push and pull like magnets do

      В этом баре нет никакого танцпола. Конечно, откуда ему взяться в одном из клубов, куда Найл так любит заставлять Гарри идти. Вместо этого Стайлс убедил своего сопротивляющегося соседа попробовать пойти в бар, где стоит тяжелый запах сигаретного дыма и подают сомнительные орешки. Но Гарри нравится тут: бородатые угрюмые бармены с множеством татуировок, темные углы, в которых скрываются от посторонних глаз парочки, липкий пол, как напоминание о всех тостах, которые были тут произнесены, дешевое пиво, сама атмосфера. Ему нравится все это. Но все же больше всего ему полюбился старый школьный музыкальный автомат в самом углу. Он постоянно посматривал на него: с той самой минуты, как переступил порог, влеченный к неоновому свету, но слишком неуверенный, чтобы самому выбрать песню для целой толпы. Он новенький тут, знаете ли. Так что он выпивает свой мохито, — тот самый, который бармен скривился, протягивая, — и смотрит на то, как остальные храбрецы кидают монеты в автомат. С первыми нотами песни ''Удовлетворение'' все меняется, и прекращается гул голосов, который полностью окутал помещение. Нет, тут нет танцпола, но не станцевать под эту песню было бы преступлением. Парень, который выбрал трек, видимо, тоже так считает. Этот парень… За ним Гарри тоже следил этой ночью: невероятная энергия, свет, счастье и смех — все умещается в его теле, чьи изгибы напоминают букву S. Его задница облачена в обтягивающие черные джинсы, белая футболка обтягивает его невероятную талию, и Гарри хочется поклоняться его телу. И теперь он включил именно ту песню, для которой и был создан Стайлс. Тот кидает смеющийся взгляд через плечо, смотря прямо на Гарри, чье дыхание перехватывает в ту же секунду. В этом взгляде есть обещание, темное и голодное, почти-то интимное, несмотря на то, что они просто незнакомцы в заполненной комнате. Парень полностью разворачивается и указывает пальцем на Гарри, как раз когда голос Мика выкрикивает ''хей, хей, хей'', и с последним слогом Гарри начинает идти. Его как магнитом притягивает к этому парню, к его телу. Кроме них в комнате никого нет, никого не существует в той реальности, которую они разделяют. К тому времени, как Гарри протягивает руку и дотягивается кончиками пальцев до бедер парня, он забывает обо всех остальных. Весь его мир сужается до мягких волос коричневого оттенка, до кристально-голубых глаз, карамельной кожи и смеющихся губ, что всегда были изогнуты в мягкой улыбке. Свет падает прямо на футболку парня, из-за чего она становится почти прозрачной, и Гарри хочется плакать из-за его фигуры. Он хочет очертить языком каждый изгиб, пройтись зубами по темным соскам, который уже затвердели, пройтись губами по ключицам, на которые падает тень. Вместо этого он крепче ухватывает бедра — боже, эти бедра — и притягивает парня к своему телу. Они подходят друг другу, хотя и не должны были — у Гарри слишком длинное тело, а парень кажется мягким и сочным, но все же они подходят. Они создают свой собственный танцпол, разделяя небольшое местечко возле стола, танцуя напротив друг друга, не заботясь о том, что на них кто-то может смотреть. Парень оборачивает руку вокруг шеи Стайлса, стоя на цыпочках, и каждый сантиметр его тела прижимается к каждому сантиметру Гарри. — И я пытаюсь, я пытаюсь, — он тихонько напевает в ухо Гарри, и его язык проскальзывает по нежной коже. Гарри стонет, продолжая вращать бедрами напротив парня, а его мочка попадает в плен зубов. — Блять, — только и может проговорить Гарри в шею парня. — Имя, — это все, что ему нужно. Он хочет знать. Ему необходимо знать. — Как тебя зовут, малыш? Парень оборачивается, так что теперь их полу-твердые члены находятся рядом. Губы Гарри оказываются на шее парня. — Луи, — отвечает парень, и его язык исследует нежную кожу. — Гарри, — выдавливает из себя он, и его руки наконец-то — наконец-то — спускаются ниже талии Луи. Он ждал, когда они представятся, так что все хорошо, да? Однако, как только он обхватывает задницу Луи, он понимает, что это было ошибкой. Теперь он ни за что не сможет ее отпустить. Луи толкается вперед, вращая бедрами, и пальцы Гарри сильнее зажимают его задницу. Каким-то образом они пропустили ту часть, где они должны заинтересоваться друг другом, и сразу же перешли к той, где у обоих уже твердо стоит, и Гарри тяжело устоять трению, особенно когда у него в руках невероятно горячий, сексуальный парень. Внезапно Луи отстраняется, и Гарри теряется. Он мгновенно начинает скучать по его теплу, по его телу, по его тяжести напротив своего тела. Это не длится долго: Луи просто оборачивается, так что его задница — боже, эта задница — теперь прижата к паху Гарри, и это все, о чем он когда-либо мечтал. Если бы он умер прямо тут, в углу комнаты этого дерьмового бара, пока Rolling Stones льются из колонок, он умер бы счастливым. И это все из-за тех изгибов, что прижимаются к нему, что он сравнивает с раем. И адом, в то же время, потому что, боже, он хочет нагнуть Луи перед всеми и утонуть в его крепком, мягком теле. Вместо этого его пальцы проходятся от его бедер до живота, оставаясь там. Он раскрывает свою ладонь, притягивая это невероятное тело еще ближе, так, чтоб между ними не осталось никакого места. Это хорошо, ведь воздух между их телами все равно загорелся бы. Одной рукой Гарри поддерживает Луи, пока тот вырисовывает восьмерки, сводя его с ума. Его вторая рука начинает исследовать. Она проходится по груди Луи, играясь с сосками — вырывая с его губ первый стон — спускаясь дальше, под ширинку его джинс. Там Гарри останавливается, позволяя им просто дышать, просто ждать. И потом он проскальзывает дальше, дальше под обтягивающую ткань. Луи хватает воздух губами, пока рука Стайлса мягко задевает основание его члена.  — Я влюблен в твое тело, — шепчет он в горячую, потную шею Луи. — Я влюблен в твой образ. Луи тяжело вздыхает и прижимается сильней, но Гарри не двигается — он просто позволяет пальцам впитать тепло его кожи. В легких Стайлса практически не осталось кислорода, его конечности не удерживают его, а его сердце грозится сбежать из его груди. Он никогда раньше не чувствовал такую нужду. Она течет в его крови, заставляя его голову кружиться, и поэтому он не в состоянии думать ни о чем другом, кроме как о его желании и ''мой, мой, мой''. Тогда он чувствует прикосновение кончиков пальцев Луи на своей шее, и он больше не выдерживает. Луи выравнивает спину, находя лучшее положение, теперь их тела движутся в унисон, и Гарри матерится. Им нужно быть в отдельной кровати прямо сейчас. Прямо в эту чертову минуту.  — Я хочу, чтобы моя кровать пахла как ты, — шепчет Гарри, вдыхая опьяняющий запах Луи. Запах напоминает ему запах цитрусов, пота, секса и Луи. Гарри никогда его не забудет. Он, наверное, будет преследовать его еще долго после того, как Луи уйдет из его кровати. В ту секунду, когда Луи кивает, его губы прижимаются к губам Стайлса, втягивая того в горячий, мокрый поцелуй. Гарри делает шаг вперед — он не тратит время на поиски Найла, тот большой мальчик, — и хватает руку Луи, направляясь к двери. Он знал, что тащит за собой Луи, но также знал, что тот этого хочет. Когда свежий воздух бьет им лицо, их дрожащие тела тянутся друг к другу, вновь ища тепло. Губы ищут губы, языки сплетаются, пальцы впиваются к кожу. К тому времени, как они садятся к такси, их тела слишком напряжены напротив друг друга.  — Давай же, малыш, давай же, — хрипловатым голосом произносит Луи, и Гарри этого недостаточно, недостаточно того, что тот сидит на его коленях, не обращая никакого внимания на водителя. Гарри обхватывает задницу Луи, вновь сжимая их члены в сладком, мучительном ритме, и он подумал о словах, который произнес Найл ранее тем же вечером. Клуб — не самое лучшее место, чтобы найти свою любовь.