Дети леса

С крыши капало. В том месте, где вода, скапливаясь, просачивалась между половиц, уже темнела плесень. Таня машинально подняла руку с перстнем и шепнула заклинание. Капать перестало, но плесень по-прежнему была на месте. Таня скинула сумку с плеча на скамью и медленно пошла по комнатам, ища хоть кого-нибудь живого, бормоча под нос защитное заклинание от вездесущей мошки. Состояние дома удручало: поскрипывала под ветром раскрытая форточка, в которую залетала мелкая дождевая морось. Стол был покрыт пылью, и на нем застыли грязные тарелки и стаканы, сдвинутые к стене. На полу валялся упавший туда клочок скатерти-самобранки, истрепанный донельзя, захватанный грязными руками и ставший блестящим и почти коричневым. Света не было. Таня поискала на полках керосиновую лампу, но не нашла, зато отыскала мышиное гнездо среди немногих книг и парочку погрызенных свечек. Она зажгла свечи, заклинанием отчистила грязные тарелки и сложила их на полку, закрыла форточку и выкурила гнус. Когда она открыла шкаф, оттуда на нее посыпались вперемешку грязная и чистая одежда, инструменты и обувь. Махнув на них рукой, Таня прошла в спальню. Там тоже никого не было. Их с Ванькой кровать под сеткой, отгороженная от прочей комнаты занавеской, была застелена старым дырявым покрывалом, а большая панцирная кровать, в которой спали Никон и Трифон, была разворошена: одеяла без пододеяльников, наволочки на подушках — засаленные, а простыня была в крошках. Заглянув под кровать в поисках сетки, Таня увидела здоровенный, грубо сделанный арбалет. Она достала его, повертела в руках, удивившись, откуда он здесь, и положила на тумбочку. Вытащив сетку из-под кровати, Таня устроила ее на подушке. Потом сами повесят, не маленькие. Если повесят, конечно. Иногда Тане казалось, что сыновей мошка не кусает. Оба — худые, как отец, оба без единой капли магии в жилах. Неразговорчивые (или, если быть точной, очень плохо говорящие), но понимающие друг друга без слов — прямо как Ванька любит. Шатающиеся по тайге как их московские сверстники шатаются по дворам и улицам. И, конечно, любящие зверье. Со зверьем им было проще находить общий язык, чем с собственной мамой. Выйдя на задний двор, Таня и там никого не нашла. Прибитый дождями и заросший сорняком огород, яблони, склонившие ветки под тяжестью несобранного урожая, открытая дверь дровяного сарая. Возле компостной кучи валялся смятый яркий походный рюкзак — и откуда он у них? Вздохнув, Таня выпустила искру и, сказав ей: «Ищи!», пошла за своим маленьким проводником. Путь вывел ее к реке. Ванька сидел на берегу, что-то размешивая в ступке, а рядом пристроилась русалка, лежа животом на камнях. Длинные зеленые волосы укрывали ее целиком, а за ухом легкомысленно покачивался цветок багульника. — Эй! — окликнула их Таня. — Привет! Ванька поднял на нее глаза, улыбнулся и вновь вернулся к своему занятию. Русалка покосилась недовольно, а когда Таня подошла ближе, плеснула хвостом, окатив ее холодными брызгами. — Где мальчишки? — спросила Таня, присаживаясь рядом с мужем и игнорируя недовольство русалки, пообещав себе, что еще одна шуточка с водой и Таня подсушит русалке ее мокрую гриву искрой. — Гуляют, — откликнулся Ванька. — У нас тут эпидемия водного клеща, я их несколько дней не видел, с русалками возился. Русалка демонстративно хмыкнула. — А откуда у них арбалет? — Какой арбалет? У русалок? — У парней. Здоровенный и тяжелый. Болтов я не видела, но все равно это не игрушка, — Таня нахмурилась. — Ты надумал насчет школы? Ванька вздохнул, поманил русалку, и она с готовностью перевернулась на спину. Ванька стал смазывать живот русалки кашицей из ступки, а Таня тщетно пыталась отогнать недобрые ассоциации. Молчание затягивалось, и Таня повторила: — Что насчет школы? Ваня, мне нужно, чтобы ты сказал это вслух, я не умею подзеркаливать. — Зачем им школа? — спросил Ванька, не глядя на нее — все его внимание было сосредоточено на русалке. — Читать, писать научатся, — ответила Таня. — Говорить, — добавила она неохотно. — Зачем им это здесь? Газеты мы не выписываем, письма не пишем. Тут можно и без этого обойтись. — Вань, все дети ходят в школы, — осторожно заметила Таня. — И лопухоиды, и маги. — Да. А каково им там будет? — внезапно рассердился Ванька. — Будут пальцем в них тыкать: вот, дикие! Одежда не модная! — А они не сахарные, не растают, — холодно сказала Таня. — В меня в свое время тыкали — и ничего. Жива. Ванька промолчал. Таня помолчала тоже и начала заново: — Купим одежду, учебники. Я подколдую, и в школу их примут задним числом, учебный год уже начался. Автобус до села ходит, главное не проспать. Дорогу они знают. — Им это не нужно, — сказал Ваня. — Все, иди давай. Таня в какой-то момент подумала, что он обращается к ней, но Ванька говорил с русалкой. Она снова плеснула хвостом, сползла в воду и поплыла, лежа на спине и рассматривая оставшихся на берегу. — А что им нужно? — не отставала Таня. — У них все есть, — ответил Ванька. — Ага, резиновые сапоги и арбалет... Ты так и не сказал, откуда он. Но Ванька не ответил — он собрал с камней свои вещи, встал, огляделся и, заметив мимоходом: — Скоро дождь начнется, — пошел обратно к дому. Таня сердито пнула мелкий камень и поспешила за ним. *** К вечеру избушка стала напоминать человеческое жилье. На столе появилась нормальная еда и гостинцы с Лысой Горы, в сарае отыскались запасные лампы и запас керосина. Таня сменила постельное белье, вымела грязь, протерла столы, скамейки и полы. На все Танины приготовления Ванька кивал, будто так оно и надо, а сам делал какие-то заметки в блокноте да возился в отгороженном углу за печкой — готовил микстуры. — Этот клещ — удивительная зараза, — говорил он. — Чем я его только ни травил! А русалки, глупенькие, тут же в воду лезут, не дают мазям впитаться как следует... — Может мне в зоомагазин заехать, как буду у Дурневых в гостях? — спросила Таня. — Поспрашиваю что-нибудь от этого клеща. — Поспрашивай, — согласился Ванька. — Что-то их долго нет, — Таня взглянула на часы и ахнула: седьмой час! — Пойду поищу! Ванька кивнул и вновь скрылся в своем закутке. Выйдя, Таня поняла, что понятия не имеет, где искать детей. Было у них раньше одно местечко, где они прятались от дождя... Пока она шла по лесу, периодически выбрасывая поисковые искры, ожил ее перстень. — Оно тебе надо? — спросило кольцо. — Что именно, дед? — недовольно спросила Таня. — Детей искать? Перстень помолчал, а потом взял да и брякнул: — Им и впрямь тут неплохо. Только тебе не нравится. — Переплавлю на сережки, — пригрозила Таня. — Лучше бы нормальную поисковую искру выбросил, а то все чушь какая-то. Но дед больше говорить не желал. Становилось темнее, и дождь усиливался. Таня промокла, даже несмотря на заклинания, но пока не видела и следа детей. Она обыскала все их старые места, но никого не нашла и уже думала поворачивать, предположив, что, пока она тут бегает, дети уже давно вернулись. Но ее отвлек шорох в кустах: кто-то сидел там, плохо различимый в сумерках, а когда Таня подошла посмотреть, навстречу ей выпрыгнули две темные фигуры. Таня ахнула от неожиданности и вскинула руку. Рассмотрев, что это не какие-то неведомые существа, а всего лишь ее сыновья, грязные и мокрые, она облегченно вздохнула. — На кого с арбалетом вздумали охотиться, черти? — спросила она. — Быстро домой, мыться и ужинать. Сто лет вас уже не видела. Мальчишки молча последовали по тропинке к дому, а Таня шла за ними, проверяя, чтобы не улизнули. Перстень на пальце задумчиво хмыкал. За ужином говорила только Таня. Рассказывала о матче, о драконбольной команде канадцев, о том, какие новости в Тибидохсе... Ванька молчал, вроде бы слушая ее. Дети быстро и жадно ели, украдкой напихивая еду в карманы. Они были загорелые дочерна, все в царапинах и ссадинах. Отросшие волосы лезли в лицо, под ногтями скопилась грязь. У Никона под старой дырявой футболкой определенно кто-то шевелился, иногда недовольно пища, и тогда Никон совал ему то кусочек хлеба, то мяса, не стесняясь отщипывать прямо от большой румяной курицы, стоящей в центре стола. — Надо вас постричь, — сказала Таня. — А еще я новые вещи привезла, посмотрим после ужина? — Нам идти надо, — сказал Трифон. Он был старше и, в отличие от Никона, бывал за пределами их маленького мира — в раннем детстве Таня часто брала его с собой в Тибидохс. — У нас дела. — Какие дела могут быть ночью в лесу? — спросила Таня. — Важные, — ответил Трифон. — С арбалетом? — спросила Таня с иронией. — Без, — Трифон иронии не уловил. — Давай завтра, мам. Ты ведь, — он быстро и опасливо глянул на нее из-под челки, — будешь тут завтра? — Буду, буду, — успокоила она его. Трифон кивнул и снова вернулся к еде. — Я думала, может, съездим вашу школу посмотреть, — заметила Таня. — Не хотим в школу. Там ничему толковому не учат, — ответил Трифон. — Откуда ты знаешь, ты же там не был? — Папа рассказал. Он все знает. Он нас научит. Таня бросила на Ваньку острый взгляд, но он его проигнорировал. — Никаких ночных прогулок, — сказала она. — Сейчас поможете мне посуду убрать — и спать. Такой дождь на улице! *** Таня совсем отвыкла от тайги, хотя не желала себе в этом признаваться. В этот раз в поисках Трифона и Никона она забрела куда-то уж совсем далеко. Возможно, именно поэтому она и отыскала свою жуткую находку — потому что залезла туда, куда тропы не ведут. Сначала она даже не поняла, что видит, а потом мозг отметил человеческие очертания, глаз выхватил яркий кусок куртки, и Таня зажала себе рот рукой, чтобы не закричать. К дереву был привязан человек. Мертвый, изъеденный зверьем и гнусом, покрытый шевелящимся покрывалом из мошкары, он сидел там уже очень давно. Его одежда, которую еще можно было кое-где увидеть, была грязной, покрытой бурыми пятнами. Его, должно быть, специально так оставили. Но кто? Зачем? Какой-нибудь опасный маньяк-лопухоид бродит по этим местам? Таня вздрогнула, представив, как этот маньяк встречает ее или не владеющих магией детей. И, выбросив искру, поспешила за ней. Дети обнаружились совсем в другой стороне и на ее истерику не отреагировали никак. Пока Таня с жаром высказывала, что бродить по лесу опасно, что мало ли кто может им попасться, Трифон молча смотрел на нее, а Никон что-то увлеченно рисовал на земле носком резинового сапога. Когда Таня выдохлась, Трифон сказал: — Не бойся, все будет хорошо. — Вы вообще меня слушали? — возмутилась Таня. — В дом! Ходить в лес будете только со мной или с отцом! Стоило ли говорить, что мальчишки улизнули, едва она отвернулась. *** — Мертвый, Вань! Мертвый мужик! Скажи, у вас тут были новые люди? Может ты что-то слышал? — Нет, вроде не было никого... — Ваня рассеянно пожал плечами. — Не переживай, дети могут постоять за себя... — Там мертвый лопухоид! Взрослый! Здоровый! — Таня перевела дух. — Едем на Лысую! Или в Тибидохс! — Тань, а гарпии? А леший? А русалки? — мягко спросил Ванька. — Ты всегда так, взбредет тебе в голову... — Ваня, там труп в лесу! — рявкнула Таня. — А наши сыновья бродят с ним рядом! — Вот у них бы и спросила, — посоветовал Ванька. — Чего зря воздух сотрясать? Таня замолчала, чувствуя, что вот-вот закипит, как чайник, и, как у чайника, у нее сорвет крышечку. Ее дети бродили по лесу. Сами, одни. В тайге, где до ближайшего жилья десять километров. А Ванька... Ему словно было плевать. *** — Мам, что ты делаешь? — спросил Трифон. Таня поняла его без проблем, но для стороннего человека это бы прозвучало как «Ма, чотыдешь?». — Мы собираемся! — сердито сказала она. — Едем на Лысую гору. — А папа? — спросил Трифон. — Папа не едет. Таня раздраженно распихивала немногие вещи по сумкам и не сразу услышала, как сын говорит: — Мы не поедем. — Что? — переспросила она. — Мы не поедем, — повторил Трифон, стараясь выговаривать слова отчетливо. — Папе нужна будет помощь. И лес надо охранять. — Тришка, лес пусть лопухоиды охраняют, — сказала Таня. — А нам надо отсюда уезжать. — Нет, не надо, — ответил Трифон. — Мама, прости. И он ушел, ничего больше не говоря. А Таня осталась наедине с наполовину собранными сумками. *** Попытка отыскать детей ничем толковым не увенчалась: они будто растворились в лесу. Зато тропа вновь вывела Таню к несчастному погибшему, и она ломанулась прочь, зажимая рот рукой. Опасность была так близко! А все, кроме нее, ее игнорировали! Будто это ерунда какая-то. Нет, если бы Ванька или мальчишки были магами, Таня бы не так беспокоилась. Но они, отшельники без капли магии в крови, были беззащитны перед психами, вооруженными по последнему слову лопухоидной техники. Таня искала мальчишек больше по инерции и по наитию. Не выпускала искр, не кричала — просто шла, стараясь ступать бесшумно, как учил ее когда-то Ванька. И у нее получалось — будто она никуда не уезжала. Получалось настолько хорошо, что когда она услышала знакомый голос, то застыла, чтобы его не прерывать. Маленький Никон бессвязно и косноязычно обращался к духам леса. Клялся, что защитит их. И ему вторил Трифон. Они приносили клятвы, которые не мог принести лопухоид, клятвы, в которых звучала сила. Защищать до последней капли крови. Беречь лес. До чьей крови? Внезапно все встало на свои места. И яркий рюкзак у компостной кучи, и слова детей, и мертвец в лесу. Таня попятилась назад, стараясь ступать как можно тише. Потом, продышавшись, медленно поплелась обратно к дому, чтобы забрать свою сумку. Как там Феофил сказал? Им и так хорошо? Должно быть, так. Должно быть, Таня просто не понимала. Не понимала, насколько она чужая здесь. Не понимала, насколько Ванька врос и насколько вросли ее дети... Вросли? Они уже родились такими. С чутьем, которые лопухоиды назовут сверхъестественным. Со связью, которая позволяла гулять им по окрестным лесам беспрепятственно. Маленькие жестокие егеря. Это была не та магия, что творилась с помощью искр, это было что-то древнее, глубинная связь, которую утратили и маги, и лопухоиды, но которая проявилась внезапно в Таниных сыновьях. Таня по-прежнему звала их своими, но понимала, что это не так. Сыновья леса. Не лекари, не пришедшие извне, а естественная его часть. Не знающая о законах людей, зато осведомленная о законах природы. «Нужно наложить какое-нибудь отпугивающее заклинание, — мелькнула у Тани мысль. — Чтобы сюда никто не забредал... » Глупо. Разве можно зачаровать всю тайгу? А Таня была уверена — скоро мальчишки расширят ареал своего обитания. Она молча собрала привезенные сувениры, понимая, что тут они никому не нужны. Закинула сумку на плечо. Последний раз окинула взглядом приземистый домишко, который считала домом. А потом исчезла из жизни трех людей, с которыми ее что-то связывало.