When I get to the bottom I go back to the top of the slide Where I stop and I turn and I go for a ride Till I get to the bottom and I see you again Do you, don't you want me to love you I'm coming down fast but I'm miles above you Tell me, tell me, tell me, come on tell me the answer Well you may be a lover but you ain't no dancer Now helter skelter Helter skelter
Он летел без метлы и фестрала, бескрылый, свободный точно ветер. Чувства обострились, воздух колол ледяными иглами нагую кожу, и везде, всюду, куда простирался взор, были его владения. Все принадлежало ему - небо, океан, земля под ними и пламень в её недрах. Неотделимо и навек - ему и тому тайному огню, что жег грудь и разгонял горячие волны по телу. Повинуясь его воле, зашло солнце, и в бархатной синей тьме набрали сияние звезды. Воздух сгустился огромной воронкой и он, раскинув руки, заскользил по её краю, спускаясь все ниже и ниже по прохладному желобу. Внизу ожидало что-то значимое и забытое, опасное и желанное всем существом. Скорость спуска нарастала, спираль сужалась, он закрыл глаза, ожидая страшного удара о воду. И открыл их в реальности. С некоторых пор кошмары стали частью его жизни, превратились в рутину. Снилась всегда какая-то чушь, Грейвз отчетливо помнил опьяняющую радость сна, которая оборачивалась холодной дрожью, стоило ему проснуться. Словно монета перевернулась; этот контраст как и раньше пошатнул его чувство безопасности. Тревога облепила сонный разум, но по опыту Грейвз уже знал - это лишь отголосок сна, который скоро схлынет. Так и случилось. Он побродил по темным комнатам, покурил у окна, глядя на бледнеющее небо, и лег обратно. Спать оставалось не более часа, и Грейвз не собирался им пренебречь. Кошмар никогда не приходил дважды. *** Летучка затянулась, монотонный голос Проспера Бейли усыплял вернее любых сонных чар. Тот светился начищенным драготом - представилась возможность выступить с докладом перед самой мадам Президент. Серафина внезапно пожелала посетить внутреннее собрание аврората, чему Грейвз был совершенно не рад - не любил, когда вмешиваются в дела отдела. От него требовался результат - и все годы службы он неукоснительно предоставлял его; пути же, которыми этот результат достигался, он считал исключительно своей заботой. Чем больше он думал об этом - тем больше его охватывало разражение, зудом расползаясь по мыслям, как чернила по мокрой бумаге. Разве мало он отдал этой драккловой работе, чтобы теперь за ним ходили как за тупым желторотым стажером; разве хоть словом, хоть делом позволил он усомниться в своей лояльности; разве весь отдел не был его? Он был далек от игр в политику и власть, его страстью было дело иного рода - охотничий азарт, когда гонишь очередную вонючую крысу в невидимый пока ею угол; торжество разума над хаосом, когда тонкая и кропотливая аналитика дарила маленькую зацепку; бессонные ночи, когда из темных глубинных вод памяти вдруг всплывали наверх обломки - и оборачивались слепящим жемчугом, и сердце заходилось в приступе узнавания - это оно, нашел, нашел. Бубнеж Бейли и не думал иссякать. Оценивающий задумчивый взгляд, брошенный Серафиной - и чуждая злоба, вскипая, набухла внутри. О чем она думает, о чем все они думают? Для чего сидят они в душной тесной комнате, приближая конец дня пустопорожней болтовней? И завтра, и через год - порядок будет все тот же, неизменный и бесполезный, ненавистный ему и всякому, кто словам предпочитает дело. Сука. Ты могла бы легко прекратить все это, но вместо этого воображаешь из себя оплот всея Макуса, ядовитую кобру, защищающую свою кладку, только вот яйца в ней - воображаемые; нет у тебя никаких яиц, ни опаловых, ни железных, один лишь золотой капюшон, что ты усердно раздуваешь в попытке казаться значимее. Вспухший внутри багровый пузырь лопнул, оставив после недоумение и острый стыд. Что это он, в самом деле? Всего лишь летучка, одна из многих. *** Лестница крутой спиралью уходила вниз. Он задрал голову, чтоб посмотреть, как глубоко уже спустился, но увидел лишь бесконечные ступени, терявшиеся наверху. С уверенностью, присущей снам, он знал - ему нужно вниз, это было важно, это было важнее всего, что он помнил. Икры скручивало судорогой от долгого спуска, колени ныли, а видимость расплывалась, но цель гнала его вперед. Он должен был что-то найти, что-то, что он обронил внизу, и оно было необходимее воздуха. Головокружение заставило его прижаться спиной к стене, пережидая приступ. Но это не помогло - уже при следующем шаге нога подогнулась и он кубарем полетел вниз, сначала по ступеням, а затем провалился в темный колодец пролета. Я ничего не терял - вдруг понял он. Я ничего не терял и ничего не ищу, это оно хищно ищет меня, зовет меня и ждет меня. Ждет внизу. От ужаса он закричал. — ...истер Грейвз? — он отнял руку от лица и увидел перед собой обеспокоенную Голдштейн. — Мистер Грейвз, с вами все хорошо? Она стояла возле его стола и сжимала в руках бумаги. — Да. Да, все в порядке, — уверенно солгал он. — Я не успела закончить отчет, простите. Вы сказали принести к трем, но если только дадите мне еще полчаса, то... — У вас час, — бросил Грейвз, жестом руки давая понять, что она свободна. Голдштейн скомкано поблагодарила его и вышла. Персиваль устало откинулся на спинку стула, с усилием массируя виски. Он решительно не помнил, как проснулся и добрался до работы; помнил лишь, как вечером лег в постель, и затем - мутную пелену сна. Надо бы показаться колдомедикам, - мелькнула рассеянная мысль и ушла на глубину. *** Дни тянулись за днями, серые и безликие. Грейвз был измучен - кошмары обступили его плотнее, чем прежде, иной раз посещая дважды за ночь. Один запомнился ему особенно ярко: он бродил блеклым призраком, неузнанный и незримый, не зная ничьих лиц, не в силах коснуться всего, что любил. Тогда он впервые проснулся в слезах. Апатия владела им днем, тревога - ночью; их сочетание так изнурило его, что он уже не в силах был ничего ни осмыслить, ни предпринять, и лишь покорно ожидал исхода. Он запирался в кабинете, как в коробке для спичек - и кружил от стены к стене, бессмысленно и бесцельно. В лотке для прессы мелькнуло вдруг черное, крупно набранное имяГДЕ СКРЫВАЕТСЯ ГРИНДЕВАЛЬД?
и отозвалось внутри глухой тоской, причины которой Грейвз не смог обозначить даже для себя. *** Сотни глаз светились во тьме. Сотни глаз неотрывно взирали на него - все те, чье будущее он извратил, чьи жизни разрушил, все, кого погубил. — Ты виновен, — шептал ему шелковый голос, — виновен не столь перед ними, но передо мной. Ты выбрал не ту сторону. Не ту, не ту. Сотни сломанных палочек, сотни жизней, оплаканных матерями и вдовами, сотни ненавидящих глаз, что будут взирать на тебя в конце, в кратком мраке перед пустотой небытия. К этому ты движешься от колыбели до гроба, этому ты отдал все силы, и разум, и страсть. Ты растратил свою жизнь, развеял по ветру в мелочном служении чужакам, охраняя их слепую уверенность в собственном превосходстве. Ты предал огонь, горящий под клеткой из ребер, и теперь он пожрет тебя. Раздался тихий рокот барабанов, он все нарастал, делался грязнее и громче - или то было биение его собственного сердца? - и наконец стал нестерпим. Все его существо словно вошло в резонанс с этим нутряным ритмом, и, повинуясь ему, шелуха искусных личин стала сходить одна за одной. *** Сбросив их все, Гриндевальд распрямился во весь рост и потянулся упоенным животным движением. Старые воспоминания, начиная с последних, поднимались изнутри как змеиная голова в высокой траве. Распад происходил не сразу и не столь быстро, как он опасался. Чары были сложны но выполнимы, второй раз они поддадутся охотнее, он чувствовал это. Чужая личина сумела всех подчинить, собственные воспоминания были надежно сокрыты и ничто не смогло бы выдать её носителя до начала распада. А он начинался лишь на седьмой декаде и длился еще две, теперь это стало известно. Впрочем, ему хватит и меньшего срока. После того, как он окончательно сбросит облик Грейвза, в Конгрессе еще пару месяцев будут полагать, что тот где-то пленен. Околдованная память исказит их мышление. Конечно, если б хоть кто-то из них сообразил поднять документы, то довольно скоро установил бы, что Персиваль Грейвз никогда не существовал. Узнав работу отдела изнутри, он полагал, что таковых не найдется. Ему же оставались нужны лишь несколько дней. Снова войти под костяные своды чужого разума, более примитивного и прямолинейного, чем он привык. Сплести заново чары, выложив на периферию желание отыскать Обскура. Тот не был целью, лишь прикрытием - вероятно, вспышка злобы сквозь истертую личину все погубит, но затея могла бы иметь успех. А затем он оставит Персиваля Грейвза позади. После него выйдет быстрее сокрыть себя другим, новым обликом. У него будет немного времени, чтобы решить, какой сможет понравиться ему. Время движется по спирали, — думал он, — истории повторяются, отражаясь друг в друге, причины и следствия меняют порядок. Детерминизм предполагает отсутствие выбора, но даже если он иллюзорен - я продолжаю движение. Время столкнет нас вместе, я знаю, но бездействовать не намерен. Я зайду на новый виток нашей истории скорее, чем ты рассчитываешь, подойду ближе, укрытый так надежно, что даже ты не узнаешь. И извлеку тебя из этой башни, точно моллюска из раковины. Свободный словно ветер, он пересечет Антлантику. И нанесет визит старому другу.21.04.2017