Безосновательная ревность

      Хенрик стоял у входа, в стороне от прожекторов — он не хотел, чтобы его видели, и так в последнее время его персоне оказывают слишком много внимания. Это, конечно, было приятно, и Хенрик чаще наслаждался славой, чем страдал от нее, но все же сейчас все должны были смотреть только на него, на Тарьей, расхаживающем по сцене в пляжных шортах и расстегнутой рубашке. И сам Хенрик не мог оторвать глаз от этого действия. Его глаза то и дело скользили по его обнаженным ногам и, хотя он был единственным, кто не только видел эти ноги, но гладил их и целовал, он все же ощущал необъяснимую смутную ревность к каждому, кто получил возможность сидеть здесь, в Грюсемхетенс Театре, и смотреть на то, как этот золотоволосый парень ходит по сцене, сверкая лодыжками и совершенно бесцеремонно обсуждает секс.       Всей постановки Хенрик еще не видел, об этом моменте он уже был осведомлен от своей матери, и все же оказался не готов к тому, что его любовник взгромоздится на стол и начнет растирать солнцезащитный крем по голой спине другого актера. Хенрик даже напрягся, он сложил руки на груди и, подняв брови, наблюдал за разворачивающейся сценой. Тарьей уже почти лежал на столе, в темных очках, словно на пляже, и рассказывал о нереальном сексуальном влечении к одной своей знакомой. Хенрику пришлось напоминать себе, что он просто слишком хороший актер, поэтому все его реплики, каждое движение и голос кажутся такими правдоподобными, искренними. Только когда актеры ушли на перерыв, Хенрик почувствовал, как затекло все тело. Начинала болеть голова, неприятный осадок просочился до самого сердца. Он не стал заходить за кулисы, ему уже давно хотелось выйти на улицу и отдышаться.       Холодный ветер ранней весны словно проходил сквозь него и стало намного легче. Он и не думал, что будет так ревновать и злиться. Стоило ему закрыть глаза и перед внутренним взором снова и снова вставала эта сцена: его невероятно сексуальный Тарьей, втирающий крем в чью-то голую спину — такой простой жест и в то же время такой интимный. Хенрик откинул голову и до боли в глазах всмотрелся в белое небо. Ему нужен был дождь, ветер уже не мог остудить его раздражение.       Он вернулся в театр только под конец спектакля. Актеры вышли на поклон, свободно переговариваясь со зрителями, приняв аплодисменты и цветы, они скрылись за дверьми кулис. Сжав зубы Хенрик направился следом. Многие в театре его знали, все радостно улыбались, Хенрику тоже приходилось растягивать губы в улыбке, пожимать руки и нахваливать спектакль. Наконец он добрался до гримерки Тарьей, дверь в которую была открыта нараспашку. В совсем небольшом помещении обнаружился он, весело смеющийся и потирающий плечи, и тот самый актер, которого он обхаживал на сцене. — О, Хенрик Хольм! — воскликнул этот парень, стоило ему лишь увидеть Хенрика.       Последовало еще несколько минут обмена любезностями. Сдерживать злость было все сложнее, но Хенрик держался. В конце концов, этот парень ни в чем не был виноват и ревность к нему была неадекватной. Когда он ушел, Хенрик закрыл дверь гримерной и рухнул на крошечный сдавленный диван в углу. Он молча наблюдал, как Тарьей снимал красный комбинезон выпускника. — Скажи, — начал Тарьей, расстегивая ширинку, — неужели я так отвратительно играю, что ты даже не мог досмотреть постановку до конца?       Хенрик вздохнул, он и не подумал, как его уход на прогулку будет выглядеть со стороны. — Нет, мне очень нравится, как ты играешь. Я ведь уже говорил это.       Тарьей хмыкнул, стягивая штаны. Хенрик снова видел его белые ноги, покрытые очень светлыми и потому почти незаметными волосками. — Тарьей, — он встал с кресла, ему не хватало терпения спокойно сидеть, — дело не в этом. — А в чем? — Тарьей выпрямился, оставив комбез лежать у его ног.       Хенрик подошел к нему, всмотрелся в глаза, ждущие ответа, опустил взгляд ниже. — Куда ты смотришь? — Тарьей склонил голову, чуть улыбаясь. Хенрик медленно поднял глаза. — Я жутко ревную тебя. Блять, я стоял на улице и представлял, как двину ему в рожу.       Тарьей удивленно поднял брови и облизнул губы. — Серьезно? Не понимаю… Ты про сцену на пляже, что ли?       Хенрик сжал губы, он не хотел наговорить каких-нибудь грубостей, от которых им потом обоим не отмыться. — Черт, Хенке! — Тарьей поднял руки в недоумевающем жесте и отошел к комоду, заставленному непонятными склянками и бутылками с водой. Он взял одну и начал раскручивать крышку, — ты же понимаешь, что это просто игра? Блин, просто сцена такая. Не знаю, как можно ревновать к этому.       Он приложился к бутылке, Хенрик видел, как двигался его кадык, когда он проглатывал воду. Он снова опустил глаза. Сейчас его ревность растворялась в волнах сексуального желания. «Как я могу злиться на него, когда он без штанов?». — Слушай, — Тарьей поставил воду обратно и повернулся к Хенрику, — у тебя нет не то чтобы причин ревновать меня к коллегам по театру, но даже и права. — Только не надо про Лею сейчас, — скривившись словно от зубной боли, Хенрик вернулся на диван и уставился в пространство. Тарьей, конечно, был прав, какого ему приходилось видеть его самого с Леей. А тут просто постановка, актерская игра, а Хенрик уже разошелся, словно Тарьей целовался с кем-то прямо на его глазах. — Эй, — он видел, как все еще обнаженные ноги Тарьей возникли рядом, ему пришлось поднять голову и посмотреть на его лицо, — хочешь сейчас поедем ко мне? — Разве ты не собирался посидеть с друзьями в кафешке? — Хенрик кивнул на дверь, за которой шумел уставший театр. — Да плевать на них, еще успею, — Тарьей снял футболку. Хенрик почувствовал запах дезодоранта и пота, это сочетание возбуждало. Он скользнул глазами по груди Тарьей и заметил, что его соски встали, наверно, от холода. — Поехали, — ответил он чуть хрипло.       Через пару часов он расслабленно лежал на животе, в спальне Тарьей, пока тот сидел в кресле, абсолютно нагой, и что-то высматривал в ноутбуке. Хенрик любил просто рассматривать его, он обводил взглядом каждый изгиб его тела, подмечал уже знакомые родинки, синеватые следы вен, смотрел, как двигаются мышцы под тонкой кожей, следил за его беспокойными тонкими пальцами. Тарьей был совсем не против, как-то раз он даже сказал, что ощущает себя каким-то произведением искусства, когда Хенрик так долго смотрит на него.       В комнате постепенно темнело. Монитор ноутбука был единственным источником света. Хенрик соскользнул с постели и на коленях подобрался к Тарьей. Его руки коснулись любимых ног, аккуратно прошлись по лодыжкам. Хенрик целовал его колени, пока Тарьей, отложив ноутбук, с удивленной улыбкой пытался понять, чего Хенрик от него хочет. — Что ты делаешь? Хенрик положил голову на его бедро и пробормотал: — Я делаю то, что ни один коллега в твоем театре сделать не может. — Разве не этим же ты занимался последние часа полтора? — Мне это никогда не надоест, — Хенрик поднял голову и всмотрелся в лицо Тарьей. Теперь, когда ноутбук был закрыт, в спальне стало гораздо темнее.       Пространство между их взглядами стало плотным, почти физически ощутимым. Тарьей не выдержал первым, он наклонился к Хенрику и поцеловал его. Хенрик, сжав его за талию, потянул Тарьей за собой, на ковер. Он оказался на спине, а его любовник сверху. Хенрик не прервал поцелуя, когда Тарьей коснулся его члена.       У него возникло ощущение словно мира никогда не существовало. Ни Леи, ни театра и раздетых актеров на его сцене, ни многочисленных, разбросанных по всему миру фанатов. Только они вдвоем, только их ласкающие руки, их губы и языки, слившиеся в затяжном медленном поцелуе, их горячие тела, так плотно прижатые друг к другу, словно это было задумано с момента создания Вселенной…       Они так и лежали на ковре, держа друг друга в руках, пока в спальне не стало совсем темно, пока телефон Хенрика не начал разрываться, пока реальность не растоптала необычайно интимную близость между ними. — Возьми уже трубку, — пробормотал Тарьей, поднимаясь с пола. Когда их руки разъединились, Хенрик ощутил, как его сердце кольнуло чувство утраты. С этим чувством он давно был знаком. Еще когда они впервые вне съемок целовались в каком-то пустынном парке, и ему внезапно позвонили с работы, срочно вызывая на смену. Тогда Тарьей испуганно отпрянул от него, словно через телефонный разговор их могли застукать. Сейчас он привык к этим звонкам, к голосу Леи, звучащему из трубки, привык молча слушать, пока Хенрик опять врет своей девушке, что загулял с друзьями и забыл о времени. Но вот сам Хенрик все никак не мог справиться с постоянно возникающим ощущением потери. Его успокаивала лишь одна надежда, что когда-нибудь он сможет наконец изменить эту реальность, и их альтернативный выдуманный мир, где они спокойно могут обниматься и целоваться на улице, не боясь быть раскрытыми, где нет отвратительной лжи родным, друзьям и дорогим людям, воплотится.