Лекарство от закона

Ток-шоу «Пусть не пиздят» выходило по центральному телеканалу примерно в двадцать один ноль-ноль. По нему, как и в принципе по многим другим телеканалам, всегда показывали только самые нашумевшие истории города N. Многие жители думали, что после изнасилования слепой несовершеннолетней матери-одиночки с раком матки, груди, глаз и половины головного мозга их уже вряд ли что-то удивит. Однако этот мир был по-прежнему полон прекрасных вещей, поэтому именно сегодня центральный телеканал предвкушал, как побьет все телевизионные рекорды своей сенсационной новостью всего лишь за один час. На одном из трёх красных диванов посреди огромного зала сидел молодой человек. Он сидел, закинув ногу на ногу, и самодовольно улыбался. Знаменитый телеведущий, тридцатилетний Клайд Бэд, который ради этого выпуска взял из приюта младенца, молчал. Молчали в принципе все: и зрители, и всякие общественные деятели, сидевшие в первых рядах, и полицейские, сторожившие выходы. Эфир начался уже как минуту назад, но Клайд не мог найти слов, ведь перед ним сидел не какой-то хулиган, бандит или уголовник. Перед ним сидел сам Антонио Энь’ярро — душегуб и линчеватель, маньяк и педофил, террорист и… террорист. Новость о поимке Энь’ярро была как гром среди ясного неба. В течение месяцев полиция выслеживала маньяка, после того как он обезглавил несколько детей в приюте Святой Мерседес. Все хотели узнать почему. Как у взрослого парня поднялась рука на маленьких беззащитных детей? Мучила ли его совесть? Понесёт ли он наказание куда более ужасное, чем смерть? — Итак, в эфире программа «Пусть не пиздят» и я, ее бессменный ведущий Клайд Бэд. Сегодня гость нашего выпуска не нуждается в представлении, так что обойдемся без лирики. Прошу внимание на экран. Позади Энь’ярро запустили ролик, в котором слайдами показали его детство, юность и службу в национальной гвардии. На первой фотографии был маленький Антонио: он весело кормил уточек в пруду. Он выглядел таким невинным, что часть зрителей усомнилась как в подлинности снимков, так и в том, действительно ли сидел перед ними легендарный маньяк. Далее пошли фотографии школьных времен, на которых Энь’ярро выпускал из рук белых голубей. И зрителей снова охватило сомнение! Далее показали Антонио в военной форме с наградами за верность и храбрость Отечеству. Ну точно какая-то утка! Зрители уже начали перешёптываться между собой и незаметно улыбаться юноше, пока не настало время заключительной части ролика. Там, жонглируя детскими головами как яблоками, был показан тот же самый смуглолицый паренёк, в чьей виновности кто-то недавно сомневался. Энь’ярро просто сиял от счастья, словно к нему снизошёл сам ангел. Он сделал сотни селфи с обезглавленными детьми: вот он с девочкой, в рот которой засунут десяток сигарет, вот с ещё одной, глаза которой вырезал и заменил на голубые пуговицы. Последняя же фотография шокировала даже опытных психиатров: Энь’ярро насадил голову мальчика на место головы маленькой деревянной лошадки. Самые впечатлительные ахнули, самые верующие — потребовали предать маньяка огню, а самые цивилизованные и толерантные кричали о необходимости отправить Антонио на принудительное лечение. Сам Антонио сидел, едва прикрывая улыбку рукою. Казалось, весь процесс доставлял ему неимоверное удовольствие. Он ничего не говорил, но одним своим видом бросал вызов каждому человеку в зале и миллионной аудитории центрального телеканала. После недолгого молчания ведущий Клайд Бэд, покачивая младенца на руках, поднёс микрофон к губам и неуверенно произнёс: — Я, как и, наверное, большинство телезрителей, до последнего не верил, что перед нами сам Весенний душегуб. Но, как говорил мой дед: «Не красив орёл, как кровожаден». И я, Клайд Бэд, начинаю прямой эфир. Да смилуются перед нами боги. Первыми, кто выкрикнули проклятия в адрес Энь’ярро, были представители церкви Святого Мардука. Упрекая его в безумии и гордыне, они требовали кровавой расправы над маньяком в прямом эфире. С ними соглашались практически все, за исключением либералов и правозащитников. — Его следует лечить, а не линчевать! — выкрикнул один из либералов. — В аду вылечат, — протестовали священники. Энь’ярро все так же прикрывал свою улыбку и сидел в вызывающей позе. Хотел было закурить, но в кармане не оказалось зажигалки. Печально. Тем временем малыш заплакал и заворочался в руках ведущего. Клайда это сильно отвлекало, но он терпел. — Люди! Одумайтесь! Вы говорите о человеческой жизни! О человеческой судьбе, — вставила своё слово какая-то безызвестная поэтесса. — Мы должны с пониманием относиться к его выбору и помочь встать на путь искупления! Вскоре стали кричать все, кому не лень. Ведущий всячески пытался угомонить толпу, но младенец только и делал, что мешал ему, визжа как молочный поросёнок. Вскоре Клайд не выдержал этого и передал ребёнка какому-то педиатру, которому до этого никак не давали микрофон. Ребёнок заорал ещё громче. Педиатр, мужчина средних лет, попытался успокоить малыша, но не тут-то было. Ребёнок орал, но всем в зале по-прежнему были интересны мотивы Энь’ярро, а не колики какого-то проклятого младенца. Педиатр наконец-то дорвался до микрофона. Он уложил неугомонного малыша на диван и попытался увести разговор в другое русло, прорекламировав собственную сеть частных детских садов. Но участь бесплатной рекламы в «Пусть не пиздят» была не лучше, чем у газет в общественных туалетах. — Мистер Сасквотч! Засуньте-ка свои детские сады себе в жопу! — А почему вы меня оскорбляете? Вам никто такого права не давал! Мы живем в свободной демократической стране, и я говорю все, что мне угодно. — Ну тогда я трахал вашу жену, мистер Сасквотч, пока дерьмо не полезло. После этих слов с виду спокойный, рассудительный и хорошо воспитанный мужчина кинулся с кулаками на юношу, сидящего несколькими рядами выше. Его, разумеется, остановили, а провокатору полицейские заломили руки за спину и вежливо проводили до выхода. На секунду толпа отвлеклась. Те, кто помоложе, смеялись над шуткой паренька, те, кто постарше, как всегда ворчали и осуждали всех, кроме Бога. Но все они, и стар и млад, стали соучастниками одного из самых ужасных преступлений двадцать первого века. Никто из них так и не заметил, что орущий младенец упал с дивана и, оставляя за собой полосу дерьма, полз навстречу Энь’ярро, который смотрел на него безумными глазами. Ведущий не успел и глазом моргнуть, а полицейские сделать и шага, как маньяк поднял ребёнка на руки и прислонил к груди. — Антонио, отпусти ребёнка, — потребовал от него комиссар полиции западного округа Бенджамин Флирт, который в качестве гостя сидел в первых рядах. Все замерли. Ведущий встал на месте как вкопанный. Стражи правопорядка достали оружие. Священники стали молиться. Энь’ярро держал плачущего младенца, словно только что родившая мать. Медленно покачивал, гладил по лысой голове. Но, когда ребёнок заерзал, он сжал его так сильно, что тот тихо захрипел. — Антонио! — повторил Бенджамин. — Вот вы все говорите: «Дети — наше все! Дети — наше будущее! Дети, дети, дети». Да пошли нахуй ваши дети. — Кажется, он немного ослабил хватку. — Вы не видите разницы между жизнью взрослого человека и ребёнка. Вы готовы пожертвовать лучшим в городе хирургом, чтобы спасти младенца, который вряд ли дотянет и до года. На тонущем корабле вы первым делом спасаете детей, а не лауреатов Нобелевский премий. И вы говорите, что дети — наше будущее? Тогда засуньте себе это будущее в жопу. Он прижал младенца ближе, заткнул рукой ему рот. Зрители ахнули. Кто-то даже включил на телефоне похоронный марш. Энь’ярро ещё раз окинул взглядом зал, затем — полицейских, медленно приближающихся к нему. Наконец он остановился на ведущем, который, кажется, сильнее всех жаждал развязки. Энь’ярро ни о чем не думал. Отбросил мысли о жизни и смерти, о судьбе и совести и, широко улыбнувшись, наконец-то совершил то, ради чего, как он считал, был рождён. Он бросил ребёнка ведущему словно куклу. Клайд успел поймать малыша, по большей части — благодаря удаче. Энь’ярро тут же повалили на пол и заковали в наручники. Многие вздохнули. Кто-то заплакал, а кто-то сменил похоронный марш на советский «Марш Победы». Сотрудники передачи тут же забрали младенца и вынесли его из зала. Бедолага уже не кричал, а хрипел, будто пробыл на морозе не один час. Клайда всего трясло. Он никак не мог собраться с мыслями. А что, если бы он не поймал ребёнка? Или поймал, но с перерезанным горлом? Такого бы он точно не пережил. Энь’ярро усадили обратно на диван. Полицейские держали его под руки и не сводили с него глаз. — А сейчас давайте прервёмся на короткую… — Да хер вам, а не реклама, — выкрикнул комиссар полиции Бенджамин. — Сейчас мы наконец-то решим один простой вопрос: кто мы? Люди или проститутки? Да-да. Я обращаюсь к вам, либеральные крысы. Чего уставились? Не нравится? Этот монстр, — он показал пальцем на Энь’ярро, — зверски убил нескольких ни в чем не повинных детей. И что я слышу? Лечить! Помочь встать на путь искупления! Да какое, нахер, искупление? — По четвертой поправке, — вмешался адвокат Энь’ярро, сидящий рядом с безызвестной поэтессой, — если человек признан невменяемым, он отправляется на принудительное лечение, а его противозаконные действия подлежат амнистии. Медицинская комиссия выявила у Антонио сильные психологические отклонения. Поэтому говорить о его смертной казни негуманно и в первую очередь противозаконно. Энь’ярро вновь улыбнулся, что лишь еще больше разозлило Бенджамина. Капитан полиции прекрасно знал, что если маньяк попадет в лечебницу, то наказания он непременно избежит. А допустить этого Бенджамин не хотел, ведь тогда на кой черт он занимает свою должность, если детоубийц отпускают на волю? — Стоп-стоп-стоп, — резко вставил слово мужчина в ярко-фиолетовом пиджаке, поправляя высокую шляпу-цилиндр на голове. — Если я правильно понял, то человек, которого признали невменяемым, ни в чем не виноват? — Если человека признали психически больным, то все его противозаконные действия подлежат амнистии. — Даже если он убил десять человек? — Ознакомьтесь с законами. — Даже если убил тысячу? — Да! — выкрикнул адвокат. — Да! Да! Да! Вы это хотели услышать, мистер Бонка? Довольны? Мужчина застыл с крайне удивленным выражением лица, после чего, широко улыбнувшись, вынул из-за пазухи пистолет и прострелил голову адвокату. Затем проделал то же самое с поэтессой, одним священником, каким-то депутатом из либеральной партии и несколькими полицейскими, не успевшими достать оружие. В конце концов, наведя дуло на трясущегося от страха Энь’ярро, он подмигнул ему и всадил последнюю пулю прямо меж глаз. Весь зал охватила паника. Зрители бежали вон, как крысы с тонущего корабля. Лишь ведущий Клайд Бэд и комиссар полиции Бенджамин Флирт стояли как вкопанные, не отрывая взгляда от обезумевшего хозяина мармеладной фабрики, который тем временем опустил оружие на пол, сел на колени и положил руки на затылок. Прибывший наряд полицейских был также шокирован происходящим. Они быстро заковали убийцу в наручники, вызвав скорую помощь и судмедэкспертов. — Ты, главное, не бойся, Клайд, — крикнул мистер Бонка, когда его повели к выходу. — Готовь эфир! Мы скоро увидимся, ведь закон на моей стороне!