Неправильное солнце

Война означает для каждого свое. Кому-то это выгодно с экономической точки зрения, кто-то таким образом увеличивает границы своего государства. Разрабатывая все более страшные оружия убийства, главы стран всегда готовятся к войне, не забывая выступать перед публикой и рассказывать о своих самых миролюбивых намерениях. И когда одна страна, возглавляемая нетерпеливым амбициозным человеком, объявляет военное положение, в это так или иначе втягиваются и другие. Иногда территория враждебности разрастается до таких масштабов, поглощая все новые и новые жизни, что остановить катаклизм уже не представляется возможным. Так начинается мировая война. Что она значит для далеких от политических проблем и интриг граждан? Мужчин призывают в армию, женщины плачут, дети боятся. Всех мучает страх и ненависть к тем, кто начал войну. Каждый считает виноватым другого, и путей к примирению не остается до тех самых пор, пока самые слабые не отступят, пока в землю не впитается достаточное количество крови. Солдат своей страны будет разрывать руками горло противнику, думая о защите семьи, о родине и считая себя героем войны. И это неважно, что будет потом, и как он будет жить с этими обагренными кровью руками, главное - это победа, потому что за спиной - дом, на который позарился враг. И у его противника есть свои причины биться. Непрерывная цепь событий, происшествий и следствий заставляет людей сражаться, с каждым прошедшим днем войны все агрессивнее, все жестче. Каждый хочет вернуться домой, каждый хочет доказать свою правоту. Военные люди - отдельный случай. Для них война - это не какой-то мировой катаклизм или личное страдание, это их работа. И как в любой профессии, люди бывают разные, и каждый по-своему относится к войне и своим обязанностям. Те, кто ошибся в своем предназначении, умирают первыми. Слабохарактерные и любящие халтуру люди пропадают по невыясненным обстоятельствам. На войне не бывает больничных отпусков и устных выговоров. Третья мировая война началась неожиданно. К ней готовились очень долго, проводя анализы и сообщая о положении дел в новостях. Все ждали, когда же на головы полетят снаряды, когда начнется паника и грабежи. И не было даже необоснованной надежды на мирное разрешение конфликта, все дни проходили в напряженном перешептывании. В школах детей учили надевать противогазы, женщинам на специальных лекциях рассказывали об этикете общения с солдатами, мужчины молчали. Когда в разных странах и в разных городах раздался противный вой сигнальной сирены, кто-то спал, кто-то кормил ребенка, а кто-то возвращался уставший с работы. И это было неожиданно. Несмотря на то, что все были готовы. Первый год войны был самым затяжным и нелепым. Солдаты пытались вспомнить, как убивают себе подобных, обращаясь к своей генетической памяти. Если не получалось, старшие по званию на наглядном примере учили их этому, иногда используя в качестве подопытных их же сослуживцев. Генералы, привыкшие к бездействию и мирным будням, по три раза на неделе меняли планы атаки. Мирные жители сидели по домам или подвалам, куда их эвакуировали, ныли, плакали и молились метафорическому богу - каждый своему. И только когда война из неожиданности как-то очень естественно превратилась в повседневную жизнь, все приободрились и начали убивать охотнее, плести интриги сложнее, ждать терпеливее. Сколько Гундзи себя помнил, он всегда скитался по подворотням этого города. Хотя каких-то особых чувств к этому месту он не испытывал. Он не знал, родился ли он здесь, или кто-то, например, мать или отец, привезли его сюда, чтобы избавиться от нежелательного отпрыска. Нет, он не злился на свою воображаемую мать, ведь она могла быть такой же бродяжкой, умершей, скажем, при родах. Когда Гундзи думал об этом, ему казалось странной сама возможность его жизни. Как всякий нормальный беспризорник, он воровал, клянчил деньги и нападал на тех, кто был слабее. Он даже несколько раз пытался стать членом разбойной шайки, но его каждый раз изгоняли. На вопрос мальчика «почему?», его только молча избивали и бросали в очередном безлюдном переулке. Только однажды ему сказали: - Ты не умеешь работать в команде. Ты слишком помешан на своих ощущениях. Пожалуй, смысл этих слов не был понятен Гундзи даже когда он начал считать себя подростком. Тогда же, во время его попыток прибиться к стае бродяг, он обзавелся своими первыми татуировками. Это были два черных круга, по одному на плечо. Гундзи был не особо доволен художественной ценностью такой татуировки, но парень, набивающий тату, сказал: - Дубина, это же солнце. Настоящее темное солнце, для крутых и суровых. Гундзи не верил людям в принципе, а такие слова совсем казались издевкой. Но спорить он не стал - тогда для него казалась важным принадлежность к какой-либо банде. - А это зачем? - спросил он, когда увидел, как парень проводит иголкой с черными чернилами тонкую линию вокруг фальшивых солнц. - Запираю светило, чтобы не дай бог, не грело, - усмехнулся тот. Потом Гундзи ругал самого себя за глупое подчинение каким-то дурацким правилам общины. Он решил, что больше никогда и ничего не будет делать в угоду кому-либо. И мечтал когда-нибудь подарить своим запертым татуировкам лучи, назло - не парню-татуировщику, не той проклятой шайке и даже не себе - всему миру. И еще одной вещи он не понимал: как ему удавалось выживать до того времени, как он смог сжать в своей руке нож? Не ползал же он, в самом деле, младенцем по улице? И тогда он решил: о нем кто-то заботился. Эта мысль заставляла его всегда оптимистично смотреть на мир. Когда началась война, Гундзи не обратил на это внимания. У него не было престижной работы или маленькой сестренки, о чем ему было волноваться? Единственное, отчего ему было немного неуютно спать в картонной коробке, - он не хотел умирать. Не имея, в общем-то, ничего в этой жизни, он по какой-то своей эгоистичной причине не желал становиться жертвой войны. В целом он был спокоен и уверен в своих силах. Если нападут - у него есть нож, если противников будет несколько - он быстро бегает. «Если в меня будут стрелять, я все равно выживу» - думал Гундзи и самоуверенно улыбался. Он искренне считал, что не может умереть по случайности, уж теперь-то - точно. Когда военные действия переместились непосредственно на улицу, служащую домом Гундзи, шел уже не первый месяц войны. Большинство жителей в спешке эвакуировались, что не могло не радовать подростка. Теперь у него была квартира - и даже не одна! Оставленные в холодильниках и на полке продукты радовали больше всего. Был и раздражающий фактор, живой и гавкающий. Спасая свои жизни, люди бросали своих некогда любимых и неповторимых домашних питомцев. Собаки лаяли, когда Гундзи забирался в чужие квартиры, а ночью из окон раздавался протяжный вой. Особенно противно скулили щенки, призывая сбежавших хозяев вернуться и накормить их. Гундзи бесился, но сделать ничего не мог. Он понимал, что должен поступить гуманно и перерезать всех собак, но ему почему-то не хотелось. «Покусают еще. Да и нож затупится» - думал он. И то, что теперь он мог зайти практически в любую квартиру и взять любой колюще-режущий предмет, его как-то мало волновало. В отличие от глупых собак, кошки никогда не привязывались к своим хозяевам. Для этих маленьких животных внезапное исчезновение людей было скорее радостным событием - теперь они могли гулять вволю и устраивать свои кошачьи оргии с утра до ночи. Да, некоторые срывались с карнизов и разбивались насмерть, некоторые слабели от голода, разнеженные людьми до состояния полной атрофированности охотничьих инстинктов. Если Гундзи натыкался на таких кошек, он непременно кормил их. У него никогда не возникало желание пнуть кошку, и ночное мяуканье его нисколько не раздражало. Кошки орали потому, что им самим так захотелось, они никого не звали назад. Гундзи уже начал благотворить войну, но не прошло и недели после эвакуации, как в городе появились солдаты. Эти люди грабили уже профессионально, с особой жестокостью переворачивая всю обстановку чистеньких квартир. Они не задумывались о том, раздражают их собаки или кошки, они стреляли по живым мишеням ради забавы, оттачивая свои навыки. В первый же день появления солдат Гундзи увидел труп. Как ни странно, впервые в своей жизни. Он участвовал в драках, и сам был их зачинщиком, он наносил ранения своим ножом, но после всего этого люди оставались живы. По крайней мере, пока они находились в его поле зрения. Тут же он видел именно мертвого. Это был пожилой человек в гражданской одежде - скорее всего, житель города, не захотевший покидать родные места. В трупе не было ничего омерзительного или страшного - аккуратная дырочка от пули в районе сердца и темная рубашка, залитая кровью. Когда Гундзи резал кого-то ножом, раны были намного неопрятнее. В каком-то непонятном для себя порыве Гундзи присел на корточки, чтобы проверить пульс старика. Как только он задел холодную дряблую кожу, его вырвало. Он отполз в сторону, но рвотные спазмы все повторялись и повторялись. «Какого черта?» - все, о чем он мог подумать. Этот день для него стал открытием - оказывается, он не такой сильный. И еще он решил, что война, какую бы она не приносила побочную пользу, - это все-таки не то, что стоит любить. Казалось, что с каждой минутой количество трупов на улице увеличивается, и Гундзи удивлялся, откуда солдаты повытаскивали всех этих людей - ему казалось, город был уже несколько дней как вымершим. После того, как Гундзи наткнулся на лежащего в луже военного, к нему пришло понимание того, что пора как следует начать прятаться. Он не был уверен, что этот человек был мертв: возможно, лишь напился дарового вина и таким образом показывал свою власть решать, где и в какой позе ему позволено отдыхать. Но Гундзи почему-то живо представил, как солдаты начинают нападать на своих же, не поделив какую-нибудь золотую шкатулку в квартире некогда богатой дамы. Или, что еще проще, - не получив никакого сопротивления со стороны редких гражданских лиц, сержанты и те, кто повыше званием, вымещают свою нерастраченную ярость и удаль на подчиненных. В конце концов, они пришли воевать и защищать свои интересы, и им важно иметь противника, пусть и фальшивого. Гундзи даже не подумал о том, чтобы убежать из опороченного солдатами города. По его скептическому мнению, выработанному за нищую жизнь, ситуация за пределами города не могла быть принципиально иной. Он не читал газет, и не потому, что не умел или не мог достать, а просто считал интерес к политике излишеством, присущим только скучающим людям, живущим в достатке. У него не было цветов, за которыми нужно было ухаживать, не было необходимости готовить ужин или прибирать квартиру, но почему-то другие дела всегда находились. Как бы то ни было, даже не зная причин и участников сегодняшней войны, Гундзи интуитивно чувствовал, что это не какое-то местное и временное явление. А если где-то и прятаться, унизительно для своей неисчезнувшей гордости, так это в знакомых до вполне конкретной боли переулках. Подвалы домов были оккупированы крысами, подобно городу, кишащими солдатами, и Гундзи в который раз удивлялся: откуда они взялись? Ведь он и раньше ночевал под ногами людей, но никогда не замечал столько разносчиков инфекции. «И паники» - думал Гундзи. Глядя на крыс, он чувствовал их животное беспокойство. Тогда он впервые задумался об оружии, которое может влиять на психику живых существ. Конечно, он не знал разряда и названия подобных вещей, но слышал бред пьяных бродяг о разработке оружия массового поражения. Тогда это казалось ему далекой сказкой, но теперь, наблюдая за беспокойно копошащимися крысами, он думал по-другому. Было это его фантазией, или правительство одной из стран и вправду применило психотропное оружие, оказывающее слабое воздействие на подсознание людей и более сильное - на тех, кто ниже по пищевой цепи, - неизвестно. Но, тем не менее, Гундзи чувствовал, что с ним что-то происходит. Он не мог себе объяснить почти болезненного желания поднять руки и с силой сжать ими свою голову. Так, чтобы почернело в глазах, до потери сознания. Однажды ему это даже удалось, но из-за сильного недоедания и стресса он не мог наверняка сказать, какова была настоящая причина обморока. На четвертый день пряток Гундзи уже не испытывал отвращения к ползающим по его ногам крысам и думал о том, сможет ли он сжать зубы достаточно сильно, чтобы перекусить шею грызуну. Потому что есть, а еще больше - пить, хотелось до боли в желудке. К тому же, он считал крыс кем-то вроде товарищей по несчастью. - А товарищи должны друг другу помогать, - он резким точным движением схватил неосторожно заползшую на его живот тварь. - Правда? Крыса извернулась в его ослабших руках и яростно укусила Гундзи за палец. Он вскочил на ноги и пошатнулся. Только сейчас в его голову пришла мысль о нечистоплотности этих животных. Себя он тоже не мог назвать стерильно чистым, но общее ощущение говорило ему о том, что он относительно здоров. Умереть от инфекционной болезни, загибаясь в муках разлагающегося тела, - пожалуй, самый худший способ смерти, который рассматривал подросток. Взвесив все факты за, Гундзи решил перестать прятаться. Он не знал, оставались ли солдаты в городе, но даже встреча с ними была лучшим вариантом развития событий, чем быть закусанным до смерти. Таким образом он встретил Киривара. Последний был сержантом, война для которого являлась не только любимой профессией, но и была самой целью его существования. Насколько он был счастлив началу узаконенных убийств - настолько сейчас его разочаровывала и угнетала необходимость находиться во вражеском городе без единой стоящей жертвы. Причина того, что этот физически крепкий мужчина, живущий в цивилизованном до последнего времени мире, стал прирожденным убийцей, была до невозможности простой - ее не было. Ни тяжелого детства, ни жестокого обращения со стороны родителей (они, к слову, вполне быстро и, не доставляя Киривару проблем, умерли от старости), ни роковой женщины, которая его бросила, - ничего этого в жизни сержанта не было. Просто ему всегда нравилось бить. Сначала детей, когда он сам был ребенком, а потом и всех остальных. Ему нравились сильные соперники, коих он встречал довольно редко. Соперниками он считал любого, кто достаточно сопротивлялся при попытках избежать жестокого избиения, а то и убийства. Ведь так бывает - некоторых увлекает чтение, футбол или выпивка, а другие счастливы от возможности размозжить кому-нибудь голову бейсбольной битой. Поэтому Киривар, никогда не интересовавшийся такой скучной и статичной политикой и не знающий причин наступившей войны, просто радовался. Как ребенок, получивший рождественский подарок. Но несколько последних дней Киривар находился в подавленном настроении. Его нисколько не забавляло убивать своих солдат - это было похоже на резню на свиноферме. Вроде убийство происходит, но никто толком не сопротивляется. И он даже не обрадовался, встретив по дороге к импровизированному штабу подростка в рваной футболке и обтрепанных джинсах. Вообще-то они не совсем встретились - Гундзи все же прятался, осторожно, по его мнению, выглядывая из-за угла. Но голод, темнота подвала и сумасшедшие крысы затупили его уличные инстинкты, и он заметил Киривара, только когда встретился с ним взглядом. Сержант показался ему очень сильным и злым, особенно из-за хищной ухмылки и по-волчьи торчащих клыков. У Гундзи даже промелькнула мысль убежать, но он уже дошел до психологической точки невозвращения к рациональному мышлению. Поэтому он усмехнулся в ответ Киривару и сжал в руке никогда не подводивший его нож. - Что это у нас тут? - Киривара скорее раздражала, чем восхищала такая бессмысленная бравада подростка. Гундзи молча вышел из своего укрытия и принял некое подобие боевой стойки. Ноги предательски разъезжались, а рука чуть подрагивала. Он никогда не думал, что будет пасовать перед противником, если тот будет один, вне зависимости от того, каким крепким и опасным он казался. - Ну-ну, - Киривар закинул на плечо находившееся в его руке ружье, тем самым показывая, что его не интересует стрельба по мишени, в какой бы стойке эта мишень не находилась. - Ты труп, - прошептал Гундзи и кинулся на сержанта, нелепо поскользнувшись на ровном месте, но не упав и не снизив при этом скорости. Он хотел бы, конечно, крикнуть это и еще что-нибудь резкое, но пересохшее горло такой роскоши не позволяло. Киривар дождался, когда подросток окажется рядом, свободной рукой перехватил его запястье и дернул так, что нож улетел на два метра в сторону. Гундзи зашипел и попытался пнуть его, но тут же был повален лицом вниз. - Ай-яй, - покачал головой Киривар, поставив ногу на спину подростка и не давая ему встать. - Ты дурак? Его не впечатлило, как Гундзи скалился из-за угла, но то, что парень не сбежал, а вышел навстречу и попытался первым напасть на того, кто заведомо сильнее его, заслуживало внимания. - Или сумасшедший? - спросил Киривар, так и не дождавшись ответа. - Или ты как животное, загнанное в угол? Тогда лучше б притворился мертвым, что ли. - Я… тебя. - Чего-чего? - Я убью тебя, - Гундзи повернул голову вбок и посмотрел на Киривара. В его глазах не было ненависти или боли - он просто рассматривал нового для него человека, которого, возможно, убьет. Гундзи никогда не убивал - он и мертвого-то увидел в первый раз недавно. Но угрожал вполне искренне и веря в свои слова. - Ты странный, - Киривар почесал затылок. Поскольку ему было гадко от последних проведенных дней в городе, он решил поразвлечься. У попавшейся ему в руки игрушки были отросшие светлые волосы и еще не полностью окрепшее тело подростка. На взгляд Киривара, поиметь кого-то столь дерзкого было гораздо интереснее, чем приторно-душистых и насквозь фальшивых шлюх при штабе. Он убрал ногу со спины Гундзи, и тот сразу же попытался вскочить, но получилось у него только кое-как встать на четвереньки. - Хорошо стоишь, - хохотнул Киривар. Его настроение стремительно улучшалось. - Падла, - сказал сквозь зубы Гундзи. - А ругаешься так себе… невыразительно, - Киривар помог ему встать, придерживая за волосы, намотанные на кулак. - Предупреждаю - буду бить. - Чт… - Гундзи получил сильный пинок сапогом в живот и повалился на спину. После этого он почувствовал, что больше не способен драться, какая бы сила воли его не поддерживала. Киривар этого и добивался - он уже понял, что Гундзи будет сопротивляться до последнего, а возиться с уламыванием подростка раздвинуть ноги он был не намерен. Он опять помог тому подняться; на этот раз Гундзи не смог стоять самостоятельно. Киривар оглядел его со всех сторон, утверждая свой выбор. Он отметил, что подросток был неслабого, как показалось вначале, телосложения. Худоба была естественным следствием голода. Кроме того, Гундзи был высоким. Киривар подумал о том, что через пару лет подросток мог бы быть не намного ниже него, и тут же усмехнулся - о каких «пару лет» могла быть речь, если его жизнь оборвется так скоро? Гундзи, понимая, что он сейчас должен заниматься чем угодно, но только не бездумно смотреть на солдата, ничего не мог поделать. Когда кто-то оглядывал его так внимательно - он поступал соответственно. Смуглое лицо и черные волосы Киривара ему показались неинтересными, и он переключился на обувь. Сапоги у сержанта оказались занятными - не похожими на другие армейские. - Куда смотришь? - поинтересовался Киривар и, подхватив честно побежденную добычу подмышку, направился в переулок, где на них с меньшей вероятностью могли бы наткнуться. Гундзи мог бы возмутиться подобным обращением, но от резких шагов Киривара его трясло так, что он почти терял сознание. Все, о чем он мог сейчас думать - это желание иметь сапоги. Сержант выбрал первое понравившееся ему место и сообщил: - Вот и пришли. Не дождавшись ответа, он посмотрел на безвольно повисшего в его руках подростка. Гундзи был без сознания. Раздраженно вздохнув, Киривар швырнул его на землю, достал из-за пазухи флягу с вином, присел рядом и начал бить Гундзи ладонью по лицу, стараясь рассчитать силу так, чтобы привести подростка в чувство, а не отправить в окончательный нокаут. Стоическое желание не умирать заставило Гундзи поморщиться и открыть глаза. - Очнулся? - Киривар помахал перед его глазами флягой. - Будь хорошим мальчиком, не умирай еще немного, сделай старику хорошо. Сержант усмехнулся собственным словам. Вообще-то он избивал любого, кто позволял себе такое фамильярное обращение, как «старик», в его адрес, до полусмерти. Но в данной ситуации небольшая самоирония его даже забавляла. Увидев, что Гундзи зафиксировал свой взгляд строго на фляге, Киривар хмыкнул, открутил крышку, сделал глоток и убрал флягу обратно - благотворительность в его планы не входила. После чего он встал, поднял Гундзи, заставил его наклониться, оперевшись руками в стену и начал стягивать с него джинсы. Тот, тратя все последние силы на то, чтобы удержаться на ногах, еле слышно сказал: - Пить хочу. Расслышав это, Киривар, расстегивающий уже свои штаны, замер на секунду и рассмеялся: - Ты правда странный. Тебя сейчас невинности будут лишать, надругаются над твоим итак жалким телом, после чего убьют с особой жестокостью, а ты думаешь о том, чего бы выпить? Гундзи слабо повел плечом. Если бы он мог, он сказал бы Киривару, что тот, по-видимому, никогда не умирал от голода или жажды. Он сказал бы, что невинность - это явно не одна из составляющих тех, кто живет на улице. Нет, Гундзи никогда не попадал в руки мужчин - до этого момента, но только поэтому не стал бы называть себя девственником. Киривар, закончив удивляться, отдал Гундзи свою флягу, подождал, пока он не сделал глоток, после чего надавил на поясницу подростка так, что тот прогнулся сильнее, и засунул в него сразу три пальца. Гундзи дернулся, подавился и закашлялся, на его глазах выступили слезы от резкой боли. - А ты как думал, - ничуть не успокаивающе произнес Киривар и начал грубо двигать пальцами. Он бы вообще предпочел обойтись без этих предварительных ласк, но понимал, что самому же будет больно, если не подготовить Гундзи хоть немного. Подросток сжал зубы, он вообще никогда о подобной ситуации не думал. Ему было больно, но не до такой степени, чтобы кричать: когда тебя бьют ногами - это гораздо хуже. Наконец, у Киривара закончилось терпение, он высунул свои пальцы и прислонился к Гундзи своим членом. «Расслабься» - мысленно приказал себе подросток, но все же не сдержал болезненный стон, когда Киривар начал постепенно входить в него. Когда сержант и вовсе перестал сдерживаться, Гундзи оставалось лишь терпеливо шипеть сквозь зубы. А потом он, измученный разными обстоятельствами до полуобморочного состояния, и вовсе впал в некое подобие транса: тяжелое дыхание Киривара за его спиной будто бы стало тише; боль притупилась, оставив вместо себя лишь ощущение толчков; серая стена перед глазами начала искажаться причудливыми узорами. Возможно, Гундзи все-таки потерял бы сознание, но промелькнувшая мысль о том, что это будет не особо уместно, когда тебя кто-то трахает, показалась ему смешной и заставила вернуться к реальности. Он решил сосредоточиться на происходящем, чтобы не отключиться - тогда бы его точно убили за ненадобностью. Когда Гундзи подумал о том, в какой позе его имеет Киривар, как это должно выглядеть пошло и грязно, он и сам начал возбуждаться. «Так я совсем не похож на жертву насилия» - подумал он, не сдерживая новый стон. Он понимал, что теоретически должен испытывать стыд и унижение, но по факту он не считал себя обязанным стыдиться перед кем-либо вообще. Киривар не дал ему продолжать испытывать новые ощущения - он уже достиг предела и, пару раз толкнувшись посильнее, отошел от Гундзи. Тот, обретя не такую уж и долгожданную свободу, повернулся боком и прислонился к стене всем весом своего тела. В отличие от Киривара, который уже стоял полностью одетый, Гундзи не чувствовал в себе сил наклониться за джинсами. Сержант, увидев полувозбужденное состояние подростка, присвистнул: - Ты мазохист, что ли? Гундзи опустил взгляд и дотронулся рукой до своего члена. Киривара это веселило: человек хочет испытать оргазм перед смертью. - Ну ладно, - он усмехнулся и одним движением прижал подростка спиной к себе, лишив того всякого выбора опоры. Придерживая Гундзи одной рукой, второй Киривар обхватил его член. Подросток устало выдохнул - больше он ничего не мог сделать. Когда ты долго находишься в обстоятельствах, не совместимых с нормальной человеческой жизнью, а потом тебя, почти бессознательного, еще и трахают, - никакого возмущения не хватит. Киривар так быстро задвигал рукой, что мир для Гундзи из наполненного разными чувствами сузился до одного лишь ощущения - возбуждения. Он стонал срывающимся голосом так громко, как только мог, и больше не мог ни о чем думать. Зато Киривар, ни на минуту не впадавший ни в какой транс, неожиданно остановился и спросил: - Что это у тебя на плече? Гундзи не сразу обрел способность к связной речи, а когда заговорил, сказал совсем не то, что Киривар ожидал услышать: - Дай мне кончить. - Э-э? - поражаясь наглости подростка, Киривар чуть не выполнил просьбу, но опомнился: - Я спросил, что у тебя с плечом, ненормальный? Родимое пятно, что ли? Футболка Гундзи сползла, обнажая одну из его злосчастных татуировок. Он послушно ответил: - Это солнце. Тату. Без лучей. - А чего в кружочке? - растерянно спросил Киривар. - Чтоб не грело. Киривар решил, что нужно поскорее попрощаться со странным подростком, который то ли правда не в своем уме, то ли прикидывается. Он снова задвигал рукой, заставляя Гундзи выгибаться. - Сильнее, - потребовал тот. Киривар, уже не особо понимая, зачем он вообще все это делает, выполнил пожелание. Глядя на то, как Гундзи кончает, он уже решил, что неплохо бы еще раз воспользоваться им, но тот, получив разрядку, окончательно распрощался со всеми ощущениями и потерял сознание. Киривар выпустил его из рук и начал думать, как бы умертвить подростка погуманнее. Все-таки игрушка оказалась такой занимательной, что превзошла все ожидания. Пробуждение от черного небытия было очень ярким и болезненным. У Гундзи болело все, чему он только мог дать название. При любой попытке произнести хоть звук, его гортань будто царапали изнутри железной проволокой; ребра ныли так, что казались сломанными; любое шевеление ногами отзывалась острой болью в области копчика; болела даже кожа на голове - будто вырвали пару клочков волос. Но самыми неприятными и, в общем-то, опасными, были внутренние боли. Гундзи предполагал, что его желудок уже дня два активно пожирает сам себя. Голова болела так, что Гундзи отчетливо слышал слабый звон. И в который раз он задавался вопросом - как ему удалось выжить? Киривара в обозримом пространстве не наблюдалось, что ставило под сомнение логичность этого мира. Подумать о том, что встреча с сержантом была полубредовым предсмертным сном, мешали спущенные до колен джинсы. Очень долго, как никогда в жизни, Гундзи одевался, после чего прислонился к стенке. Его нож остался брошенным, и он знал, где именно, но пойти сейчас туда и забрать свою вещь, было невозможным. Не из-за солдат - Гундзи просто не мог встать на ноги. Обшарив глазами близлежащую землю, подросток нашел флягу Киривара, кастет и - что более удивительно - три здоровых ножа. Минут через десять ползанья он собрал все находки в своих руках и, в первую очередь, сделал глоток вина. Задаваться вопросом, откуда все это здесь, было бессмысленно: если ножи и кастет могли оказаться в переулке случайно, флягу оставил сержант. Значит, скорее всего, оружие - это тоже его подачка. «Плата за услуги» - подумал Гундзи и оскалился бы в самоуничижительной улыбке, если б были силы. Почему его оставили в живых - его не интересовало, хотя и радовало. Было физически больно и вообще непонятно, как выбираться из сложившейся ситуации живым и дальше, но умирать все равно не хотелось, вопреки всякой логике. «Тогда будем становиться сильнее» - решил Гундзи, сжимая ножи в руках. Все, что ему сейчас нужно - это найти достаточно еды. Вариант был всего один: пробраться незаметно куда-то, где есть продукты. Но в городе по-прежнему находились солдаты, а Гундзи был очень не уверен в том, что может что-либо сделать в таком состоянии. Тогда ему просто повезло - в очередной раз. Посидев на грязном асфальте еще минут десять, Гундзи отправился в ближайший дом с выбитой дверью. Идти он не мог, но сложно было считать унижением ползанье на коленях в его ситуации. Ему никто не попался по дороге, а в первой же квартире он нашел разбросанные по полу продукты. Колбасу, по виду давно не свежую, поедала большая серая крыса. «Тварь» - подумал Гундзи и без колебаний всадил один из ножей в затылок грызуна. Нож соскользнул, срезав часть кожи на шее крысы, и та истошно запищала. Рана была явно не опасной для жизни, но подросток не стал добивать животное - он решил, что так даже лучше. «Почему бы тебе тоже не помучаться?» - подумал он и взял с пола валяющийся недалеко хлеб. Ел он осторожно и немного, чтобы желудок не свело от непривычного обилия пищи. После этого захотелось спать, и Гундзи лег прямо на кровать. Прятаться желания не было, да и вряд ли солдаты заново начали бы обыскивать дома. Только если кто-то из них решил бы сам переночевать в случайной квартире или захотел бы для всеобщей радости и веселья поджечь дом - тогда бы Гундзи, скорее всего, наконец-то бы умер. Но этого не произошло, и он спокойно проспал столько времени, сколько потребовалось его телу для отдыха. Проснувшись живым, Гундзи рискнул пойти в ванную. Принимать душ было странно. Когда на улице идет война, в квартире бегает покалеченная крыса, тебя самого поимел какой-то мужик, и ты вообще не знаешь, где находишься, льющиеся из сетчатой насадки теплые струи воды кажутся чем-то ирреальным. Гундзи смотрел на шампуни в красивых бутылочках, фигурное мыло и посмеивался. Он провел в квартире еще трое суток и, каким бы это ни было странным, ни разу не был при смерти. Желудок исправно восстанавливался, солдаты не появлялись, и Гундзи уже решил, что он всегда был хозяином этого жилья, а нищее существование на улице ему лишь привиделось. Такой вывод мог бы быть результатом умственного помешательства, но подросток просто разрешил себе думать таким образом. Реальность вернулась к Гундзи в виде солдата, разбудившего его своим гордым топаньем по квартире. Подросток не испытал ни секундного страха, он просто открыл глаза, тихо сполз с кровати и сжал в руке сразу два ножа, с которыми не расставался все это время. Он решил не просто убежать или ранить противника, его целью было убийство того, кто встал на его пути. Потому что Гундзи уже осознал, что смерть врага - необходимое событие для собственной безопасности. А умению убивать нужно учиться, это подросток понял, гоняясь в последние дни за крысами и далеко не всегда умертвляя их с первого раза. Особо сложно было убить что-то живое впервые, пусть даже это и отвратительное на вид и запах животное. Но этот барьер Гундзи преодолел и теперь хотел потренироваться на ком-то покрупнее и посообразительнее. Предполагая, что солдат может его просто застрелить, он решил броситься на него быстро и неожиданно - чтобы тот не успел даже прицелиться. Удобное в данной ситуации расположение комнат позволило Гундзи кинуться на военного сбоку. Он сразу же с силой вдавил два ножа в горло не сумевшего быстро сориентироваться противника. Солдат вскинул руку с ружьем и выстрелил в пустоту перед собой, попытался что-то крикнуть, но из горла вырвалось только бульканье и хрипота. Гундзи выхватил из его рук оружие и отошел, тяжело дыша. Враг упал на колени, одной рукой попытался зажать смертельную рану на горле, а вторую потянул к отступающему назад подростку. Гундзи смотрел в его округлившиеся от ужаса предстоящей гибели глаза и думал о том, достаточно ли глубоко он нанес порез. Пока солдат хрипел, корчась на полу, а его кровь забрызгивала пространство вокруг, Гундзи терпеливо ждал нужного результата - смерти. Он предполагал, что может испытать отвращение от первого убитого человека, и даже готовился к реакции собственного организма, такой, как рвота или, возможно, даже рыдание. Но ничего подобного не произошло; все, что он почувствовал, это любопытство и ощущение угасающего адреналина от нападения. Возможно, тренировка с крысами до этого укрепила его впечатлительность, а может быть, Гундзи уже в принципе не мог смотреть на мир так, как положено адекватному цивилизованному человеку. Когда солдат затих, подросток подошел и пнул его, проверяя на признаки жизни. Убедившись, что его первая жертва никак не реагирует, Гундзи улыбнулся, мысленно похвалил себя и вышел из квартиры. Продолжать существовать в помещении, где лежит труп, который непременно начнет разлагаться, он не хотел. К тому же, квартира предоставила ему достаточно благ: он накопил сил и приоделся в вещи, найденные в шкафу. Ботинки со шнуровкой были ему немного велики, как и джинсы с футболкой, но в целом Гундзи был доволен. Должно быть, он был слишком самоуверенным, не взяв ружье. Подросток вышел из дома, засунув руки в карманы штанов и довольно ухмыляясь. На улице ждали военные – то ли его, то ли того солдата, который теперь лежал мертвым в покинутой квартире. С тремя вооруженными противниками Гундзи, вероятно, не мог бы справиться, но он медленно завел руки за спину и нащупал в задних карманах ножи. Сжав их, он почувствовал себя вполне непобедимым. - Ты еще кто такой? - крикнул один из солдат и наставил на него ружье. Не дождавшись ответа, добавил: - Из какого подразделения? - Ты че, не видишь, что он без формы? - недовольно спросил военный, старший по званию. Гундзи никогда особо не разбирался в званиях, но то, что этот был старший, можно было понять по голосу и по расслабленной позе, в которой он стоял. - Местный, что ли? Мы уж неделю тут, всех перебили. - Я не местный, - сказал Гундзи. - У меня собственная война. - Что ты несешь, щенок? - возмутился первый солдат и покачал в руках оружие, намеком давая понять, что сейчас будет стрелять. Гундзи пытался оценить расстояние до военных и свою скорость в неудобной обуви не по размеру. Выводы напрашивались неутешительные: прежде чем он добежит, его успеют пристрелить. И если он даже успеет достать одного, двое других не будут спокойно ждать своей очереди. Тогда он решил действовать по-другому: резким движением достал руки из-за спины и метнул ножи в двоих военных, которые и не готовились в него стрелять. Этому навыку Гундзи учился с самого детства, но целиться в две мишени сразу ему еще не приходилось. Поэтому неудивительно, что один из ножей выполнил свою функцию и воткнулся под ребра старшего солдата, а второй лишь застрял в плече другого противника. Но все это вместе вызвало панику у не ожидавших сопротивления и считающих себя богами людей. Пока тот солдат, что держал ружье направленным на Гундзи, в удивлении вертел головой, подросток рванул вперед. Солдат обернулся и начал целиться, но не успел - Гундзи достал третий нож и со всей силы всадил его в горло врага. Как показывал ему опыт, именно это место было весьма податливым для стали и жизненно важным для человека. Он не успел даже вздохнуть, когда на него сбоку набросился солдат с торчащим из плеча ножом. Военный повалил его на землю своим весом и начал бить кулаком по голове. Одной рукой Гундзи прикрывался, а второй нащупал в кармане кастет. И когда он достал его, у солдата не осталось шансов - подросток ударил его пару раз по виску с такой яростью, что на кастете остались кусочки кожи. Его противник закатил глаза и обмяк. Когда Гундзи отбросил от себя тело, на него уже смотрело дуло ружья. Это старший военный, не желающий сдаваться только из-за ножевого ранения, дрожащими руками направлял на него оружие. - Когда ж вы уже сдохните, - оскалился Гундзи и, проехавшись по земле, пнул по ногам солдата. Обезвредив последнего врага, подросток оглядел свою испачканную в крови и грязи одежду и хихикнул - он опять выглядел как оборванец. - Я впечатлен, - услышал он хриплый голос со стороны. Гундзи напрягся и быстро повернулся. Он был полностью удовлетворен результатами прошедшей битвы, ему даже начинало нравиться такое времяпрепровождение, но четвертый вооруженный солдат был бы уже лишним. Впрочем, это был Киривар, который держал ружье на плече и усмехался. - Тц… - Гундзи наклонился и выдернул свой нож из горла солдата. Кровь из артерии брызнула ему в лицо, и подросток как-то удивленно облизнулся. - Отвратительное зрелище, - констатировал Киривар. - С самого начала. Дерешься как животное. - С самого начала? - Гундзи собрал все ножи и выпрямился. - Ты же не думал, что я буду помогать тебе? - Почему ты не помог им? Киривар подошел ближе. То, как выглядел Гундзи сейчас, ему нравилось еще больше. Его волосы казались светлее, чем раньше; сам он выглядел не тифозным умирающим, а вполне крепким молодым человеком; больной блеск в глазах от радости победы делал его похожим на сумасшедшего; темно-бордовые разводы на лице и одежде казались чем-то порочным и животным. - Ты мне нравишься, - ответил Киривар на его вопрос. - Я убью тебя, - Гундзи прислонил нож к его груди, но даже не нажал посильнее. - Предлагаю разойтись, - никак не прореагировал на этот жест сержант. - Люди, которые распластались тут на земле, не были самыми сильными, как ты понимаешь, и от тебя они такой агрессии не ожидали. Я же с тобой знаком, и очень близко, так что тебе со мной не справиться. Хочешь все-таки сдохнуть? - Не хочу, - буркнул Гундзи и опустил нож. Не потому, что считал себя слабее. В действительности ему не хотелось драться именно с этим человеком. - Два совета тебе, мальчик. Первое - если хочешь выжить в этой войне, хотя бы маскируйся под солдата на территории военных действий. Второе - джинсы подтяни, а то напрашиваешься. - Что ты… а… Гундзи хотел бы задать еще много вопросов: почему сержант не хочет взять его в свою армию; почему, если он «напрашивается», Киривар даже не попытался ничего сделать; между кем идет война и применяет ли одна из сторон биологическое или психотропное оружие - если уж он собрался жить, такая информация ему бы не помешала. Но Киривар развернулся и пошел в собственном направлении. Тогда Гундзи крикнул единственное, что показалось ему важнее всего: - Я все равно убью тебя! Киривар остановился и повернул голову: - Если нам еще когда-нибудь придется увидеться… Знаешь, что я сделаю с тобой? Гундзи усмехнулся и показал сержанту средний палец. Киривар покачал головой и пошел дальше, оставляя подростка одного в окружении убитых им людей. Это была последняя их встреча на войне, смысла которой они оба не понимали, и которая продлилась так долго, как никто не ожидал. Военные действия имели не только международный характер, но и междоусобный, когда люди одного государства и одной страны поднимали оружие друг против друга, а слово «соседи» стало носить одно лишь отрицательное значение. Это был повальный разгром всех физических и моральных ценностей планеты. Даже когда более вменяемые правители осознали всю катастрофичность событий, пытаясь заключать мирные соглашения и идти на уступки, это было слишком запоздалой реакцией. Люди, от простых граждан до генералов, хотели драться, доказывать что-то, мстить за кого-то. Применялись все более мощные оружия, в том числе и те, о которых думал Гундзи, - действующие на мозги людей ультразвуком. В воздухе то в одной точке земли, то в другой, клубился ядовитый газ, буквально расплавляющий кожу человека. Каждый человек был так или иначе вовлечен в военные действия. И Гундзи сделал выбор для себя - быть не жертвой, а хищником. Тем, кто получает от страданий других выгоду, кто становится сильнее после победы над слабыми. Раньше у него была нищая жизнь подростка, на которого все смотрели свысока. Теперь его ножей и ухмылки боялись, и он сам решал, кем будет - беженцем, военным или проповедником. Фокус был только лишь в смене одежды - при таком шатком местонахождении тех или иных групп людей на земле никто не запоминал в лицо врагов. К тому же, товарищи за один день могли стать врагами, подчиняясь неустойчивой политике войны. Хаос правил миром и сводил с ума людей, заставляя их либо устало сдаваться и умирать, либо драться сильнее. За годы войны Гундзи превратился из подростка в молодого мужчину, стал выше, его тело окрепло и стало сильнее. Однако чужая кровь, в которой практически всегда были запачканы его руки и ножи, все более затуманивала сознание, уничтожая такие чувства, как жалость и рационализм. Сначала Гундзи дрался только за свою жизнь, убивал редко и быстро. Позже он мог убить человека, если хотел получить его обувь или другую одежду, еду или питье. Однажды, вытаскивая нож из груди очередного убитого, Гундзи не выдержал и рассмеялся. Он долго не мог успокоиться, и даже когда смех прошел, коротко хихикал и усмехался. Потому что когда вокруг так много крови, трупов и грязи - это становится забавным. После того, как Гундзи прочувствовал всю веселость своей новой жизни, он начал убивать по-другому. Он играл со своими жертвами, пугал их, чего-то требовал, резал так долго, что они умирали не от серьезности ран, а от потери крови. Он экспериментировал, и с каждым новым днем оставлял после себя все более обезображенные трупы. Иногда он вспоминал о том, каким он слабым был когда-то, и это заставляло его смеяться над собой. В какой-то период войны Гундзи примкнул к группе вооруженных гражданских лиц, целью которых было спрятаться от солдатов и защитить себя. Они говорили на непонятном языке и, похоже, не выступали ни на чьей стороне, а были редкими в этом мире пацифистами. Гундзи попал к ним случайно и не вполне понимал их, но другого источника продуктов в тот момент он не нашел. Ночуя с иностранцами под одной крышей, он думал, стоит ли их перебить в этот день или следующий. По татуировкам и пирсингу на их лицах можно было решить, что они - панки. Тогда Гундзи решил повременить с убийством и попытался объяснить этим людям, что ему нужно доделать татуировку солнца. - Лучи, нарисуйте мне лучи, - говорил он и показывал на свои плечи. Самодельная машинка у них была, но иностранцы Гундзи не понимали. Он плюнул на свое солнце, и тогда ему сделали много других тату - узоры на груди и спине, черный воротник на шее и языки пламени вдоль рук, в том числе цветные. Ему даже прокололи уши. Ради всего этого Гундзи оставался с этими людьми рядом больше месяца и даже дрался на их - впервые на чьей-то - стороне против военных. Ему нравилось покрывать свое тело узорами. И нравилось слушать пение иностранцев под гитару. Пели они всегда громко и с надрывом, под рваный ритм, так, что Гундзи почему-то хотелось смеяться. А еще он считал, что под такую музыку приятно было бы кому-нибудь раскромсать череп. Он даже говорил об этом своим пацифистам, но они его все так же не понимали. И они не нарисовали у его солнца лучи. Поэтому, наверное, неудивительно, что однажды утром вся группа мирных граждан оказалась мертвой. Гундзи покинул их без всякого сожаления. А потом у него появилось настоящее оружие. Не пистолеты или ружье - их Гундзи считал защитой слабых и неуверенных; и не ножи или меч - это было слишком надоевшим и скучным. Нет, он подобрал для себя идеальную вещь - стальные когти, основание которых надевалось на руку по типу кастета, защищая кисть пластиной сверху. Назывались эти штуки тэкко-каги, и, увидев их впервые у одного из бандитов очередного города, Гундзи понял, что значит любить. Именно это чувство вызвало в нем такое странное и желанное оружие. Заполучив тэкко-каги себе, он теперь обладал не тремя ножами, как раньше, а целыми шестью - по три острых когтя на каждую руку. Минусом использования такого девайса была строгая фиксация когтей в одном положении на руке. Кроме того, металл травмировал кожу, оставляя царапины на ладонях. И Гундзи ощутил это практически сразу, после первых случаев использования нового оружия. После этого он обмотал руки бинтами. Сначала Гундзи было неудобно: когти хоть и были металлическими и острыми, но принципиально отличались от ножей. Убивать было сложно, порезы получались неловкими и неаккуратными. Но постепенно это превратилось из недостатка в новую забаву, а когда Гундзи полностью освоил навыки обращения с новым оружием, он понял, что не ошибся в своем выборе. Война продолжалась, но в мире не существует вечных двигателей, и рано или поздно все подходит к своему завершению. Когда во всех доступных средствах массовой информации объявили о наступлении мирного времени, это повергло людей в шок. Новая неожиданность, не ставшая облегчением. Нет, никто не думал, что война продлится до окончания существования любой цивилизации, но мир пришел слишком внезапно. Обычно так и бывает - когда ждешь чего-то очень долго, до потери надежды, до привычки к той ситуации, которая уже сложилась. Люди чувствовали себя опустошенными. Некоторые потеряли слишком многое, чтобы теперь спокойно начать мирную жизнь. Моральные принципы и некогда ценные человеческие качества потерлись, города лежали в руинах. Правительство разных стран, часть из которых уже нельзя было назвать единым государством, в спешке пытались восстановить хотя бы видимость закона и порядка. Неудивительно, что в таких плачевных для всего живого условиях преступность радовалась и процветала. Криминальные организации, мафиозные группировки, бывшие заключенные, стаи наркоманов захватывали не успевшие вздохнуть свободно города. Кое-где этому все-таки мешали стражи порядка, агрессивно нападающие на преступников и забивающие их до смерти - адреналин войны еще кипел в крови у каждого. Но наводить порядок в городах было делом сложным и слишком долгим. К тому же, привыкшие к жажде крови бывшие солдаты и обычные граждане повсюду устраивали свои бои, часть из которых были без каких-либо правил. Теперь они дрались не за семью и родину (понятие «родины», как и многое другое, стерлось во время войны), и даже не за свои принципы или идеологию. Просто им хотелось избивать, сильно и яростно; хотелось наказывать, мстить врагам, которых уже не было. Их сложно было не понять. Многие люди от жалости к себе, к своим потерянным в войну годам и нервам, начинали пить, много и непрерывно. Еще удобнее были наркотики, которые в таком хаосе можно было найти где угодно - лишь бы у тебя было, что дать взамен. И люди отдавали все, от денег и золотых коронок до антикварных дедушкиных часов за счастливые наркотические видения. Преступная организация Вискио, начавшая формироваться еще до войны, лучше всего почувствовала себя именно сейчас. Благодаря своей силе и хитрости, они начали активно укреплять свою власть в бывшей столице Японии. Правительство, разделенное на несколько частей, как и сама страна, пыталось подавить криминальность, но с каждым месяцем утопало в собственных внутриполитических разборках, и получалось все хуже. Гундзи оказался в Тошиме, так теперь наименовали бывший Токио, через год после окончания войны. Это не было случайностью для него. Как человек, привыкший к свободной жизни с порушенным социальным строем и разрешенными преступлениями, он испытывал некоторые сложности. Его пытались забирать в тюрьмы, иногда даже в психиатрические дома, называя сумасшедшим и опасным человеком. Во время войны он о себе такого не слышал. Терпеть хоть какие-то ограничения своей свободы Гундзи был не намерен и поэтому направился туда, где, по слухам, правил привычный беспредел. Вискио заметили его сразу – люди в масках, ближняя свита главы организации, оказались свидетелями того, как Гундзи жестоко и быстро расправился со стражем порядка. Они не могли не похвалить своего единомышленника. Гундзи, глядя на развернувшийся перед ним маскарад, смеялся и показывал в их сторону когтями. Люди в масках переглянулись, подумали и потащили его в особняк главы Вискио. За обещанную крышу над головой и роскошный ужин Гундзи не сопротивлялся и почти не пробовал никого убить. Арбитро, неприятный человек в еще одной маске и со странным кричащим стилем, представился управляющим организации Вискио, сказал, что скоро будет править всей Тошимой и предложил Гундзи работать на него. - Мне нравится твое рвение проливать кровь и твое оружие, - спокойно пояснил Арбитро. Глядя на него, Гундзи не хотелось смеяться. Должно быть, эта было чувство уважения к людям, способным командовать и добивающимся своих целей, выработанное еще в детстве. Если о Вискио говорили с таким ужасом далеко за пределами Тошимы, Арбитро был как раз таким лидером. Гундзи впервые кто-то пытался нанять на работу и, хотя он и ненавидел подчиняться, предложение заинтересовало его. Убивать просто так или убивать по просьбе Арбитро - принципиальной разницы видно не было. - Вот и хорошо, - сказал Арбитро, получив утвердительный ответ. - А я взамен позабочусь о тебе. Теперь этот особняк - твой дом. - А люди в нем - мои игрушки? - оскалился Гундзи. - Люди в нем - мои игрушки. Но тебе разрешено делать с полицией и другими людьми, которые не подчиняются мне, что угодно. - А как я их узнаю? - Не страшно, если случайно убьешь кого-нибудь постороннего. Такой подход к делу Гундзи восхищал. Он быстро освоился на новой территории и, вопреки своим еще недавним личным законам, полностью подчинился Арбитро. Что-то было в этом человеке, что заставило Гундзи почти преклоняться перед ним. И только перед ним - остальных членов организации обладатель когтистого оружия считал чем-то вроде домашних крыс, которых и убивать неинтересно. Был в особняке и еще один занимательный персонаж, над которым Гундзи, особенно первый недели, никогда не уставал потешаться. Тощий подросток, в странном кожаном костюме, в шрамах, пирсинге, с завязанными глазами, - Ину. Он был верной собакой Арбитро, его странной личной вещью. Вероятно, если бы ему сказали покинуть Вискио, «освободили» бы его, это было бы смертельно для него с психологической точки зрения. Даже настоящая собака плохо переживает разлуку с хозяином, что говорить о способном на более серьезные мыслительные процессы Ину. Он любил Арбитро искренне, как не способен был его полюбить иной человек, потому что тот в какой-то мере спас его и дал смысл существования. Когда Гундзи однажды спросил Арбитро, почему его собака не говорит, тот ответил: - Ну где же ты слышал, чтобы собаки разговаривали? - Ха-а? Тогда почему у него повязка? У собак есть глаза, я видел. - Это особенная собака, - Арбитро погладил Ину по голове. - Чем слабее его зрение и голос, тем сильнее он испытывает другие ощущения. Гундзи не понимал, и тогда ему предложили объяснить на практике. - Не-е, спасибо, - он усмехнулся, глядя на одно из колец, прокалывающих кожу Ину на груди. - Я вполне доволен ощущениями, когда протыкаю людей своими когтями. Дополнительные стимуляции мне не требуются. - Ты многое теряешь, - пожал плечами Арбитро. Впрочем, превращать Гундзи в свою игрушку он не планировал - тот был слишком ценен как боец и как метод устрашения противников. Чуть позже Гундзи обратил внимание на еще одного приближенного Арбитро - это был одетый в черное, с катаной в руке, опасный даже на первый взгляд человек. Гундзи столкнулся с ним и услышал в свой адрес: «Мусор». Тогда их мгновенно начавшуюся драку остановил все тот же Арбитро. И Гундзи не знал, кто бы победил, если бы их не прервали, хотя до этого не без оснований считал себя одним из сильнейших в Тошиме. Видимо, из-за этого факта мужчина так ему запомнился, но после этого случая он одаривал Гундзи лишь презрительными взглядами и короткими фразами, почти не реагируя на язвительные шутки и предложения умереть. Какую функцию выполнял этот человек в организации, кем он являлся - Гундзи не знал, а Арбитро на эту тему не распространялся. В политике Вискио было много тайн, в которые никто без особой необходимости старался не вдаваться. Да и Гундзи это было не интересно - у него было любимое занятие и, наконец-то, место в этом мире. Планете пришлось побывать на грани уничтожения, чтобы обычный беспризорник обрел свое счастье. Гундзи сидел на диване в приемном холле особняка и думал о том, чем бы сегодня развлечься. Несогласных с политикой Вискио на улицах Тошимы становилось все меньше, или они просто уходили в подполье. Ину, с которым иногда было так приятно поиграть, находился со своим хозяином. Когда в помещение вошел Киривар, Гундзи уронил свой чупа-чупс. Сержанта он узнал бы в любом случае, но тот почти не изменился, только вдоль его лба появился шрам, полученный не иначе как в интереснейшем бою. Вот сам Гундзи за прошедшие в безумстве года вырос и заметно возмужал, что и отметил про себя Киривар, также сразу узнавший старого знакомого. Они рассматривали друг друга, пока Гундзи не закрыл, наконец, рот и не усмехнулся. - Мне нравится, как ты сосал леденец, - сказал Киривар. - Стари-ик! - Я тебе зубы выбью, если еще хоть раз меня так назовешь, - пообещал тот и улыбнулся. Он даже не ожидал, что будет настолько рад видеть кого-то из прошлого. - Выжил, значит? - Ты сомневался? - Конечно. Я удивлен. - Сейчас я покажу, как я выжил, - Гундзи рванул с места и прицелился всеми когтями в лицо и горло Киривара. К его удивлению, ножи остановила железная труба. От такого выбора оружия у нападающего началась веселая истерика: - Где ж твое ружье, военный? - Этим интереснее бить по голове, - сказал Киривар и в подтверждение замахнулся. Однако труба застряла в подставленных когтях, и тогда бывший сержант резко дернул ее так, что вывернул руку Гундзи, и тот застонал. - Дурак, просто сними перчатку, - посоветовал Киривар и перестал тянуть. - Это мое оружие! Свое бросай! - Тц… - он отпустил трубу, и один ее конец ударил Гундзи по ноге. - Ай-яй! - тот запрыгал. Труба со звоном ударялась о пол при каждом прыжке: она все еще была в когтях. - Вот придурок, - Киривар хлопнул себя по лбу. - Я убью тебя! - Гундзи остановился, выдернул трубу и откинул ее в сторону. - Без оружия ты вообще ничего не сможешь сделать. - Судя по представлению, которое ты устроил, ты все такой же сопляк. Лучше сядь и пососи что-нибудь. Я даже могу… - Киривар не договорил: ему пришлось перехватывать руки вновь набросившегося на него Гундзи. Когти опасно блеснули у самого лица. - Ладно, ты стал сильнее, - согласился Киривар, пытаясь подойти поближе к своей трубе. Сражаться с Гундзи голыми руками теперь и вправду показалось ему небезопасным. - Ага, и убью тебя, - тот сделал ему подножку, и они оба повалились на пол. Гундзи оказался сверху, а его когти расположились на груди противника. Стоило ему чуть сильнее напрячь руки и надавить, и он бы с легкостью прорезал футболку Киривара цвета хаки и добрался бы до кожи, несмотря на то, что тот сжимал его запястья. Но Гундзи просто расположился поудобнее и с улыбкой рассматривал лицо старого знакомого. - Ну и ну… Ты стал таким тяжелым, - вздохнул Киривар. - Теперь, похоже, тебя не так просто будет отнести в переулок, чтобы трахнуть. - Теперь тебе вообще будет сложно трахнуть меня, - Гундзи оскалился, наклонился и медленно провел языком по его губам. Киривар на несколько секунд замер, после чего ударил когтистого противника в грудь, откинул от себя и прижал его к полу, удерживая рукой за горло. Гундзи не проявил никакого сопротивления, его руки были раскинуты в стороны. - Значит, сложно? - спросил Киривар и получил в ответ лишь смешок. - О-о… - пропел внезапно появившийся Арбитро, - я вижу, вы уже познакомились? Я вас очень прошу, не нужно убивать друг друга. И не устраивайте потасовок в особняке, здесь, между прочим, находятся антикварные вещи. Иначе заставлю расплачиваться. Натурой, да. - Я всего лишь поздоровался, - Киривар разжал руку и поднялся на ноги. - Первый раз вижу Гундзи в таком положении, - сказал Арбитро. - Видимо, я не ошибся с тобой, Киривар. Нужно было позвать тебя раньше, тогда многие слуги и вещи в особняке были бы целее. Видишь ли, этот милый блондин - прекрасный и очень ценный боец. Но он слишком несдержан в своей жажде крови, особенно в последнее время. Поэтому, Киривар, я хочу, чтобы ты был его напарником и вправлял ему мозги, когда необходимо. - Э-э! - Гундзи сел и облокотился на диван. - Я чего-то не понял. Он что, всегда был здесь? - Нет, он следил за порядком в другой части города. А что такое, вы знакомы? - Ну во-от… - Гундзи нашел на полу свой чупа-чупс. - Теперь он грязный. - Не волнуйся, мы найдем, чем занять твой рот, - усмехнулся Киривар и поднял свою трубу. - Нам все понятно. - Кажется, вы уже нашли общий язык? Я рад, - Арбитро улыбнулся и отправился по своим делам. Новые напарники переглянулись. - А война тебя… изрисовала, - заметил Киривар. Красная ветровка Гундзи была расстегнута и открывала на показ всем желающим его татуировки. - Еще и изрешетила, - он убрал волосы за уши, показывая многочисленные сережки. - Я вот удивляюсь! Ну как тебя не пришибли? Я не вижу даже шрамов. - Их нет. Зачем на таком красивом теле шрамы? Это тебе, старику, можно. - Ты такой идиот. - Но красивый же? - совсем по-детски наклонил голову Гундзи и показал язык. - Красивый, - Киривар хохотнул. Если бы он не знал со слов Арбитро, что перед ним сидит опаснейший человек, наслаждающийся убийствами, можно было бы решить, что Гундзи сама невинность и непосредственность. Вообще, Киривар никак не ожидал увидеть именно его в особняке. Он был знаком с Вискио еще до войны, сюда же пришел после, так как испытывал желание продолжать убивать и калечить. О новом бойце с необычным оружием, похожим на гигантские когти, ходили слухи даже там, где Киривар контролировал город. Гундзи поднялся и направился к выходу. Он решил, что ему еще представится возможность пообщаться с новым напарником, а сейчас хотелось просто лишить кого-нибудь жизни. - Куда пошел? - Киривар положил трубу на плечо. - Ты хотел убить меня. Передумал? - Так папа приказал этого не делать, - ответил Гундзи, даже не поворачиваясь, и потянулся. Его когти встретились над головой и издали протяжный звон. - Папа? - Ну, Арбитро, - усмехнулся Гундзи. - Поэтому я пойду и изобью того, кого можно. И это будет на твоей совести. Киривар вздохнул. Шутка насчет совести показалась ему чересчур глупой. Ближе к ночи напарники встретились вновь - в комнате Гундзи. - Э-эй, твои апартаменты дальше по коридору, - возмутился хозяин помещения, когда Киривар бесцеремонно выбил дверь ногой. Замок повисел пару секунд на выломленном косяке и упал на ковер. - Я знаю, - Киривар улыбнулся. - Пришел проверить, чему ты научился за годы войны. - В смы-ысле? - Гундзи успел снять свои тэкко-каги и теперь посмотрел на тумбочку, где они находились, с сожалением. Киривар закрыл дверь, положил свою трубу и прошел в комнату: - Неплохо расположился. Шикарно, поди, для твоей прежней жизни? - Заткнись. И выметайся отсюда, - Гундзи потянулся к своему оружию, но Киривар быстро перехватил его запястье. - Я ж не драться сюда пришел, идиот. Гундзи посмотрел на него и задал самый неуместный, по мнению Киривара, вопрос: - Что за дурацкие очки болтаются у тебя на шее? Сварщиком подрабатывал? - Это чтобы кровь в глаза не брызгала, когда я делаю из всяких непонятливых дураков отбивные, - совершенно серьезно ответил тот. - А-а… а я челку отрастил для этого, - Гундзи рассмеялся. Киривар наклонил голову вбок. У него промелькнула мысль, что зря он пришел к этому лишившемуся рассудку человеку. Но следующее действие Гундзи заставило его передумать: блондин выдернул свою руку из хватки Киривара, вцепился ему в плечи и поцеловал. Хотя эти довольно не нежные покусывания лишь с большой натяжкой можно было назвать поцелуем. Киривар отпихнул его от себя и удивленно сказал: - Нет, ничему ты не научился. Все такой же звереныш. - Учиться? У кого? - удивился Гундзи. - Я бы никому не позволил себя лапать. - Вот как? - Киривар хохотнул. - Значит, я у тебя единственный? Когда Гундзи совсем по-детски надул щеки, Киривар от смеха согнулся по полам. - Убью, - пообещал блондин и метнулся в сторону тумбочки, за оружием. - Так папочка же запретил! - у Киривара даже слезы на глазах выступили от такого веселья. Он выпрямился, схватил Гундзи и с размаху бросил его на кровать. Его ветровка от таких действий сползла с плеч, и Киривар вмиг стал серьезным. Почему-то замеченная им деталь показалась ему очень важной. - Что с твоими солнцами? - спросил он. - Чего-о-о? - Гундзи нахмурился. Ему было противно играть, когда его побеждали. - Ты весь такой изрисованный, а солнца все еще не греют? Гундзи ругнулся и посмотрел в сторону. То, что было важно для него в подростковом возрасте и чуть позже, сейчас не имело никакого смысла. Будут лучи на его коже или нет - какая разница, уж теперь-то? Но слова Киривара впервые за много лет вызвали у Гундзи желание взять свои же когти и с силой надавить ими на свои же виски.