Её будят крики из-за стены. Определенно не на французском, но по интонации слышно, что ругань. Из иностранных языков
она знает лишь английский с испанским, поэтому ссора немецкой пары из соседнего номера должна быть непонятной, но это только в теории. В голову будто вставили портативный переводчик: «идёшь проигрывать наши деньги, больной ублюдок? Чем мы по-твоему будем оплачивать этот отель? Я не твоя мама, не повышай на меня голос!». Боль целует левый висок, и девушка закрывает уши подушкой.
Утреннее солнце окрашивает комнату в серый. Для верности
она пережидает пару минут и открывает глаза снова, щурясь от света. Немецкий язык снова неразборчивый набор звуков, и
она успокаивается. Совсем чуточку, потому что в Правилах об этом не говорится, Правила гласят, что она забыла что-то важное, и что она может пользоваться подсказками, но только небольшими. Девушка проводит рукой по лицу, пятками нащупывает махровые тапочки и бредёт в ванную.
Справив нужду и умывшись, возвращается в комнату, которая просто образец полнейшего беспорядка. Руки чешутся убраться здесь, но нельзя. Для этого есть горничная, иначе за что Папочка ей будет платить? Лавируя среди кучек одежды, она добирается до зеркала. «Я — Хлоя Буржуа, не должна забыть, что…», — конец фразы смазан. Хлоя мутно припоминает, как размазала красную помаду, потому что Правила разрешали знать своё имя, но остальное — ни-ни.
На столике, над которым висит зеркало, рассыпаны скрабы, жидкости для снятия лака, сам лак и много остальной косметики. Она небрежно валяется, а часть лежит, сброшенная, на полу, и посреди бардака стоит коробочка. Чёрно-красная. В такой может храниться кольцо или серьги. «Подарок от папочки?».
В дверь стучат, и
она подпрыгивает, ведь забыла, что в мире есть кто-то помимо неё. Ручка поворачивается туда-сюда, потом стук опять повторяется.
— Мадмуазель?
— Да? — голос взлетает на пару тонов вверх, он пропитан страхом, ведь в голове у Хлои перекати-поле, она не знает кто за дверью, стоит ли бояться его, как Правил, поможет ли его образ вспомнить? Рука дрожит, словно её хозяйка пила последние дни, поэтому спешит схватиться за столик, чтобы скрыть дрожь. Ручка на двери успокаивается. Голоса за стеной тоже.
— Вы поедете в коллеж? Ваш отец очень волнуется.
Она представляет измученное лицо Папочки, его водянисто-голубые глаза, виски, тронутые сединой. Он добрый и готов бросить Париж к её ногам, в прямом и переносном смысле. На губах Хлои цветёт улыбка.
— Да, подождите, пока я соберусь.
— Как скажете, мадмуазель.
Удаляющиеся шаги. Красный ковер их заглушает, но девушка навострила уши, она ждёт, она — змея, готовящаяся к прыжку, солдат, собирающийся штурмовать собственную память. «Я — Хлоя Буржуа, не должна забыть, что…».
Что?
Перед глазами мелькают красные точки, веки опускаются, но лишь на пару секунд. Хлоя быстро приходит в себя, а потом, не глядя в зеркало, переодевается. Возможно, это первый раз в её недолгой жизни, когда она не станет проверять одинаковые ли получились стрелки, ровно ли лежат тени и не слишком ли много помады. Белые джинсы, ядовито-жёлтый кардиган и полосатая майка лежат под рукой. Буржуа собирается, не допустив ни единой мысли сомнения в правильности своих действий. Правила говорят так.
В лимузине она правда открывает учебник литературы, но буквы прыгают, подмигивают со строк, и Хлоя смачно выругивается, откинувшись на спинку сиденья. Водитель с сочувствием смотрит на неё в зеркало.
Небо сегодня чистое, как стёклышко, а солнце висит, будто приклеенное. Хлоя наблюдает за ним, отчего глаза слезятся и жутко краснеют. Светило определенно выглядит липовым, потому что оно светит, но город всё равно накрывает серый налёт. Не такой серый, как в её комнате, однако заметный. Цветущие липы пахнут омерзительно, их аромат вызывает у Буржуа тошноту, и она знает почему. Причина замазана красной помадой на зеркале.
— Хлоя! — радуется Сабрина, когда её подруга выходит из белого автомобиля. Она подбегает, виснет на локте Хлои, и голова той взрывается болью — это воспоминания скребутся за стеной, воздвигнутой Правилами, они хотят наружу. — Я так рада, что ты пришла! Ты даже не представляешь, как трудно нам всем перенести это… — Сабрина переходит на шепот. Оглядывается. Поправляет сероватую кофточку на плечах, и Буржуа только замечает, что Сабрина поблекла. Её рыжие волосы тусклые.
Неживые. Сердце Хлои пропускает удар, и она отворачивается, выглядывая знакомых в толпе.
— Адриан! — зовёт, увидев его, и вкладывает в имя друга столько отчаянья, сколько может, чтобы он понял: с ней что-то не так. Они же знают друг друга всю жизнь. Он точно поможет ей. Напомнит. Адриан вскидывает голову, и их взгляды сталкиваются. Хлоя машет для верности рукой, но он ускоряет шаг, просто убегает. — Что с ним?
— Ты даже не представляешь как трудно нам всем перенести это, — повторяет Сабрина. — А тебе, наверное особенно тяжело, бедняжечка.
Особенно? Хлое? Непонятно, но на всякий случай кивает. Обидно из-за Агреста и хочется расплакаться, ведь она осталась наедине с чем-то страшным. С тем, что нельзя подкупить деньгами, нельзя позвонить, и Папочка со всем разберется, Адриан и тот бросил.
— Я сделала твою домашку, — говорит Сабрина.
Шепот следует за ними, едва ощутимый, как зуд после укуса комара, похож на жужжание. Он умолкает при их появлении, все смотрят на Буржуа с жалостью, словно у неё умер кто-то близкий, а голова пульсирует от этих мыслей, поэтому Хлоя переключает внимание на свой маникюр, поглядев на аккуратно накрашенные ногти. «Кто-то не хочет, чтобы ты была в курсе событий. Кто-то, кто имеет власть над твоим разумом. Вопрос: «кто?». Хлоя подумывает о Хищном Моле, ведь он один раз подчинил волю, сделав её Антибаг. Но что он выиграет, если она подчинится Правилам?
В классе ещё хуже, потому что стоит чистейшая тишина. Она давит на барабанные перепонки, и хочется зажать уши руками. Зажать-зажать-зажать. Хлоя открывает рот, но из него не вырывается ни звука. Слова падают, стекают по подбородку, исчезая. Она вопросительно смотрит на Адриана, но он отвернулся. Место Дюпэн-Чен за его спиной пустует. Хлоя передергивает плечиком и садится за парту, игнорируя косые взгляды, ведь все одеты в тёмное, лишь один ядовито-жёлтый кардиган выбивается из атмосферы. «Да что за черт?», — думает в замешательстве Хлоя.
Звонок наконец-то пробивает звукам дорогу.
В класс входит учительница, пряча свои красные (заплаканные) глаза.
— Дети, все знают, что произошло, — женщина стала рядом с пустующим стулом, — и кем оказалась наша любимая…
пчёлы играют важную роль в опылении цветущих растений, являясь самой многочисленной группой опылителей в экосистемах, связанных с цветами. В зависимости от текущей потребности, пчёлы могут сконцентрироваться как на сборе нектара, так и на сборе пыльцы, поэтому мы должны выразить ей благодарность. Последнюю благодарность.
Несколько учеников жиденько аплодируют, а взгляды устремляются ко второй парте, они прожигают, поэтому Алья отодвигается ближе к краю, пряча слезы. Роуз рыдает в плечо Джулеке, а Хлое всё кажется глупой шуткой. «Какой придурок это предложил? Пчелы? Серьёзно?». Она оглядывается, но не видно, чтобы скорбь на лицах была притворной.
— Сабрина, это шутка? — с надеждой спрашивает девушка.
— Ох, Хлоя, ты же слышала
жалящий аппарат имеет мелкие зазубрины, из-за которых он может застрять в теле жертвы и в результате вырваться из брюшка пчелы вместе с жизненоважными органами, я тебя понимаю.
Буржуя не верит ушам, и серьёзному-пресерьёзному лицу подруги.
— Да вы что, издеваетесь все? — вскакивает. Краска приливает к щекам, а в голове шумит — Правилам её поведение не нравится. Мадам Бюстье отшатывается, и Хлоя, схватив сумку, проскакивает мимо, остановившись в дверях класса лишь на секунду. — Я позвоню папе!
Она приходит в себя в туалете, сидя на полу в слезах и с размазанной по щекам тушью. Приходит и удивляется. Задумывается. Что ей известно о Маринетт Дюпэн-Чен? «Неудачница, горе-дизайнер, помогла мне с историей, хотя я сказала, что одежду она берет…
красное на чёрном… с помойки. Представительница класса, глупые хвостики, шатается с Сезер…
красное на чёрном, помогает ей с блогом. Неудачница…». Кирпичная стена, за которой прячется Очень Важное Воспоминание, недосчиталась пары кирпичиков, но ничего путного ей не открывает.
…
красное на чёрном…
Хлоя дергает себя за волосы, клочок платиновых локонов остаётся в ладони, но пульсация в мозгу прекращается.
Вот бы её проблема решалась простым «позвоню папочке».
Возвращаться в кабинет нет смысла, потому что ничем хорошим день не закончится: одноклассники будут коситься, а Сабрина хихикать от нервов, да и шепот перестанет быть ненавязчивым. Прежде чем давать языку волю, надо проверять, а правильно ли вы услышали. Хлоя знает, что правильно, но будут ли остальные считаться с Правилами? Она достаёт влажные салфетки и протирает лицо.
Отель встречает радостным шумом. Портье подмигивает вслед, хотя перед ним сидит девушка модельной внешности и на ломаном французском спрашивает, где банк. Хлоя его не помнит, её тянет к себе, накрыться бы одеялом (может запахи напомнят ей что-то) и желательно больше не жить.
— Ваш отец даёт интервью! — кричит тот же портье, когда двери лифта только-только закрываются. Ей фиолетово? Наверное, прошлая Хлоя побежала бы звонить и отчитывать мэра за такую несправедливость: дочку отправил в коллеж, а сам на экране мелькает, но сейчас ей не до интервью всяких. Пальцы опять подрагивают.
В номере, который был её комнатой уже царит полный порядок. Зеркало идеально чистое, отчего сердце ноет, потому что уборщица убила часть прошлой Хлои. Часть, которая помнит. Боль вставляет в висок иглу, поэтому мысли скачут.
Буржуа сидит и смотрит вокруг. Стоит зайти, и человек оказывается в самой большой комнате номера. Она же используется как спальня, а у двери как коридор. Лак блестит на двух шоколадных дверях: туалет с ванной и столовая. Над огромной кроватью прямо на розовых с цветочным аргументом обоях, хлоиным почерком написано «Хлоя Агрест». Её взгляд застывает на столике, где утром валялась косметика. Девушка помнит, что там стояла маленькая коробочка с необычным красным узором (красное на чёрном?), но сейчас их там две.
Хлоя встает, надеясь, что это не галлюцинация, хотя такое не исключено, ведь игла боли впивается и во второй висок. Правилам эта коробка явно не нравится. Правилам нравится слушать разговоры про пчёл и рыдать в туалете, а ещё они обожают не пускать её к собственной памяти. Кто придумал эти Правила? Кому они подчинятся?
Коробочка невесомая. Холодная. И боль отступает.
Хлоя никогда не подчиняется правилам, она втаптывает чужие мнения в грязь, она — ураган, сносящий преграды, стоящие на пути. Так почему эти появившиеся из воздуха (в прямом смысле) Правила должны её останавливать? Даже если больно? Почему это они окружили её память кирпичной стенкой, выборно лишив воспоминаний, а она очухалась, когда взяла в руки эту коробочку?! Осознание подкрадывается на цыпочках, а потом будто обухом по голове. Хлоя Буржуа подчиняется лишь себе и своим капризам, значит…
Правила создала она.
Но зачем?
Отчего хотела отгородить себя?
Коробочка в руках чуть теплая, за неё цепляется взгляд, и росток надежды приподнимает голову в сердце. Все ответы тут. «Есть вещи, которые знать необязательно», — вспоминает девушка, но кто сказал это? Кто? Кто? Кто? Вопросы роятся, жалят измученный разум и дрожащими пальцами Хлоя приоткрывает находку.
Жмурится от ярко-жёлтой вспышки, а потом, когда зрение ещё не восстановилось, что-то кусает за ладонь. Сильно так. И Хлоя не сдерживает визг, но, стоит чертам окружающего мира стать чёткими, затыкает себе рот ладонью и во все глаза таращится на парящую со злобным жужжанием пчелку.
— Клоя, — цедит она. Девушку охватывает злоба. Она готова поклясться, что впервой видит эту… тварь? Но воспоминания, которые потихоньку просачиваются из-за стены говорят, что Хлоя тысячу раз просила это создание произносить её имя нормально. Идеально накрашенные ноготки впиваются в ладонь, и отголосок боли доходит до Буржуа. Она надеется убедиться, что все
реально. — Клоя-Клоя-Клоя, сколько раз я просила тебя не снимать з-з-заколку?
— Кто ты?
— Нет, Клоя, — пчела зависает над зеркалом, её сетчатые глазки буравят. — Кто
ты?
— И кто же? — выгибает накрашенную бровь. Этот вопрос очень-очень важен, потому что утром девушка едва нашла на него ответ. Стена, воздвигнутая ею, ещё держится, поэтому память молчит. Пчелка-мутант молчит тоже, и желание взять тот журнал и прихлопнуть её покалывает кончики пальцев, но «Клоя» держится.
— Пч-челиная королева, моя дорогая, Кло.
Слова — удар в грудь. Дыхание замирает, мир вокруг замирает, осталось только жужжание. Кирпичная стенка в сознании осыпается, ветер уносит пыль, все рушится, падает и Буржуа в с п о м и н а е т.
***
Тот день для девушки проходил в довольно привычном порядке: учёба, Адриан, ссора с этой неудачницей Дюпэн-Чен и поход по бутикам, который поднял настроение. Заставил играть мир переливами ярких красок и сделал из дочери мэра непробиваемую оптимистку. Поэтому даже когда акума устроила погром на набережной Тюильри, Хлоя не проклинала свет и Хищную Моль заодно, а забежала в кабинку, чтобы, вытряхнув ворчливую квами из сумки, превратиться в КвинБи — неустрашимую героиню Парижа.
Хлоя наивна. Хлоя эгоистична. Хлоя к тому же определенно не подготовлена к ужасам (настоящим, а не тем, которые все видят в ЛедиБлоге Альи) супергеройской жизни. А она считала себя умудренной опытом! Как глупо!
Глупо-глупо-глупо.
И эта акума глупая и собака её гипертрофированная и Ледибаг определено самая глупая во всей этой кутерьме. Так думала Хлоя, сидя на сочной траве (в бою они добрались почти до самой Эйфелевой башни), и кровь, густая, словно краска застывала на её жёлто-чёрных перчатках. Кровь была всюду.
КвинБи отвлекала Охотника, а Кот Нуар брал на себя его собачку, пока Ледибаг пыталась уничтожить кожаную куртку, в которую вселилась бабочка, но получалось из рук вон плохо, потому что у Охотника в рукаве был не козырь, а капкан. Клац-клац, божья коровка лишится крылышек. А потом все пошло кувырком, хотя хуже, казалось, не придумаешь. Питомец акумы отбросил Кота к стенке, и тот застрял в завале. Стал бесполезным зрителем. Ледибаг запретила ему использовать Катаклизм, потому что «Кот, а Кот, как же мы эту чертову куртку тогда уничтожим? Сиди, сейчас Би тебя вытащит». А потом стало поздно, и Би уже было не до Котa.
Пёс вырвался из-под контроля хозяина. Его глаза горели рубином, с клыков капала горячая слюна, он ступал тихо, а внимание Ледибаг было обращено к Нуару. Пёс зарычал и вцепился в бок Леди.
КвинБи слышала отчаянные, безумные крики Нуара. Он забыл о своих способностях. Он, видя свою Леди, лежащую на руках Пчелы с вывернутыми наизнанку внутренностями, слетел с катушек. Охотник замер над ними, и Хлоя видела в его глазах невозможное — осознание. За фиолетовыми очертаниями маски она видела глаза Моля, который понял,
что наделал. А потом случилась третья невозможная вещь за день — он отозвал акуму назад.
Страх Хищной Моли, вопли Кота, хрип, сорвавшийся с окровавленный губ Леди и маленькая бабочка, улетающая домой. Ураган событий закручивался, и слава всем богам хотя бы за то, что улица была пустынна, потому что люди в страхе разбежались. КвинБи положила голову Ледибаг себе на ноги. Они сидели, одна обнимала другую, из чьего бока кровь хлестала фонтанам, окрашивая в багровый траву. Голубые глаза, в обрамлении красной маски, смотрели в небо. Голубое-голубое небо, аромат цветущих лип и ослепительная боль в вывихнутом плече — то, что видела Хлоя. Она заторможено перевела взгляд на лицо человека, которого боготворила, любила больше себя, больше всего на свете. Глаза Ледибаг остекленели, рот приоткрылся, и наступил конец. Чёртов Армагеддон.
— ЛЕДИБАГ! — Кот Нуар вспомнил о Катаклизме и теперь несся, освобожденный, к ним. Подбежал, колени его подогнулись, и он упал в кровь и траву. Внутренности Ледибаг и она сама лежали у его ног, а КвинБи наблюдала с садистским интересом. — Ледибаг, Леди, моя Леди, держитесь, я слетаю в аптеку, мы тебя подлатаем.
— Парень, у тебя её кишки под ногами, — хриплым голосом сообщила Хлоя. Получила в ответ взгляд, наполненный ненавистью и «Ледибаг не могла умереть». Кот не ответил. Скрылся среди домов.
— Вот и всё, — сорвалось тихое с губ. И солнце поблекло вдруг, а голову взорвало болью. Что бы Кот не вообразил, Ледибаг м е р т в а. Рядом недоохотник со своим пёсиком, приобрётшим нормальный размер, лежали без сознания. Проснутся, увидят труп героини и умершую в душе Пчелу. Усохшую и свихнувшуюся, ведь Ледибаг была для неё буквально всем. Особенно после того, как она сама получила силу.
Вернулся Кот.
— Ну, ничего, ничего, моя Леди, — бормотал он, разматывая бинты, которые, видимо, украл.
— Кот, ей не помочь, — вздохнула КвинБи, чувствуя тяжесть чужой головы на своих ногах. Закрыла пальцами застывшие навечно глаза Коровки.
— Ничего страшного, — продолжил ворковать Нуар. Собирал Ледибаг по частям и заматывал рану. Бессмысленно и беспощадно. — Сейчас мы тебя подлатаем.
А потом розовая вспышка окутала её тело.
***
— Вот почему Маринетт не было в школе, — голос сух и без эмоций. Внутри всё оборвалось, и пустота заполняет грудную клетку, даже сердце, кажется, бьётся не так рьяно. Взгляд падает на вторую коробочку. — А там что?
— Серьги Ледибаг. Не нуж-ж-ж-жно было снимать камень чудес, — корит пчёлка. — Шок тебя подкосил, я не знаю сколько пробыла в этой коробке, но не станешь меня слушать в следующий раз, а браться за средство от насекомых — я з-з-знатно тебя искусаю, Клоя. Кот Нуар, наверное, сошёл с ума. Сначала Ледибаг, теперь ты пропала. Хорошо, что Хищ-щный Моль не объявился за это время. Что тогда?
Хлоя не слышит. Хлоя смотрит на квами, хочет её обвинить во всём, но останавливается через силу, ведь она не виновата. Нет, не так. Виновата не она. Просто КвинБи нужно было лучше выполнять свои обязанности и защищать героев. Девушка ждёт чувства вины, которое бы её подкосило, слёз, но ничего подобного. Остаётся лишь мрачная решимость и желание действовать. Поэтому, обрывая гневную тираду квами, Хлоя превращается.
Маленький полосатый мобильник вмиг разрывает трелью звонка. Будто её ждали. И Буржуа даже знает кто (хотя на краткий миг кажется, что это Ледибаг, что всё остальное ей просто привиделось).
— Алло, Кот?
— Черт, Би, долго же я ждал твоей трансформации, — он зол. Словно они договорились встретится, а Пчела не пришла. Хотя… ведь не все воспоминания до конца возвратились. — Я знаю, кто Моль.
— И что мы будем делать?
— Убьём его, конечно же, — Нуар уже не злится. Он удивлён. Как КвинБи могла не думать об этом, когда он, сжигаемый чувством мести, уже три недели выслеживал злодея. Неважно, что им оказался его отец. Из двух зол выбирают меньшее.
— Встретимся на набережной Тюильри, — говорит на последок Хлоя. Нажимает отбой.
Да. Они убьют его. Он будет, как она, истекать кровью, и Пчелиную Королеву больше никто не остановит, ведь Правил больше нет.
Ничего нет.
