Падение дома Буджардини

Фамильный дом Буджардини возбужденно гудел накануне приезда гостя. Служанки вешали парадные портьеры, мыли лепнину на лестницах и смахивали пыль с коллекции многочисленных скульптур, собранной главой семейства. Вся эта беготня раздражала, и даже в библиотеке Джакомо не мог найти уединения - туда непременно забегала какая-нибудь девчонка с перьевой метелкой, вслед которой неслись командные окрики сеньоры Буджардини. Юноша был вынужден выбираться в сад, где отвлекал себя фехтованием или записями собственных размышлений в дневник. А по вечерам, к неудовольствию матушки, предпочитал сбегать в город, где можно было поразвлечься с друзьями до самого утра. По его мнению событие вовсе и не стоило такой суматохи. "Можно подумать, к нам едет какой-то маркиз, а не занюханный студент, родом из провинции", - думал он. Грядущий гость приходился сыном близкому другу главы семейства. Прежде чем осесть в городе и стать самым известным кукольщиком-краснодеревщиком в стране, Джузеппе Буджардини воевал. И там, на полях сражений, побратался с неким Голдсмитом - человеком без роду и племени. И в ту же пору они вдвоем закопали парочку ценных военных трофеев, доставшихся в боях. Только недавно старику удалось разыскать точное место зарытых сокровищ - не бог весть каких, но он подумал, что это веская причина пригласить друга в гости спустя столько лет. Насколько понял ситуацию Джакомо, этот Голдсмит как был никем, так никем и остался, зато успел наплодить парочку детишек и благополучно почил. Впрочем его нищебродская семья, судя по всему, была вовсе и не против разжиться законной частью отцовских трофеев - видимо, по их меркам это был неплохой куш. Таким образом, вместо скончавшегося папаши к ним ехал один из его сыновей. Джемма Буджардини посчитала все это отличным поводом для того, чтобы собраться всем семейством, а также пригласить соседей и с десяток почтенных горожан на торжественный вечер. Джакомо подозревал, что мать все еще питает надежды выдать замуж Франческу - за кого-нибудь из приглашенных, но девушка едва ли могла рассчитывать даже на внимание такого отребья, как этот Голдсмит - со своими исколотыми иглой руками и постными богоугодными нарядами. Конечно, гость мог оказаться охочим до ее приданного, однако Джакомо собирался хорошенько щелкнуть его по носу, если тот вздумает ей досаждать с такими намерениями. Впрочем, и сама Франческа обладала даром усмирять вокруг себя любые страсти - будь то материнские причитания или излишне пылкие от алчности кавалеры. Наверняка в детстве это стало следствием бурных ссор, на которые не скупились Джузеппе и Джемма, когда были моложе. Она просто захотела, чтобы они перестали. Сам Джакомо хорошо помнил тот момент, когда впервые так же сильно пожелал чего-то. Конечно же им стало время, проведенное на той прекрасной детской лошадке на карусели, усыпанной огнями - он тогда захотел, чтобы время остановилось и эти мгновения никогда не кончались... Наконец, день прибытия гостя настал, и выражая все свое презрение к данному событию, Джакомо с самого утра ушел гулять в старый город, где преотлично провел день с парочкой друзей-бездельников. Пьеса уличного театра, сангрия на увитой плющом террасе, томные глаза цветочницы, беседы о поэзии, таинственных преступлениях и политике заняли его до самого вечера. Преисполненный хмеля и самодовольства, юноша вернулся домой с наступлением сумерек. Кухарка, первая встретившаяся его от чёрного хода, сообщила, что семейство собирается вскорости ужинать вместе с гостем, и заметила, что Джакомо успеет сменить рубашку и умыться как раз ко времени. На что тот заявил, что потратит эти полчаса с куда большей пользой в саду со шпагой. Кухарка на это неодобрительно покачала головой. Она всегда считала, что младшему из детей в этом семействе позволяется слишком много и ничего путного из того не выйдет. Но устоять перед его улыбкой не могла и, прежде, чем он исчез, снабдила его парочкой свежевыпеченных бискотто. По пути в сад ему встретилась Франческа, и само собой получилось, что он очутился в своей спальне. Меняя рубашку и зачесывая назад волосы сбрызнутым душистой водой гребнем, он смотрел на сестру через зеркало и слушал первые впечатления о прибывшем. Глаза ее из обычных карих стали пронзительно синими. Джакомо знал, что это означает: она применила к нему свой дар усмирения - потому-то он и прихорашивался перед зеркалом в угоду семейству. Но ничего не имел против - в эти безмятежные мгновения он наслаждался столь несвойственным себе спокойствием. Его мечущаяся мятежная душа никогда не умела входить в такое состояние самостоятельно, и он был благодарен сестре за такие минуты. Как и его мать - потому что нередко это был единственный способ добиться от него послушания. О госте Франческа отозвалась благодушно, что, в общем-то, не означало ничего - так как ее кроткое сердце находило приятными слишком много людей. К ужину они вышли вместе, рука об руку, и Джакомо почувствовал нетерпение, когда увидел, что за столом еще никого нет. К запланированному на завтра торжеству приехал старший сын семейства Валентино со своей женой и двумя детьми. Также прибыла вдовствующая тетушка, которая привезла троих глупо хихикающих кузин, которые достаточно созрели за зиму, чтобы выходить в свет. Гость появился вместе с главой семейства, поглощенный рассказами старика о былых днях. Джемма вернула своего мужа с небес на землю, потребовав представить присутствующих друг другу. Молодого Голдсмита звали Джозефом, и они с Джакомо были ровесниками. Внешний облик юноши был приятным, одежда неброской и опрятной, а рукопожатие не слишком твердым. В целом, Джакомо показалось, что тот похож на спаниеля - безобидный, незаметный и скучный. Тем более скучный, что заглядывал папеньке в рот, выслушивая его осточертевшие всем россказни со сдержанными восклицаниями вроде "Изумительно" или "Ну надо же". Говорил он немного (в основном из-за папеньки), но довольно хорошо для иностранца, хоть и с акцентом. Джакомо с удовольствием наблюдал за тем, как неуверенно тот пытается приноровиться к столовым приборам. В беседе прозвучало что-то о его обучении в университете на гуманитарной специальности. Выяснилось, что он изучает языки и свободно изъясняется на четырех. Это привело дам в восторг, и Джемма ревниво поспешила сообщить, что их младший Джакомо тоже учится, правда, предпочел своей стезей искусства. Джозеф живо заинтересовался этим вопросом и впервые посмотрел на юношу с минуты знакомства. Джакомо не считал нужным рассказывать родителям о том, что большую часть учебы он проводит в заброшенных местах, охотясь на странных существ, вместе с "труппой", где каждый взял себе псевдоним какой-нибудь из балаганных кукол. Что там в столице о нем больше знают под именем "Арлекин, охотник и мастер кинжалов", а вовсе не "молодой сеньор Буджардини, прилежный студент и многообещающий артист". Не знали они, что занятия он посещает лишь время от времени, а не вылетает лишь благодаря благосклонности нескольких учителей, с которыми флиртует или спит. И сейчас что-то в этом преисполненном почтения и вежливости лице очень его разозлило. Возможно какие-то подозрения о том, что именно таким бы хотело семейство видеть его самого - вместо того, чтобы терпеть свойственные ему своенравие и холеричность. - Я пишу картины, сеньор Голдсмит,- ответил Джакомо, нарочито откидываясь на спинку кресла и обводя собеседника ленивым взглядом.- Портреты. Разумеется, в столице мне приходится довольствоваться пресыщенными вниманием натурщицами и разомлевшими от удовольствий сокурсниками. Такой... редкий в наших кругах... неискушенный пасторальный типаж, как вы, я встречаю нечасто. Было бы любопытно попробовать что-то новое. Вам ведь вряд ли когда-либо предлагали запечатлеть свой облик, не так ли? Джакомо с удовольствием отметил замешательство на лице студента. Тот не сразу нашел что ответить и покосился на сеньору Буджардини, вероятно, надеясь по реакции семьи определить, как себя вести. Сидящие за столом тоже не знали, как на это отреагировать - оскорбления в адрес гостя были слишком завуалированы, чтобы напрямую одернуть Джакомо, однако паузы сделали их достаточно красноречивыми, чтобы сомневаться, будто их там не было. Единственным, чем наградило его семейство за столь недостойное поведение, был строгий взгляд Франчески, которая так недальновидно села рядом с матерью, а не со своим несдержанным младшим братом. - Я не думаю, что пробуду здесь достаточно долго, чтобы вы успели закончить портрет,- наконец, нашелся гость, попытавшись слабо улыбнуться.- Но премного благодарю за... - Что же, наше гостеприимство не пришлось вам по вкусу? - не дал ему договорить Джакомо, ощущая радостное возбуждение от возможности заставить его чувствовать себя еще более неловко. - Нет, напротив!..- действительно заволновался юноша, но Джемма прекратила это безобразие: - Сеньор Голдсмит вынужден будет покинуть нас после бала ради заботы о больной матушке, Джакомо,- имя она произнесла с нажимом и вынуждена была добавить: - Не смущай нашего гостя. - Я не хотел,- с сожалением произнес Джакомо и тут же обратился к Голдсмиту:- Я уверен, после возвращения ваши обстоятельства значительно улучшатся. Сеньора Буджардини поспешила поинтересоваться у Валентино, как обстоят его дела с декорированием домов - пока ее младший сын не успел произнести еще что-нибудь столь же сомнительное. Голдсмит до конца ужина не проявлял особого аппетита к своей порции, почти не участвовал в разговоре и избегал смотреть в сторону Джакомо - это было непросто, с учетом того, что сидели они друг против друга. Тот же наоборот постоянно возвращал свое внимание ему, упиваясь своим чувством превосходства. Настроение его настолько разошлось, что к концу застолья ему стало недоставать достигнутого, и он захотел пойти дальше в своих шалостях. Скрытый тяжелой скатертью, он потянулся к гостью под столом и игриво провел мыском туфли по его лодыжке - благо ноги у него были длинные и без труда доставали сидящего. Джозеф, поднесший было к губам кубок вина - очевидно интересующий его больше, чем сквоб с сыром в тарелке - замер, так и не отпив. Он осторожно поднял глаза на сидящего напротив. Натолкнувшись на пристальный взгляд и широкую ухмылку, он выпрямился и немного отодвинулся в кресле назад, вероятно, все еще полагая, что прикосновение могло быть случайностью. Повторный маневр его в этом разубедил - лицо Джакомо стало мечтательным, но глаза оставались все такими же жгучими. Продолжить свою игру Джакомо не смог, вдовствующая тетушка засобиралась ко сну, и ужин посчитали оконченным. Джузеппе с алчностью утащил гостя в свой кабинет, прихватив бокалы и бутылку марсалы - дабы продолжить свои ностальгические монологи в удобной обстановке. Однако Джакомо заметил, что Голдсмит, уходя, украдкой обернулся, и был рад, что произвел впечатление. После ужина юноша удостоился нескольких недовольных вопросов от матушки, возмущенной его манерами. Успокоив ее шутками и объятиями, он отправился в свою спальню. Прежде, чем предаться чтению, он перебрал свой обширный гардероб и подготовил наряд на завтрашний бал. Он не выносил, если кто-то умудрялся затмить его на каком-либо торжестве, и уж точно не собирался давать этому Голдсмиту возможность стать гвоздем вечера. Удовлетворившись своим выбором, он набросал несколько строк в свой дневник, написал письмо Коломбине, высмеивая в нем приехавшего в поместье гостя, отправил почтового голубя, почитал и лег спать. На следующий день часы до бала он скоротал тренировками в саду и книгами. В дом из сада он вернулся, когда там уже все стояло вверх дном. Кузины устроили истерику от того, что завивальщица волос не смогла приехать из-за болезни, и Франческа сама занималась их уборами, успокаивая всех троих своим присутствием и рискуя опоздать с собственным туалетом. Джейкоб, посмеиваясь от этой кутерьмы, велел подать себе ванную и отправился в свою спальню. Там он вымылся, тщательно причесался и облачился в заготовленные накануне одежды. Выбранный алый жилет выгодно подчеркивал натренированное тело и элегантно дополнял темное обаяние юноши. Вниз он спустился, когда уже начали прибывать гости. Он встречал их вместе с матерью, одаривал улыбками и комплиментами, а также проводил в большой зал. Там он глазами искал Голдсмита, в нетерпении надеясь натешится его скромным и непритязательным видом на фоне разодетых в сверкающие шелка и атлас гостей. Однако того нигде не было - вероятно, он все еще был заперт в темнице папенькиного кабинета или в мастерской, увешенной куклами, замученный до полусмерти воспоминаниями о всякой ерунде. Вечер обещал быть томным - уже многие синьориты неумело скрывали радость от того, что Джакомо проводит их под руку в зал, и прятали румянец за перьями вееров. Сеньора Буджардини непременно комментировала ему наиболее достойные на ее взгляд партии - браком младшего сына она была обеспокоена не менее, чем монашеским выбором Франчески. Наконец, те, кто должен был явиться по списку, прибыли - все они толпились в залитой светом зале, потягивая аперитив и угощаясь легкими закусками. Джакомо, отправленный матерью развлекать гостей, переходил от одного семейства к другому, исправно интересуясь здоровьем, делами и новостями, когда, наконец, к публике явился глава семейства. Старик едва ли не со слезами на глазах представил им сына своего военного друга, ради которого, официально, и затевался вечер. Джакомо придирчиво отметил, что Голдсмит выглядит не так уж и поношенно. Серый, хорошо сидящий сюртук, темный, умело повязанный галстук и черные перчатки - вид у того был одновременно и достойный и щеголеватый. Судя по всему, экономя на книгах и еде, или на чем там еще экономят бедняки, тот отложил себе денег как минимум на один приличный наряд. Это мгновенно испортило юноше настроение. Отчего он вооружился самыми своими чарующими улыбками, чтобы с утроенной силой обхаживать девиц и шутить с друзьями-ровесниками. Каждый вызванный им взрыв смеха, каждый зачарованный взгляд помогали ему обретать равновесие. Однако взгляд его сам собой постоянно возвращался к фигуре в сером. Голдсмит по-прежнему вел себя скромно и не стремился вызвать к себе больше интереса, чем уже вызвал. Он совсем не конкурировал с Джакомо за то, чтобы быть в центре внимания, и тот решил, что все идет, как и должно. Франческа поймала его за руку среди гостей и с нежностью провела по лицу: - Сколько сердец ты уже покорил сегодня, дорогой?- спросила она с умиротворенной улыбкой.- Кем же будет та счастливица, которую ты пригласишь на первый танец? - Милая Франческа,- он поцеловал ее руку,- ты ведь знаешь, что первый танец будет твой. - Я не посмею встать на пути у этого сонма красавиц,- рассмеялась она и добавила серьезнее: - И я уже обещала первый танец другому. - Ты ведь никогда не танцуешь,- напомнил Джакомо, в глубине души радуясь, что она позволила себе в этот вечер такую вольность. - Захотела порадовать матушку,- пожала плечами Франческа и юноше показалось, что она зарделась. Застолье развело их в разные концы зала, и на какое-то время Джакомо забыл о Голдсмите и предстоящих танцах, заняв себя общением с друзьями, подле которых сел, не забывая при этом оказывать через стол знаки внимания девицам. На первый танец он пригласил свою мать - к ее негодованию. Джакомо не чувствовал, что готов выбрать фаворитку на этот вечер, как и не ощущал такой уж необходимости присматривать себе невесту. Однако удовлетворение от того, что, не смотря на ворчание, матушка согласилась, мгновенно испарилось, едва он увидел, с кем танцует Франческа. Чертов Голдсмит! Когда он успел? Следуя четкому узору танца и безошибочно выполняя все предписанные па, он лихорадочно вспоминал вчерашний вечер в своей комнате. Почему он не заметил, что Франческа говорит о госте более взволнованно, чем про кого бы то ни было? Когда они могли так сблизиться? Когда тот сумел ее пригласить? И какого черта Франческа вообще на него взглянула - она ведь всегда считала себя невестой Бога, что сейчас изменилось? Раздумывая над всем этим, юноша отчаянно жалел, что упустил так много - праздно шатаясь по городу и прохлаждаясь в саду. Следующие два танца Джакомо подарил девушкам, однако те, отчаянно хлопающие ресницами под акомпанимент своих глупых вопросов, едва ли удостоилась с его стороны какого-то значимого внимания. Он то и дело смотрел в сторону парочки, которая после первого же танца отошла к гостям и передалась неторопливый и мирной беседе. Они держались на почтительно расстоянии друг от друга, никаких вольностей, однако Джакомо видел по едва уловимым знакам, что Франческа расцветает в обществе гостя и наслаждается этим тихим и благопристойным общением. Юноша ощутил нарастающую ярость, которая увеличивалась от каждого взгляда в ту сторону. Он знал, в чем корень этих чувств - чистейшая ревность. Франческа была для него слишком дорога, и если уж она и должна была достаться кому-то, то не этому корыстолюбивому голодранцу. Джакомо ни на миг не верил, что Голдсмит нашёл привлекательной именно Франческу, а не её гипотетическое приданное. Тот выглядел достаточно хорошо, чтобы приударить за любой здесь, но нет, он выбрал именно её. Охваченный гневом, Джакомо подумал об отце. Парочка таких визитов, сдобренных этим насквозь фальшивым вниманием и интересом к старику, и тот не то что Франческу за него отдаст - половину наследства перепишет невесть кому. После нескольких танцев гости попросили хозяйку вечера спеть. Это была традиция любого праздника в доме Буджардини - Джемма, в девичестве известная под фамилией Соррисо, была знаменита своим чарующим голосом, который в дни ее юности можно было услышать на подмостках театров. Это был ее дар - слушавшие ее пение забывали обо всем, очарованные и влюбленные в этот голос. Так некогда попало в ее сети сердце молодого мастера-краснодеревщика Джузеппе. Однако чувства, обуревавшие Джакомо, были так сильны, что он вырвался из плена баллады о Лорелее и сверлил со своего места взглядом парочку, которая - подумать только! - целомудренно держалась за руки, слушая музыку. Он успел влить в себя полтора кубка граппы, пока раздумывал, как помешать творившемуся на его глазах злодейству. Как показать Франческе истинное лицо ее нежданного поклонника? Как уберечь ее? Он подумал, что, скорее всего, придется причинить ей боль, но в конце концов она простит его - ведь это ради нее... Зашумевший в голове хмель прибавил ему решительности. Танцмейстер объявил вальс-котильон, вызывающий трепет у любой сеньориты - негласно считалось, что именно на этом танце кавалер окончательно определяется с дамой сердца. Игнорируя пристальный взгляд матери и зовущие глаза девиц, он решительно пересек зал и вклинился между сестрой и гостем, оттесняя недоумевающую Франческу в сторону. - Не подарите ли мне этот танец? - поинтересовался он, принимая церемонную позу и протягивая к нему облаченную в перчатку руку.- Сеньор Голдсмит,- добавил он, чтобы ни у кого из рядом стоящих не возникло сомнений, к кому он обращается. -П-простите? - тем не менее тупо переспросил студент и беспомощно огляделся на оказавшихся поблизости гостей, вероятно, оценивая, насколько такие вещи традиционны для здешних мест. "Джакомо..."- тихо выдохнула позади Франческа. - Ах, Джакомо такой шутник,- захихикала стоящая поблизости жена Валентино, а ее муж, уже разомлевший от амаретто, добавил: - Тебе лишь бы досадишь матушке - любой ценой. Юноша не стал их разубеждать в своих мотивах и, хищно улыбнувшись, заявил: -Ну же, не будьте ханжой, дорогой Джозеф! Это будет весело!.. Отказы не принимаются,- он схватил обомлевшего от всего происходящего Голдсмита за руку и сдернул его в гущу строящихся для танца пар. Джозеф, судя по всему, был человеком покладистого и пугливого нрава, так как не вырвал свою руку из цепких пальцев юноши и не послал того к черту. Установленный на место, откуда им следовало начинать, он заозирался, возможно, ища спасения извне, однако подвыпившие и веселящиеся гости тоже нашли эту затею забавной и зааплодировали. Ничего смешного тут не видели только сердитая Джемма, да Франческа, которая за спинами сгрудившихся гостей наливала себе граппу в чужой кубок, выплескивая напиток через край на скатерть. Раскланявшись в сторону зрителей, Джакомо, весьма довольный собой, встал так, чтобы было очевидно - женская партия отведена растерянному гостю. И как только началась музыка, Джакомо позволил себе насладится мыслями о том унижении, какое сейчас испытывает Джозеф под взглядами сотен зрителей. Наверняка тот уже пожалел не один раз о том, что вообще приехал сюда. Впрочем, кружа гостя по зале, он отметил, что тот довольно быстро приноровился к непривычной позиции в танце и совсем не сбивался. Вряд ли у того имелся опыт подобного рода ранее, и это скорее свидетельствовало о том, что Джозеф гораздо более ловок, чем могло показаться на первый взгляд. Джакомо подумал, что, если приложить старания, можно открыть в том еще какие-то черты, более очевидно свидетельствующие о двуличии и лицемерии. - Чудесно вальсируете, Джозеф,- сообщил он, почти не покривив душой, и прижал его к себе гораздо теснее, чем дозволяли приличия, когда речь шла о девушках. Тот промолчал, подняв на него глаза и сохранив лицо бесстрастным. - Должен признать,- продолжил Джакомо, пуская в ход самые бархатные свои интонации и беспроигрышные улыбки,- этот танец нравится мне гораздо больше трех предыдущих. Вести вас довольно волнительно. Гость продолжал хранить молчание, однако смотрел внимательно и как будто изучающе. - И я отметил ваш сегодняшний туалет. Изысканно. Вам шили на заказ? - Нет,- наконец подал голос Джозеф, продолжая каким-то чудом сохранять спокойствие, даже когда партнер вновь дернул его к себе с неподобающим рвением. - Вам когда-нибудь говорили, что в вас есть что-то притягательное, Джозеф? Вы так загадочно немногословны, - продолжил Джакомо, выхватывая эти пустые фразы из десятков свиданий, которых добивался.- Мне кажется, вы скрываете какую-то тайну. Джозеф заинтересованно поднял брови, и Джакомо показалось, что этот вопрос застал гостя врасплох. - Я все время думаю о вас. Ещё со вчерашнего ужина,- продолжил юноша, приняв это за успех. Танец вошел в свою последнюю треть, и Джакомо потянулся к собственному ощущению дара. Механическая музыка и мерные движения игрушечкой лошадки на карусели всплыли в памяти. - И что же вы думаете?- вдруг спросил Джозеф. Джакомо совсем не рассчитывал, что с этим Голдсмитом удастся зайти настолько далеко. Мало того, что тот не сбежал от перспективы возмутительного танца, так еще и отвечает на комплименты. Но ведь так даже проще. Весь его лживый интерес к Франческе теперь очевиден. Тогда почему бы и нет? Франческа не заслуживает того, чтобы страдать потом из-за такого бесстыдного человека. - Я думаю, - сказал Джакомо и ощутил, как время замедляется, подвластное ему на короткое время,- что этот вечер может стать особенным для нас с вами, Джозеф. - Он с удовольствием отметил, как заподозривший неладное Голдсмит оглядывается на зал - и видит там немыслимое: пары вокруг замедлились и замерли, схваченные в невесомые тиски времени, музыка растянулась и застыла, гудя одной протяжной нотой, а разговоры слились в низкий гул. И действительно, вряд ли гость видел что-то подобное где-либо еще. Они остановились посреди застывшего танца, и Джакомо подхватил подбородок юноши, разворачивая лицо к себе. Он знал, что глаза его, обычно темные, сейчас расцвечены даром в карнавальный лиловый цвет. - У нас есть тридцать секунд для поцелуя,- сообщил он гостю, и тот, все еще изумленный, моргнул... и не отстранился. Он закрыл глаза и подставил губы. Когда пары задвигались вокруг, Джакомо и Джозеф раскланивались, слыша звуки повторных аплодисментов откуда-то издалека. Потом была кадриль, мазурка и менуэт. Джакомо танцевал последнюю с женой Валентино, а Джозеф больше не вернулся к Франческе - впрочем, та, кажется, уже покинула вечер и поднялась к себе. После подали десерт и прохладительные напитки. Сменилось еще несколько танцев. Все это время Джакомо и Джозеф ловили в мелькании платьев и дыму от трубок взгляды друг друга. А когда все высыпали смотреть салют на балкон и террасу, они уже удалялись от этого шума и музыки по полутемному коридору, вжимая друг друга в стены, распуская галстуки и сбивая по пути какую-то керамику на пол. Джакомо поначалу даже не понял, в какую комнату они ввалились, и осознал это уже, когда они, полураздетые, сминали постель. Это была комната Патриции. Неприятное чувство вины кольнуло Джейкоба, когда он вспомнил еще одну свою сестру - предмет многих скорбей в этом доме. По скверности характера она вполне равнялась ему, а то и превосходила, однако ранняя и загадочная гибель сделала ее безупречной в глазах безутешной матери. Безупречной та, разумеется, не была. Скорее, наоборот, и Джакомо успокоил себя мыслью о том, что той бы наверняка понравилась мысль о грехе, творящемся в этой постели после ее смерти. Придя к такой мысли, он позволил себе окунуться в неожиданное и пылкое приключение с головой. В какой-то степени происходящее ему льстило, потому что многое говорило о том, что Голдсмит никогда раньше не был с мужчиной. Однако что-то в этом быстром согласии было не так. В особенности Джакомо насторожился, когда в какой-то момент увидел, что глаза гостя из карих превратились в красные. Если тот использовал свой дар, то юноша не увидел, зачем и как. Разве что для того, чтобы облегчить боль от излишне бурного и лихорадочного соития, или напротив - получить больше удовольствия от ласк. Одевались они, не заговаривая друг с другом, Джакомо искоса смотрел, как сноровисто гость завязывает свой галстук и как невозмутимо приводит себя в порядок. Когда тот выходил из комнаты, о произошедшем свидетельствовали только багровеющие следы, виднеющиеся на его шее у воротника рубашки. Джакомо собирался без всякой тщательности и спешки. Он выждал какое-то время, бродя по комнате сестры и с ностальгией трогая ее вещи, а после отправился к себе в спальню, преодолевая коридоры и лестницы погруженного в сон дома. Проснулся он довольно поздно и подавшая кофе служанка сообщила,что Голдсмит отбывает вместе с семьей Валентино. Джакомо поспешил к балкону и увидел, что провожают отъезжающих гостей только родители. Франческа, видимо, еще спала или решила вовсе не выходить из своей комнаты. Юноша без всякого сожаления провожал взглядом фигуру в сером - сестра была в безопасности, а ночная авантюра казалась недурной, но не более того. Покинув спальню, он спустился вниз и на какое-то время занял себя газетой. Но прочитал немного. Неспокойная совесть путала слова и, в итоге, он все же поспешил к комнате Франчески. На какой-то страшный миг он даже подумал, а вдруг та настолько расстроилась от его выходки, что нанесла себе вред? Он ускорил шаг и, оказавшись у ее дверей, взволнованно постучал и позвал девушку по имени. С чувством облегчения он услышал ее пронизанный леденящим холодом голос, требующий, чтобы он ушел. Юноша приоткрыл дверь и снова попросился войти - сестра сидела в кресле спиной к двери и раздраженно вышивала, но снова получил отказ. Он не шевельнулся и постоял так еще немного, раздумывая, как бы начать с ней разговор, когда из соседнего коридора показалась сердитая, и даже разъяренная Джемма. - Где твой отец? - вопросила она, прожигая Джакомо взглядом. Тот сообщил, что не видел его, и недоуменно проводил ее глазами, когда та едва ли не бегом удалилась. Он подумал, что оскверненная комната Патриции вполне могла вызвать у нее такой гнев, однако при чем тут Джузеппе было неясно. Внизу слышался какой-то шум, вслед за Джеммой по коридору пробежала придерживающая юбки служанка. - Там что-то происходит, Франческа,- сообщил он в проем и увидел, что сестра уже обернулась и с беспокойством прислушивается к звукам дома.- Пойдем посмотреть? Девушка вышла к нему, но руку отвергла. Они миновали горстку перешептывающихся служанок, расслышав только что-то о пришедшем поутру письме. Джемма и Джузеппе были в кабинете: мать в ярости восклицала и заламывала руки, а отец, обхватив голову руками, перечитывал несколько строк, торопливо написанных на дешевой бумаге. Не прошло и четверти часа, как Джакомо, взвинченный и распаленный, вывел из конюшни лошадь, вскочил в седло и с места погнал ее к железнодорожной станции. Карету он настиг раньше и велел кучеру остановить экипаж. В окно выглянул обеспокоенный Валентино и спросил, в чем дело. Джакомо спешился и рывком распахнул дверцу. Внутри он увидел старшего брата и его жену, в испуге прижимающую к себе детей. Голдсмита не было, и брат сообщил, что тот попросил высадить его вместе с багажом у почтамта - и никто из ехавших не удосужился спросить зачем. Джакомо раздумывал всего несколько мгновений, запустив пальцы в волосы и игнорируя расспросы Валентино, и быстро пришел к единственному верному выводу. Порт! Этот ублюдок решил покинуть город через море! Вновь вскочив в седло и не тратя время на разъяснения, он развернул лошадь и направил ее к докам. Он гнал ее, рискуя сломать себе шею, однако все равно опоздал. "Эмеральд" уже поднял трап и величественно отплывал, провожаемый многоголовой толпой, машущей ему вслед шляпами и кружевными платками. Джакомо придержал коня у края толпы, прожигая злобным взглядом пассажиров, высыпавших на борт и выкрикивающих слова прощания. Утреннее письмо едва не убило сеньора Буджардини. В нем сообщалось о том, что все семейство Голдсмитов трагически скончалось от туберкулеза - в том числе и некий Джозеф, действительно приходившийся сыном его другу. В письме, написанном рукой бугромистра, указывалось название кладбища и примерное расположение захоронений - на случай, если получатель сего скорбного послания возжелает навестить могилу друга. Кем бы ни был человек, гостивший у них два дня, он неплохо разжился за счет военных трофеев почившего Голдсмита - так как Джузеппе по щедрости своей отдал ему и свою половину. Кроме того, была обнаружена пропажа некоторых ценных вещей из мастерской главы семейства, а также исчезла изрядная часть драгоценностей Патриции. Теперь то Джакомо понимал, что дар, который применил там в спальне этот мошенник, заключался в отводе глаз от кражи. Он был рад только тому, что ему удалось спасти от его грязных рук Франческу - сестра лишилась чувств прямо там в кабинете, заслышав обо всем этом. Однако особенно досадно было осознавать, что этот мерзавец обвел его вокруг пальца и воспользовался им, чтобы выкрасть украшения Патриции и бог весть что еще... Джакомо неожиданно нашел знакомое лицо среди пассажиров. Точнее, теперь это лицо было и вовсе незнакомым. Их гость стоял на верхней палубе, небрежно сложив руки на борту, смотрел на него и откровенно ухмылялся - для того несложно было найти глазами в толпе единственного всадника. Никакого скромного и вежливого студента не осталось и в помине - его место занял скользкий тип, у которого прохиндейство было написано прямо поперек лица. Поймав взгляд Джакомо, он поднес к губам руку в перчатке и послал воздушный поцелуй, а после оскалился озорной улыбкой. Юноша судорожно вдохнул, не помня себя от этого оскорбления, и поклялся, что разыщет эту дрянь и исполосует на ленты, не будь он Арлекин. "Эмеральд" удалялся, а Джакомо глубоко дышал, успокаиваясь и вызывая в себе инстинкты охотника. Корабль не иголка, и куда бы тот ни прибыл - везде будут места для скупки краденных вещей. "И тогда мы увидим, кто посмеется последним." Джакомо развернул лошадь и неторопливо двинул ее к верфи - чтобы поинтересоваться, куда прибывает отплывшее судно. Настала пора сообщить родителям о возвращении на учебу, а после начать собираться в дорогу. 20.54 11.04.2017