Быть никем

Труп уже остыл и даже начал пованивать. Ещё незаметно для простых людей, но откуда им здесь взяться? А вот обладателю чувствительного нюха сложно было ошибиться. Окоченение, начало разложения. Обычное дело, если в груди торчит восемь острых предметов и нет исцеляющего фактора. Но если при жизни исцеляющий фактор был, сложно умереть так глупо, да ещё и от собственных когтей. «Накладных когтей», – поправил себя Дакен, внимательно осматривая торчавшие из груди Ромулуса лезвия. Старик был той еще лживой скотиной и показушником. Собственные короткие когти ни на что не годились, даже Крид мог его в этом уделать. Так что великий владыка люпинов, Вождь Стаи, выбрал для себя искусственные лезвия, копируя Росомаху. Неожиданно раскрывшийся секрет Ромулуса смешил, как выпавшая из лифчика красавицы вата. Дакен вытащил когти из трупа и осмотрел, затем потрогал остриё пальцем, лизнул, сплюнул. Нет, обычный металл, даже не адамантий, никакого особого покрытия, никаких следов лезвия Мурамасы в сплаве или специальных ядов в крови. Никаких следов посторонних мутантов, так что если кто и лишил Ромулуса сил, это произошло не здесь. – Ну, че там? – спросил Крид, нетерпеливо склоняясь над телом. – Это скрулл? Сонная осенняя муха лениво билась в узкое витражное окно под потолком. Отложила яйца в труп и рада. В подполье шуршали неотловленные Ромулусом мыши. Если оставить труп здесь, ночью они выйдут поживиться тем, кто их проворонил. Но, скорее всего, Ромулуса всё-таки закопают, взрыв мёрзлую землю за домом. Не когтями, ещё чего, простой лопатой из сарая. И никакого памятника. Ромулус не любил оставлять о себе информации, не оставит и после смерти. Да ведь и смерть ухитрился прикрыть такой тайной, что попробуй докопайся. Но Дакен был упорным. Он всегда докапывался до всего, если было надо. А это тот случай, когда надо. Дом они обыскали, конечно, первым делом. Два этажа добротного сруба, украшенного трофеями и кованой дребеденью. Оставаясь всегда в тени, Ромулус становился властным и пугающим, но вместе с тем ни с кем не мог разделить свой триумф, никому не мог прихвастнуть – вот моё достижение. Даже Дакену он рассказывал немногое. Среди многочисленных поучений не было того, чем обычный дед делится со своим внуком – воспоминаний о жизни, баек об охоте, войнах, бедах, радостях. В своём прошлом и настоящем он жил наедине с собой, даже если рядом бегал Вайлдчайлд или маленький Дакен. И прогнал обоих, когда его покровительство перестало быть необходимым для выживания. Позволил приходить только Вайлдчайлду – приносить припасы, виски, получать важные поручения. Дакен немного завидовал и злился. Ромулус был паршивым дедом. Одиноким волком. А раз поделиться удачей не с кем, кроме зеркала, оставалось коллекционировать трофеи. Головы животных, людей, совершенно фантастических тварей. Он их не подписывал – помнил каждую жертву и так. Может, даже общался с ними, как ебанутый Крейвен-охотник. Дакен никогда его за этим не заставал, но подозревал, что так оно и есть, потому что на досках под некоторыми головами время от времени появлялись свежие следы когтей. С головами соседствовали многочисленные фотографии и сделанные от руки более старые портреты. Некоторых людей с этих фотографий Дакен знал, некоторых – нет. В своё время, покинув дом Ромулуса, он пытался выяснить насчёт тех, кого не знал, но быстро забросил это дело. Хадсоны, Криды, Хоулетты – на этих фото были целые династии. Каждый рисунок и фотография крепились на стене гвоздём, а гвозди соединяли друг с другом шерстяные нити разного цвета. Иногда за переплетением этих нитей было сложно разглядеть саму фотографию. В доме, конечно, было и подземелье с антуражными цепями, винными бочками и надежно– но не для Дакена– запертой операторской, на зависть любому шпионскому агентству забитой разнообразной аппаратурой слежения. От контроля спутников до компьютера с доступом к практически любым ресурсам в интернете. Оборудование дополнялось и заменялось, следуя в ногу с техническим прогрессом, а иногда и опережая его. У Ромулуса были связи с теми, кто мог ему это обеспечить в обмен на некоторые услуги с его стороны. Кого-то из этих “деловых партнеров” можно было узнать по оговоркам посредничавшего Вайлдчайлда. Эссекс, Саблайм, Хаммер, Хадсон. То, что и так можно было бы предположить. Дакен давно вожделел засесть в кресле среди всех этих приборов и натворить шухера в Пентагоне. Или в Мадрипуре. Или в школе Джин Грей. Подключиться к громкой связи в кабинете Логана и сказать – привет, папа, ты знаешь, я сейчас подам перегрузку на генераторы под школой, и все взлетит к чертям. Три, два, один... Он вырос здесь, в этом доме, но именно сюда Ромулус его не допускал. Как Синяя Борода, хранил запертой единственную комнату, в которую Дакен хотел попасть. И теперь хотелось крикнуть его трупу – что, не уберёг? Теперь это моё. Весь мир мой! Если это и правда умер Ромулус. – Скрулл, когда дохнет, снова становится скруллом, – сказал Дакен, поднимаясь. – Может быть, неудачный клон. Может, у него есть клоны, как у Синистера, или боты, как у Дума. Но он был помешан на том, чтобы быть самим собой, без замещений и копий. Ромулус, несомненно, пах мёртвым Ромулусом, талой водой с тяжёлых ботинок, лесом, лосиной кровью, сексом и дорогим виски. Выпил, закусил, потрахался, умер. Нормальный жизненный цикл. Дакен не мог точно ответить, пугало его произошедшее или больше забавляло. Перед тем, как глупейше сдохнуть, старик прогуливался по лесу, по первому снегу, покрывшему округу. Несколько жухлых листьев так и остались лежать у порога. Никаких следов, кроме грязи, оставленной самим Ромулусом. Может быть, на прогулке-охоте с Ромулусом всё и произошло? Встретил какую-нибудь кицунэ, ну, или канадский аналог, мало ли. Да хоть вендиго. Поделился с ней мясом, выпивкой, привел домой. А кицунэ-вендиго возьми и затрахай его до смерти, высоси исцеляющий фактор и вгони его же лезвия ему в брюхо. Одна неувязка – вендиго все же имели свой запах. Да и кицунэ – Дакен никогда их не встречал, но был уверен – тоже хоть как-то пахли. Если их трахать, нахватаешься их запаха. На Ромулусе же остался только запах лосятины. Ромулуса Дакен знал достаточно близко, чтобы считать, что с лосями старик никогда бы не стал. Так что чем бы покойник себя ни тешил, ни кицунэ, ни вендиго, ни волшебные лоси в этом не участвовали. И потом, лось сдох в любом случае раньше Ромулуса. Загадка. – Ага, – скептически скривился Крид, подцепляя фальшивые когти. – Быть самим собой, как же. Брехливый кусок дерьма. Знал бы, что он смертный и без когтей, уже прикончил бы. – Не ты один, – прищурился Дакен. – Любой из вас хотел бы прикончить старину Ромулуса. И кому-то это удалось. Но раз следов нет, и никто не похвастал этим подвигом, это было сделано неправильно и тем, кто не сможет удержать Стаю. Так что – найти и наказать. Сюда их вызвал Вайлдчайлд, нашедший босса мёртвым. Принес виски и какую-то дребедень, но в дом так и не зашёл, сразу учуял, что случилось, а потом и увидел. Захлопнул дверь и дал дёру. Ещё бы. Если кто-то прикончил босса и был где-то поблизости, следующим мог стать Вайлдчайлд. Не то чтобы Вайлдчайлд был совсем уж слабаком и трусом, такого бы Ромулус сам придавил. Но если уж драться, то хорошо изучив противника – это тоже была школа Ромулуса. И Вайлдчайлд связался с Дакеном. А Дакен привел с собой Крида. Так, на всякий случай, вдруг бы это оказалось ловушкой. От Вайлдчайлда не пахло возбуждением от убийства. Страхом, растерянностью, готовностью защищаться, но не триумфом. И с живым Ромулусом он встречался не меньше недели назад, а к мёртвому даже не приближался.Поэтому был отправлен на поиски по округе. Вдруг что вынюхает. Или тоже сгинет, что, в общем, неплохо. – Как будешь искать, Шерлок? – Крид в свою очередь обнюхал когти Ромулуса и ощерился. Вид потрошёного вождя бодрил и возбуждал, как хороший вискарь. И это дразнило Дакену нос терпким и диким ароматом. Нет, всё-таки что-то было в этих осенних ритуалах, когда, чтобы хорошо потрахаться перед костром, соплеменники забивали и потрошили перед ним кого-то покрасивее, называли богом урожая и приступали к оплодотворению всего, до чего могли дотянуться. Смерть и секс – иногда это почти одно и то же. И то, и другое заставляет подниматься волосы на загривке, желать ощутить кровь на языке. Близость и того и другого заставляет острее чувствовать жизнь. Ромулуса нельзя было назвать прекрасным или хотя бы темпераментным. Да и на роль бога он годился с натяжкой. Но Криду, судя по запаху, хватало и этого. Он хорошо держался, почти не показывая возбуждения своим поведением, но шлюха Осень определенно плясала в его потрохах танец “Мёртвый вождь! Живой Вождь! Выебу всех самок!” – Убью всех по очереди, – Дакен ухмыльнулся. – Кто-то да окажется убийцей. Начну не с тебя, – добавил он, заметив, что когти на пальцах Крида явно удлинились. – Ты будешь помогать. – А у тебя, значит, алиби? – Крид отбросил чужие когти и выпустил на полную длину свои. Если нет самок, нужно убивать. Впрочем, если есть самки – тоже убивать. Быть собой, зверем, рождённым для драки. Этого хотел от них Ромулус, этого требовали инстинкты. Это было красиво и правильно. Дакен обернулся к нему, расправив плечи и глядя с вызовом. Отзеркалить уже поднимавшуюся в Криде похоть, это перебьёт злость. С Кридом всегда срабатывало. Со всеми срабатывало, кроме Росомахи. – Я любимый сын Ромулуса, – улыбнулся он во все зубы. – Зачем бы мне его убивать. И с тобой драться рано, у нас есть дело. – Я б сказал, чей ты сын, – Крид пнул Ромулуса в бок, и внутри трупа что-то хрустнуло. – Ссыкло, весь в папашку. В настоящего папашку. Всегда ныть и увиливать от драки, это у вас семейное. Мелкие сучки. Крид нащупал, чем поддеть, как всегда, безошибочно. Да что там нащупал – знал. А срываться именно сейчас было нельзя. Тем более, если знаешь, к кому на самом деле он обращается, пиная мёртвого вожака и перенося бессильное презрение с Росомахи на его сына. – Не можешь дотянуться до него самого, – ухмыльнулся Дакен, сдерживая рвущиеся наружу когти. Нужно было сосредоточиться на другом запахе, не на ярости. Жуткую смесь животных эмоций в поте Крида было сложно распутать, принять одно и отсеять остальное, не поддаться лишнему, не увлечься ненужным. Вести в этом танце, а не быть ведомым. Жаль, что нельзя просто взять и убрать все запахи и эмоции, оставив Крида оглушенно стоять, глядя в пустоту. Нет, можно только взять то, что он уже ощущает – что-то одно или всё сразу – и сделать своим, принять, отразить и усилить. – Ты никогда не мог до него дотянуться. Забавно, – Дакен нащупал нужный запах, принял, теперь телу нужно было некоторое время, чтобы освоиться с принятыми желаниями и чувствами, выплеснуть их наружу потоком феромонов. – Он коротышка, ты громила, а можешь достать его только через других. Ну и кто слабак и ссыкло? Муха, устав биться о стекло, упала на пол и, поджав лапки, замерла. Из-под треснувшего хитина засочилась жидкость, завонявшая терпкой мушиной смертью. Дакен облизнулся. Волосы на затылке, да не только на затылке, каждая волосинка на теле стояла торчком. Напряжение в паху начинало изводить. Все шло как надо. – Мы это уже проходили, малыш. Тебе не кажется? – Крид шагнул к нему и схватил за горло. Жест почти бессмысленный, разве что Крид попробует оторвать ему голову. И то, Дакен слышал, что Росомаха как-то отрегенерировал и из капли крови, так что у него в любом случае есть шанс. А бояться боли – для неженок. С другой стороны, что-то же прикончило Ромулуса? И, возможно, не только Ромулуса. Мыши замерли в подполье, но Дакена совершенно не тянуло спускаться туда и разбираться прямо сейчас. Сейчас перед ним был Крид. И желал, как всегда в стрессовой ситуации, двух вещей одновременно – убивать и трахаться. И Дакен был рад помочь ему выбрать, с чего начать. Он ещё раз облизнул клыки и усилил выделение нужных феромонов. Паршиво, они с Кридом сейчас перетопчут все место преступления и забьют все запахи, которые остались незамеченными, но могут оказаться важными. Ну да и чёрт с ними. Когти, впившиеся в его шею, не разжались, но ярость во взгляде Крида надёжно сменилась похотью. Крид зарычал и швырнул Дакена к стене. Тот едва успел сгруппироваться, чтобы смягчить удар, но вскочить ему не дали. Крид в один прыжок оказался сверху и полоснул когтями по куртке Дакена, разрывая в клочья одежду, как тончайшую бумагу. Вот тут Дакен и выпустил собственные когти. Не следовало делать эту игру слишком лёгкой для Крида, иначе он поймёт, что это не его игра. Дакен вогнал когти до основания в бока Крида и с наслаждением оскалился, когда тот взревел и занес руку для удара. Костяшкам пальцев было горячо от хлынувшей крови. Её запах взбудоражил обоих ещё больше. Но они оба не хотели убивать, а значит, когда танец закончится, они смогут спокойно вернуться к делу. Все живые твари делятся на хищников и добычу. Даже если добыче кажется, что она защищена парой сотен законов, двенадцатью сантиметрами кирпича, несколькими метрами бетона, колючей проволокой или войсками специального и обычного назначения. Все равно еда остаётся едой. Её дело – крупно вздрагивать в ночи и на зубах хищника. Её дело – подчиняться законам, не выходить за надёжные стены и кормить армию. Её дело – потеть от последнего страха, когда она понимает, что ни стены, ни армии, ни законы её не спасли. Потому что и стены, и законы, и армия – это для неё, для жертвы. А хищнику они не нужны, хищник их игнорирует. Если хищник умён, он сделает так, что жертва сама придёт к нему. Размякнет и ляжет удобно. Всего-то стоит подсунуть ей верную приманку. Еда всегда мечется, её раздирают тысячи страстей и желаний, и всё из-за того, что она сама себя загнала в законы, стены и правила хорошего тона. Ей натирает и чешется. Ей хочется чего-нибудь такого. Хищник всегда спокоен в засаде. Он может ждать долго. И потом совершит молниеносный прыжок к парализованной страхом добыче. Иногда, конечно, можно позволить добыче так увлечься приманкой, что она не заметит этого прыжка. И даже своей смерти. Это если хищник намерен есть, а не поиграть. Иногда добыча думает, что она хищник. Тем забавнее – дай ей думать, что она на охоте. Дай ей попрыгать. А потом, когда будешь готов, прыгни сам. Главное, никогда не сомневайся в том, кто ты сам, но следи за спиной. Кто-то может решить, что хищник он, а не ты. Ухмыльнись и дай ему попрыгать. Дакен почти всегда давал людям то, чего они хотят. Это позволяло им расслабляться. Ещё с детства он усвоил, как охотиться и кто он такой. Ромулус был плохим дедом, но хорошим учителем. – Ты шлюха, – прошипел Крид, сплёвывая розовую пену, заламывая ему руки и разворачивая к себе спиной. Из разодранной артерии фонтаном била кровь, и от этого кружилась голова. То небытие, то сознание, пока исцеляющий фактор улаживал проблему. – Мелкая шлюшка, – Криду и самому не помешала бы передышка, но он полностью опьянел от запаха своей и чужой крови. – Скажи, а Ромулус тоже тебя ебал? А Росомаха? Росомаха ебал своего маленького сынулю? Что бы он сказал, если бы узнал, какая сучка его ублюдок? Ты же этого хочешь, да? Чтобы тебя выебали? Ты всегда этого хочешь. Дакен готов был рассмеяться и даже рассмеялся, когда достаточно восстановился для этого. Было бы интересно хотеть. Иногда он даже притворялся перед самим собой, что хочет. Покупал девочек, мальчиков, заваливался на шумные мадрипурские вечеринки, где нюх отшибало густым туманом сигаретного дыма, а глаза начинали болеть от быстрого мельтешения разноцветных осветителей. Но даже тогда всё было впустую. Он брал чужое желание и возвращал стократно усиленным. Он так хорошо скрывал собственные эмоции, что и сам забыл их запах. Это ничего, окружающие дарили ему полную палитру возможностей. Гнев, нежность, страсть, секс. Поймай и разверни обратно, и это примут за взаимность или за твои собственные стремления. Вот и сейчас то, о чём говорил Крид, и то, что проделывал Крид с его телом, происходило не с Дакеном. Крид говорил сейчас сам с собой, на языке собственных запахов. Не Дакен был здесь скачущей добычей. – Жаль, нет камеры, послал бы фоточку твоему папаше, – рычал ему в ухо Крид, толкаясь внутрь, терзая когтями бёдра. – Чем занимается его наследничек. “Бедный котик, даже здесь ты не по адресу, – подумал Дакен. – Ты хочешь задеть Росомаху, но хрен дотянешься до чего-то, кроме моей задницы. Пока я позволяю”. – Я и сам бы послал, – признался Дакен, тяжело дыша и все так же улыбаясь. – Посмотрел бы, как он взбесится. А потом выпотрошит тебя. Он ведь всегда так делает. Давай отснимем семейное видео и пошл`м ему на день рождения? Ладони Крида размазывали кровь по его ногам и спине. И Дакену действительно хотелось бы, чтобы это увидел Росомаха. Хотя бы раз. Хотя бы в записи. И на самом деле не важно, выпотрошит ли он после этого Крида или сделает себе сеппуку лезвием Мурамасы, дабы спасти самурайскую честь. Пусть просто увидит. Узнает, что Дакен совершенно точно не Росомаха. Не наследник, не сын. Никто. Не служебный пёс, а волк. Нет, к чёрту волков с их стаями и вожаками-ромулусами. Дакен никто. Неназываемый хищник. Единственный в своем роде, без желаний и слабостей. Росомахе пристало бы гордиться тем, что его семя смогло породить такое. Отродье. Дакена. Ромулусу тоже хорошо бы было посмотреть. Или хотя бы знать, что над его трупом будут трахаться без всякого уважения. Дакен подумал, что было бы интересно потом направить феромоны так, чтоб Крид оттрахал дохлого Ромулуса. Получится ли это? И его ли, Дакена, это интерес, или опять всплывшая дикая фантазия Крида? Иногда Крид мог удивлять. “Будь собой, не пытайся быть кем-то другим, как твой папаша, не отвергай свою натуру,” – всегда твердили ему в один голос и Ромулус, и Крид. Да он всегда был собой. Не как Росомаха. Не как Ромулус. Ромулус ухитрялся быть никем, став тенью, которую никто никогда не видит. Дакен был никем, отражая других людей и не показывая себя. Ромулус притворялся невидимым хищником. Дакен им был. У него внезапно появилось ощущение, что в этой их игре присутствует кто-то ещё. И это точно не труп Ромулуса – труп это никто, почти часть интерьера. И не Росомаха, который незримо присутствовал в этих играх всегда, даже сейчас. Всегда во время секса и Крид, и Дакен не могли выбросить Росомаху из головы, и это бесило обоих, если они позволяли себе задуматься и осознать это. Но сейчас к обязательному незримому Логану примешивалось что-то ещё. Насытившись, Крид отшвырнул его к порогу и прислонился спиной к стене, чтобы отдышаться. Дакен уткнулся носом в прелые листья и размазанную грязь, оставленную ботинками Ромулуса. Тень запаха, чужого запаха ударила в ноздри и заставила расшириться зрачки. Иногда человеку кажется, что краем глаза он заметил притаившееся чудовище. Обернется – и разум прячет от него то, с чем не смог бы справиться. То, что слишком страшно было бы видеть. Иногда странный отзвук принимается за слуховую галлюцинацию. Иногда чуждый запах, отсеивавшийся до этого сознанием, становится заметен. Просто потому, что ты уткнулся в него носом. Да, этот неуловимый оттенок был во всем – в Ромулусе, в дохлой мухе под окном, в сперме и в крови Крида. Дакен поспорил сам с собой на пакетик MGH, что если сейчас спуститься в подземелье и разыскать дохлых мышей, от них тоже будет разить этим, чужим. А Крид ничего не заметит. Он прячет этот запах сам от себя. За толстыми кирпичными стенами привычного. Ромулус принес с собой, на себе, в себе что-то из леса. И оно убило его. И сейчас убивало Крида. Тот сидел, привалившись к стене, и тяжело дышал, словно простой перепихон выжал из него все силы и отключил исцеляющий фактор. Дакен не разрешил себе покрыться холодным потом от страха. Он с трудом встал, скользя в крови, талой грязи и листьях, дернул дверь. Главное – выбраться отсюда. Инстинкт говорил ему: “Беги”, но дверь не поддавалась. Он толкал её ещё и ещё, тянул на себя, бил когтями. И это было даже приятно, когда когти входили в дубовые доски и откалывали старые сладко пахнущие щепки. Он любил на досуге жечь дубовые щепки. Их дым перебивал другие запахи, и в то же время не драл горло. Давал отдых от чужих желаний и проблем. Если под рукой не было щепок, приходилось довольствоваться сигаретами. Дорогими, дешёвыми – все равно, но только не сигарами. Сигары курил Росомаха. Среди обрывков своей одежды на полу он нащупал зажигалку и вернулся к двери. Снова целой, будто он и не пытался её искрошить только что. Чтобы убедиться в этом, он провел по доске пальцем. Гладкая, даже занозы не загонишь. Ромулус любил всё надежное, не дающее слабинки. Дакен занёс руку чтобы настрогать новых щепок, и так же быстро спрятал когти. В его руке тлела дубовая лучина. Он рассмеялся и снова сел на пол. Сладкий дымок приятно обволакивал, дарил отдых. – Ты знаешь, – неожиданно сказал он Криду. – А я ведь всегда мечтал о другом. Представляешь, у меня никогда не было велосипеда, а Ромулус не соглашался его купить. И конфет не приносил. Учил драться, шпионить, все что угодно, только не кататься на велосипеде. А я бы все на свете отдал бы, чтобы он спустил меня с горы хотя бы на трехколесном. Я даже представлял, какого он цвета. Зелёный такой, с кисточками на руле. И полный кошелёк конфет прицеплен к седлу. Лимонные леденцы, вишнёвые, со вкусом дыни, мятные. Разные. Можно со вкусом крови. Как думаешь, бывают такие? Я слышал, есть даже со вкусом бекона. И даже с виски внутри. Крид не отвечал, глядя на него как на сумасшедшего. – Когда я подрос достаточно, чтобы свалить от Ромулуса, я просто пошёл, прикончил какого-то шкета, отобрал его велик и скатился с горы. Но это было не то. Не тот цвет, не те кисточки, а в кошельке под седлом была жвачка, два косяка с коноплей и рыболовные крючки. Я разбил этот неправильный велик так, что никто и никогда не мог бы его починить, даже если бы захотел. Потом у меня были и дорогие машины, и мотоциклы, и весь Мадрипур. Но так никогда и не было того, что я по-настоящему хотел. Он закрыл глаза. Вспоминал, как пах Вайлдчайлд, когда рассказывал ему это, свою детскую мечту о благосклонности Ромулуса и простых мальчишеских радостях. Чужая мечта на запах давалась легко. Дакен сам почти поверил в то, что это он сам хотел бы заполучить сраный велосипед. Что это он сам вскрыл глотку деревенскому пацану и отобрал вожделенную игрушку. И бросил сломанную там же в кустах, разочаровавшись. – Я думаю, Ромулус просто забыл мне сказать, что купил этот чертов велик, – Дакен посмотрел Криду прямо в глаза. – Он не мог умереть, так и не дав мне этого. Он любил меня, я ему как сын. А все отцы дарят сыновьям велосипеды. – Ты ебанулся, – голос Крида звучал устало, бесцветно. – Совсем. – Да, – Дакен втянул носом запах новенькой резины и заглянул в кладовую. Зелёный детский велосипед чужой мечты стоял там. С кисточками на руле и кошельком, набитым карамельками. “Интересно, есть ли там леденцы со вкусом крови?” – лениво подумал Дакен, но проверять не стал. Не дай бог понравится. Он сосредоточился на другом запахе. На том неуловимом, что задержался на притащенной Ромулусом листве, в крови Крида и наверняка и в нём самом. – Интересно, ты вообще существуешь здесь или ты такая же иллюзия, как этот велосипед? – спросил он Крида. – Это не важно. Если тебя здесь нет, то я встречу тебя там, снаружи, и ничего не расскажу. Ни тебе, ни Вайлдчайлду. Он улыбался, запах давался ему всё лучше и лучше, а с ним и понимание происходящего. – Мы очень похожи, – сказал он неведомому источнику запаха. – Ты этого ещё не знаешь, но это так. Ты ждёшь нас здесь и даёшь нам то, что мы хотим. Впрыскиваешь свой яд, или что там у тебя, в наши мозги. И ждешь, пока мы станем довольны. Тогда ты можешь сожрать нас не закусывая, счастливых. Что, только в этот момент ты можешь жрать? Иначе тебя стряхнут и прихлопнут как комара, почувствовав боль? Бедняга. Я знал девиц, успешно жравших мозги ближним по поводу и без, и попробуй их стряхни. Интересно, что ты предложил Ромулусу? Власть над миром? Или он хотел, чтоб кто-то любил его? Или он, как Крид, хотел трахнуться и сдохнуть? Теперь он видел. Весь дом был оплетён чёрной паутиной. Она тянулась к Ромулусу, к Криду, к дохлой мухе, уходила куда-то за окно и терялась под порогом. Дакен брезгливо смахнул чёрные нити, налипшие на его плечо, но они тут же потянулись за его ладонью. Из этих нитей состоял велосипед и всё ещё тлевшая лучина. Дакен прислушался к себе – нет, теперь, когда он все понял, страха не было. Старина Ромулус был прав – страшен только неизвестный, невидимый хищник. Со всем, что мы видим, можно справиться. – Ты не можешь ничего сделать со мной, – предупредил он. – Ты не можешь дать мне того, что я хочу: даже там, в кресле Ромулуса, я просто вспоминал его желания. Я хотел этого, потому что этого всегда хотел Ромулус, – он снял с крючка меховой плащ Ромулуса и укутался в него. Это все, что он возьмёт здесь, и то только до момента, когда достанет нормальную одежду. – Но я могу дать тебе то, чего хочешь ты. Я буду кормить тебя. Запах говорил ему, что его слушают внимательно. Он всё лучше и лучше понимал этот новый язык. - Я приведу к тебе тех, кого решу привести, и принесу тебя тем, кому решу принести. И ты сделаешь их счастливыми. Подаришь им всё, о чём они попросят. Нет, власть над миром – это забавно, но не моя мечта, не обольщайся. Я мог бы это взять и сам. Считай, что это просто взаимовыгодная сделка. А что я получу от неё на самом деле, я придумаю когда-нибудь потом. Договорились? Дубовая дверь скрипнула и приоткрылась. Дакен втянул носом свежий настоящий лесной запах. – Извини, старина, выбирайся сам, ты сможешь, я в тебя всегда верил, – бросил он в сторону Крида, сжал паутинку в руке и шагнул за порог. Мир ждал, полный дичи, желаний и чужих грёз.