***
Персиво топтался где-то посреди очередного каземата и без толку наблюдал за тем, как Лангедокский напяливает чёрную рясу. Виконт давил зевоту и хотел присесть: ночью он совсем не спал. Улизнув от миледи Аланы, Персиво завалился в сторожевую башню, зарылся в груду соломы… Но кошмары сейчас же заполнили разум, вместо отдыха даровав часы мучений. Виконт вскакивал в холодном поту, снова падал в тяжкое забытьё, но сейчас же возвращались все чудовища, заставляя вскакивать. Измученный, Персиво решил больше не пытаться уснуть, а плестись в катакомбы, на встречу с охотниками. — Рот не разевай — ворон влетит! — буркнул ему Лангедокский и запрятал башку под клобук. Из него получился чёрный монах — такие идут за осуждёнными на казнь и несут кресты. Персиво старался не думать о том, кого охотники подсунули вместо него. Скорее всего, это вор, или простой бродяга, неудачно попавший им под горячую руку. Охотники куда-то ушли. Йохан велел им с Аделардом сидеть и ждать, и все трое скрылись в хитросплетениях катакомб. Жаль, что тут нет ни одной лавки. Чёрт, хоть на пол ложись — так охота спать. — Виконт, зеваешь? — вкрадчивый голос из-за спины напугал Персиво чуть ли не до смерти. Но, обернувшись, виконт не увидел чудовищ — над ним посмеивался брат Доминик. Монах откупоривал какой-то флакон, а когда плотно притертая пробка осталась у него в руке — протянул флакон Персиво. — Слишком уж ты вялый, для героя негоже, — проворчал он и впихнул флакон в неловкую руку виконта. — На, вот, взбодрись! — Что это? — Персиво понюхал флакон, и в нос ему ударил жгучий дух, от которого хлынули слёзы. Виконт сию дрянь едва не уронил. — Настоечка, — хохотнул монах. — Очень полезна, когда работаешь всю ночь. Виконт расслышал в его голосе сарказм, но промолчал. Ему не помешало бы взбодриться, но лучше, всё-таки, поспать, как люди, а то недолго и подохнуть. — Пей-пей, скоро выходим, — монах подогнал его, и Персиво опрокинул флакон в себя, зажав нос. Странная какая «настоечка» — по ощущениям, как тепловатая вода, безо всякого вкуса. Но разум от неё прояснился почти мгновенно — от тяжёлой сонливости не осталось и следа. — Виконту дал, а мне — зажилил, — посетовал в дальнем углу Лангедокский. Катар отирался о стены — тоже, видимо, хотел присесть, а то и заснуть. — Смерть предполагает тишину и неподвижность, — отрезал брат Доминик. — Это тайный эликсир, Йохан не велел поить им тебя! — Скряги, — ругнул обоих Лангедокский и, отвернувшись, принялся ковырять мох между камнями стены. Что ещё за «тайный эликсир»? Персиво только собрался двинуть монаху затрещину за обман, но гулкая поступь из коридоров его отвлекла. Охотники вошли молча, а Д’Арбогаст тащил большущий свёрток. Они не надевали дорогих плащей и пулен — Жерар с Абсолоном смиренно облачились в платье бедных рыцарей Христа. Только холеные рожи и чистые руки выдавали, что они совсем не так бедны. А на Йохане красовалась такая же ряса, как у Аделарда. — Вот, — герцог кинул всё на пол и кивнул виконту, чтобы подошёл. Персиво сделал пару шагов. Что в свёртке, он увидеть не мог из-за нескольких слоёв мешковины. — Сейчас ты станешь другим человеком! — загадочно и жутко пропел Йохан. Брат Доминик тем временем распутал рогожу, и Персиво увидал крылатый шлем. Под шлемом оказался аккуратно сложенный белый плащ — почти такой же, в какой отец нарядил его на ристалище. — Нет, — виконт отказался вновь надевать личину Белого рыцаря. — Может быть, и мне лучше — клобук? — Какой клобук? Ты должен блистать! — Йохан отвесил ему тумака для острастки, мол, не отвертится, и пихнул в спину. Охотники помогали виконту надеть очень странный доспех. С помощью Жерара Персиво влез в кольчугу из очень мелких чернёных колец, Абсолон застёгивал многочисленные пряжки. Персиво с ног до головы оказался опоясан тонкими чёрными ремнями — бутафорскими и бестолковыми, нужными только для пафоса. — Не мешает? — вопрошал у виконта Деле, дёргая то один ремень, то другой. Нет, не мешает — доспехи оказались на удивление лёгкими. И не доспехи вовсе, а какой-то шутовской костюм для представлений. Пока охотники цепляли вычурные наплечники, Персиво краем уха слушал бурчание брата Доминика. — Слушай, фон Кам, пока ты лазал где придётся, мне Гуго голубя прислал, — свистящим полушепотом цедил монах. — Гуго? — по голосу ясно было, что охотник удивлён. — Он кое-кого нашёл, сегодня к ночи доставит, — шепеляво, сквозь зубы пообещал брат Доминик. Персиво стоял к ним спиной, поэтому услышал только, как Йохан хмыкнул в ответ. Гуго, Гуго… Персиво и это имя где-то слыхал. Ещё один палач? Нет, из палачей Персиво встречал только Марселя. Среди знакомых виконту святых отцов Гуго тоже не водится… — Руки давай! — потребовал Деде. Его скрипучий голос враз вымел из головы Персиво все мысли. Виконт подставил руки, и маркиз быстро натащил на них перчатки. Толстые, из дорогой кожи, со стальными вставками, похожими на острые когти — точно такие же, какие были у слепой дамы из сна. Персиво растерялся, вытаращившись на эти когти. Все его страхи, которые уже отползли в глубины сознания, навалились так, что у виконта затылок вспотел. Мертвецы, чудища, привязки — Персиво убедил себя, что всё это — бред, от потрясений, голода, плохого сна. Но, нет — всё настоящее, как и он сам, и приведёт его к потере души. — Тьфу, не похож! — выплюнул Жерар, взгромоздив на голову Персиво крылатый шлем. — Вот, умора, да, фон Кам? — А ну-ка, — Йохан возник у Персиво перед носом и сморщился, придирчиво оглядывая его с головы до ног. Виконт собрался сказать ему про перчатки, однако охотник схватил его за плащ и рявкнул в ухо, не дав и рта раскрыть: — Кое-чего не хватает, виконт! Персиво сморщился от боли: Йохан слегка придушил его плащом. Но быстро отстал и отошёл в сторону. — Ну, теперь в самый раз! — расхохотался охотник. — Взгляни, тебе понравится! Персиво невольно оглядел себя и заметил, что Йохан прицепил брошь к его плащу. Крупную, тяжёлую, искусно выполненную в виде цветка сон-травы, с длинным и острым стеблем-булавкой. Россыпь мелких прозрачных камней радугой заиграла в свете факелов — вещица явно, не из дешёвых. — Потерять не бойся, это подделка! — заявил охотник, заметив замешательство на лице Персиво. — Послушай, перчатки… — виконт решился снова напомнить о сне и пугающей даме. — К вечеру будь готов — Гуго чем-то порадует нас! — Йохан его перебил, так и не выслушав. — Идёмте, пора! Персиво только хотел спросить его, кто такой этот Гуго, но Йохан, схватил его за воротник и бросил к двери. — Пора! — выкрикнул он. — Не хватало ещё, чтобы мы из-за тебя пропустили всю показуху!***
Мессир Альфонс на казнь Лангедокского не поехал. Граф возился с захмелевшим племянником: велел Жаку раздеть его и связать его по рукам и ногам, а Люсиль — постоянно менять примочки. Ряса на Арно была — инквизиции, ясно, что её напялили молодчики Йохана. А под ней оказалась донельзя замаранная, дырявая чемиза из грубой мешковины. Арно завсегда носил только шёлк: уличные пройдохи не только все его доспехи разворовали вместе с подшлемником и оплечьем, но даже исподнее унесли. Фингал под глазом Арно уже пожелтел — он ему ещё от Персиво на память достался. Но в пьяной драке его тоже угостили: нос жестоко свернули на сторону, отчего он посинел и страшно распух. Арно взбрыкивал, как стреноженный конь, и не брал в рот ни капли воды. А ещё — жутко горланил на разные голоса. На исходе ночи мессир Альфонс осознал, что вовсе не хмель причина его бед: племянника скрутил какой-то страшный недуг. Не мешкая, граф отправил Жака за дорогим столичным лекарем. Лекарь прибыл худой и носатый, вышагивал, поглядывая вокруг себя с надменно, с презрением. За ним семенил низкий, глазастый помощник и тащил сундучок. Мессиру Альфонсу этот помощник совсем не понравился: слишком уж заметно выискивал, чего бы ему прихватить. — Позвольте, мессир, — изрёк лекарь скрипучим петушиным голосом, едва узрел на перине скрученного Арно. — Как вы прикажете мне врачевать? Извольте распутать! — Он впадает в буйство, — предупредил мессир Альфонс. — Впадает, — кивнула заплаканная, растрёпанная миледи Кьюнгонда. Она сидела на краю перины, пыталась приласкать нерадивого сына, но тот шипел и клацал зубами. — И всё же, извольте! — настоял лекарь, морщась от царящего в покоях запаха браги. — Иначе я вынужден буду вас покинуть и взять плату за визит. Мессир Альфонс согласился сквозь скрежет зубовный: не хотелось впустую платить. Денег оставалось с гулькин нос, а ему ещё торчать в Париже до второго пришествия. Жак разрезал путы ножом: слишком уж много узлов навязал. Оруженосец отпрыгнул, ожидая, что хозяйский племянник накинется на него с дикостью зверя. Однако Арно остался вяло лежать носом вниз. — Преставился! — возопила миледи Кьюнгонда, бросилась к нему и принялась обнимать, лобызать, как младенца. — Духовенство алчет злата! — бесовским голосом взревел Арно. — Под прикрытием сутан обирая христиан! Миледи Кьюнгонда запричитала, над ним молитвы, но они не помогли. Арно яростно отбивался и от лекаря, и от помощника, отшвырнул сундучок и раскидал флаконы. Закатывая глаза, он бегал по покоям, а то и вовсе валился на перину и начинал её неистово грызть, расшвыривая клочья и перья. С гнусавого бормотания бедняга срывался на истошные вопли с проклятиями, завывал богомерзкие песни, или глухо рычал, как бездомный пёс. Арно не замечал, как наступает на осколки разбитых флаконов босыми ногами, не понимал, что ранится и оставляет на полу кровавые следы. — Ему нужен не лекарь, а мосье экзорцист! — фальцетом завизжал лекарь и, промелькнув мимо мессира Альфонса, выпрыгнул за дверь. Помощник тоже ускакал, так и не забрав остатки сундучка. Никто из них не заикнулся о плате — так испугалась бесноватого. И это даже к лучшему: платить впустую не придётся. — Господи, да что же с ним такое? — устало выдохнул мессир Альфонс и опустился на лавку перед окном. — Он беснуется, Альфонс! — выкрикнула в самое ухо миледи Кьюнгонда. — Неужели ты не видишь, что в него вселился бес? Пошли же за мосье экзорцистом, Альфонс! Бес… Бес. Нет, это не бес. Граф начал подозревать, что фон Кам специально чем-то напичкал беднягу. Напомнил о миссии, которую мессир Альфонс провалил. Безумие и буйство Арно пробудили в голове мессира Альфонса вихрь воспоминаний из юности, из тех времён, которые сейчас он предпочел бы забыть. Мессир Альфонс увидел себя юношей, не старше, чем сейчас Персиво. Его вновь переполняли амбиции и, буквально, распирало от желания прослыть героем. Все великие предки: отец, дед, прадед прослыли героями, и сам Альфонс ступил в главный зал Рен Ле Шато в надежде, что уже совершил первый подвиг. Позади него остался лабиринт, полный хитрых ловушек и чудищ, но Альфонс справился, вышел невредимым и оказался среди чистого света. Свет сочился с потолка, от пола, из окон, и казалось, он падает хлопьями, как снег. Альфонс на миг потерялся в пространстве, бесконечном после тесных катакомб лабиринта. Даже ослеп, выйдя из липкой темноты. А когда глаза привыкли к свету, он увидал около себя ещё одного победителя. Доблестный принц Виктор светился гордостью королей, хотя никогда не унаследует трон, потому что у него целых три старших брата. Принц улыбался, а амбиций у него не меньше, чем у Альфонса, ведь только будучи избранным в Тайные Стражи, он сможет покрыть своё имя славой поярче, чем королевская. Всё, кроме них, лабиринт больше никто не прошёл — только двое из десяти, а остальные или сбежали, или сгинули навечно. — Двое из десяти! — самодовольно подмигнул Альфонсу принц. А Альфонс услыхал кряхтение у себя за спиной. Он обернулся в прыжке и выхватил меч — хитроумные Стражи могли заготовить ловушку для тех, кто расслабился. Но, нет, с пола тяжело поднимался человек. Абсолон, сын маркиза Деде — высокий, но слишком худой и болезненный юнец, на год младше Альфонса. Альфонс хотел подать ему руку и помочь, но вовремя спохватился, вспомнив, что устав претендентов запрещает помогать другим. — Трое! — громовой голос прокатился под белоснежными сводами зала. — На этот раз вас потрясающе много! Все трое преклонили колени и опустили глаза. С ними говорит сам Святейший Бенедикт, значит, нужно безукоризненно соблюдать этикет. — Ну, чего опустили носы? — обладатель громового голоса издал едкий смешок. — Взгляните наверх! Испытание, или приказ? Никто не решился смотреть, и только Альфонс исхитрился бросить быстрый взгляд на помост, что высился перед ними. Из-за слишком яркого света, невозможно было разглядеть того, кто там, наверху, сидит, или стоит. Однако, Альфонс сумел краем глаза заметить очень странный силуэт: весь несуразный, горбатый. — Мертвецы ожили! — горбатый зарычал и застучал чем-то, вроде как, тяжёлой палкой по дереву. — Миссия воинов господа — не дать им навредить пастве! Альфонс и Виктор изумлённо переглянулись: какие ещё мертвецы? Здесь нет никого, кроме их, троих… четверых, с горбуном. Но Абсолон вдруг выхватил меч и закричал: — Там! Они там! Сын маркиза указывал куда-то в туман, в котором Альфонс так ничего и не увидел. Зато услыхал пугающие хрипы, вроде тех, какие вырываются из горла умирающих. Скрежет когтей по каменному полу заставил его взяться за оружие. И Виктор тоже стоял наизготовку, наблюдая за тем, как из плотных белых клубов лезут, ползут к ним несуразные, дёргающиеся силуэты. Один из них выпрыгнул и вмиг оказался перед Альфонсом. Человек с безумными глазами с рыком накинулся, норовя задрать длинными, грязными ногтями. Альфонс рубанул его мечом, однако тот всё равно лез, хоть и обливался кровью. — Отче наш, — выдохнул Альфонс, снеся косматую, слюнявую башку. Она покатилась по полу, но тело всё ещё дёргалось, бестолково взмахивая руками. Альфонс сшиб его на пол ударом ноги, но за этим чудищем лезли другие. Абсолон с Виктором неистово рубили, но гады не знали ни страха, ни устали. Дико нападали, бормоча, гнусавя непонятные песни. Точно так же, как сейчас Арно — даже его движения до боли похожи. И глаза вращаются так же. — Я знаю одно снадобье, мессир, — тихий голос Люсиль развеял видение. Мессир Альфонс встрепенулся, уставившись на неё шальным взглядом. Люсиль поклонилась, а в её руках оказался забытый лекарем сундучок. — Ты что, украла, паршивка? — граф принялся её бранить, даже замахнулся чтобы влепить оплеуху, но осознал смысл её слов. — Что знаешь? — он уточнил, дабы убедиться, что не ослышался. Откуда бестолковой крестьянке разбираться во врачевании? — Снадобье, мессир, — повторила Люсиль. — Которое избавит мессира Арно от яда. — Так это что, тебя фон Кам науськал? — мессир Альфонс вконец разозлился. Крестьянка связана с ведьмаком, вполне возможно, она его наушница. А то и хуже — ведьма. А кем ещё могут быть все эти «другие», исключенные Церковью из паствы? Теперь надо думать, как спасать Персиво ещё и от этой напасти. Жениться на ней мессир Альфонс не позволит уж точно. — Нет, мессир, — отказалась Люсиль. — Моя матушка научила меня исцелять отравления. В сундучке мосье лекаря есть всё, что мне нужно. — Да, да исцели же его! — зашлась в рыданиях миледи Кьюнгонда. — Бедный, бедный мой сын! — Превратился храм в притон! — орал тем временем Арно и вертелся на месте, безумно пожирая подушку. Точно так же терзал и рвал зубами, как уцелевшие «мертвецы» — изрубленных собратьев. Тогда, в юности, мессир Альфонс верил, что тёмное колдовство может поднять из могил мёртвые тела. Но пожив на свете, понял, что это невозможно. Зато, возможно опоить живого человека ядом и лишить рассудка, превратить в такого «живого мертвеца». — Ладно, давай своё снадобье, чёрт, — граф сдался от безысходности и страха быть обвиненным в заговоре против короны. У него не осталось сил думать о том, каким образом крестьянка узнала, что снадобья лекаря ей нужны. Не мог ни с чем связать мотив, который она тянула, смешивая в ступке то, что на её взгляд, исцелит Арно. Где-то он уже слыхал эту тягучую, заунывную мелодию, но память не давала ответ.***
Персиво горел в аду. Мучился, обращаясь в пепел на костре собственных ошибок и глупости. Как живой вставал перед ним тот, кого охотники выдали за Аделарда Лангедокского. Избитый до неузнаваемости, запуганный, дрожащий, он хромал на обе ноги, взбираясь на эшафот. Народ ликовал. Славил церковь, славил героев и восхвалял господа — за то, что благословил на победу над ужасным еретиком. Двое громил в рыцарских доспехах кололи беднягу сзади мечами, едва тот норовил замешкаться. Обречённый узник вздрагивал и медленно двигался к гибели. Он прошёл мимо Персиво, и виконт расслышал, как этот незнакомец плачет и молится. «Превратился храм в притон», — богомерзкая песня, отчасти, правдива: в угоду лживому зрелищу церковь готова отправить на плаху невиновного человека. Рыцари заставили беднягу встать на колени под палящим солнцем, и ему ничего больше не оставалось. Он опустился на неструганные доски да понурил растрёпанную голову. Под ним медленно собиралась кровавая лужа: Марсель не пожалел кулаков и сапог. Вон он, стоит над плахой да с лязгом и искрами точит на публику огромный топор. Даже маска теперь не помеха: Персиво уже знает, что широченный палач — это кагот Марсель. Виконт молится про себя, чтобы Марсель скорее пустил в дело топор и избавил несчастного от незаслуженных мук. Над его ранами с жужжанием собирались мухи, а он только встряхивал головой, не в силах отмахиваться из-за тяжёлых кандалов. Епископ Франциск закончил пафосно кричать — зрелище подходит к концу. Сейчас, осуждённого бросят на плаху, и Марсель взмахнет топором… Но виконта внезапно пихнули в спину. — Твоя очередь! — прошипел один из чёрных монахов. — Иди, рассказывай, как ты его победил! По шёпоту Персиво понял, что за спиной у него — фон Кам. И что как ни крути придётся вылезать на суд толпы и травить байку. Персиво взял себя в руки, но как только вышел вперёд — его взгляд наткнулся на королевскую ложу. Миледи Алана криво ухмылялась, прожигая виконта колдовскими глазами. Она сидела по правую руку от короля, как официальный регент, а подбоченилась так, словно бы уже королева. Гордая маркиза вздёрнула нос и отвернулась — Персиво и не представлял себе, как она станет его женой… У виконта вспотели ладони. Он растерялся и понятия не имел, что ему говорить. Ещё и костюм этот, Белого рыцаря — Персиво в нём никакой не рыцарь, а настоящий шут гороховый. Но внезапно в голову прокрались первые слова, и как же складно у него получилось! Слова полились, как песня, само собой сочинялось кудрявое враньё, а тело отдельно от разума играло на ходу придуманную битву. Словно кто-то вёл его, и Персиво с ловкостью дикой кошки повторял движения, которых никогда не знал. Под рёв толпы он уклонился от пустоты и молниеносно ударил в прыжке, с пафосом объявив, что враг повержен. В воздух полетели шапки, простодушные люди захлопали в ладоши и подняли гвалт. Виконту хотелось отсюда сбежать, а то и вовсе провалиться со стыда куда-нибудь поглубже. Но что-то заставило его самодовольно улыбнуться и отвесить вычурный поклон. — Ну, чего же ты застрял, как пень?! — скрипучий, недовольный голос смёл неприятные воспоминания, вернув Персиво в ещё более противную реальность. Обнажённая миледи герцогиня скорчила жабью гримасу, навязчиво требуя себя ублажать. Персиво же топтался перед ней — в дублете, который герцогиня порвала в страстном порыве… И не чувствовал к ней ничего, кроме отвращения, страха и вины перед Люсиль. Ему пришлось играть эту отвратительную роль: через силу обнимать миледи, худую, гибкую. Виконт никак не мог прогнать мысль, что в его руках извивается настоящая змея. Её поцелуи внушали вкус змеиного яда и мысль о том, что Персиво уже отравлен и скоро потеряет разум и жизнь. — Фон Кам объявился, — само собой слетело с языка, когда миледи, наконец, устала травить Персиво поцелуями и отстранилась перевести дух. — И свиток у него. Персиво устрашился: да что ж он болтает, когда должен хранить секрет? Свечи на столе герцогини показались ему костром. На котором сгорит он сам, если Йохан сочтёт его неугодным. — Да? Ты его видел? — сейчас же вцепилась миледи Алана. — Где? Не молчи? Она с новой силой впилась в Персиво — обхватила за шею и стала душить, требуя, чтобы он отвечал. Хватка у неё стальная, посильней, чем у иного мужчины. — В катакомбах, — сболтнул Персиво и сам же прикусил до боли язык. Да что с ним такое? Выдаёт секрет за секретом! И не хотел же говорить, а сказал, словно бы кто-то другой за него говорил. — Вот, что! — миледи Алана дёрнула виконта к себе и мерзко ткнула пальцем в лоб. — Я приказываю тебе идти в катакомбы и выяснить, где он прячется! Вернёшься и расскажешь мне всё. Да, и не забудь о свитке! Лучше всего было бы, если бы ты его выкрал! Миледи толкнула виконта в грудь, а он чуть не упал, споткнувшись о задравшийся край одной из шкур. — Но не вздумай мне врать! — её голос сделался злым, буквально, пригвоздил к месту. — Иначе твоя крестьянка пойдет на костёр! — Слушаюсь, миледи, — безучастно изрёк Персиво и выбрался из душных покоев в коридор. Прохладные сквозняки немного разогнали жар, Персиво привалился спиной к стене, подставив им лицо. Герцогиня обладает колдовством, иначе он не стал бы болтать, как круглый дурень. В следующий раз, когда змея начнёт колдовать, нужно попробовать молиться про себя. Персиво побежал по лестницам бегом — опаздывал к назначенному Йоханом времени. Но ни один стражник не посмел его задержать, не так уж и плохо быть сенешалем.***
Персиво остановил коня у нужного дома. Глухая окраина, где-то орут пьяными голосами, а смрад витает, аж голова кругом идёт. Дом больше напоминал замшелую груду камней: развалины какие-то с давно проломленной крышей. В свете луны Персиво заметил дыру, служившую входом, и не мешкал: привязал покрепче коня да начал пробираться внутрь так, чтобы ни за что не зацепиться и не разорвать дублет. Внутри стояла тьма и душный запах плесени и тлена. Персиво убедил себя, что тут, среди обломков камней, всего лишь, валяются дохлые крысы. Оглядываться он не стал, потому что можно совсем не крысу найти. Где-то здесь должен быть вход в катакомбы… Факел бы пришёлся как нельзя кстати: в темноте Персиво не решался шагать, запросто мог рухнуть и переломать ноги. Виконт собрался чертыхнуться, но не произнес ни слова. Прямо перед собой он заметил тёмный человеческий силуэт. — Таскаешься, как червь! — незнакомец нервно плюнул, плотнее запахнув длинный плащ. Персиво почувствовал, как уходит страх: он узнал его голос. Йохан повернулся и молча махнул рукой. Персиво понял, что он зовёт его идти за собой и начал осторожно пробираться через завалы. Охотник юркнул в некую тёмную дырку — низкую, рваную, больше похожую на нору, чем на вход. Вот, как, оказывается, попадают в пресловутые катакомбы. Если в развалины хоть немного проникал свет луны, то здесь царила абсолютная мгла. Персиво потерялся в ней и застыл. Воображение рисовало ему бесконечность, но когда в руке Йохана вспыхнул факел, виконт понял, что попал в тесный коридор с низким, давящим потолком. С потолка капало, сыпалось — вот-вот он обвалится и похоронит. — Что, не нравится? — осведомился Йохан, сунув факел виконту. — А Лангедокский теперь здесь живёт! — Послушай, а кого вместо него казнили? — осторожно поинтересовался виконт. Совесть глодала его до костей. Он не мог забыть рыданий этого человека. — А не всё ли равно? — прошипел Йохан. — Марсель выловил пьянчугу, приуготовил его, как следует, — он стукнул кулаком в ладонь. — И — вуаля! Марсель недаром ест свой хлеб, хоть и кагот! — Но, — начал Персиво. — Его там не было! — злобно перебил Йохан. — Чёртова показуха насмарку! Но косвенно… Они спускались вниз по узкой винтовой лестнице — осклизлой, замшелой. Персиво ежился от сырого, промозглого холода и слышал крысиный писк. Он знал: Йохан злится, из-за того, что на казнь не явился мосье Ванс. Охотник вцепился в мосье из-за его странной реакции на костюм Белого рыцаря, но Персиво так и не понял, зачем. Белый рыцарь — выдумка, мосье Ванс — человек… — Брошь! — Йохан сердито потребовал, протянув за ней руку. Виконт молча отдал. Он хотел отдать её сразу же после казни, но потерял Йохана среди одинаковых чёрных монахов. Йохан заграбастал брошь и со злостью сжал в кулаке. — Чёрт, нет! — изрыгнул он, обратно всучив её Персиво. — На, забирай назад! И носи, не снимай! Только не потеряй, подделка денег стоит! — Но, зачем? — не понял виконт, вернув вещицу, в поясную сумку. — Свети ей как можно больше! — охотник настоял, ещё раз стукнув кулаком в ладонь. — И замечай, как на неё будут смотреть! Кто будет смотреть! — Хорошо, — Персиво согласился, чтобы он от него отстал. Надо ему — он будет носить и чёрта, лишь бы Йохан защищал Люсиль. — Мы пришли! — Йохан остановился перед глухой стеной. Явный тупик: впереди — стена, сзади — лестница. И ничего, никого. Но фон Кам шагнул к стене и вдавил один из булыжников. Что-то заскрежетало и грузно упало, стена медленно отъехала назад, открыв неширокий проход. Из-за стены брезжил свет, и достаточно яркий. Странно, пугающе яркий. Йохан взмахнул рукой над факелом, и он сам собой потух. Виконт застрял, так и не шагнув за стену: увидал то, что источало свет. Прямо над проходом укрепили небольшую чашу, и в ней неподвижно горел белый огонёк. Адский огонёк. — Пошли, не торчи мне здесь! — Йохан его подогнал, и Персиво пришлось шагать вперёд. За стеной оказалась клетушка, посередине которой установили стол. На столе что-то лежало, а по форме, скорее всего, кто-то, накрытый грязной рогожей. Он не шевелился, а бурая грязь на рогоже очень походила на кровавые пятна. Вокруг стола стояли три человека. Брат Доминик — повернулся с широкой улыбкой, едва Персиво с Йоханом вошли. А около него так же широко улыбался кладбищенский горбун. Выглядел он совсем не так, как в тот день, когда Персиво впервые увидал его в склепе. Одет очень дорого, в бархатный дублет, на шее — бант, а волосы аккуратно собраны в хвост. А вдобавок — у него есть расшитая золотом портупея и меч в искусно сделанных ножнах. Горбун поклонился, насколько позволял ему горб, и произнёс мягко, участливо: — Меня зовут Гуго фон Лагенбернсдорф — это для тех, кто об этом не знает! — он хитро поднял правую бровь. — А вот это — наш дорогой гость! Горбун указал на третьего человека, который бестолково топтался с мешком на голове. Персиво вконец удивился: в склепе горбун едва говорил, в основном, гундосое «угу-х!» А сейчас изрекает, как дворянин, да едко подмигивает, ухмыляется. А если он сам послал голубя — так ещё и умеет писать. — Так, а ну-ка, глянем! — Йохан стащил с «дорогого гостя» мешок. Персиво увидал человека в годах, битого, грязного. Под глазом расплылся фингал, губы опухли, а на правой щеке — суровый порез. Мало того, человек утирал слёзы и пытался что-то сказать, но выходило мычание. — Странно, — Йохан схватился за подбородок, отбросив мешок. — Где, ты говоришь, его нашёл? — Как раз там, где ты сражался со Зверем! — ухмыльнулся горбун. — Думай, Йохан! — Папенька Жан-Пьера это, виконт! — фыркнул Йохан, зная, что Персиво этого господина впервые видит. — Гуго очень ценного человечка нашёл. Только жаль, не в себе он, боюсь, не выйдет беседа! Что скажешь, Доминик? — Испуг! — коротко выдал монах. — С первого взгляда понятно, что он столкнулся с тем, что уму не постижимо, и повредился рассудком! Маркиз Амьен уселся на пол и закрыл руками растрёпанную голову. — Верните мне сына! — пролепетал он, с хрипа переходя на фальцет. — Он ничего никому не сделал. Верните! Раскачиваясь из стороны в сторону, маркиз начал рвать на себе волосы и кидать прямо на пол. — Дикое поведение, чёрт! — Йохан плюнул, шаркающей походкой обойдя макриза кругом. — Придётся считывать подсознание, сам он ничего не скажет. — Кадавр скажет больше! — брат Доминик стащил рогожу, явив взглядам тело на столе. Монах до сих пор хранил обе половины тела убийцы в ослином костюме. От него не смердело — забальзамировали — да и выглядел он, словно бы умер только что. — Я сразу кое-что здесь заметил, — начал брат Доминик. — Гуго, помоги-ка! — Разумеется! — горбун проворно скользнул к Амьену и поднял его лицо, убрал волосы. — Видишь? — это монах и у виконта спросил, и у Йохана одновременно. Персиво присмотрелся. Да, труп на столе Доминика и Амьен — просто на одно лицо. Аж страх берёт, до того одинаковые. — Как думаешь, Йохан, близнецы, или реплика? — поинтересовался Гуго, бросив маркиза дальше горевать. — Близнецы, — не задумываясь, бросил фон Кам. — Оба — люди, отражений энергоконтуров и следов искусственного создания нет. Даже привязки к этому чёртовому мечу нет! — Ну надо же! — пробормотал под нос брат Доминик. — Ты всё это сразу увидел! А знаешь, сколько мне тестов пришлось провести, чтобы доказать, что он — человек? Если бы ты не шатался у чёрта на рогах, а взглянул на него — знаешь, сколько времени бы я сэкономил? — А я специально не прихожу, чтобы ты не халтурил! — отрезал Йохан. — То, что я вижу, или не вижу — это досужие домыслы, а твои результаты можно и епископу сунуть, и на коллегии предъявить! Персиво думал, что он им тут совсем не нужен — до тех пор, пока его не обступили. Горбун почти вплотную подошёл, заглянул в лицо и выдохнул, обдав запахом каких-то крепких пряностей: — Расскажи-ка мне про род Амьен! Не молчи, я знаю, что ты бегал в пажах вместе с Жан-Пьером! Горбун пугал виконта больше других. К фон Каму он уже успел привыкнуть, а вот этот Гуго… Ростом виконту едва ли по пояс, носатый, с огромным лягушачьим ртом. Но самое жуткое — его глаза. Левый почти чёрный, смотрит в самую душу, а правый — бесцветный «рыбий» глаз, да ещё и навыкате, выпирает над серой щекой. — Ну же, виконт, соберись! — потребовал Гуго. — Все спать хотят! Горбун картинно зевнул, показав ряды крепких зубов. В нижней челюсти у него два длинных острых клыка… возможно, он тоже ведьмак. Он чем-то похож на фон Кама — глядит с таким же прищуром и такой же ехидный. Персиво понял, что они его не выпустят. Йохан встал так, что загородил собой сдвигающуюся стену, а брат Доминик с горбуном подпёрли по бокам. Виконт силился припомнить, а каким же был Жан-Пьер? Вспоминал их совместные дежурства, поручения, разговоры… — Чей он протеже? Поделись соображением? — наседал Гуго. — Да не мешайте же мне! — отмахнулся виконт. Все мысли сбивает своими вопросами, чёрт. Жан-Пьер, Жан-Пьер… Да никакой он был — скучал на службе и молчал практически всегда. Иногда ныл, что ему надоело «ходить на цыпочках» — только это его выражение виконт и запомнил. Жан-Пьер делал всё спустя рукава, лишь бы поскорее закончить, и молча исчезал. Исчезал… Протеже. Кто же давал ему больше всего поручений? Миледи Аделин? Ванс? Каркассон? О связи Жан-Пьера с маркизой Персиво не подозревал, паж скрывался, как крыса. Ванс — тот всех пажей гонял в хвост и в гриву, самого Персиво как-то угостил палкой по бокам. А Каркассон — тот высматривал тех, кого потом можно будет сманить к себе на службу. Но Жан-Пьер его не интересовал: фехтовал неважно, да и храбростью не отличался. Рыцарь из него — так себе, а Каркассону нужны были таланты. — Может быть, попробовать что-то узнать через миледи маркизу? — предложил Персиво, осознав, что толком ничего и не знал ни о Жан-Пьере, ни о его родне. — Официально миледи — моя невеста… — Так, к миледи не подходить! — сердито перебил Йохан и показал кулак. — Для тебя этот путь под запретом! — Или ты не дрался с Вансом за неё? — напомнил Гуго. — Что-то, я гляжу, ты, виконт, тугодум! И за что только Йохан выбрал тебя? — Да так, подвернулся! — хохотнул Йохан и шагнул к рыдающему Амьену. Тот не вставал с пола, и даже позу не поменял — так же раскачивался, закрывая голову. — Попробую уговорить, — прогудел Йохан себе под нос и схватил маркиза за волосы. Амьен замычал, но не стал отбиваться. Покорно поднял голову так, как хотел от него охотник. Йохан присел на корточки напротив него, потому что встать маркиз не мог. Крепко сжав ладонями его бледное, опухшее лицо, охотник заглянул Амьену в глаза. Маркиз заткнулся и замер, а взгляд его сделался жутко пустым, как у деревянной куклы. Йохан довольно кивнул, но вдруг истошно взвизгнул и отшатнулся, рухнул на колени. Амьен мёртво повалился на бок, а Йохан надрывно кашлял, упёршись руками в пол, выплёвывал кровь, но ни Гуго, ни брат Доминик даже не подумали ему помочь. Горбун гоготал, как безумный, а монах — тот таращился с непонятным виконту укором. — Чёрт с вами! — выплюнул виконт. Он подбежал к Йохану, положил руку на его плечо, но некая сила жёстко стукнула его и отшвырнула в угол. — Да не трогай же ты его, цыплячья башка! — над виконтом навис горбун, принялся поднимать его на ноги. Персиво же стукнулся затылком, и мало этого, по всему его телу бежали ледяные мурашки, от которых бросало в дрожь и мутило до рвоты. Горбун мощно пихнул его в спину, заставив свалиться на четвереньки. Едва ладони Персиво коснулись сырого булыжника, волна дрожи и боли резко сошла, и он сразу почувствовал себя лучше. — Заземлили тебя! — насмешливо изрёк горбун. — Узнал, что такое — энергоконтур, виконт? — Что с ним происходит? — запыхтел Персиво, отдышавшись. Дьявольский «энергоконтур» ушёл, и в голове Персиво посветлело, вернулись силы. Йохану тоже, кажется, полегчало: кашлять он прекратил, однако всё ещё сидел на полу и тяжело, со свистом дышал, схватившись за грудь. — Решил распределить с дырой, дурень стоеросовый! — непонятно пояснил Гуго. — Не волнуйся, с него не убудет! Йохан попытался встать, но пошатнулся и упал бы, если бы не навалился на стол с покойником. На его шее и левой щеке проступили тёмно-фиолетовые ветвистые узоры, из некоторых сочилась кровь, и Йохан с руганью размазывал её кулаком. — Чёрт! — рыкнул он, вляпавшись рукой в жижу, которая натекла с трупа. — Распределение сегодня — не мой конёк… И зачем я только сжёг проклятого пажа? Персиво невольно вжался в угол: страх загнал его туда, не давал ни шевельнуться, ни заговорить. Что случилось с охотником, он так и не понял, и почему Гуго смеётся над ним? Горбун аж покатывался, но брат Доминик, напротив, выглядел обеспокоенным. — Йохан, я давно заметил, с тобой творится что-то не то, — вкрадчиво начал монах. Он подобрался к столу и взял рогожу, дабы накрыть тело, но Йохан отобрал её и принялся обтирать замаранные пальцы. — Ну, и что же это, а, Доминик? — охотник злобно комкал, драл рогожу, и наконец, отшвырнул её под стол. — А ты сам подумай: дёргаешься, впадаешь в ярость, действуешь сгоряча! — монах перечислял «добродетели», загибая пальцы. — Даже я знаю, что на рассвете и на закате что-то там куда-то переходит, и порталы схлопываются со страшной силой! А ты? Во-первых, врождённый, во-вторых, далеко не неофит! Но тебе кортело поймать эту свинью! Твой же портал схлопнулся на тебя! — Он не свинья, — грустно улыбнулся Йохан. — А если бы портал схлопнулся на меня — от меня бы и костей не осталось. Йохан улыбнулся ещё раз — очень странно, рассеянно как-то и, пошатываясь, побрел к фальшстене. Проходя, он хлопнул Персиво по плечу. — Прости, виконт, в другой раз, — вздохнул охотник и сдвинул булыжник, открыв проход. — Не свинья, Доминик, — согласился с Йоханом Гуго. — Пускай, идёт, ему нужно отдохнуть. Персиво понял, что ему тут больше делать нечего. Йохан ушёл, Амьен валялся на полу. Жив он, или мёртв, виконт не стал проверять. Он хотел выскользнуть в коридор вслед за Йоханом, но понял, что не сможет сделать этого без факела. — Не видишь в темноте, — догадался горбун. Он взял из петли потухший факел и кивком подозвал брата Доминика. Монах кивнул ему в ответ, вынул из подсумка кресало. Но почему-то не стал высекать огонь. — Хочу сказать тебе кое-что, — Гуго взял Персиво за предплечье и отвёл вглубь клетушки. — О твоих привязках, виконт. Персиво вздрогнул: именно об этом он хотел спросить горбуна, но не решился. — Видишь ли, — продолжал Гуго. — Йохан — он родился «другим», и на человеческое мышление не способен. Чёрт его знает, почему он не хочет объяснить их тебе. Я тоже не буду особо распространяться, но скажу достаточно для того, чтобы ты не боялся своих видений. — Откуда вы всё это знаете? — удивился виконт. Персиво боялся. Боялся услышать ответ этого странного человека, боялся неизвестности, которая ждёт впереди. И боялся за судьбу Люсиль. С кем она останется, если он превратится в чудовище? Горбун снисходительно улыбнулся и покачал головой. — Мы всё про всех знаем, виконт, такова наша миссия, — Гуго пропустил смешок, заметив, как глаза виконта расширились. — Привязки тебе не вредят, а напротив, расширяют твои горизонты. Ты способен заглянуть за грань, и Малена вовсе не зря сказала тебе о Белом рыцаре. — Малена? — глупо переспросил Персиво. — Или Эсклармонда? Он запутался в собственных кошмарах, и в словах Гуго тоже запутался. Кто он вообще, этот Гуго? И что за миссия такая? — Тс! — шикнул горбун, схватил виконта за воротник и дёрнул так, чтобы тот согнулся в три погибели. — Больно, — булькнул Персиво. Он попытался вывернуться из жёсткого захвата, но Гуго не отпустил, а шепеляво зашипел в самое ухо: — Эсклармонда тебя проверяла и осталась довольна. Малена благоволит тебе, потому что ты одарён и достоин стать одним из нас. И это вовсе не сон — они связались с тобой через подсознание, пока тело спало. Горбун разжал кулак, выпустив изрядно смятый ворот, и сунул Персиво какой-то свиток, перетянутый кожаным шнурком. — Вот, миледи Алане передашь, она его хотела, — Гуго ехидно подмигнул. — Но не смей его сам разворачивать! Передай как есть, и обязательно, с этим шнурком. Он пустой — это для того, чтобы умерить твоё любопытство! — Хорошо, — Персиво запрятал свиток под дублет. Передать его будет легко: миледи вцепится, как собака. Но из головы Персиво не выходил фон Кам: что с ним такое, и сможет ли он впредь защищать Люсиль? — Удар порталом — вещь неприятная, но не смертельная. Для Йохана, — ухмыльнулся Гуго. — Всё, пора нам всем добраться до постели и уснуть. Сон — залог эффективной работы, потому что сон — залог здоровой головы! Брат Доминик чиркал кресалом над факелом, сбрасывал искры, и тряпка вспыхнула живым, весёлым огнём. С факелом виконту было намного уютнее и даже теплее. Да, спать ему очень хочется. В последнее время он толком и не спал, так, прикладывался урывками где попало. Взяв у горбуна факел, он выбрался из клетушки и потянулся по лестнице, стараясь обходить, или перешагивать крыс.***
Вот уже две ночи подряд его величество пробирался в часовню под покровом темноты. Король сидел там, в промозглой сырости, надеясь на встречу с мессиром Тайным Стражем, но тот так и не явился. На третью ночь Людовик отчаялся: мессир Страж, конечно же, не придёт. Он показался только для того, чтобы забрать Королевский ключ, и, выполнив миссию, исчез навсегда. Но всё равно, его величество не мог заснуть. Его тянуло подняться и снова пойти в часовню, некое провидение твердило, что на этот раз мессир Страж обязательно будет там. Людовик изыскал в себе смелость королей: с этой ночи тётушка Алана усилила охрану замка, теперь в коридорах в два раза больше стражников, чем раньше. В кои-то веки Людовик был с ней согласен: катарийские шпионы и их прихвостни, и впрямь, опасны, раз ими занялись даже охотники на нечисть. Одно слово короля — и стражники расступятся с поклонами, но ни одна душа не должна прознать, что ночью его величество ходил в часовню. И поэтому Людовик снова крался как мышь. Прижимался к холодным стенам, скрывался за простенками и внимательно слушал храп. Если заливистый, раскатистый и в несколько голосов, значит, безопасно, можно идти. Его величество переступал ноги спящих и медленно двигался к чёрному ходу, которым ходит прислуга. Темно. Факелов у чёрного хода почти нет. В этом крыле их на ночь оставляют всего два: перед кухней, и снаружи, над дверью чёрного хода. Его величество держался у стен, замирал, стоило ему заслышать шорох. Может быть, это всего лишь, крысы. А может быть, кто угодно. На его жизнь покушались даже в Нотр-Дам, и поэтому воображение короля разыгралось. Рисовало шпионов и убийц в каждой тени, за каждым выступом, в каждом проёме. Рука Людовика не отпускала меч, король то и дело выхватывал его, заслышав слишком громкий шорох. По сапогам пробегали крысы, ныряли куда-то во мрак и возились там, мерзко пищали, шуршали. Его величество молился про себя. Перебрал почти все молитвы, пока, наконец, добрался до низкой и подгнившей двери. Вот он, чёрный ход. В потёмках король на что-то наткнулся и рухнул на грубую, колкую мешковину, больно ударился обо что-то твёрдое, неровное. Но всё равно, не издал ни звука, затих среди репы и яблок. Кто-то навалил мешки с ними прямо под дверь, а Людовик, упав, сбил один и всё рассыпал. Миг назад его величество слышал из кухни мерный храп, но теперь он сменился обеспокоенным всхрапыванием, а потом и голосами, топотом. Быстро оглядевшись, Людовик заметил свет: дверь приоткрыта. Какая-то ворона нарушила указ и забыла запереть, но сейчас его величество был ей благодарен. Не мешкая, он напролом рванул к полоске света. Чувствовал, как наступает и давит яблоки, скользил на них и едва не падал, удерживая равновесие только чудом. — Чёрт, да сюда что-то забралось! — басом рявкнули почти над головой. Вспыхнул огонь, свирепо залязгало оружие. И в тот же миг король выпрыгнул за дверь да задал стрекача, как заправский вор. Никто не должен узнать тайну.***
Зеркало, которое миледи Аделин получила в подарок от немецкого принца, по цене запросто бы перещеголяло небольшой феод. Высотой в рост маркизы, оно было заключено в толстую золотую раму. Цветы и листья, украшавшие её, сделали столь искусно, что они не отличались от живых, а отражение получалось невероятно ярким и чётким. Миледи восхищалась подарком, кружилась, разглядывая каждый изгиб собственного обнажённого тела. Нет, не подарком она восхищалась, и даже не состоянием принца, а собой: молочно-белой кожей, румянцем на щеках, и в особенности — волосами. Волосы рассыпались по её спине и плечам — густые, тяжёлые, насыщенно-рыжие, будто живой огонь. Казалось, с них искры летели, как с настоящего пламени, и бросали вокруг яркие отсветы. И почему она обязана постоянно их прятать? Миледи давно уж решила нарушить глупый запрет матушки. Вон, сколько рыжих вокруг, даже Каркассон, и тот — рыжий, но сжигать их никто и не думает, только пускают дурацкие слухи. Миледи маркиза зеркало приняла, однако не собиралась принимать предложение принца. У её красоты достаточно поклонников для того, чтобы из них можно было бесконечно выбирать. Многие принцы добиваются её руки, но они для миледи все одинаковые, незнакомые, и от этого — нудные ужасно. Феодалы: графы, герцоги — именитые, родовитые… но такие же нудные. Придворные, мосье Ванс, например. Большой человек, сенешаль, Старший советник… Без пяти минут король. Без пяти минут, недотёпа, толстяк, и королём ему никогда не стать. Тем более, ужасен с лица, раздут, покрыт бородавками, пятнами, язвами. Едва ходит, пыхтит, да разит от него чем-то трупным. Единственным ответом от маркизы ему будет только отказ, как бы эта жаба ни пыталась её завоевать. Мосье Каркассон — только будучи слепой, миледи Аделин не заметила бы его взглядов. Он тоже большая фигура, герой войны, его все уважают. Но самодовольный вояка — не предел мечтаний королевской кузины. Придётся отказать и ему. Мосье распорядитель Гранье. Предводитель купцов, богач — богаче короля и способный наполнить казну. Миледи Аделин спасёт королевскую власть, если примет его предложение. Но ей вовсе не интересен четырежды вдовец и скупердяй, который старше её раза в три. Виконт Персиво — несомненный талант, из пажей в сенешали прыгнул за год, тамплиер и охотник на нечисть. Сам покойный дядюшка связал их с виконтом помолвкой, слово короля — закон… Миледи Аделин даже испытывала симпатию к стройному юноше, на чьём пока ещё детском лице только начали пробиваться усы. Но он — чистый человек, паства, и судьба с ним — продолжать род. Маркиза могла бы поводить его за нос, как и других фаворитов, однако не хотела, чтобы Йохан зарубил Персиво, а то и сжёг на костре, как Жан-Пьера. Йохан фон Кам — пожалуй, будет немного интересней других. Йохан вовсе не урод, наоборот, даже, очень красив. Мало того, знатных кровей, и умелый любовник — всякая принцесса не отказалась бы от такого слуги. Миледи Аделин обожала его тело, будто созданное для любовных утех, могла часами разглядывать узоры на его коже. Даже сейчас, разглядывая в зеркале свою наготу, миледи представляла, как он сжимает её в объятиях, целует — сначала легко, нежно касаясь губами, но потом всё глубже и чувственнее — и сам дрожит, теряя контроль над собственным пульсом. Сердце Аделин забилось быстрее в предвкушении, маркиза с трудом сдержала томный вздох. Она позволила себе слабость: воспылала к нему, будучи глупой девчонкой. Но и это к лучшему: она жадно впитывала его науку, боясь, что он перестанет её обучать. Но библейские заветы, всего лишь, служили прикрытием: распределение и сброс — вот, чему Йохан по-настоящему её обучал. Аделин прикрыла глаза, сосредоточившись на нечеловеческой сущности, которая полностью пробудилась в её душе. Она наслаждалась волнами энергии, наполнившей её тело. От пальцев ног до кончиков волос… В углу шмыгнула крыса — маркиза почувствовала живое существо — и мгновенно обернулась, сбросив на него энергоконтур. Вспышка настигла крысу за миг до того, как та нырнула бы в дырку, и зверёк, сожжённый до костей, упал замертво. Маркиза рассмеялась, но совсем не так, как обычно. Низкий, громкий смех сначала испугал её саму, но именно так смеялась её мать. Не миледи Алана, а настоящая мать, которая приходив к ней во снах и что-то говорила на языке, который до сегодняшнего дня был ей непонятен. Но миледи Аделин вспомнила его, язык её предков, данный ей с рождения, который Тайные Стражи почему-то заставили её забыть. Из-за них она забыла всё: и язык, и мать, и то, кем есть она сама — считала себя человеком, молилась богу и дрожала при мысли о том, что её выдадут замуж за какого-нибудь старого короля. Её отец — человек, и это досадно уменьшает силы, но мать была Ходящей. Путешествовала по вложенным мирам, когда хотела, брала всё, что хотела, и кого хотела. Аделин теперь знала, что похожа на мать, и тоже будет брать только то, что ей нужно. Миледи маркиза накинула котту на голое тело и завернулась в тёмный плащ. Именно сейчас она и возьмёт то, что ей нужно.***
Высокого мужчину в плаще с капюшоном миледи Аделин заметила сразу. Верный рыцарь, ждёт ее у беседки, ровно в том месте, где она приказала ему. Миледи свернула с тропы и нырнула в темноту кустов — кузина короля может позволить себе задержаться, или вовсе не прийти. Затаившись среди благоухания жасмина, маркиза украдкой наблюдала за ним — стоит неподвижно, опершись плечом о колонну, и его лицо полностью скрыл капюшон. Можно было бы подумать, что это не он, и сбежать отсюда подобру-поздорову, но Аделин отлично чувствовала его энергоконтур. Йохан не скрывался, маркизе даже почудилось, что он повернулся и смотрит на неё. Однако миледи прогнала догадку: сама-то она хорошо спряталась, он никак не мог её заметить. Тихо скользнув в темноте, Аделин оказалась с другой стороны беседки и видела теперь широкую спину Йохана — он оставался неподвижным, возможно даже, глядел в одну точку. Энергия наполнила тело волнами пламени, Аделин сбросила её, создав силовое поле. Йохан дёрнулся, но Аделин жёстко заставила его встать на колени. Не спеша, вальяжно маркиза приблизилась к нему, горделиво поглядывая сверху вниз. Руки Йохана были заведены за спину, он рычал, вырываясь, нечеловечьи глаза жутко сверкали в темноте. — Я пришла, дорогой, — кокетливо пропела миледи Аделин, склонившись над ним. Она мимолётно коснулась его губ, но Йохан в ответ злобно скрипнул клыками. Аделин проворно скинула в траву его плащ, развязала шнурки на рубашке. Расстегнула портупею, избавив его от меча. — Что-то ты не рад меня видеть, — капризно протянула миледи, положив руку на его обнаженную грудь. Ногти маркизы впились в его кожу, оставляя царапины. Йохан серьёзно ранен, его энергетика нарушена. Удивительно, что он вообще стоит на ногах. Йохан тихо застонал, стоило миледи найти то место, куда его ударило порталом. Аделин лукаво улыбнулась, облизнув его пересохшие губы и пропустила энергоконтур сквозь вздрагивающее тело. Йохана бросило в дрожь, кожа покрылась испариной. Он выгнулся до треска костей, гримаса боли страшно исказила лицо. Маркиза почувствовала, как его дыхание остановилось и пропустила энергоконтур во второй раз. Йохан обмяк с болезненным стоном, навалился на хрупкую маркизу, но Аделин, поддержа его. Миледи коснулась ладонью области сердца, нежно восстанавливая Йохану ритм. Капелька крови потекла из уголка его рта к подбородку — маркиза метнулась и тут же слизала её, будто редкое лакомство. По коже маркизы побежали мурашки, Аделин сладко улыбнулась, прильнув к Йохану, запустила пальцы в его волосы. — Что ты сделала? — засипел тот, потихоньку приходя в себя. От боли Йохан готов был взвыть, однако внешне оставался полностью спокоен. — Йохан, — улыбнулась маркиза, вытирая слёзы, что выступили на его глазах. — Я закрыла дыру в твоём энергоконтуре, дорогой. Мне стало жаль тебя: ты сам не в состоянии этого сделать, ходишь битый. — Не помню, чтобы я тебя этому учил, — буркнул Йохан, пошевелив стянутыми руками. Поле очень крепко его держало — Аделин не собиралась отпускать. А если он освободится сам, маркиза может получить смертельный удар. — Распределение и сброс — это не всегда убийство чудовищ, Йохан! — Аделин заливисто расхохоталась и вскочила на ноги, пихнув его. Взглянула с нарочитым высокомерием, зажав в кулаке один из его ремней. — Ведьмак — не тянешь на демона! — изрекла она ехидно и злобно, замахнулась хорошенько и хлестнула Йохана по лицу. На худой бледной щеке возник кровавый рубец, но вмиг затянулся и сошел без следа. Йохан глядел на неё в упор, однако не ярость читалась в его взгляде. Его аж трясёт от вожделения, маркиза знала, что ему по душе такие «забавы». — Аделин, я могу освободиться, — рыкнул Йохан, снова дёрнувшись — специально так, чтобы удар полем зацепил маркизу. Человека такой сбил бы с ног, однако Аделин, словно бы, ничего не заметила. — Ты не посмеешь, — маркиза снова хлестнула — куда сильнее и по другой щеке. — Как бы ты ни пытался меня нивелировать, я вспомнила мать и осознала возможности, которые вы у меня отобрали! Аделин медленно просунула хвост ремня в пряжку, сотворив удавку, и так же медленно надела её Йохану на шею. — И не глазей так, — ухмыльнулась она, перехватив его взгляд. — Именно, «нивелировать», Йохан! Миледи затянула ремень — вены на шее Йохана вздулись, но он улыбался. Его энергоконтур полностью восстановился, можно больше не церемониться с ним. Миледи намотала ремень на кулак и с силой дёрнула на себя. Теперь у неё другая сила — ухмыляющаяся рожа Йохана без труда оказалась напротив её лица. — По рождению я имею право быть Тайным Стражем, как мать, — прошептала она ему на ухо. — Сделай мне звёздный клинок! Аделин провела языком по его щеке — от уха до губ, но о поцелуе забыла и отпустила ремень. Йохан вновь рухнул на колени, а поле маркизы сдавило тело так, что заныли несчастные рёбра. Аделин обернулась вокруг себя — специально так, чтобы задеть Йохана по лицу краем котты. Ловко нырнув вниз, она подняла из травы его меч. — Или отдай мне свой, — пропела маркиза, любуясь, как в свете луны сверкает звёздная сталь. — Ты, ведь, всегда воздаёшь по потребностям… Рукоять меча внезапно раскалилась докрасна, жгучей болью пронзив ладонь. Маркиза и пикнуть не успела — удар полем отшвырнул назад, но Йохан поймал её у самой земли и крепко прижал к себе. Во второй его руке сверкал меч — Йохан бросил его, воткнув под деревом. Трава вокруг клинка испарилась, а почва расплавилась, застывая грязным стеклом. Йохан смахнул волосы, упавшие миледи на лицо и зажал в кулаке длинные рыжие пряди. Аделин была невредима, смотрела ему прямо в глаза, но её губы дрожали. — Чтобы звёздная сталь подчинилась — нужно пожертвовать частицу себя, — прошептал Йохан, трогая лицо маркизы лёгкими поцелуями. — А иначе… — Я тебя ненавижу, фон Кам! — запальчиво воскликнула Аделин, оттолкнув его от себя. — Ты — чудовище, на которое впору охотиться и сжечь! Ожог на её ладони сошёл почти мгновенно, но оставил ярко-фиолетовый след, от которого расходились веточки узоров. Йохан прильнул к Аделин сзади, вдыхая аромат её кожи. Обнял за талию одной рукой, а другой медленно снял с плеча её котту. — Прости меня, — Йохан заискивающе улыбнулся, заглянув маркизе в лицо. — Выйду за виконта! — капризно надулась Аделин, вернув одеяние на место. Йохан опустился на колени и обхватил ноги миледи, прижался щекой к её бедру. — Ты очень редкий цветок, дорогая. Не всякому посчастливится такой сорвать, — шептал он, сминая дорогую ткань котты. — Ты можешь венчаться с кем угодно: с виконтом, с Вансом, с самим дьяволом, но это уже не имеет значения. Как только охота закончится — я заберу тебя в Рен Ле Шато. — Но меня не отпустят, — миледи присела, положив руки ему на плечи. В её глазах скользил испуг и удивление. Йохан улыбнулся, дотронувшись пальцами до её щёки. Горячей и красной, выдающей смущение. — Ты уже ответила мне согласием, — напомнил он. — Всё остальное уже не имеет значения. Йохан притянул маркизу к себе, но вдруг замер, вперившись куда-то поверх её головы. Аделин отшатнулась, увидав, как его зрачки резко вытянулись и раскрылись, сделав глаза жуткими, чёрными. Он вскочил, незаметно подхватил меч и закутался в плащ. — Йохан, что случилось? — удивилась миледи. Йохан молчал. Миг он стоял неподвижно, потом сорвался и бесшумно растворился среди кустов. — Да что же такое, Йохан? Йохан! — миледи негодовала, топая ногой. Однако Йохан даже энергоконтур скрыл. И ни звука, ни шороха, только плаксивые песни сверчков да свист соловья.***
Его величество собрался уходить. Он сидел в темноте пустынной часовни до тех пор, пока не замёрз, но мессир Страж и в эту ночь не явился. Скоро забрезжит рассвет: пора возвращаться в покои, покуда его не хватлись. В свете луны метались летучие мыши, воздух полнился ароматами ночных цветов. Людовик же крался тише воды: он уже зашумел и поднял стражу на уши. Скорее всего, рыцари, никого не найдя возле чёрного хода, заснули до конца дежурства. Но полагаться на это не стоит, Каркассон уже распорядился отправлять засонь на плаху. Справа что-то зашуршало, король схватился за меч. Нет, наверное, это мелкий зверёк, вроде ежа. Король огляделся, но никого не увидел, даже кусты вокруг не шевельнулись. Но всё равно, надо спешить, и Людовик припустил бегом по едва различимой тропе. Тёмная тень резко метнулась — Людовик ощутил холодный ветерок. Он обернулся — никого, но краем глаза король заметил длинное, извилистое тело, что юркнуло в темноту кустов. Клинок мигом отказался в кулаке короля, и тут же перед ним вымахнуло нечто в остатках драного рубища. Три челюсти лязгнули у самого носа короля, но миг спустя тварь рухнула, разрубленная надвое. Незнакомец, что оказался за ней, замер, удерживая меч. Но вдруг прыгнул, схватил Людовика за шиворот, загородив собой, и сейчас же рубанул в темноту. Истошный визг разорвал ночную тишину, в лицо королю брызнула гадкая жижа. У собственных ног он увидал чудовищную башку с огромной распахнутой пастью, но человеческими глазами. — Негоже королю разгуливать по ночам, — негромко заметил незнакомец в длинном плаще, ловко убрав клинок в ножны. — Мессир Страж! — Людовик узнал его голос… Но сейчас же умолк, опасливо оглядевшись вокруг. — Что это такое? — прошептал король, получше разглядев разрубленную тварь. Драное рубище оказалось изорванной чемизой служанки, когтистые лапы, подёргиваясь, медленно обращались в человеческие руки. Но морда так и осталась уродливой — какая-то зубастая ящерица с тремя челюстями вместо двух. — Ночами не безопасно, покуда идёт охота, — уклончиво ответил мессир Страж, небыстро двинувшись в сторону замка. — Так что же привело вас сюда среди ночи? — Мне нужно вам кое-что показать, — шепнул Людовик. — Я приходил и раньше, пытался призвать вас, но вы не слыхали. — Пуговица от вашего сюрко красноречивее любого призыва, — заметил мессир Страж, подбросив на ладони ту самую пуговицу. — Так что же это, ваше величество? Король вынул из подсумка мелкую вещицу и протянул её Тайному Стражу. — Вот, это мне подарил мессир охотник на нечисть, но недавно я понял, что это странная вещь. Мессир Страж схватил его руку и заставил спрятать подарок обратно. — Ни за что не вынимайте его и носите с собой! — настоял он. — Я заберу эту вещь, как только придёт время. Его величество возвратил подарок охотника в подсумок с опаской. Но… каким же знакомым казался ему сейчас мессир Страж! Это движение, которым он прикончил второе чудовище: прыжок и удар назад. Точно такое же показывал Персиво, когда на площади разыгрывал бой с Лангедокским. — Подарки мессира охотника неспроста, — Людовику показалось, что Тайный Страж ухмыльнулся. — Вы принесёте нам неоценимую пользу, если сделаете так, как я говорю. Тварь перескочила кусты и набросилась, было на короля, но мессир Страж сейчас же оказался между ними. Его меч вонзился в уродливое тело по самую рукоять, и чудовище издало убийственный писк. Оно мотало кривыми лапами, пыталось освободитьс, но Страж спихнул его ногой и оставил без башки. Тверь разорвала в лохмотья его плащ и смахнула с головы капюшон. Волосы мессира Стража растрепались по плечам. — А? — изумился король, в лунном свете разглядев черты его лица.