и натянул одеяло до подбородка, но, когда Персиваль выходил из комнаты, он чувствовал, как тот смотрит ему вслед. *** Второй раз они встретились через несколько дней. Маленького мага они нашли, и Персиваль очень старался как-то отказаться от повторного визита в этот приют: рассказам о незнакомце, появившемся с волшебной палочкой ночью в приюте, скорее всего, не поверят, но если мальчик узнает его при свете дня и при свидетелях, то могут возникнуть подозрения, как у коллег, так и у немагов. Но действительно веской причины, чтобы там не появляться, не нашлось, и Персиваль был вынужден закончить операцию: документы подготовили и без него, но без парочки Конфундусов, Обливиэйтов и легилименции не обошлось. Виски кололо — к вечеру снова будет разламываться голова. После ментальных заклятий всегда так, но Томпсоны, оформляющие усыновление найденного маленького волшебника, были рядовыми обывателями и разрешения на обливиацию и прочую магию разума не имели. Маги ценили своих детей, поэтому кандидатов в родители немагорожденному волшебнику находили быстро, если у него не было своей родни. Жаль, конечно, что таких детей приходилось вылавливать благодаря магическим выбросам и анализу нетипичного детского поведения. В европейских школах сохранились артефакты, отслеживающие детей-магов, в Ильверморни такого не водилось: современные маги утратили многие секреты изготовления артефактов, и это было печально, по мнению Персиваля, хотя исследования велись очень активно. Персиваль уже покидал приют, когда в коридоре столкнулся с тем самым мальчиком. Он улыбнулся на удивление радостно, будто старому знакомому. — Здравствуйте, сэр, — поприветствовал он Персиваля, который как раз размышлял, как себя вести. Притворяться, что они не знакомы, было глупо, и он улыбнулся в ответ. — Здравствуй? — Персиваль вопросительно посмотрел на мальчика, ожидая, что тот представится. — Криденс, — подсказал тот. — Криденс, — закончил фразу Персиваль. — А я никому о вас не рассказал, — похвастался Криденс, смутившись. — Надеюсь, это будет и дальше секретом? — спросил Персиваль, прищурившись. — К-конечно, — Криденс стал теребить край выбившейся из брюк старенькой, но чистой рубашки. — А вы что тут делаете? — Помогаю знакомым с усыновлением, — Персиваль пощелкал пальцами, вспоминая подробности, — кажется, Маркуса. Криденс опустил голову и тихонько вздохнул. Персиваль почувствовал себя неудобно: усыновление других детей не та тема, которую следует поднимать с сиротой в приюте. — Я не завидую, правда, — пояснил Криденс. — И не расстраиваюсь давно. Просто… «Чем я хуже?», — повисло в воздухе. — Хочешь, я буду заходить иногда, — по наитию предложил Персиваль. Его, конечно, за общение с ребенком-немагом распнут, но что-то заставило его предложить это. Криденс расплылся в улыбке: — Конечно, хочу! Персиваль никогда не ладил с детьми, но с этим мальчиком они, кажется, на самом деле получали удовольствие от общества друг друга. Сначала он не думал выполнять обещание, но замучила совесть: на месте Криденса он бы ждал. Поэтому, пробегая по делам рядом с приютом, он зашел сначала к его держательнице, которая довольно радостно приняла старого знакомого — Персиваль в первый свой визит немного перестарался, располагая ее к себе — и по его просьбе позвала Криденса. Потом он зашел еще раз, полтора месяца спустя. Криденс так обрадовался, так засиял, что даже стыдно стало, что долго не появлялся. А потом еще раз, и еще… Криденс был активным и любопытным ребенком. Он с удовольствием болтал обо всем на свете, но всегда делал паузы, чтобы Персиваль мог ему ответить. Вечно взъерошенный и с разбитыми коленками, мальчик заразительно смеялся над его шутками, всегда радовался его приходу и никогда не упоминал обстоятельств их знакомства. Понемногу Персиваль привык, что он больше не одинок, что есть минимум один человек, который всегда ему рад, которому — хвала Мерлину! — нет необходимости объяснять, почему он до сих пор не женат, почему не хочет делать карьеру и в свои тридцать с маленьким хвостиком все еще трудится в отделе обливиаторов. Зато с ним было так замечательно есть мороженое в какой-нибудь забегаловке, гулять по парку и кормить уток. И пусть этому человеку было всего восемь лет, он понимал больше некоторых взрослых. И даже не хотелось думать о том, что те несколько часов в неделю, когда Криденс рядом, что-то понемногу меняют в Персивале: та пара часов — нарушение одного из основных законов магической Америки. Не раз и не два поймав себя на мыслях «нужно рассказать Криденсу» или «нужно купить это Криденсу», Персиваль даже начал подумывать забрать мальчика к себе и выдать за сквиба, причем, желательно, какого-нибудь своего дальнего родственника, чтобы вопросов не возникло, почему тот живет в его апартаментах. Это были очень смелые мечты, но почти нереализуемые: его семья до сих пор имела большое влияние, и взявшийся из ниоткуда мальчик однозначно привлек бы всеобщее внимание. Что ж, по крайней мере, он мог заходить в гости, когда хочется. Однажды, когда они уже возвращались домой после пикника на неприметной полянке в парке, Криденс спросил, потупившись: — Мистер Персиваль, а вы же волшебник, да? Персиваль почти споткнулся, когда услышал этот вопрос. Он понятия не имел, что на него ответить — этот вопрос они еще не обсуждали. — Все мы немного волшебники, — обтекаемо ответил он. — Ну, может быть, некоторые больше волшебники, чем остальные, — Криденс вздохнул. — Мне нужно кое-что вам рассказать… В этот момент у Персиваля очень сильно нагрелся браслет срочного вызова, и он с сожалением развел руками: — Прости, мне нужно срочно бежать. Давай в следующий раз? Криденс посмотрел как-то растерянно и кивнул. — Можно вас обнять? — спросил он и нерешительно подошел ближе. Персиваль наклонился и заключил его в объятья. На душе почему-то было тяжело. — Я приду послезавтра, — пообещал он и прошипел что-то невнятное: браслет уже не просто нагрелся, а обжигал. Следующего раза не было: когда несколько дней спустя Персиваль, как обычно, зашел в приют, мальчика там не оказалось. Он бегло прошелся по поверхности мыслепотока воспитательницы и узнал, что забрала Криденса довольно молодая женщина, приличная и добрая на вид. И мальчику она вроде бы понравилась. Немного подумав, Персиваль решил, что так будет лучше: пусть растет у немагов, это будет правильно, он слишком увлекся. Видимо, именно об этом и хотел сказать Криденс, когда они виделись в последний раз. И, хотя Персиваль немного скучал, — впрочем, что уж там, очень скучал — он оставил все как есть: нарушая закон Раппапорт, он бы рано или поздно попался. Время от времени его тянуло просто взглянуть на Криденса хотя бы издалека, но усилием воли он заставлял себя забыть эту глупую идею: зачем ворошить старое, если все уже решено. В своем отделе Персиваль был загружен работой, но она не занимала его мыслей настолько, чтобы он перестал думать о мальчике: как он там, нашел ли общий язык с приемной матерью, лучше ли ему с ней, чем в приюте. Волшебные дуэли, сбежавшие монстры, магические выбросы несовершеннолетних и пьяные колдуны, применяющие чары при немагах — однообразные простые дела, да и веселить все это перестало уже на десятом-двадцатом случае, а Персиваль отработал их сотни. Поэтому, когда появилась возможность перевода в другое подразделение, занимающееся более серьезными преступлениями, он подал прошение: работать бы пришлось больше, это была розыскная оперативная работа в поле с допуском к использованию особо травматичных заклинаний, риск и опасность, да и ворох бумажных отчетов никто не отменял. Однако Персиваль был только рад загрузить себя работой, чтобы лишнее — про мальчика — не лезло в голову, не тревожило. *** Персиваль накинул на себя немагоотталкивающие чары и прошелся вдоль улицы, где сироты раздавали листовки церкви Второго Салема. Тина, конечно, была сослана в отдел регистрации палочек, но интуиция ее никогда не подводила, как, впрочем, и самого Персиваля. Голдштейн в своей жизни встречала довольно большое количество обездоленных людей, достойных жалости и сострадания, но только ради этого человека она рискнула всем, что у нее было: карьерой, расположением руководства, хорошей зарплатой. Чем-то же этот парень ее зацепил? Юношу Персиваль нашел быстро. Тот выглядел так же, как и в воспоминании Тины: не поднимал глаз от земли, стоял сгорбившись и вжав голову в плечи, одет был кое-как и явно чувствовал себя неудобно от того, что вынужден раздавать эти бесполезные листовки. Персиваль взял одну листовку у рядом крутившегося пацаненка и презрительно фыркнул, пробежавшись глазами по тексту. Аккуратно свернув листовку, он положил ее в карман и поднял голову, чтобы в последний раз посмотреть на старшего из приемных детей Мэри Лу Бэрбоун — основательницы этой глупой церкви Второго Салема, столько крови перепортившей магам. Перехватив взгляд парня, Персиваль недоуменно моргнул от ощущения чего-то очень знакомого: тот улыбался так, что от чувства узнавания защемило внутри. Несмотря на чары, Бэрбоун глядел прямо на Персиваля и улыбался: счастливо и радостно, будто другу или родственнику, которого очень давно не видел, но был бы рад ему в любое время. Так не улыбаются обычным прохожим. Так не улыбаются знакомым и приятелям. Так улыбаются тем, кто дорог и любим. Так улыбался когда-то Криденс. Точно. Персиваль, когда смотрел досье на Мэри Лу Бэрбоун, буквально краем глаза скользнул по именам детей, не вчитываясь в них, а ведь одно из имен было именем Криденса, и как он не заметил. Хорошо, что Персиваль в тот момент не подумал про аппарацию: странно было бы, исчезни он вдруг посреди людной улицы. Он развернулся на каблуках и пошел быстрым шагом прочь, стараясь успокоиться: почему-то никакого другого выхода, кроме как сбежать, в голову ему не пришло. — Постойте, — услышал он за спиной. — Постойте же, — возмущенно засигналила машина. — Персиваль! Его имя, сказанное совсем непривычным, более низким и хриплым, но все равно узнаваемым голосом, подействовало на Персиваля, как ведро холодной воды: он остановился, резко затормозив, и развернулся к спешащему к нему Криденсу. — Простите, что я так фамильярно, но вы тогда так и не сказали мне своей фамилии, — извинился Криденс, жадно его разглядывая и нервно вцепившись одной рукой в другую. — Ничего, можешь звать меня так, — Персиваль тоже не мог оторвать взгляда: Криденс очень изменился, и было очень интересно посмотреть, каким он стал. — Вымахал-то как. Криденс снова ссутулился и опустил глаза. Видимо, когда он побежал за Персивалем, то совершенно не задумывался о своем внешнем виде, а сейчас застыдился, хотя как раз внешности стыдиться было нечего. На самом деле Криденс и ребенком был симпатичным, а сейчас от него трудно было отвести взгляд. А если снять с него эти старые тряпки и переодеть во что-нибудь более приличное… — Ничего не скажете? — с легкой обидой прервал его размышления Криденс. — Прости, накрыло воспоминаниями. И за попытку бегства тоже прости, — губы Персиваля чуть дрогнули в улыбке. — Я как-то… растерялся. С трудом тебя узнал. — А я сразу понял, что это вы, — уже веселее ответил Криденс. — Вы ничуточки не изменились, разве что немного поседели. — Десять лет прошло, поседеешь тут, — у Персиваля просто сводило пальцы от неестественности происходящего. Не о том они сейчас разговаривают, совсем не о том. — Да, десять лет, — Криденс посмотрел исподлобья подозрительно заблестевшими глазами. — Я пойду, пожалуй, — закончил он, дернул плечом и, мгновение помедлив, добавил: — Рад был вас увидеть, — и собрался уходить. — Стой, — Персиваль удержал его и развернул к себе. — Постой, куда ты так быстро? Неужели ничего не расскажешь о себе? — Ну… Я… Я не знаю, о чем рассказывать, — Криденс не сводил глаз с цепких пальцев на своем пиджаке. — Я знаю тут небольшую кофейню, — вспомнил Персиваль. — Будешь кофе? Персиваль видел множество таких людей, подростков и взрослых. Чуть подрагивающие пальцы, которыми Криденс обхватил чашку, выдавали легкий озноб и голод. На последнее указывали также активные возражения против заказанного Персивалем пирога. В общем-то, тут не требовалось большой наблюдательности, чтобы заметить, что жизнь Криденса не назовешь благополучной. Но в их случае не было нужды даже анализировать его поведение: Тина в своем докладе сделала все за Персиваля. И если пару часов до этого тот был совершенно безразличен к судьбе сирот под опекой религиозной фанатички, то сейчас ситуация поменялась кардинально: он был взбешен, он готов был сию минуту аппарировать к дому Криденса и круциатить эту женщину до кровавых пузырей и койки в психушке. Она не заслужила смерти, нет, смерть — слишком простой выход в ее случае. Она должна жить, а уж Персиваль бы постарался, чтобы ее преследовали кошмары не только во снах, но и наяву. — Я должен был проверить твоего опекуна, — сказал Персиваль тихо, мысленно считая до десяти и усилием воли успокаивая себя, и теперь только бьющаяся на виске жилка выдавала ярость, бушующую в нем. В глубине души он ожидал, что Криденс возразит, скажет, что он ему ничего не был должен. Но тот молчал, видимо, соглашаясь со сказанным. — Я очень долго вас ждал, — сказал Криденс неестественно спокойным голосом, сделал глоток из чашки и стал смотреть в окно. — Знал, что не придете, и все равно, глупый, мечтал, что вы вернетесь и заберете меня. — Ты разве не об усыновлении хотел мне сказать тогда? — Персиваль почему-то помнил тот день во всех подробностях, будто он был вчера. — Нет, — поспешил ответить Криденс. — Не помню о чем, — явно соврал он, — но не об этом. Мама смотрела много детей, и я не думал, что она выберет меня. — И зря, ты был просто очаровательным ребенком, — возразил Персиваль. — И вырос в достойного молодого человека, — его замечание оставило на скулах Криденса два еле заметных розовых пятна. Тот преувеличенно безразлично пожал плечами: — Вы единственный, кто так считает. — Ой ли? — усмехнулся Персиваль, пододвигая тарелку с пирогом к Криденсу. Тот опустил чашку на блюдце и потянулся к угощению, открывая взору уже заживающие следы от ремня на ладонях. Персиваль тут же дал себе слово подумать об этом потом — не сейчас, держи эмоции под контролем, аврор! — и осмотрел Криденса с профессиональной точки зрения, не пропустив ни ссадину на щеке, ни бегающий взгляд, будто тот старался не смотреть в глаза, ни жадность, с которой он сметал пирог с тарелки, ни тесную в плечах одежду, ни привычку сутулиться, когда на него смотрят, ни попыток стать меньше и незаметнее. Последнее, кстати, отменно получалось: не рассмотри Персиваль получасом ранее довольно широкие плечи и высокий рост, он бы никогда в это не поверил, увидев Криденса таким, как сейчас. Тот заметил тревожный взгляд Персиваля и попытался спрятать руки под столом. Персиваль, сжав зубы, заставил себя не акцентировать внимания на этом, — пока, всему свое время — хотя внутренне он весь кипел, и добавил мысленно истязаемой Мэри Лу парочку заклятий кипящей крови. В горле будто встал ком, и он с трудом откашлялся, прежде чем снова начать говорить: — Моя знакомая по имени Тина считает тебя, цитата, «очень милым мальчиком». Криденс весь подобрался, удивленно распахнув глаза: — Вы знакомы с Тиной? Но она говорила, что я не должен рассказывать… — Что на тебя не подействовало заклинание забвения? — закончил за него Персиваль, улыбаясь. — С тобой такое бывает, помнишь нашу первую встречу? Я же тогда всех усыпил, кроме тебя. Этот вопрос будто прорвал дамбу недоверия со стороны Криденса, и тот буквально забросал его вопросами про волшебников и магию. А потом, выслушав Персиваля, сам разговорился и рассказал немного о своей жизни. — Модести недавно у нас появилась. Она очень хорошая, постоянно меня поддерживает и защищает. У нее много братьев и сестер, и мы с ней как-то сразу подру… — Криденс, рассказывая, посмотрел в окно и испуганно прервался на полуслове. — Как поздно, мне надо домой. Персиваль оставил деньги, они вместе с Криденсом вышли из кафе и завернули за угол в неприметный тупичок. — Стоит ли упоминать, что не стоит кому-либо рассказывать о том, что ты сейчас увидишь? — Персиваль сделал шаг к Криденсу, который явно почувствовал себя не в своей тарелке, но отойти не мог — за ним была стена. — Вы уже упомянули, — хмыкнул он, снова сутулясь: видимо, это был его механизм защиты. — Тогда держись, — Персиваль схватил его за плечо и аппарировал в непроходной дворик в квартале от дома Криденса. — Ничего себе, — только и смог сказать тот, складываясь пополам и пытаясь отдышаться. «Ощущение паршивое, но к нему привыкаешь», — хотел сказать Персиваль, но вместо этого поинтересовался: — Как ты отнесешься к тому, чтобы иногда видеться? — Вы могли бы заходить время от времени, — расплылся в улыбке Криденс. — Я рад, что вас догнал. Я скучал, Персиваль, — это имя он произнес второй раз за вечер, и было видно, что ему нравится его произносить. Персиваль тоже скучал, но не стал говорить вслух. Эта короткая встреча будто что-то в нем изменила, выбросив на поверхность все те воспоминания, что он подавлял в себе многие годы. Да, он скучал, — Морганины подмышки и Мерлиновы подштанники! — он безумно скучал все эти годы, и, казалось, столько времени прошло, он должен был бы забыть, только он помнит, помнит хорошо, будто всех этих лет, бесчисленных часов, проведенных им в схватках с преступниками, анализе данных и за документацией — будто всего этого не было. Его не отпускало ощущение, что он вот только вчера кормил уток в парке с Криденсом, смешливым и милым мальчиком, а теперь тот уже взрослый парень, растерявший за прошедшие годы детские иллюзии, сломленный и неуверенный в себе, но все равно достаточно смелый, чтобы сделать первый шаг. И, хоть он уже не ребенок, его все равно вдруг захотелось защитить и уберечь, и стало так горько из-за того, что ведь мог же проверить, мог помочь, оградить Криденса от боли, а вместо этого предпочел отдалиться, замкнуться в себе, закопаться с головой в работу, и даже фамилию приемной матери не удосужился запомнить. Каким же он был глупцом, доверился первому впечатлению, внешнему облику, не допустив и мысли, что у всего может быть оборотная сторона. Прошло десять лет, а он только и смог, что неуклюже обнять Криденса и глупо улыбаться, провожая его взглядом, пока тот, довольный встречей, шел к своему дому. *** Расставшись с Криденсом, Персиваль аппарировал к МАКУСА и полночи изучал материалы, собранные Тиной, внимательно рассматривая ее воспоминания и запоминая каждую мелочь, каждый взгляд, каждое неловкое движение. Первый раз он только бегло проглядел отчет и, лишь из любопытства, часть одного из воспоминаний. Сейчас он даже не знал, что искал, но очень хорошо понимал старшую Голдштейн: одного внимательного наблюдения за тем, как Мэри Лу обращается с детьми, было достаточно, чтобы любой на ее месте применил магию и остановил экзекуцию, наплевав на закон. Любой, но не глава Магической Службы Безопасности, старающийся не смотреть дальше собственного носа. И ведь отпустил, зная, что его ожидает дома, не остановил, не предложил другого выхода. Упустил тогда мальчика из виду, не проверил, почему же он ничего не сделал сейчас? Криденс бы не пошел за ним: нельзя просто так появиться через десять лет и предложить уйти с тобой — человеком, который покинул в один из самых переломных моментов жизни. С человеком, который не пришел, когда в каждой молитве, на которых наверняка настаивала Мэри Лу, звучала просьба вернуть Персиваля. Тот прекрасно помнил, каким был Криденс до. А сегодня увидел, каким он стал после. И эта перемена была обусловлена не просто некими жизненными трудностями, непониманием со стороны окружающих, а целенаправленной травлей. Непонятно, почему изначально эта женщина взяла Криденса из приюта, ведь она его ненавидела. Это было очевидно, особенно по сравнению с поведением двух других девочек, у которых жизнь тоже явно была не сахар, но при этом они смотрели открыто, держали высоко подбородки, не пытались слиться с окружением и стать неприметными. Криденс же неизменно вжимал голову в плечи и смотрел в пол, да и одет он был хуже, чем остальные — например, у обеих девочек была какая-никакая верхняя теплая одежда, а у Криденса какой-то куцый пиджачок. Надо было отдать Мэри Лу должное — та старалась придерживаться внешней картинки относительного благополучия: у Криденса была качественная, хоть и видавшая виды, обувь, одежда его и девочек была чистой, и выглядели они опрятно. Да и голодом она их не морила, просто парень очень быстро рос и все время хотел есть — Персиваль помнил себя в этом возрасте и как он сметал с тарелок все, что давали, хоть и был довольно привередлив в еде. В одном из воспоминаний Тины Криденс читал книгу, сидя на ступеньках банка, пока рядом шел митинг Второго Салема — значит, хотя бы минимально, но грамоту они знали. Однако кормить, пусть и не досыта, не содержать в грязи и обучать — не значит любить или не презирать. Тина проделала огромную работу, но все усилия пошли насмарку из-за того, что она слишком погрузилась в собственные эмоции и нашла в Криденсе родственную душу: насколько Персиваль помнил, сестры Голдштейн тоже остались сиротами в достаточно раннем возрасте и хлебнули немало горя. Персиваль же не мог позволить себе проявлять эмоции, как бы ни хотелось. В своем отчете умница Тина намекнула, что дети могут быть сквибами, так как свою ненависть в колдунам Мэри Лу однозначно проецировала на воспитанников, чему, вероятно, могло найтись реальное основание. Персиваль весь подобрался, изучая отчет, ведь, если Криденс сквиб, достаточно только привести этому доказательства, и никакой закон Раппапорт не помешает забрать его от матери-фанатички. Конечно, он уже взрослый, ему, должно быть, восемнадцать, ближе к девятнадцати, но Персиваль пока не мог позволить себе забегать далеко вперед в том, как быть дальше: сейчас его целью было сделать так, чтобы сегодняшний день стал одним из последних, когда Криденс возвращался к своей проклятой приемной матери. Завтра был выходной, и Персиваль на мгновение пожалел об этом, но быстро встрепенулся — он больше не будет прятаться от проблем в своем трудоголизме. Нет, у него было множество дел: поднять архивы, узнать, каким путем Криденс попал в приют и какая у него на самом деле фамилия, выяснить, существовали ли маги с такой же фамилией и кем им приходится Криденс. Каким же наивным был Персиваль десять лет назад! Все это можно было бы сделать еще тогда, но, увы, как раз в то время такой вариант не пришел ему в голову. За окном уже светало, когда Персиваль добрался до своей квартиры. На кой Мордред ему такие огромные апартаменты, если он в них так редко бывает, в основном возвращаясь сюда только поспать. Он налил себе на два пальца старого доброго огденского и впервые за много лет стал рассматривать свою квартиру. В его воображении она заполнялась разными памятными сувенирами, которые они с Криденсом привозили бы из поездок: детям полезно дышать морским воздухом, посещать известные города и места для расширения кругозора. В воздухе отчетливо появился запах блинчиков, в ушах зазвенел смех того Криденса, каким Персиваль его помнил. В его воображении тот рос, читал книги, дремал днем на любимом диване под мягким пледом, учился, и вот уже он взрослый готовил утром завтрак и будил Персиваля на работу. Как бы Криденс был прекрасен, вырасти он в любящей семье, или… у человека, который бы его любил и ценил. Сколько всего упущено, сколько моментов безвозвратно утрачено, насколько холодна его квартира без воображаемых мелочей, рисунков, следов того, что тут живет семья, а не одинокий холостяк. И тогда Персиваль увидел свою квартиру совершенно иначе, чем все годы до этого: мертвое, холодное жилище без души, которое используется, чтобы переночевать, переодеться и помыться. Глубоко вздохнув, он рывком стянул галстук, дернул пуговицы воротничка рубашки, жадно вдыхая вдруг ставший густым воздух — настолько трудно тот поступал в легкие. Он отставил стакан — завтра ему потребуется трезвая голова — и пошел искать аптечку: сердце пошаливало, да и вряд ли он сейчас уснет без зелья приятных снов, хоть и валится с ног от усталости. *** С Криденсом они увиделись несколькими днями спустя. За это время Персиваль не узнал ничего нового: мальчика подбросили в возрасте около полутора лет, имя ему дали в приюте. С собой у него не было ни документов, ни личных вещей с хоть какими-то опознавательными знаками, за которые можно бы было зацепиться. Персиваль внимательно несколько раз просмотрел воспоминания нянечки, нашедшей Криденса на ступенях приюта, но это не помогло: ничего ценного у того с собой не было, как и волшебного, только одежда и одеяло казались качественными и дорогими на вид. Персиваль бы с удовольствием посмотрел на них сам: наложенные чары самоочищения или вплетенные в ткань тонкие металлические нити, державшие заклинания, могли бы доказать магическое происхождение найденыша. Но вещи не были уникальными и явно завершили свою долгую жизнь на помойке, послужив нескольким десяткам сирот после того, как Криденс из них вырос. Прошло два дня — и никаких результатов, Персиваль уже проверил все свои идеи, так и не получив никаких зацепок. Что ж, есть шанс, что сам Криденс что-то вспомнит. А если нет, то ему можно и помочь. Персиваль аппарировал в зачарованный на неприметность — обидно было бы влететь с ходу в случайного прохожего — угол между двумя домами. Он прошел вдоль одного из домов и остановился недалеко от перекрестка, наблюдая за Криденсом, раздающим листовки. Судя по тому, как тот выпрямился и расправил плечи, он его заметил. С такого расстояния точно видно не было, но Персивалю казалось, что Криденс улыбался, вылавливая в толпе какого-то мальчишку и о чем-то с тем договариваясь. Интересно, о чем он думал эти несколько дней? Допускал ли он мысль, что Персиваль мог бы не отпускать его в последнюю встречу домой? — Здравствуйте, — поприветствовал Персиваля Криденс, застыв в паре шагов и явно раздумывая, как себя вести. — Здравствуй, Криденс, — улыбнулся ему Персиваль. — Я сорвался к тебе пообедать, составишь мне компанию? — Простите, я не могу, — ответил Криденс, не вынимая рук из карманов. Персиваль приподнял брови, ожидая причину отказа. — Мое отсутствие заметили в прошлый раз, и мне неудобно, что вы за меня платите, — пояснил Криденс. — Десять лет назад это тебя не волновало, — заметил в ответ Персиваль. — Десять лет назад я считал вас кем-то вроде своего… друга, — вздернул подбородок Криденс. — Простите, листовки сами себя не раздадут. — А если мы пойдем туда, где не нужно платить за еду? Криденс почти развернулся, чтобы уйти, но на фразе Персиваля остановился, обернулся и пару мгновений обдумывал предложение. — Все равно не стоит, — покачал он головой. — Постой, — окликнул его Персиваль и, в мгновение оказавшись рядом, заглянул ему в глаза: — Если дело в твоих ладонях, то я все видел и понимаю. И даже помогу, если ты пойдешь со мной. Он не знал, как отреагирует Криденс — тот мог и разозлиться, и растеряться, но он только сжал губы так, что они побелели, и кивнул. Персиваль аппарировал их в собственную квартиру. Он обещал Криденсу, что за еду не нужно будет платить, и больше не мог предложить других вариантов. Конечно, продукты, из которых он собирался готовить, тоже когда-то были куплены, но эти мелочи Персиваль точно не намеревался озвучивать вслух. — Уютно, — явно польстил Криденс. — Недавно переехали? — поинтересовался он, осматриваясь. Персиваль только хмыкнул на это: — Давно, просто дома редко бываю. Заглянув в шкаф с наложенными охлаждающими чарами, он нашел там пирог с почками. Миссис Стокер, слабенькая, но хорошо владеющая бытовыми чарами ведьма, прибиралась у Персиваля раз в неделю и позавчера оставила пирог, зная, что у “милого Перси” — как она выражалась — выходной, и он явно оценит ее выпечку по достоинству. Но Персиваль весь день провел в архивах и приютах, поэтому угощение в целости и сохранности дождалось их с Криденсом сегодняшнего визита. — Тебе же понравился пирог в прошлый раз? — уточнил Персиваль и, дождавшись утвердительного кивка, снял с презента миссис Стокер чары консервации и подогрел его. Повинуясь взмаху палочки, закипел чайник. Рисуясь, Персиваль приготовил чай, левитируя чашки, заварочный чайничек и нарезая лимон невербальным Секо, — хоть где-то пригодилось это бестолковое заклинание. Криденс смотрел во все глаза, восторженно приоткрыв рот. Персиваль, засмотревшись, не удержал концентрацию и уронил чашку на пол. — Ничего страшного, — заверил он Криденса и, используя Репаро, собрал все осколки воедино и вернул чашке первозданный вид. Криденс восхищенно охнул, взял чашку в руки и начал рассматривать ее в поисках трещинок или сколов, все более приходя в восторг, когда так и не нашел ни одного. Персиваль же разглядел новые рубцы на его ладонях, понял, чего стоила Криденсу их прошлая встреча и отвернулся, чтобы Криденс не видел, как он зол сейчас, но тот все же заметил его состояние: — Это не так больно, как кажется, — попробовал он оправдаться. Персиваль воздержался от комментариев, резко выдохнул и пододвинул к Криденсу его чашку и тарелку с пирогом. — Можно, я посмотрю? — осторожно уточнил Персиваль, потянувшись к израненным рукам. Криденс занервничал, втянул голову в плечи, сделал вид, что разглядывает картину на стене, убрал руки в карманы, и только подрагивающая нижняя губа выдавала его волнение. — Я просто полечу немного, — пообещал Персиваль, понимая, что его надежды расспросить Криденса о детстве сегодня явно не сбудутся, и тем более, тот не позволит посмотреть свои воспоминания. Протянутая дрожащая рука была чуть ли не подарком для Персиваля. Он взял ладонь Криденса в свои и провел над ней пальцем, концентрируясь на исцелении. Рубцы потихоньку светлели и превращались в аккуратные, еле заметные на фоне остальных отметин, шрамы: видимо, Криденсу часто попадало по рукам. Осознание этого факта только добавило масла в огонь так сдерживаемой Персивалем ярости, а к воображаемым пыткам над Мэри Лу — парочку болезненных заклинаний поизвращеннее. Вторую ладонь Криденс протянул уже уверенней, с удивлением и восторгом рассматривая еле заметные царапины вместо воспаленных следов от ударов на исцеленной ладони. — А я так смогу? — спросил он, когда Персиваль выпустил его руку. — Нет, ты не маг, — с сожалением покачал головой тот. — Я проверил тебя еще в день нашей первой встречи. — Но… — начал Криденс и замолк. — Жаль, — добавил он парой мгновений позже, нарочито увлеченно рассматривая плитку на полу. — Криденс? — мягко позвал Персиваль, в глубине души надеясь, что тот сейчас укажет ему на ошибку, хотя ошибки тут не могло быть: у Криденса не было зафиксированных магических выбросов, и заклинание не показало, что он обладает магической силой. — Я просто подумал, что этому можно научить, — голос Криденса задрожал. — Вы меня простите, но мне на самом деле пора. Персиваль аппарировал вместе с Криденсом в тот же угол между домами, откуда они и переместились, и дал себе слово обязательно проверить, не было ли все же у того магических выбросов — слишком странной была его реакция, будто он что-то знал, но боялся рассказать. *** С Криденсом они виделись еще несколько раз, но все встречи проходили очень быстро: вечером Персиваль не рисковал его забирать, опасаясь за его благополучие, а днем у него самого не было много времени — поиск неизвестной магической сущности, которая крушила по ночам город, занимал каждую свободную минуту. Но Персиваль старался любым способом найти время для того, чтобы увидеться с Криденсом. Их общение потихоньку стало носить менее формальный характер, Криденс в его присутствии стал чувствовать себя свободней: все чаще Персиваль слышал из его уст свое имя, все чаще он рассказывал о своей жизни и о сестрах, разрешил накидывать на себя согревающие чары и забрал подаренные перчатки. Персиваль рассказал ему о своих поисках любой информации или подтверждения того, что Криденс сквиб, чтобы иметь возможность забрать его в магический мир. На вопрос, не случались ли с ним когда-либо странные или необъяснимые вещи, тот только ответил нечитаемым взглядом и пожал плечами. Он с интересом выслушал пояснения о том, что такое легилименция, но разрешения поработать со своими детскими воспоминаниями не дал. — Не подумайте, что я вам не доверяю, — он потупился и словно закрылся, ушел в себя, и стало ясно, что все же не доверяет. — Но это очень личное, я не хотел бы, чтобы кто-то их увидел. Персиваль понимал нежелание пускать его в свою голову, и постепенно отсутствие каких-либо зацепок стало склонять его к мысли, что Криденс обычный немаг с аномальной нечувствительностью к волшебству. Опрос работников приюта, на который Персиваль больше всего надеялся, ничего не дал: много сотрудников за эти годы сменилось, у оставшихся не было нужных воспоминаний, их тогда интересовали совсем другие вещи. Даже легилименция не помогла: если человек не концентрирует на чем-то внимание, то без глубокого сканирования найти необходимые воспоминания затруднительно. Конечно, Персиваль выписал имеющиеся и предположительные контакты переехавших и даже посетил некоторых из них, но все было безрезультатно, хотя он не оставлял попыток и активно разыскивал тех, кто что-то мог знать. В следующий раз у них было чуть больше времени: Мэри Лу отлучилась из города, а Персиваль до утра патрулировал улицы в надежде все же успеть и застать так и не опознанную экспертами магическую тварь, но та умудрялась обходить все расставленные ловушки и исчезала чуть ли не перед самым носом. После самоназначенной ночной смены у Персиваля был отсыпной, который он, глотнув бодрящего, собирался провести с Криденсом. Тот опоздал и снова прятал руки, стараясь не встречаться с ним взглядом, а потом весь подобрался и выпалил на одном дыхании: — Я забрал с собой ту чашку, что вы тогда починили. Наверное, в этот момент ошарашенное выражение Персиваля выглядело смешно, потому что губы Криденса дрогнули в тщательно сдерживаемой улыбке. — Ладно, ты меня удивил, — рассмеялся Персиваль. — Я даже не заметил пропажи, забирай на счастье. Я больше беспокоюсь за твои руки. — Ее нашли, — пробормотал Криденс, вынимая руки из карманов и показывая новые следы от ремня. — Это за воровство. Персиваль сжал зубы так крепко, что на скулах заходили желваки. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя, после чего он взял руку Криденса, чтобы исцелить ее. — Я еще в прошлый раз хотел задать тебе вопрос: а она не замечает, что я тебя лечу? — сдержанно спросил Персиваль: сохранять внешнее спокойствие с каждым днем стоило ему все больших усилий. — Нет, она думает, что я опять… — начал Криденс, потом испуганно замолк и быстро поправился: — Простите, нет, не замечает. Персиваль осторожно переместил свои руки с исцеленных ладоней Криденса тому на плечи и заглянул в глаза: — «Думает, что ты» — что? — Ничего, — мотнул головой Криденс. Персиваль аппарировал их к себе и отпустил его, быстро обдумывая услышанное. Во-первых, приемная мать Криденса не удивлена, что у того быстро зажили ладони, не просто чуть быстрее, чем обычно, а за один день. Во-вторых, он явно что-то скрывает. В-третьих, был уверен, что магии можно научить. В-четвертых, пытался возразить, когда Персиваль сказал, что он немаг. — Дай-ка руку, — попросил Персиваль и встретился с удивленно-обиженным взглядом Криденса. Тот испуганно сжался и странно дернул рукой в направлении ремня. — Ты решил, что я тоже тебя ударю? — тихо спросил Персиваль, сдерживая нервную дрожь и отгоняя прочь непрошеные мысли о том, что было бы неплохо наконец основательно пролечиться, иначе с такими стрессами он очень скоро посадит свое здоровье окончательно. — Наверное, я должен сказать, что не подумал об этом, — ответил Криденс, все же протягивая руку, — но, извините, именно так и было. Персиваль вынул из чехла свою палочку и сжал на рукоятке его пальцы. — Скажи «Люмос». — Что? — недоуменно моргнул Криденс. — Скажи, пожалуйста, "Люмос" , — проговорил Персиваль, балансируя на грани ласковой просьбы и требовательного приказа. Криденс молчал. Персиваль вопросительно поднял брови, не дав разжать пальцы. — Я не могу, — в конце концов прошептал Криденс. — Не заставляйте меня. Персиваль покачал головой, поглаживая его по тыльной стороне ладони. — Люмос, — сказал Криденс, и его голос сорвался. — Люмос, — повторил он увереннее. — Люмос, — почти прокричал он. Ничего не произошло. Конечно, чужой палочкой, без верного движения, без намерения зажечь свет, — но этот тест всегда срабатывал: даже у сквибов палочки через раз искрили при произнесении этого заклинания. А Криденс не выглядел удивленным. Персиваль обнял его и прижал к себе. — Я все расскажу, но не сейчас, — пообещал Криденс, укладываясь головой ему на плечо. Персиваль не стал давить на него, он чувствовал, что Криденса нечто гложет — секрет, тайна, которой он так мучительно хочет поделиться и которая в то же время сковывает его страхом. Каково это, быть один на один с чем-то настолько болезненным, пытаясь удержать это в себе? Персиваль еще крепче сжал Криденса в объятиях, пальцами перебирая волосы на его затылке. — Ты еще любишь шоколадное мороженое? — неожиданно для себя спросил он. — Уже и не помню, но съем с удовольствием, — улыбнулся ему Криденс, отстраняясь. — И если в доме есть другая еда, я бы тоже не отказался. *** — Криденс вырос у меня на глазах. Он был необычным ребенком, — рассказывала престарелая нянечка, последняя в списке сотрудников приюта, которых Персиваль собирался опросить, — миссис Уокер, проработавшая в приюте всю свою жизнь. Персиваль не хотел пользоваться легилименцией: женщина с трудом передвигалась и по всем признакам страдала болезнью Паркинсона. Казалось, она вообще держится на этом свете только усилием воли, — Грейвз боялся, что просто окончательно сведет ее с ума. Хвала Мерлину, она еще была в состоянии довольно связно говорить. — С самого начала с ним стали возникать проблемы. Мы находили его в самых неожиданных местах — проказник забирался в запертые складские помещения или даже личные комнаты персонала, передвигал мебель и наводил жуткий беспорядок в столовой. Оставить его без присмотра было просто невозможно: то подожжет книги, то разорвет простыни, а с нас потом спрос. — Мы наказывали его каждый раз. Хорошая порка учит детей дисциплине, — вещала она, а Персиваль пил чай, слушал ее скрипучий, лишенный эмоций голос, и думал о том, что не пустил бы эту женщину на порог любого заведения, где она имела бы доступ к детям. — Не сурово, так, чтобы совсем от рук не отбился, но он должен был рассказать, как это проделывает. Да Криденс только улыбался и пожимал плечами, но раны и синяки проходили за пару дней, — миссис Уокер доливала себе чаю из небольшого чайничка, и вынужденная пауза вызывала у Персиваля желание плюнуть на опасность и поджарить ее мозги, быстро просмотрев все воспоминания. — Однажды мы искали его несколько часов, — в конце концов продолжила свою мысль миссис Уокер. — Нашли под шкафом в подсобке. Он не мог выбраться и плакал там все то время, что мы его искали, но так и не позвал на помощь. После этого с ним ничего необычного не происходило. — И сколько ему тогда было? — полюбопытствовал Персиваль, размышляя о том, как он умудрился пропустить ребенка-мага прямо у себя под носом. И не просто мага, а Криденса. ЕГО Криденса. — Четыре, наверное, или чуть больше, — задумалась женщина, и Персиваль едва справился с желанием ее ударить. — Потом он панически боялся шкафов, но через какое-то время это прошло. По-видимому, вырос из своих детских шалостей. Персиваль с удовольствием покинул негостеприимную, пропахшую кошками и болезнью квартиру миссис Уокер. Он еще не уложил в голове полученную информацию, но был уверен, что они с Криденсом все обсудят и разберутся, всему этому наверняка найдется объяснение. Видимо, поэтому он непозволительно расслабился, так что сразу после аппарации в привычный тупик у перекрестка, где Криденс раздавал листовки, не обратил внимания на тонкий тревожный звоночек опасности в голове. Персиваля оглушило, оплело веревками и парализовало: нападавший знал свое дело и, не проговаривая заклинания вслух, повязал его, как желторотого курсанта. Очнулся Персиваль в каком-то темном помещении, одетый в мягкую пижаму и накрытый одеялом. В комнате не было ни одного окна, поэтому определить время суток не представлялось возможным, но по ощущениям в затекших конечностях он провел в отключке минимум пять-шесть часов. Скрипнула дверь — видимо, на его пробуждение были настроены сигнальные чары. Персиваль попытался сесть на кровати, но его с силой дернуло и притянуло к ней обратно широкими эластичными лентами. От вспыхнувшего света начало резать глаза, и Персиваль зажмурился буквально на несколько мгновений, понемногу привыкая и расслабляя веки. — Что ж, Перси, я и не думал, что это будет так легко, — Персиваль выхватил только части картинки: стриженные, как у него самого, виски, эффектная походка, угрожающий взгляд исподлобья и хищная ухмылка. — Тебе просто повезло, — постарался ответить максимально безразлично Персиваль. — Мистер Гриндевальд, я полагаю? — Можешь звать меня Геллерт, — ответил мужчина. — Не бойся, твое пребывание здесь продлится недолго. Я только найду обскура и освобожу тебе дорогу. — Даже не убьешь? — фыркнул Персиваль. — И обскуров никто не видел вот уже около ста лет. — А зачем убивать? Меня будет греть осознание, что тебе придется нести на своей совести все, что я сотворю, будучи тобой. А обскур… Ты проворонил его или ее прямо у себя под боком. Он где-то рядом с твоим протеже. Симпатичный, кстати. — Извращенец, — прошипел сквозь зубы Персиваль. — О, какие мы двуличные, — прошептал Гриндевальд, склонившись к нему. — Ничего, посмотрим, как ты запоешь, когда я уложу твоего мальчика в койку. Славно вы с ним развлекались, правда? Персиваль только закатил глаза на это. — Ничего, скоро я все буду знать о тебе, — Гриндевальд коснулся его щеки. — Старое-доброе Легилименс меня никогда не подводило. Персиваль еле скрыл свою радость. Почти девять лет в отделе обливиаторов, степень в ментальной магии, сотни и тысячи ювелирно наложенных обливиэйтов, замененных воспоминаний, придуманных им лично, и мастерски составленных поддельных воспоминаний, многослойные щиты, которые он держал автоматически даже во сне. Если Гриндевальд следил за ним, если он так много знает о нем, если он знает даже о Криденсе, об этом он тоже должен быть в курсе. — Перси, позволь мне выразить свое восхищение, — протянул Гриндевальд получасом спустя, промакивая лоб салфеткой, и достал из кармана портсигар. — Будешь? — Нет, — Персиваль почувствовал, как слипаются ресницы от проступивших от напряжения слез. Гриндевальд не просто так держал Европу в страхе: противиться ему было необычайно тяжело. — Ты же сдашься, рано или поздно, — заметил Гриндевальд, выпуская дым колечками. — Ведь не хочешь, чтобы я травмировал твоего мальчика? Одна мысль о том, что Криденс может пострадать от рук столь опасного человека, доставляла Персивалю страдания похлеще гриндевальдовых чар, но и опустить руки просто так он не мог. — А что, слабо без шантажа, — сквозь зубы проговорил он. — Серьезно? Ты собрался взять меня на слабо? — расхохотался Гриндевальд, вдавливая сигарету в спинку кровати и щелчком пальцев уничтожая ее. — Ладно, дам тебе время подумать, — Гриндевальд провел большим пальцем по его губам. — Ты тоже симпатичный, знаешь? — Побойся Мерлина, я не в твоем вкусе, — недобро усмехнулся Персиваль, радуясь передышке. Но Гриндевальд не собирался давать ему расслабиться — минутой спустя Персиваль уже не мог сдержать крика, сопротивляясь грубому вторжению в свое сознание: сила Гриндевальда жгла ядом, скручивала судорогами, душила змеиными кольцами, стремясь вывернуть его рассудок наизнанку. Но сдаваться он не собирался: если он в чем-то и мог потягаться с одним из самых сильных магов мира, то в магии разума. — Ничего, у тебя еще один выходной впереди, — в конце концов заключил Гриндевальд и, наколдовав стакан воды, помог Персивалю напиться, поддерживая того за подбородок. Одна надежда была на то, что в воде нет веритасерума. — Будто сыворотка правды принесла бы какую-нибудь пользу, — словно прочитал его мысли Гриндевальд. — Жаль, но и Империус ты тоже сбросишь. Непростой я себе аватар выбрал, но ничего, мы поладим. — Может, и поладим, если ты меня отпустишь. У тебя неплохие идеи, — попробовал закинуть удочку Персиваль. — Я подумаю, — пообещал Гриндевальд и вышел из комнаты. Буквально сразу же Персиваль смог сесть на кровати, ощутив, как спали магические путы. Но это не сильно помогло — подвал, а это был именно он, обустроили и зачаровали на совесть: даже приложив все свои знания и умения, Персиваль так и не смог найти ни одной бреши в магической защите, чтобы выбраться наружу. Что ж, в таком случае стоит озаботиться тем, чтобы Гриндевальд, когда пробьется через щиты, — а он пробьется, не стоило недооценивать такого противника — увидел не совсем настоящие воспоминания: дюжина улыбок для провинившихся подчиненных, горсть глупых и несуразных мелочей для наблюдательных коллег, щипок за задницу Серафины и несколько ее игривых улыбок в его адрес. И, главное, отношения с Криденсом. Никакого приюта, никаких серьезных разговоров, только обманчивая мягкость, настойчивое завоевание доверия и, скрепя сердце, щепотка соблазнения. Во-первых, Криденс не глуп и догадается, если Персиваль начнет вести себя не так, как обычно. Во-вторых, сам Гриндевальд будет менее подозрительным, если отношениям Персиваля с Криденсом найдется более понятная ему причина. Персиваль запер верные воспоминания в самом сокровенном и потаенном уголке своего разума и лег спать с мыслью о том, что он разбросал достаточно намеков для всех, кто его хотя бы мало-мальски знал, чтобы они поняли — перед ними не он сам, а всего лишь не самая лучшая подделка. *** Дни шли за днями, а Гриндевальд все более спокойно чувствовал себя в обличье Персиваля. Тот весь извелся, постоянно прокручивая в голове, где он мог проколоться, где он недожал, раздавая подсказки, казавшиеся ему настолько очевидными. Он с ужасом представлял, что может сделать Гриндевальд с Криденсом, и с еще большим ужасом — каких дрянных дел он может сотворить, пользуясь его полномочиями. Уже привычно скрипнула дверь. Персиваль даже пытаться не стал бросаться на Гриндевальда: тот держал прочные щиты, которые было не пробить беспалочковой магией Персиваля. О стены, и двери подвала, и эти щиты можно было биться бесконечно без какого-либо результата. — Кажется, я зря следил за этим человеком, который притворялся тобой, — ты мне совсем не рад, Персиваль, — услышал он невероятно знакомый голос, который уж не чаял услышать никогда. — Криденс! — радостно воскликнул Персиваль и вскочил на ноги. Буквально парой секунд спустя Криденс прижался к нему и крепко-крепко обнял. — Я не сразу понял, что это не ты. Но когда ты стал называть меня «мой мальчик», чего никогда не делал прежде, и смотреть на меня так... — Криденс вздрогнул, — я догадался, что что-то не так. А когда он ничего не смог вспомнить про наше знакомство, все встало на свои места. — Я на это и надеялся, — Персиваль с трудом заставил себя разжать объятия. — Гриндевальд наверняка наставил тут сигнальных чар и скоро будет тут как тут. Нам надо уходить. — Никуда нам не надо уходить, Криденс пришел не один, — прервала его Тина, появляясь в дверном проеме. — Далеко без палочки вы бы не ушли, вот, держите. — И протянула ему простую, но довольно изящную палочку. Персиваль взял ее, взвесил в руке, попробовал невербальное Акцио, призвав подушку с кровати, и решил, что как временный вариант она подойдет. — А это Ньют, — представила Тина вошедшего за ней молодого человека с чемоданом в руке. Тот мягко улыбнулся и шикнул на свою ношу, когда одна из ее застежек расстегнулась сама собой. — Мы знакомы, — заметил он, — правда, я был совсем мальчишкой, когда виделись в последний раз. — Как поживает Тесей? — Персиваль перекинул палочку из одной руки в другую, примериваясь к неудобной рукоятке. — Неплохо, — усмехнулся Ньютон, извлекая палочку из рукава. — Тина, ты не могла бы вывести Криденса, — попросил Персиваль, — в отличие от всех нас, он не может постоять за себя. — О, вы будете сильно удивлены, — ответила Тина, тут же принимая боевую стойку. Персиваль проследил за направлением ее взгляда и тоже подобрался. — Да, ты будешь очень удивлен, Перси, когда узнаешь, что твой любимый мальчик — обскури, — иронично заметил прислонившийся к косяку Гриндевальд, поигрывая палочкой и выставляя магические щиты. — Да хоть Мордред во плоти, — процедил Персиваль, посылая в его сторону вспышку заклинания. Тина и Ньютон отошли к стене и утащили за собой упирающегося Криденса, не сводившего глаз с магической дуэли. Гриндевальд был все еще в личине Грейвза, поэтому отличить одного от второго можно было только по одежде. «Их» Грейвз проигрывал, что можно было предугадать: несколько недель без практики, чужая палочка и просто меньше силы и опыта — все это не давало ему возможности победить в этой дуэли. Но, как оказалось, и не нужно было: хоть заклинания Ньюта и Тины не проходили через мощные щиты Гриндевальда, у Скамандера было несколько тузов в рукаве. Одним из них он и воспользовался — запустил в Грейвза в костюме зеленым шариком, который с тихим клекотом развернулся в парящее в воздухе существо, ринувшееся на Гриндевальда. Ему на тот момент уже надоело играть в игры, и он запустил в Персиваля Авадой Кедаврой. Зверюшка Скамандера тотчас спеленала псевдо-Грейвза, но уже было поздно: Персиваль катастрофически не успевал. Говорят, что перед смертью человек вспоминает все основные моменты жизни, но Персиваль не вспоминал ничего. Мгновения тянулись, как резиновые, каждое движение давалось ему невероятно тяжело, и все, что он мог, это стоять и смотреть, будто в замедленном времени, как к нему неумолимо движется ядовито-зеленая вспышка. Будто сквозь толщу воды он услышал отчаянный крик Тины и увидел, как наперерез смертельному заклятию рвутся клубы черного тумана, больше похожего на движущийся, поглощающий свет черный песок. Когда зеленая вспышка врезалась в облако обскура, того будто пронзили молнии, а в глубине черного тумана Персиваль смог разглядеть искривленное болью, почти неузнаваемое, с залитым белым глазами, лицо Криденса. Тот беззвучно кричал до тех пор, пока обскур не осыпался вниз, вскоре устлав все вокруг черным пеплом. Персиваль какое-то время не верил в произошедшее, не в состоянии уложить в голове, что Криденса больше нет. Зачем он это сделал? Как он вообще мог пожертвовать собой ради Персиваля? Персиваль начал оседать на пол, ощущая, как резко ухнуло вниз сердце и стало нечем дышать. Тина бросилась к нему и начала что-то говорить, но он не слышал ее голоса, только видел, как шевелятся ее губы, как она заламывает руки, а сам все смотрел и смотрел на летающие в воздухе черные хлопья, не в силах принять тот факт, что уже ничего нельзя сделать. Пока вокруг него хлопотала Тина, пока колдомедики отправляли его в госпиталь, а авроры забирали Гриндевальда, развоплощенного простым Ревелио, пока творился весь этот дурдом, никто и не заметил, как Ньют в одном из углов подвала осторожно подобрал небольшой клочок черного тумана, доверчиво заползший ему в нагрудный карман в компанию к лукотрусу. *** — Что вы тут делаете, — обреченно простонал Персиваль, заметив, как к нему в палату заходит со своим неизменным чемоданом Ньют Скамандер. Да, Персивалю рассказали все подробности истории: про обитателей чемодана, про сенатора и Мэри Лу Бэрбоун, а также про то, как Криденс искал Тину по всему Нью-Йорку, и про то, как он нашел их с Ньютом на крыше здания и утащил за собой к дому, куда, согласно наблюдениям Криденса, часто заходил мужчина, выдававший себя за Грейвза. Персиваль молча выслушал всю историю, пока не в силах реагировать на произошедшее. Единственным, что его зацепило, было то, что Криденс покончил с Мэри Лу. Жаль, конечно, что она умерла так быстро, но если бы этот мир существовал по законам справедливости… Криденс бы не погиб так глупо. Ньют тем временем опустил свой чемодан на пол и, наложив на дверь запирающие чары, сделал приглашающий жест. — Извини, но я не в настроении смотреть на зверюшек, какими бы замечательными они ни были, — бесцветно сказал Персиваль. — Некоторые «зверушки» вас очень обрадуют, пойдемте же, — Ньют стал спускаться вглубь чемодана. Персиваль пошел за ним только из-за смутной надежды на чудо. И оно произошло: не успел он еще спуститься по неустойчивой лесенке вниз, как увидел сильно исхудавшего, очень изможденного, но живого Криденса. Тот улыбался радостно, как в тот день, когда они впервые встретились после десяти лет разлуки. — Я сначала хотел сделать сюрприз, а потом понял, что не утерплю, — пояснил он, заключая Персиваля в объятья. — Мерлин Всемогущий! Как же это возможно… Почему, почему ты не дал мне знать, что ты жив? — горячечно зашептал Персиваль, тяжело опираясь на него. — Именно это он и заставил меня сделать, — закатил глаза Скамандер, — как только пришел в себя. Сказал, что пойдет к вам, и ничего не слушал. Может, вам соседние койки организовать? — Может, и организовать, — проворчал Персиваль, взглядом намекая на выход из каморки. Понятливый Ньют послушно вышел, предупредив, чтобы они его звали в случае необходимости. — Прости меня, я совершенно не знал, что делать, — вздохнул Криденс. — Надо было приводить авроров, но я из магов знал только Тину, да и ту пришлось долго искать по городу. — То есть за то, что ты влез в магическую дуэль с опаснейшим и сильнейшим магом, принял на себя смертельное заклинание и чуть не погиб, ты прощения не просишь, — весело фыркнул Персиваль. — Так было правильно, — мотнул головой Криденс. — Ты уже знаешь про Мэри Лу, да? — Да, — Персиваль задумался на секунду, стоит ли говорить, что он на самом деле думает по этому поводу, и решил, что стоит. — Туда ей и дорога. *** В квартире пахло свежесваренным кофе и блинчиками. Как оказалось, ни Персиваль, ни Криденс их готовить не умели, но с удовольствием научились. Правда, больше в их приготовлении практиковался Криденс, потому что встать с утра пораньше, чтобы что-то приготовить, Персиваль мог только в том случае, если не ложился спать вовсе. — Вставай, — прокричал Криденс через всю квартиру. — Опоздаем. Персиваль с трудом поднялся, натянул халат и побрел на кухню, откуда доносились столь аппетитные запахи домашнего завтрака. — Напомни мне еще раз, почему мы взяли портключ на такое раннее время, — ворчливо пробурчал он, делая первый глоток кофе, наслаждаясь его вкусом и солнцем, которое теплым рассветным светом заливало кухню. — Потому что кое-кто до последнего не мог начать собираться в отпуск. Перси, не спи, — беззлобно упрекнул Криденс и шутливо ткнул его в бок кулаком, на что тот отозвался глухим стоном и потер ладонью месте ушиба. — Опять курсантов натаскивал, ну что с тобой делать, — и, удерживая в одной руке тарелку с блинчиками, а в другой — чашку кофе, пошел в комнату заканчивать сборы. Пока Персиваль допивал кофе, Криденс уже оделся и выволок чемоданы в коридор. — И зачем, есть же заклинание уменьшения, чары левитации, на худой конец. — А мне нравится так, — Криденс посмотрел на часы, где его стрелка остановилась на красном делении «Опаздываем», а стрелка Персиваля замерла на делении «Ночь». — Я серьезно, иди одевайся, и не забудь про зелье. — И поставил перед Грейвзом бутылочку с жидкостью. — Зачем мне зелье? — Персиваль открыл крышку и принюхался: зелье ничем не пахло. — От синяков, — пояснил Криденс, разворачивая его в сторону его спальни. — Не думай, что я не заметил. Впредь буду каждый вечер следить, что ты его принимаешь после своих тренировок. Персиваль рассмеялся и пошел одеваться. Вначале предполагалось, что это он будет заботиться о Криденсе, но со временем оказалось, что тот и сам прекрасно справляется и, ко всему прочему, обожает заботиться об окружающих. Больше всего, конечно, доставалось Персивалю, но Тина с Ньютоном, а еще и Модести также попали в «ближний круг» заботы Криденса. И Персиваль бы никогда не признался, но ему это очень нравилось. Быстро пригладив волосы, он вышел к Криденсу и все же уменьшил их чемоданы. Прежде чем аппарировать, он вдохнул еще не выветрившийся запах кофе, захлопнул раскрытую на середине книгу и подмигнул русалке на картине, привезенной ими в прошлом году из Венеции. Начинался новый день, и он собирался провести его со своей семьей.