***
Свет факелов плясал на драгоценном королевском скипетре, отражался в круглой золотой державе — мальчишка невероятно гордился регалиями и тем, что на его голове красуется корона. Юный монарх старательно держал шаг, совершая круг почета по пространству зала — в его облике и походке уже проступали черты славной династии. Королева-мачеха шла слегка позади пасынка. Как же старалась она хранить королевскую гордость, однако походка королевы казалась нетвердой, будто каждый шаг дается ей с трудом. Да и выглядит ее величество отнюдь не хорошо: на лицо легли глубокие морщины, и волосы под короной — совсем седые. Ее величество заботливо поддерживал под руку мосье Старший советник, сенешаль Гай-Бартоломиу де ля Сен-Поль-де-Ванс. Мосье Старший советник напоминал молочного поросенка, которого с трудом впихнули в расседающийся по швам костюм, а ее величество рядом с ним казалась шаткой былинкой. Персиво, как и все господа, склонил голову перед королевской свитой и стоял неподвижно, рзаглядывая их — пестрых, пафосных, окруженных множеством лакеев и молоденьких служанок. Фанфаристы вышагивали по бокам свиты и оглушительно трубили, аж стены тряслись, и менестрели с вместе ними выдавали что-то оглушительно бравурное. Виконта ощутимо толкнули в бок и он скосил глаза, не поворачивая головы. — Что от тебя хотел Каркассон? — отец недовольно сморщил нос, требуя от Персиво ответа. — Давай, не темни — я должен знать. В шуме их все равно не слышали, поэтому отец пытал Персиво нещадно. — Да он больше от фон Кама хотел, — в грохоте фанфар виконт даже своего голоса не слышал, однако отец приложил палец к губам. — Хотел, чтобы фон Кам поймал Невидимого… — Что? — перебил отец, а Персиво решил, что он не слышит. — Чтобы фон!.. — виконт хотел громче повторить, но отец свирепо шикнул. — Черт, какого черта сюда еще лезет Каркассон? — отец забурчал, схватив себя за бороду. — Ты не смей разговаривать с фон Камом без меня. — Ваша очередь чествовать короля, мессир, — сзади подкрался Жак, и отцу пришлось отложить этот разговор на потом. Он обязательно к нему вернется — черт, это же надо было Персиво самому пытаться уличить фон Кама в ведьмовстве.***
По спине Персиво бежали неприятные мурашки, и ладони вспотели: как же неловко ему перед королевским столом! Шумный мальчишка, с которым он играл в лошадки — теперь король. Справа от него — суровая и властная мачеха, слева — блистательная герцогиня Алана, не менее суровая, и, наверное, еще более властная. За спиной королевы недобро сверкает свинячьими глазками мосье Старший советник — тихий, молчаливый, будто темная тень. А главное — гордо вскинула голову миледи Аделин, из-за которой Персиво вынужден будет оставить Люсиль. Они стояли на возвышении, перед убранным красной скатертью королевским столом и принимали дары и поздравления со снисхождением сюзеренов к вассалам. Отец растекался пафосом, произнося торжественную речь, слуги носили сундуки да какие-то непонятные вещи, завернутые в ткань. Перед королевским столом уже полно было сундуков и других подарков — его величеству и до следующей луны всего не открыть. Персиво не прислушивался к поздравлениям — мельком взглянул на маркизу Аделин — бледная от пудры, разодетая в шелка миледи похожа на сарацинскую куклу с бездушным фарфоровым лицом. — Ваше величество, позвольте представить моего давнего друга, — закончив с поздравлениями, произнес мессир Д’Лоран. Охотник же шагнул вперед и принялся ловко кланяться по этикету. — О, мессир фон Кам, я о вас наслышана! — громко воскликнула королева, перебив графа. — Герой альбигойских войн и охотник на нечисть! Что привело вас в замок, мессир? — Мой долг — поздравить его величество с днем рождения, — улыбнулся фон Кам, ничуть не смутившись. — Вы великолепны в этом наряде, ваше величество, — сделав королеве комплимент, фон Кам поклонился королю. — У меня для вас особенный подарок, сир, — охотник подошел непозволительно близко и сунул нечто в карман королевских одежд. — Только обещайте, что не станете трогать его до новолуния. На лице юного монарха отразилось изумление и детское любопытство, он украдкой полез в карман. — До новолуния, ваше величество! — фон Кам заметил это и шутливо погрозил пальцем. — Мы весьма польщены вашим присутствием, мессир, — герцогиня Алана выразила, было недовольство. Граф фон Кам бегло взглянул на нее, и Алана случайно встретилась с ним взглядом. Герцогиня едва сдержала нервную дрожь, заметив, как его зрачки на миг вытянулись в змеиные щелки. Маркиза Аделин потупилась в крайнем смущении: целуя край ее мантии, охотник сжал его в кулаке и дёрнул. Незаметно для окружающих, но чувствительно для Аделин. — А вы возьмёте меня стрелять вервольфов? — не сдержавшись, выпалил его величество. Он неуместно подпрыгнул, и корона несолидно съехала на бок, потому что была монарху ощутимо велика. Заметив гневные взгляды мачехи и тетки, юный монарх вспомнил о достоинстве королей, горделиво подбоченился, вскинув голову, и медленно, с расстановкой, произнёс: — Наше величество желают сопровождать вас на охоте, граф! — Разумеется, — фон Кам натянуто улыбнулся, кивками давая Д’Лорану понять, что пора перевести разговор на знакомство виконта с невестой, а не обсуждать его охоту, о которой вообще не положено знать третьим лишним лицам. Да лучше бы Д’Арбогаст поплелся на этот дурацкий пир. Хотя он бы только нарезался да спутался с девкой вместо того, чтобы ведьму искать. — Подождите, не начинайте без меня! — вдруг заревели откуда-то слева и громким топотом явился герцог Виктор де Бриё — брат покойного монарха и отец миледи Аделин. Лицо герцога багровело хмельным румянцем — он вскарабкался на возвышение, раза три оступившись, и обвел гостей блуждающим взглядом, пыхтя и отдуваясь. — Альфонс! — герцог обрадовался мессиру Д’Лорану и хлопнул его по плечу. — Да сколько же я не видел тебя, старый пройдоха! Раньше мессир Виктор был суровым воином, его силе завидовали многие. Однако мессир Д’Лоран заметил, что сейчас его друг очень сдал — растолстел как-то, да и пьет не в меру. А что, если?.. — Виктор… Виктор! — негодовали ее величество и герцогиня Алана, но король — смеялся, а вместе с ним раскатисто захохотал и герцог, схватившись за пузо. Своим клоунским появлением он «спас» фон Кама от повышенного внимания его величества — граф незаметно отошел в сторонку и там затих. — Сегодня у нас еще одно великое событие! — заревел мессир Виктор и схватил кубок с королевского стола. Паж сейчас же наполнил его вином. Паж, на которого миледи Аделин особенно посмотрела. — С благословения нашего покойного брата и его величества, наша дорогая дочь, маркиза Аделин, помолвлена с достойнейшим виконтом Персиво Д’Лораном, рыцарем Храма, охотником на нечисть! — рявкнул мессир Виктор, взмахнул кубком, а потом — осушил его залпом. Герцогиня Алана приторно улыбалась, сложив холеные руки, улыбалась болезненная королева, юный король хлопал в ладоши, и за ним оглушительно хлопали все гости… Лишь мосье Старший советник за королевской спиной недовольно кривил пухлые губы и нервно шаркал подвязанными пуленами, пряча руки за спиной. Гости встали, встала из-за стола для прислуги Люсиль. Персиво видел, как она вновь смотрит вниз, как горят завистью глаза кузена Арно, как мнется тетушка Кьюнгонда… Паж какой-то застыл с пернатым фазаном наперевес. — Давай, труби фанфары! — приказал король разодетому фанфаристу. — Мессир Д’Лоран, сегодня вы пируете за королевским столом! Фанфарист кузнечиком выскочил вперед, набрал в легкие воздух и что было сил дунул в медную трубу. Рев трубы показался виконту жутким грохотом, который, отразившись от холодных каменных стен, ударил по голове. Хлопки и выкрики гостей посыпались, как тумаки… Отец ехидно подмигнул Каркассону и с гордым видом уселся возле миледи Аланы — он поспорил с сенешалем о том, сядет ли сегодня за королевский стол, и радовался победе. Фон Кам под шумок куда-то исчез — Персиво поискал его взглядом, но не нашел. — Первый танец миледи Аделин и мессира Персиво! — звонким фальцетом объявил долговязый, тощий как палка распорядитель пиров. Менестрели подхватили инструменты и принялись игриво выводить веселый кароль. Один запел переливами, лихо пританцовывая, и за ним и гости пустились в пляс. Музыкальные аккорды полоснули раскаленными клинками. Теперь Персиво обязан поклониться надменной и чуждой миледи, взять ее за руку. Какая же она напыщенная — даже ее головной убор высок настолько, что может люстру сбить с потолка. Ноги виконта будто очутились в кандалах — с таким трудом он подошел к миледи Аделин и натолкнулся на стену неприязни и даже отвращения в ее глазах. В горле собрался ком, и больше всего хотелось убежать. — Миледи, — Персиво вымучил из себя поклон, а миледи Аделин нехотя подала ему узкую и бледную руку. Душа юной маркизы сжималась всякий раз, когда она замечала среди слуг Жан-Пьера. Она танцует с другим, она вынуждена согласиться на брак по договору — и чувствует себя подлой предательницей их с Жан-Пьером любви. Жан-Пьер, как и подобает пажу, носил кушанья да убирал пустые подносы, наполнял вельможам кубки, пододвигал им лавки. Иногда его взгляд замирал на ней — и фигуры сложного танца выходили у Аделин неуклюжими, она даже споткнулась и чуть не упала, благо виконт успел ее поддержать. — Вы в порядке, миледи? — поинтересовался он, потому что этого требовал этикет. — О, все в порядке, мессир, — отрешенно ответила маркиза, забрав у него руку и продолжая танец. Повернувшись, Аделин поймала колючий взгляд матушки и снова чуть не споткнулась. Ей чудилось, что она танцует на стеклах — ощущала физическую боль при каждом шаге — и ждала, когда этот танец наконец-то закончится. Танец, который хуже самой мучительной пытки. Виконт Персиво не мог глядеть на свою невесту, не волновала его ни ее красота, ни статус. За дальним столом для прислуги кротко сидела Люсиль и доедала хлеб за тетушкой Кьюнгондой. Звуки лютни и флейты били по ушам, как звон похоронного колокола — буквально, оглушали и вызывали боль. Казалось, целая вечность прошла, пока менестрели доиграли и опустили инструменты, чтобы передохнуть. Виконт незаметно никому испустил вздох облегчения и повел маркизу на место. Она вздрогнула, почти столкнувшись с каким-то пажом, а паж на виконта так посмотрел, будто зарубит сейчас. Отец тут же оторвался от разговоров о войне и насыпался, зарявкал виконту в лицо. — Мы с Виктором уже договорились, венчание состоится через неделю! — заявил он тем же тоном, каким отправляет на плаху. Мессир Виктор пьяно кивал, тряся бородою и брюхом. Взгляды королевы и герцогини Аланы протыкали огненными стрелами. У виконта не оставалось выбора, кроме как невнятно дакнуть и сесть возле них. Трубадуры ловко кувыркались, подбрасывали в воздух горящие факела, ловили в вновь подбрасывали, роняя искры…***
Пировать не хотелось, поэтому маркиза не пошла к столу. И танцевать не хотелось — Аделин привычно отказала и мосье Старшему советнику, и Черному рыцарю, и еще кому-то, на кого даже не посмотрела. Маркиза искала среди безликих господ Жан-Пьера — как бы хотела она бросится ему на грудь, и чтобы все остальные исчезли! Но Жан-Пьер затерялся — много гостей, и других пажей слишком много. Маркиза отошла к окну, взглянула на небо, но солнце уже село: не летали свободные ласточки — вместо них горели безразличные звезды и сердитая полная луна. — Не соблаговолит ли маркиза подарить мне танец? — мягкий мужской голос раздался за ее спиной столь неожиданно, что Аделин неподобающе вздрогнула, однако взяла себя в руки и обернулась медленно и с достоинством. Перед нею стоял этот охотник — маркиза не запомнила ни имени его, ни фамилии, ни титула. Он дёрнул ее за мантию — поэтому маркиза весьма смутилась, испугалась даже, когда этот человек с галантным поклоном подал ей руку, приглашая на танец. — Прошу прощения, я не танцую, мессир, — маркиза решила вежливо отказать и ему: внутренний голос шептал ей держаться подальше от мессира охотника и от всего, что с ним связано. — Вам, ведь, грустно на балу, дорогая маркиза? — осведомился охотник со странной улыбкой на почти незаметных губах. Его необыкновенно цепкий взгляд замер на ней, и маркизу пробрала дрожь. Что ему от нее нужно? Ясно только, что не отстанет, пока не добьется своего. — Ну, что ж, мессир, — с трудом подавив смущение, Аделин неуверенно взяла его руку. Она, все же, подарит охотнику танец — чтобы отцепился поскорее.***
Пажи меняли кушанья — вертелись все время над душой, но Персиво не съел почти ничего. Отец с восхищением рассказывал, какой он хороший охотник, что почти переплюнул Черного рыцаря. Они просили рассказать об охоте самого Персиво, но виконт не находил в карманах слов и вежливо отказывался. Миледи Аделин не было за столом — Персиво выделил ее среди остальных дам случайно: маркиза увлеченно танцевала почему-то с фон Камом. Третий танец подряд, четвертый… — Я уверена, виконт Персиво пожелает скрепить помолвку с маркизой Аделин поимкой Аделарда Лангедокского, — вкрадчиво произнесла герцогиня Алана и в упор взглянула на Персиво. Виконт повернулся к ней и едва выдержал этот взгляд: глаза герцогини — темные озера, в которых таится нечто пугающее. А может, он сам себя накрутил. — Да, миледи, — согласилась с ней королева, попыталась улыбнуться, но вышло с трудом, и на лице ее четко читалась усталость. — Это весьма достойный поступок — тем более, сенешаль Каркассон предполагает, что Аделард Лангедокский — катар, и провоцирует бунты. — Да, мы схватим этого еретика, а потом отправим армию в Лангедок! — задорно крикнул его величество, вскочил из-за стола и выхватил отцовский меч, который достался ему по наследству. — Давно пора придушить катаров! Матушка, отдавайте приказ собирать армию! — Слава королю! — загрохотали гости. Рыцари довольны возможностью разграбить еретиков, особо воцерковленные — укреплением католичества. Кузен Арно тоже кричал, вздергивая кверху кулаки, хотя ясно, что ни в какой поход он не пойдет. — Мессир Каркассон и мессир фон Кам помогут нам, — кивнула королева, а мосье Старший советник что-то шепнул ей на ухо, от чего ее величество недовольно сморщила нос… Кстати, вот и фон Кам — придерживает за руку маркизу Аделин, говорит ей что-то и подает кубок с вином. Такое ощущение, что выручает незадачливого Персиво, который вовсе не собирается уделять внимание нелюбимой невесте по договору. Персиво мучился, маялся, и дорогой стул под ним горел. Только Люсиль он видел — тихую, покорную, смиренную, и слышал в голове у себя свой собственный голос: «Ты скоро будешь виконтессой. Выходи за меня замуж…» Да, он бы не только Невидимого поймал — сам, без фон Кама — чтобы ему позволили жениться на Люсиль. — Дорогой зять! — пьяно и с икотой рявкнул мессир Виктор, выгнав из головы Персиво все голоса и образы. — Вы готовы начистить Невидимому… ик!.. лицо… и доказать нам доблесть охотника? — Кивни, хотя бы, — буркнул совершенно трезвый отец, нехорошо косясь на мессира Виктора, как тот возит руками по столу, комкая скатерть. Персиво больше не мог терпеть этот фарс, не мог сидеть за королевским столом и не мог согласиться на свадьбу. — Я не могу взять в жены миледи Аделин! — громко, чуть ли не на весь зал заявил Персиво и, ни на кого не глядя, встал и зашагал к столу для прислуги. Он взял за руку Люсиль и вывел к королевскому столу, быстро поборов ее слабый протест. Мальчишки-трубадуры едва не выронили факела — прекратили изображать петухов и сбежали, напуганные решительным видом виконта. Менестрель дунул во флейту, изрыгнув мерзкую фальшивую ноту. — Я обвенчаюсь только с Люсиль! — крикнул Персиво всем им: отцу, который аж дар речи потерял, пьяному мессиру Виктору, изумленной миледи Алане, ее величеству, Старшему советнику и даже королю. — Давайте, музыку! — крикнул виконт заглохшим менестрелям, не дожидаясь ни от кого из них ответа. В душе и в теле поселилась такая легкость, словно горы свалились и рассыпалась в невесомый прах — Персиво без смущения подхватил Люсиль и вытащил на середину зала. Щеки Люсиль пылали, она едва плелась и глядела в пол, но виконт не собирался менять своего решения. Персиво ни разу не танцевал так ловко — прыжки и повороты выходили на ура, а вот, Люсиль танцевать совсем не умела. Она неуклюже семенила туда, куда вел ее Персиво, поминутно просилась уйти и оступалась на ровном месте. Виконт не видел и не слышал ни гнева отца, ни возмущения мессира Виктора, ни остальных, как они бесятся, мечутся и негодуют. — Да что ж ты, старая гусыня! — взвизгнула миледи Алана на пожилую Сильвию, будто бы та могла что-то исправить. Кормилица принялась виновато оправдываться, но герцогиня свирепо фыркнула ей: — Молчать! Мессир Виктор — тот просто пил кубок за кубком, отец трясся и рычал, юный король наблюдал за танцем, будто за турниром рыцарей — застыл и сжал кулаки. А ее величество изящно упала в обморок на руки мосье Старшего советника. И ни одна душа во всем огромном зале не заметила, что нигде нет миледи Аделин.***
В королевском саду стояла ночная тишь — не колыхались листья деревьев, не шуршала трава. Только соловьи выводили дивные трели да вторили им сверчки. Полная луна освещала безлюдную аллею, которая, забегая за поворот, сужалась, превращаясь в едва заметную в травах тропу. По тропе неторопливо ступали два человека — граф фон Кам поддерживал за руку миледи Аделин, негромко говорил ей что-то, над чем маркиза заливисто смеялась. Спохватываясь, что в тишине ее смех могут услышать, маркиза затихала и прикрывала рот рукой, однако граф не уставал ее смешить. — Я и не думала, что вы — такой интересный человек, мессир, — улыбнулась маркиза и сейчас же опустила голову. Граф остановился и смотрел на нее в упор — какие же странные у него глаза. — Ваша красота — дар господа, миледи, — граф сжал руку Аделин немного сильнее и шагнул к ней. Маркиза Аделин так мило зарделась, когда граф легонько приобнял ее за талию и оказался чуточку ближе, чем позволял этикет. — Граф… — тихо произнесла она, двумя пальцами дотронувшись до его руки, дабы показать, что он переступает черту. — Милая Аделин, — полушепотом сказал фон Кам, приблизившись еще на шаг, и поправил непослушный локон, что выбился из-под ее вычурного убора. — Позвольте мне признаться в своих чувствах к вашему сиятельству. — А? — маркиза подняла изумленные глаза, и ее взгляд на миг замер на его красивом, благородном лице. — Н-не стоит, — выдавила она, чуть дыша. — Напротив, милая Аделин, — хрипло прошептал фон Кам, склонившись к ней, нежно коснулся губами ее губ, слегка прикусив нижнюю капризную губку. — Что вы делаете, мессир? — маркиза зло оттолкнула его от себя, а по ее щекам разливался жар, она почти задыхалась, мучительно чувствуя свое бешено колотящееся сердце. — Прошу вас принять мои чувства, милая Аделин, — граф нисколько не смутился, напротив, его улыбка сделалась шире… — Да какие могут быть чувства? Вы оскорбили меня! — в исступлении закричала маркиза, пропадая под его пламенным взглядом. — Ваше поведение достойно плебея! Вы просто… свинья! Выругавшись недостойно для своего титула, Аделин влепила нахалу звонкую пощечину и рванула прочь от него, чтобы сбежать отсюда и забыть о нём. Она ведь любит только Жан-Пьера, она уже решилась дать виконту Д’Лорану отказ. А что она может испытывать к этому охотнику, кроме опаски? — Да, ну! — хохотнул фон Кам, сейчас же догнав ее, и схватил за талию, крепко прижав к себе. — Свинья, говорите? — насмешливо осведомился он, нежно проведя пальцем вокруг губ маркизы, спустившись ниже, на ее тонкую шею. — С-свинья, — с трудом выдавила Аделин, дрожа в его объятиях, вздрагивая от каждого прикосновения. Она прекрасно поняла, почему именно сегодня, при полной луне, оказалась в заброшенной части королевского сада, наедине с этим мужчиной. В сладком предвкушении греха издала она томный вздох и запустила пальцы в его густые волосы, несильно сжав их в кулаке — и дернула, в отместку за мантию. Фон Кам в ответ лишь слегка улыбнулся, и Аделин, забыв про заповеди господа, встала на цыпочки, сама потянулась к его губам, манящим и чувственным на ее взгляд. Маркиза с готовностью приняла поцелуй графа — глубокий и страстный, и не постеснялась ответить. Охотнику надо платить за охоту — ведь он приехал совсем не развлекаться на пиру. Аделин ловко ускользнула от него, обернулась вокруг себя, сделав в лунном свете изящный пируэт. Она схватила охотника за руку и увела его с тропы, юркнула в густые заросли кустов жасмина и сирени. Они оказались по колено в траве, и фон Кам вновь притянул маркизу к себе, дав понять, что на этот раз она от него не убежит. Аделин сбросила на землю его плащ и с удовольствием расстегивала многочисленные пуговицы и пряжки, стремясь поскорее коснуться обнаженного тела, доставить ему удовольствие. Дядюшка сгорел за пару месяцев, приемная тетушка, похоже, больна тем же самым — охотник сможет разобраться, только нужно заплатить. Граф стоял неподвижно, наблюдал за Аделин с полуулыбкой — позволил ей полностью расстегнуть свой кафтан, распустить шнуровку на шелковой нижней рубашке. Сам он снял только меч — чтобы дама, не дай бог, не поранилась. Маркизу нестерпимо бросало в жар и душила одышка, в висках стучало и кружилась голова. Она дотронулась до его груди, порывисто провела ладонью сверху вниз, ощутив его учащенное, слегка неритмичное сердцебиение — справа, а не слева, как у людей. Это не просто плата за охоту — маркизе приятна его странно холодная кожа, приятно чувствовать мышцы под дорогим шелком. Ей нравятся его белые волосы и тонкие бледные губы — Аделин подарила ему мимолетный поцелуй, однако граф задержал ее подольше. Наслаждаясь поцелуями и ласками охотника, маркиза стащила с него кафтан, запустила руки под его рубашку, хорошенько прошлась по спине ногтями, вернулась к груди. Граф издал звук, похожий на кошачье урчание и дёрнул Аделин к себе, схватив ручищами за ягодицы. В нем есть еще кое-что, чего нет ни у Жан-Пьера, ни у виконта Д’Лорана, ни у мосье Старшего советника, который с недавних пор тоже добивается ее руки. Аделин вздрогнула и отстранилась, когда ее пальцы наткнулись на металл. Через правый сосок графа оказалось продето небольшое металлическое кольцо со сложными узорами, а почти всю левую сторону его тела пугающе уродовали глубокие шрамы, похожие на след от ожога. — Что с вами случилось, мессир? — шепнула Аделин, не решаясь их трогать. — Охота на нечисть не всегда безопасна, миледи, — шепотом же ответил фон Кам, спуская рубашку с широких мускулистых плечей. Его грудь и руки оказались покрыты причудливой вязью из каких-то сложных знаков, выжженных на коже, будто клейма. Зловещие рисунки одновременно пугали и притягивали взгляд — маркиза застыла, разглядывая… И поняла, что у мессира графа нет нательного креста. — Мессир, я видела, как… — начала, было, маркиза, однако фон Кам приложил палец к губам и отрицательно покачал головой. — Потом расскажете, миледи, — отказался он, развязав одну из лент, державших на голове Аделин высокий колпак. — Сейчас у нас с вами дело поважнее, не так ли? — и развязал вторую ленту, сорвал убор, напрочь испортив сложную причёску маркизы. Длинные рыжие волосы рассыпались по плечам Аделин, и она смущенно отвела взгляд. В душе маркизы собрался страх: она, ведь, рыжая, и всю жизнь скрывает от народа цвет своих волос. А вдруг охотник сочтет ее ведьмой? — Ничего не бойся, — хрипло прошептал граф ей на ухо, словно бы почувствовал ее страх. — Твои волосы — само совершенство, дорогая. Он мягко взял ее за плечи и развернул к себе спиной. Маркиза прижалась к нему, повернула лицо, слегка провела кончиками пальцев по его худой впалой щеке. Граф жадно перебирал густые огненные пряди, покрывая поцелуями ее шею. Плотное платье стало преградой — граф дёрнул шнурки, однако мудреная шнуровка Сильвии не поддалась — он только больше запутал. — Почему бы не придумать дамам наряды попроще? — проворчал фон Кам и отпустил маркизу лишь для того, чтобы она сняла платье сама. Аделин посмеялась над его напускной сердитостью и изящным движением развязала шнурки, играя крупными атласными кистями. Дорогое платье распалось и медленно съехало к ее стройным ногам, маркиза осталась в одной рубашке из тончайшей ткани камбрик. Взгляд графа моментально замер на ней — сквозь ткань просвечивали волнующие черты её юного цветущего тела. Аделин довольно улыбнулась, отмечая, что нравится ему все больше. Маркиза вовсе не худа, как ее матушка и приемная тетка: полная грудь с выпуклыми темными сосками и округлые, но изящные бедра. С призывной улыбкой маркиза повернулась вокруг себя, повторяя движения танца, который они танцевали последним. Фон Кам потерял всяческий самоконтроль — метнувшись к ней, он схватил маркизу, приподняв над землей, сорвал и выкинул к черту эту рубашку. Он сам не сдержал хриплый стон, когда его коснулась горячая человеческая кожа Аделин. Фон Кам сейчас же нашел ее губы, маркиза задрожала, когда его рука скользнула короткими ногтями вниз по ее позвоночнику, крепко сжала спелую ягодицу. — Не надо, пожалуйста, — выдохнула, она, с трудом освободившись от настойчивого глубокого поцелуя. Маркиза вскрикнула, когда граф коснулся ее половых губ — влажных, готовых — и когда его прохладный палец осторожно проник в пылающее лоно. Фон Кам не встретил преграды — и рывком ввел палец глубже. Он смотрел ей в лицо, как меняется его выражение, проявляется наслаждение, желание продолжать. Мышцы маркизы сжали его палец — граф начал медленно двигать им внутри, усиливая ее возбуждение. Аделин напряглась и выгнулась в спине, впившись ногтями в его плечи. Граф оборвал ее стоны поцелуем, постепенно увеличивая темп. Свободной рукой он ласкал ее грудь, слегка оттянул пальцами сосок и поднялся к шее, и выше — к затылку. Зарывшись рукой в ее волосы, он сжал их в кулаке, удерживая голову маркизы так, что она не могла отстраниться. Она была почти на пике, когда граф внезапно убрал свою руку и, разорвав поцелуй, прошипел ей в ухо: — А у миледи есть тайна! Он все еще держал ее за волосы — так, что их губы почти прикасались. Маркиза чувствовала его неровное, рваное дыхание и… крепко зажмурилась, чтобы не посмотреть ему в глаза. — Я… Я была с пажом, — дрожащим голосом пролепетала Аделин, готовая от стыда сквозь землю провалиться. Неужели теперь дворянин побрезгует ей? Стыд и срам сжигали изнутри не хуже костра инквизиции. Но пуще этого маркиза сгорала от желания, внизу живота пульсировала несильная тянущая боль. — Я… лю-любила его, — задыхаясь, пикнула Аделин, чувствуя, как он трогает ее губы своими, медленно проводит языком, но не целует. — Ну, вот и прекрасно — не будешь ломаться! — хрипло рыкнул охотник и толкнул маркизу в траву. Прохладная роса впилась в разгоряченную кожу тысячами мелких иголок, вызвала волну мелкой дрожи. Растянувшись среди давно некошенных сорняков, Аделин видела, как фон Кам дергано срывает свои одежды. Граф глядел на нее неотрывно, изучая каждый клочок ее тела, похотливо скалился, и глаза его нечеловечески мерцали в темноте. Маркиза слыхала эти сплетни, будто бы он какая-то тварь — едва ли не ведьмак — но ей было все равно. С сладким вздохом Аделин бесстыдно раздвинула ноги в ожидании близости. Чего он медлит, когда явно желает ее не меньше, чем она его? Из темных кустов за спиной фон Кама показалась чья-то рука, замахнулась и запустила яблоком ему в голову. Граф развернулся в бешеном прыжке, схватил это дрянное яблоко, а во второй его руке невесть откуда взялся меч. Таившийся в кустах и пикнуть не успел, как был свирепо схвачен и мощно прижат к ближайшему дереву. Ноги его лихорадочно задергалась над землей, а горла коснулось лезвие меча. Острейшая сталь чуть порезала кожу и по украшенному гравировками клинку потекла кровь. — Да отпусти, отпусти меня, безумец! — панически захныкал пойманный вредитель, тщетно пытаясь разжать ручищи фон Кама своими тощими пальцами. — Да иди ты к дьяволу! — прорычал фон Кам в перепуганную носатую физиономию, узнав в схваченном брата Доминика. Плотоядно щелкнув клыками, он кинул его под дерево в траву, и монах заныл, хватаясь то за порезанную шею, то за битый бок. — Дьявол! — рявкнул фон Кам в пустоту, а по тропе, схватив в охапку свое платье, стремительно сбегала маркиза Аделин. — Какого дьявола ты ползаешь здесь, церковная крыса? — Епископ Франциск поручил мне следить за тобой, фон Кам, — пробулькал брат Доминик, неуклюже поднимаясь, отряхивая замаранную рясу. — Ты, я вижу, совсем потерял разум! Ты меня чуть не убил! — увидав на ладони собственную кровь, монах перепугался, забегал, судорожно обтирая руку о рясу. — Надо было прикончить тебя, черт! — фон Кам грозно рявкал, со свистом взмахивая мечом, но монах, успокоившись, прекратил мельтешить и посмотрел на него с укоризной. — Воину господа не подобает распутство! — наставительным тоном изрек брат Доминик, опершись ладонью о древесный ствол. — Воину господа не подобает ворожба! Неужели все усилия епископа Франциска пошли прахом, фон Кам? — Да какая к чертям собачьим ворожба? — со злостью плюнул фон Кам, схватив с земли и натащив кафтан. — Девица в моем вкусе, просто захотел поразвлечься! — Девица — королевской крови, — ехидно перебил брат Доминик, подобрав из травы потерянный маркизой золотой браслет. — Вся из себя, а ты — кто? Свинья-свиньей! Но она вцепилась в тебя, как будто бы ты — принц! — Кстати, об усилиях его святейшества! — накинув плащ, фон Кам подошел к монаху почти вплотную и ненавязчиво забрал браслет себе. — Отличный повод вернуться к миледи маркизе! — заметил он, взвесив это богато сдобренное камнями украшение на ладони и определив, что за него нетрудно будет стрясти с какого-нибудь торговца кругленькую сумму… Но он не станет его продавать. — Кто у нас режет усопших, чтобы глянуть, что у них внутри? — фон Кам расхохотался, спрятав сокровище маркизы в карман. — Почему ты не исцеляешь молитвой, а, Доминик? — Ты отлично знаешь, что это невозможно. Грош цена тому лекарю, который без понятия об устройстве человека! — огрызнулся брат Доминик, догадываясь, что гад решил пробиться в короли — сейчас, совратит глупую маркизу, затем — посватается. Она, конечно же, сдуру выйдет за него — и считай, корона у фон Кама в кармане. — Ты заплатил горбуну моим золотом, чтобы он выкапывал для тебя свежак! — фон Кам продолжал уличать, а монах корчился под его убийственно саркастическим взглядом. — А Гуго — очень благочестивый горбун! Ты вогнал его во грех, Доминик! — Медицина это тебе не алхимия: покричал, подудел — и готов… суп из мухоморов! — брат Доминик снова огрызнулся, без толку теребя то червивое яблоко, которым кинул в фон Кама. — Я всегда был за научный подход. Мои услуги всегда ценились выше, чем у других. Но когда меня выгнали из союза банщиков — я вообще не знал, куда мне пойти. — Пока не встретил меня! — резонно заметил фон Кам. — Я считал, что ты просто благосклонный феодал… — буркнул брат Доминик, внезапно осознав, что гадкий фон Кам беззастенчиво перевел разговор со своих смертных грехов на его собственные проделки и теперь порицает, а он, Доминик, чувствует себя виноватым. — Из тебя — никудышный король! — выплюнул монах, поборов дьявольское наваждение, и отшвырнул проклятое яблоко подальше. — Ты чертовски прав, церковная крыса! — сквозь хохот рявкнул фон Кам, и на тощее плечо брата Доминика обрушился крепкий хлопок. — И я не собираюсь им быть… — Так зачем тебе девица? — проскрежетал брат Доминик, потирая плечо, на котором обязательно появится суровый синяк. — Дело тут в другом, — вкрадчиво протянул фон Кам, сорвал ночной цветок и привалился спиной к стволу дерева, грубо обрывая нежные белые лепестки. — Намечается королевская охота! — постановил он и смял цветок в кулаке.***
Кружа любимую в танце, Персиво медленно останавливался, а потом — опустился перед ней на одно колено. — Я поклялся, что женюсь на тебе! — выкрикнул он так, чтобы услышали все. — Будь моей женой! Назад дороги нет: господь смотрит с небес, и воля его — закон. Люсиль странно замерла, прижав руки к горлу, лицо ее смертельно побледнело, глаза расширились, и в них отразились боль и ужас. — Люсиль? — испугался Персиво, потянул ей руку, однако Люсиль шатко попятилась. — М…мне пора, — с трудом, со странным хрипом выдавила Люсиль, отходя все дальше… — Постой, Люсиль, подожди! — крикнул Персиво, но она рванула бегом неизвестно куда, юркнула за первую попавшуюся дверь. — Люсиль! — виконт сорвался с места и поскакал за ней, расталкивая гостей. — Что случилось? Ты куда? На пути виконта возник какой-то стражник, который решил его не пропустить, однако Персиво с размаху саданул его кулаком в нос. — Извините… Да, Господи! — пропыхтел он, спихнул проклятую дверь плечом и вырвался в холодный, мглистый коридор. Тут было совсем мало факелов — один или два догорали, чадя. Темнота дрожала вокруг, рождая зловещие тени. Персиво несся, как угорелый, плевал на одышку и тяжелое щемление в легких. Впереди замаячила развилка, но виконт успел заметить, у какого из трех коридоров мелькнуло светлое платье Люсиль. — Люсиль! — виконт снов позвал ее, но заглох: дыхание срывалось. Почему же она убежала, черт возьми? Люсиль не останавливалась — убегала, теряясь в хитросплетениях узких коридоров, но Персиво не отставал. Изредка кричал он ей, моля остановиться, но Люсиль словно не слышала, оголтело неслась дальше, и в свете факелов сверкали драгоценные камни на ее платье. — Подожди, Люсиль, что с тобой? — недоумевал Персиво, сбивая и сбивая дыхание. — Подожди же. Внезапно Люсиль куда-то свернула, и виконт ее потерял. Но услышал, как хлопнула одна из дверей. Персиво рванул туда, спихнул дверь плечом и ворвался в незнакомые и очень богатые покои. Люсиль стояла посередине, а потом покачнулась и упала на широкое резное ложе. — Помоги мне, Персиво, — прошептала Люсиль, и ее бледное, покрытое испариной лицо исказилось гримасой мучительной боли. — Что с тобой? — изумился Персиво, испугавшись за жизнь любимой. Подбежав к ней, он присел у ложа, а Люсиль в исступлении задрала свое богатое платье, обнажив ноги, бедра, живот. — Где ты это взяла? — выдохнул виконт и едва не упал назад: на тонкой талии девушки плотным узлом был завязан тот самый потерянный волчий пояс. — Господи, сними его, сними! — задыхаясь, молила Люсиль, а дьявольский пояс будто впился в ее нежную кожу, срастаясь с девичьим телом. — Сейчас… Сейчас, — Персиво заметался по незнакомым покоям, пытаясь побороть в себе гадкую панику, судорожно вспоминая наставления фон Кама о том, что может разрушить темные чары и спасти человеку душу. Нет, он не помнит ни зги: проклятый ведьмак посмотрел ему в глаза, и заставил все это забыть. — Да будь ты проклят! — бессмысленно мечась от вычурного стола к полкам с какими-то флаконами, виконт свирепо ругал фон Кама, который и без него давно уже проклят… — Персиво-о! — Люсиль издала леденящий кровь вопль, который жутко превратился в волчий вой. «Святое серебро!» — догадка точно оглушила, и виконт рванул с себя нательный крест — серебряный, который с самого крещения носил, не снимая. — Господи, спаси ее душу! — выдохнул Персиво, подскочил к любимой и насильно всунул крест в ее конвульсивно дергающуюся руку, на глазах обращающуюся, а косматую волчью лапу. Люсиль дико завизжала от нестерпимой боли, а с ее руки с шипением срывался страшный дым. Бедняжка рвалась с нечеловеческой силой, а ее лицо все больше искажалось, обретая кошмарное сходство с волчьей мордой. — Держись! — умолял ее Персиво, навалившись так, чтобы не позволить ей выкинуть крест. — А-а! — взвыла Люсиль, и проклятый пояс, развязавшись, свалился с нее на пол. Облик девушки вмиг сделался человечьим, а рука ослабела и обмякла, бессильно упав. Уставший викнот отпустил ее и сел рядом, привалившись спиною к стене. Его колотил озноб и донимала одышка, сквозь звон в ушах услыхал Персиво, как глухо упал на пол его святой крест. С трудом повернув гудящую голову, виконт с облегчением увидел, что маленькая ладонь Люсиль осталась невредимой. Значит, она человек, и душа ее спасена… Девушка впала в забытье, опустив растрепанную голову ему на плечо, и виконт нежно поглаживал ее мягкие волосы, осознавая, что только что вырвал возлюбленную из лап верной гибели. — Персиво, — слабо прошептала Люсиль, повернув к виконту свое изможденное лицо. — Прости меня. — Ничего, — выдавил виконт, подобрав с пола дьявольский пояс двумя пальцами. Он решил всучить его епископу Франциску из рук в руки и больше никогда эту пакость не видеть. Персиво должен был припереть Люсиль к стенке, начать допрашивать, зачем ей понадобилась сила вервольфа. Но у виконта не было сил. — Меня попросил Этьен, — всхлипнула Люсиль, взяв руку виконта своими холодными и влажными пальцами. — Он хотел получить этот пояс, чтобы отомстить твоему отцу… — За что? — перепугался Персиво, подхватился с пола, заглядывая в ее большие глаза, полные слез. — Его семья умерла от голода, потому что весь урожай отняли в счет повинности, — пролепетала Люсиль, размазывая слезы по щекам. — Потому что последние деньги он отдал на налоги. Вы все время воюете, и даже не видите, как тяжко крестьянам. — Это ты прости, — виконт сжал в ладонях ее милое лицо, дорогое ему. Жёстко корил он себя за то, что никогда не вмешивался в дела графства, не смел перечить отцу, глупо кивал, не вслушиваясь, когда тот сетовал на дороговизну крестовых походов. — Я не хочу отдавать эту гадость Этьену, — Люсиль в сердцах дернула проклятый пояс в руке Персиво. — Отнеси его епископу… Я знаю, сколько людей загубил мосье Дюран — Этьен станет еще худшим чудовищем! Виконт с трудом отстранился от Люсиль. Она не знала, что в полнолуние вещи дьявола обретают силу — она просто прятала его под платьем. Мерзкая шерсть оказалась необычно мягкой, будто бы драный кусок шкуры был живым: это действует колдовство, когда луна зайдет — мех станет высохшим и жестким. В коридоре внезапно разразился гвалт, и в следующий миг дверь распахнулась от сурового удара рыцарским сапогом. Люсиль закричала, а в покои с топотом ввалилась целая толпа. Гости, рыцари короля, а впереди всех прыгал кузен Арно с мечом наголо. — Вот он, вервольф! — зарычал кузен, и за ним тут же подхватила толпа. — Хотел обратиться и сожрать эту девку! Хватай его, бей! — Отнять пояс! — рявкнул кто-то, перекричав гвалт остальных. Они все ринулись на него, а Персиво тупо торчал с дурацким поясом в руках. Он не сопротивлялся, отдав его кузену, который подскочил и грубо выхватил эту адскую вещь. Удары посыпались со всех сторон, виконта тут же повалили и больно закрутили руки, в спину уперлась тяжеленная нога. Уткнувшись разбитым носом в холодный мрамор пола, Персиво услыхал лязг цепей и почувствовал, как на его запястьях защелкнулись кандалы. Плач Люсиль доносился сквозь озлобленный рев рыцарей, виконт же судорожно искал среди них фон Кама, ведь это единственный человек, который бы ему поверил и убедил бы остальных, что он не виноват. — Сын! — голос отца ворвался ураганом, и в следующий миг он возник перед виконтом, присел на корточки, заглянув ему в лицо. Персиво отшатнулся, увидав на покрасневших щеках отца горькие слезы — отец теперь считает его подлецом, предателем и грешником. — Как ты мог, сын? — отец всхлипнул, что случилось с ним впервые в жизни. — Я воспитывал тебя героем и воином господа, а ты… Ты продал душу дьяволу. — Утащить его в темницу! — заревел над головой Персиво сенешаль Каркассон, и тот час же множество рук ухватили виконта и подняли на ноги. — Епископ Франциск будет судить тебя судом инквизиции, вервольф! — гаркнул в лицо какой-то бородатый верзила, и виконта вытолкали из комнаты в коридор. Неуклюже продвигаясь, Персиво мельком заметил залитое слезами, испуганное личико Люсиль, а потом и отца, который, рухнув на колени, закрыл голову руками, сокрушаясь по нерадивому сыну.