Лучший друг

Днем в “Bar Darts Garage” было пусто. Сюда подтягивались ближе к вечеру, пропустить пару стаканов пива, покидать разок-другой дротики. Токио посмотрел на часы. Тамао опаздывал. В баре царила прохладная полутьма, в отличие от душной, залитой ярким солнечным светом улицы, и играла негромкая музыка. Токио был совсем не против сидеть тут, потягивать лимонад и листать журнал про мотоциклы. Токио успешно прошел курс послеоперационной реабилитации, но время от времени его все еще мучили головные боли, и он быстро уставал от шума и суеты. Правда, виду старался не подавать. Он был уверен, что, дай Тамао возможность, тот бы обернул его ватой и запихнул в коробку, как какой-нибудь фарфоровый чайный сервиз, передающийся в семье из поколения в поколение с эпохи Мейдзи. Тамао буквально шагу Токио ступить не давал: постоянно спрашивал, не болит ли или не кружится голова, пытался куда-нибудь усадить, не дать сделать что-то самому, а как только он узнал, что Токио устает от шума, как все тут же стали понижать голос, стоило ему появиться в радиусе пятидесяти метров. От этого шипения Токио уставал куда больше, потому что приходилось прислушиваться, пытаясь разобрать слова. Но у него духу не хватало сказать Тамао, чтобы тот сбавил обороты, ведь тот так старался. Наверное, если бы Тамао мог, он бы переехал к Токио жить, следил бы за режимом сна, питанием, количеством времени, проведенного у телевизора или потраченного на чтение манги. Но и без того он отлично справлялся с ролью суровой и не знающей снисхождения сиделки. Эта неусыпная забота, конечно, утомляла, но Токио понимал, что Тамао делает так не для того, чтобы позлить, а совершенно искренне заботится о нем. И все же он очень ценил вот такие минуты, когда никто не пытался контролировать каждый его шаг. — Пепси со льдом. Токио оторвался от своего журнала на знакомый голос. Он увидел у стойки высокого кудрявого парня. — С лимоном? — Ну давайте, — когда парень вместе со стаканом обернулся, то Токио узнал Чуту Тамуру из 12-“Е”. Бывший лидер класса Генджи, теперь он таскался за Такией, как собачка, и, как тихонько зубоскалили в коридорах Судзурана, разве что не тапочки ему в зубах приносил. Их взгляды встретились, Тамура на секунду замер, Токио по привычке улыбнулся. Пока его выписали из больницы и пока закончилась реабилитация, начались каникулы, так что Токио не успел посмотреть, как выглядит жизнь в Судзуране после победы Генджи. Тамао от вопросов отмахивался. — Забей, для нас с тобой ничего не изменилось, — отвечал он на все попытки Токио свести разговор к битве за Судзуран и ее последствиям. Остальные были так же немногословны. Токио подозревал, что это Тамао запретил им обсуждать с ним победу Генджи. Конечно, не стоило такого уж большого труда узнать и про подставу Токаджи, и про то, как в решающий момент в драку вмешались байкеры Бандо, тем самым обеспечив Генджи численный перевес. Но все же Токио не покидала мысль, что, возможно, Тамао думал о результатах его операции куда больше, чем о собственной победе. И ему была неприятна мысль о том, что, пусть и косвенно, но он виноват в проигрыше Тамао. Поэтому его очень волновал вопрос о том, что же дальше. Но в ответ он слышал неизменное: — Для нас с тобой все по-прежнему. Правда, на крыше теперь твой ненормальный приятель, ну да ничего, мы устроились во дворе, там, где брошенная заправка, помнишь? Ну вот, придешь, увидишь, что стало даже лучше. Мы там уже и мангал поставили. И вообще тебе вредно туда-сюда по лестнице таскаться, еще голова закружится. Наверное, даже Тамао в душе было обидно, иначе бы он не говорил “твой ненормальный приятель”, словно это Токио привел Генджи в Судзуран. С самим Генджи они не виделись с того вечера, когда у Токио случился приступ. Если не считать короткой встречи, когда уже выписавшийся из больницы Токио заглянул в Судзуран и попал на очередную безуспешную попытку Генджи победить Риндамана. Но всего через пару минут после их встречи Генджи отправился в нокаут, так что, наверное, это и не считалось за встречу вовсе. И, честно говоря, Токио был этому рад. Он не знал, что сказать своему бывшему другу, тем более теперь, когда он сам был в лагере проигравших. И сейчас перед ним был один из победителей. Тамура, правда, тоже выглядел растерянным, явно не ожидал здесь с ним столкнуться. — Привет, — сказал Токио, потому что ну надо же было что-то сказать. — Привет, — ответил тот. Помолчали. Тамура со своим стаканом торчал посреди зала, как фонарный столб в поле. — Ждешь кого-то? — как более сведущий в правилах светских бесед нашелся Токио. — Ага. Генджи. Мы в кино собирались, — откликнулся Тамура. — А ты? — А я Тамао. Снова помолчали. Тамура потоптался на месте. Он явно терзался мыслью — спросить или не спросить Токио о самочувствии. За последние недели Токио едва ли не по движению бровей научился определять, что человек сейчас спросит: “Ну, как ты себя чувствуешь?”. Наконец решение было принято, и, подвигав короткими, вразлет, бровями, Тамура сказал: — Ну я пошел. — Ага, — отозвался Токио, подумав, что “Е”-шник не так плох. — Слушай, Тацукава… А, нет, все же так. Токио поднял голову от журнала и изобразил доброжелательность. — Я че спросить хочу… — Ну? — Про Гэн-сана. Вы же с ним вроде как раньше корешами были? — Чего? — переспросил Токио. Он не сразу сообразил, что Гэн-сан — это Генджи. Когда понял, фыркнул от смеха. Увидев, как короткие, похожие на ершики для чистки зубов, брови Тамуры пытаются сойтись на переносице, изобразил кашель. — Лимонад не в то горло попал, — для достоверности он постучал себя по груди. — Так что ты спросил?— Токио кивнул на стул напротив себя. Тамура тут же плюхнулся за стол. — Про Генджи. Вы вроде как друзья были раньше, да? — Ну да. В средней школе,— Токио с любопытством посмотрел на Тамуру. — Понятно, — протянул тот и уставился в свой стакан, где количество кубиков льда успело изрядно уменьшиться. Токио потягивал лимонад, из-под ресниц поглядывая на Тамуру, который о чем-то напряженно размышлял: брови так и ходили ходуном. Честно говоря, было ужасно интересно, чего хочет “Е”-шник. Еще было очень смешно про Гэн-сана. Надо же, какое почтение. Интересно, как сам Генджи относится к такому поклонению? Токио не помнил, чтобы тот требовал от других какого-то особого к себе отношения. Хотя других-то никаких и не было. Одноклассники Генджи не любили, дружил он только с Токио и королевских замашек ничем не проявлял. И тут вдруг стал “сан”. Похоже, за два года он сильно изменился. — Так что ты хотел спросить про Генджи? — поторопил Токио и, не удержавшись, сделал акцент на имени своего бывшего друга. Но Тамура намека не понял. — Ну, я спросить хотел, вы же были друзьями? — Да, мы были лучшими друзьями. — А чего перестали? — Спроси Генджи, — отрезал Токио. Все это было, конечно, забавно, но почему он, собственно, должен что-то объяснять этому дылде? Хочешь знать — спроси у своего господина. Боишься — твоя проблема. Хотя злился Токио не только на Тамуру, но и на самого себя. За то, что ему все еще был неприятен этот вопрос. Если так разобраться, ничего такого у них с Генджи не произошло. Просто Токио пошел в Судзуран, а Генджи нет, хотя, конечно, должно было быть наоборот. Общение само собой сошло на нет. После средней школы они виделись всего один раз. Генджи тогда мялся и молчал, чуть ли не до локтей засовывал руки в карманы светло-серых форменных брюк, и вместо выбритых висков и уложенных гелем длинных волос у него была очень короткая стрижка. Токио начал было рассказывать про Судзуран, но быстро сбился. Он видел, что рассказывать Генджи про школу — все равно, что трясти конфетой перед носом у того, кому нельзя сладкого. Токио попытался перевести разговор на какую-нибудь другую тему, но и без того не отличавшийся болтливостью друг ставил просто рекорды по молчанию. Токио видел, что Генджи одновременно и злится, и что ему ужасно стыдно, что он подбил друга на Судзуран, а сам сидит в жутко приличной школе, в которой самое место, конечно, было не ему, а Токио. Они промаялись около часа и разошлись, пообещав созвониться, и, конечно, ни один, ни второй этого так и не сделали. Так прошло два года. Токио освоился в Судзуране, подружился с Тамао, и они плечом к плечу поднимались на школьную вершину. А потом появился Генджи. Конечно, этого следовало ожидать. Зная его упрямство, это был лишь вопрос времени. И все же, когда Токио увидел его на крыше в черной судзурановской форме, с выбритыми висками, привычно ссутулившимся и смотрящим на мир так, как смотрит на него самурай, вышедший один против целой армии, все, что в тот момент подумал Токио, это “блядь!”. А Такия кинул на него короткий взгляд и как ни в чем ни бывало сказал: “Привет, Токио”. “Ну, привет, Генджи”. На самом деле Токио испугался, что Генджи захочет снова возобновить их дружбу. Ведь у него-то уже был новый друг — Тамао. Лучший друг. И что делать с Генджи при таком раскладе, было вообще непонятно. Они не общались два года, и наверняка оба изменились. Токио уж точно. Он больше не был тем хорошим мальчиком, открывшим для себя восторг свободы и щекочущее чувство собственной значимости от нарушения правил взрослых. Он был лучшим другом Тамао Серидзавы, фактически вторым человеком в Судзуране — школе, наводившей ужас на окружающие районы. А Генджи... Было совершенно очевидно, зачем он пришел в школу. А если он скажет. “Токио, пошли со мной, помнишь, как мы хотели покорить эту школу вместе”. “Помню, — скажет на это Токио, — но у меня теперь есть Тамао, и мы с ним почти покорили эту школу”. “Предатель, — скажет Генджи. — Ведь мы же друг другу обещали”. “Но ты же не пришел, что мне было делать”, — попытается оправдаться Токио. А Генджи ничего не ответит, потому что он и так уже все сказал. Токио как все это представил, так у него желудок заныл. А ведь есть еще и Тамао. Нельзя же ему сказать: “Слушай, тут такое дело, это мой друг по средней школе, и мы вместе собирались в Судзуран. И вот теперь он пришел, давай он будет вместе с нами”. “С хуя ли?” — совершенно разумно спросит Тамао и, в общем-то, будет прав. Тем более, что их знакомство Генджи начал с предложения помериться силами. Плюс лишил Тамао выигрышной комбинации фишек. Что из этого было большим грехом, Токио точно не знал, но склонялся все же ко второму. Да и без всего этого было понятно, что никакой дружбы между Генджи и Тамао не будет. Вершина-то у Судзурана была только одна. А Токио вроде как оказывался между двух огней. Во всяком случае, так ему казалось. Тамао же как будто мысли его читал, сразу сказал, чтобы Токио по этому поводу не парился. Да и Генджи к возобновлению дружбы поползновений не предпринимал, сколачивал свою собственную банду. Токио вздохнул с облегчением. Тем более, что ни сам Тамао, ни кто-либо другой, видно, с его же подачи расспросами про бывшую дружбу или, хуже того, слабые места Такии его не донимал. И все же Токио нет-нет да и оглядывался на Генджи, посматривал, чем тот занят, с кем тусуется. Все-таки они были лучшими друзьями. Хоть и давно, а так просто не забудешь. — Да я б спросил, — вклинился в размышления голос Тамуры, — но мне кажется, Гэн-сану будет неприятно. “Неприятно, значит, а ему, Токио, типа приятно”. — Это он тебе сказал его так звать? — не ответил Токио. — Как? — Ну, Гэн-саном. — А... Нет, — улыбнулся Тамура, и короткие брови поползли ко лбу, — это я сам. Он сначала ругался… — А потом милостиво разрешил, — пробормотал Токио. — Чего? — переспросил Тамура. — Ничего,— Токио перелистнул несколько страниц журнала. — Все-таки лучше, если ты спросишь самого Генджи. Могу только сказать, что мы не ссорились, и никакой великой тайны в этом нет. Токио запустил руку в волосы. В последнее время у него появилась привычка трогать шрам. Сначала он то и дело тянул руку, проверяя, как он заживает, как отрастают волосы, но чем дальше, тем больше это превращалось в привычку: когда волновался, пальцы сами собой тянулись к тонкому рубцу. — Ага, — согласился Тамура. — Эй, это у тебя что? — Где? — аж вздрогнул от неожиданности Токио. — Ну вот на руке. Шрам? — Тамура почти ткнул в тонкую бледную полосу чуть выше левого запястья. — Ну да,— Токио не мог понять, чем такая обычная вещь, как шрам, могла заинтересовать Тамуру. — А что такого? — У Гэн-сана такой же. И там же, где и у тебя. И Токио вдруг расхохотался. — И правда. Я совсем забыл. Мы однажды забрались на какую-то свалку, жгли там гудрон. И Генджи обжегся. Случайно. Тогда я взял проволоку, нагрел и прижег себе. И у нас получились одинаковые шрамы. Оказалось, что Тамура тоже смеется. — Охренеть! Зачем? — Не знаю! Дружбу свою так показывал. Чтобы все пополам: если весело, то обоим, а если ему было больно, то и мне тоже должно быть. — Правильно, — улыбаясь, согласился Тамура. — Но вообще глупо, конечно. Разве так дружба доказывается? — Ну слушай, нам по тринадцать лет было. Чего ты хочешь! Атмосфера неуловимо изменилась. Оказалось, рассказывать байки из их прошлой с Генджи жизни довольно забавно, Тамура слушал, раскрыв рот. — Тогда Генджи сказал, что назовет котенка “Иватецумаму”. Я его спросил, почему имя мужское, если это девочка. Генджи удивился и спросил, с чего я решил, что это девочка. Оказалось, он не знает, чем мальчики отличаются от девочек. Ну, животные, в смысле. — Да ладно заливать, — отмахнулся Тамура, — У них же так же, как у людей, как этого можно не знать? — Я тебе отвечаю. Он не знал. Еще и не верил сначала! — Нет, серьезно? Гэн-сан не знал? — Тамура хохотал, запрокинув голову. — Да говорю тебе! — Так это ты его так постриг? — Ага. Ну, в парикмахерской получше выходит, но и у меня ничего так получилось,— Токио пододвинул к себе новый стакан с лимонадом. — Я, правда, сначала думал, что он меня убьет, как увидит, что вышло. Но Генджи понравилось. — Офигеть! — откликнулся Тамура. — Ты столько про Гэн-сана знаешь. — Ну, мы же дружили. Везде вместе ходили, все вместе делали. Конечно, у нас не было секретов. Тамура как будто помрачнел. — Ну да, у друзей всегда так, — согласился он и улыбнулся, но уже не так весело. Наверное, догадался Токио, он думал, что они с Генджи друзья, а приходится выспрашивать многое у бывшего товарища. — Не все сразу, — неизвестно зачем попытался подбодрить он Тамуру. — Вы ведь всего-то пару месяцев знакомы. Тамура согласно кивнул. Вообще-то, тогда, в средней школе, уже через пару месяцев после знакомства Токио с Генджи ходили, как сиамские близнецы, — деля на двоих пачку сигарет, драки, развлечения и проблемы. Да и позже, в Судзуране, Токио очень быстро нашел общий язык с Тамао. А вот Генджи, кажется, не торопился вновь заводить серьезную дружбу. Хотя, может быть, он не торопился дружить именно с Тамурой. Например, с Идзаки они, Токио видел, постоянно шушукались по углам. — А вот еще помню, уже в третьем классе... — начал он, чтобы сгладить неловкость. — Давно ждешь? — раздался голос Тамао над ухом, и Токио аж подпрыгнул от неожиданности. Серидзава стоял у их столика и пристально смотрел на Тамуру. — О, Тамао, я не слышал, как ты подошел. А мы вот тут с Тамурой случайно встретились. Он Генджи ждет. — Ага, — милостиво согласился Серидзава, — ну, пусть ждет. — Пошли,— Токио торопливо вылез из-за стола, ему очень не понравился взгляд Тамао. Надо все же поговорить с ним и объяснить, что операция операцией, но он не инвалид и вполне способен сам о себе позаботиться. А то скоро тот на людей кидаться начнет. В дверях они столкнулись с Генджи. Атмосфера сразу накалилась. Генджи и Тамао смерили друг друга взглядами. Вернее, это Генджи смерил, а Тамао, полуприкрыв глаза, смотрел куда-то ему через плечо. — Привет, Генджи, — сказал Токио. А что тут еще скажешь? — Привет, — отозвался тот, покосившись на бывшего друга. — Как голова? Наверное, даже эта фраза стоила ему немалых усилий. Токио почти физически ощутил, как напрягся стоявший рядом Тамао, и сам широко улыбнулся: — Отлично. Совсем не болит. — Ага, — согласился Генджи и протянул руку, придерживая дверь. Токио увидел тонкую светло-коричневую полоску на левой руке, чуть выше запястья — шрам от ожога. — Пошли, Тамао, — он потянул Серидзаву за рукав пестрой гавайки. — О, Гэн-сан, — услышал Токио, прежде чем дверь за Генджи закрылась. Вот такая вот дружба бывает, — подумал он, — кому-то Генджи, а кому-то Гэн-сан. *** Они столкнулись в торговом центре в отделе мужской одежды. Просто шагнули друг к другу из-за стойки с брюками и замерли. — Йо, Генджи, — сказал Токио. — Йо, — отозвался Такия. — Ты чего тут? Генджи скривился, а потом его лицо вдруг озарилось. — Слушай, Токио, ты же знаешь, что такое приличная одежда? — В смысле? — прифигел Тацукава. — Ну, приличная, — поморщился от чужой непонятливости Генджи. — Чтоб перед людьми не стыдно. — Так, еще раз, медленно и внятно,— Токио оттянул Генджи чуть в сторону, чтобы не мешать другим покупателям. — Для каких людей, для какого случая? Ну там… для семейного праздника — это одно, для похорон — другое. Как будто сам не знаешь. Тебе для чего? Генджи покраснел. Пожевал губу. Потом покраснел еще сильнее. — Для свидания, — наконец буркнул он так тихо, что Токио едва разобрал. — А, — только и сумел он сказать. — Ага, — добавил для верности. — Понятно. Хотя было не очень понятно. Токио не слишком-то хорошо знал подробности личной жизни Генджи, но по Судзурану болтали, что Такия тусуется с какой-то крутой девчонкой из отцовского клуба. Миками утверждали даже, что видели ее. “Охуеть какая” — был их вердикт. Ну охуеть, так охуеть. Насколько Токио помнил, особого интереса к девчонкам Генджи не проявлял, но то в средней школе. Может, сейчас все стало по-другому. Тем более у кого-у кого, а у него с девчонками проблем быть не должно. Во-первых, красавчик, особенно когда рожа не в синяках, во-вторых, девчонки любят плохих парней, да и с баблом проблем нет, еще один плюсик. Так что по всем параметрам выходило, что у Генджи отбоя от девчонок быть не должно. Просто Токио трудно было представить, что Генджи будет для кого-то стараться выглядеть прилично, а не так, как ему хочется или удобно. — Понятно, — повторил Токио. — Это не для меня, — Генджи с ненавистью окинул ряд кронштейнов с одеждой. — А для кого? — удивился Токио. — Шмотка для меня, а свидание нет, — медленно проговорил Генджи и прикусил молнию черной олимпийки, по рукавам которой змеились серебристые полосы. Токио решил, что проще не вникать. — Чута, — помолчав, объяснил Генджи, по привычке вытащив пачку сигарет и тут же запихнув назад в карман. — Он тут с девчонкой познакомился. Она какая-то вся приличная, в католической школе учится. Хуй знает, как он вообще ее нашел. У нас групповое свидание. Ну, я с Рукой, и он со своей. Хочет впечатление произвести. Я обещал. — Понятно, — кивнул Токио. — А что ты Руку не попросил тебе помочь? Генджи скривился. — По магазинам. С девчонкой. Тут, в общем-то, трудно было поспорить. — Так, ладно, — свернул с опасной дорожки Токио. Вообще-то, они оба выглядели идиотами. Генджи, который не знал, что носят на приличные свидания, и он, Токио, который по ним не ходил. — Думаю, нужно что-то простое. С таким выражением лица Генджи вполне мог решать задачи на всемирной олимпиаде по математике. — Ну, джемпер там какой-нибудь. Ща, погоди,— Токио прошел вдоль кронштейнов и прилавков, Генджи плелся за ним. — Как тебе это? — он взял из стопки однотонный пуловер. Генджи поморщился. — А другого цвета нет? — Другого — это черного? — А есть разница? — Наверное, нет, — пожал плечами Токио. — Черный, конечно, ко всему идет, и на нем ничего не видно. Ну, в смысле, если пролить что-то или уронить. — Ладно, давай этот, — видимо, Генджи не хотел, чтобы его сочли свиньей. Он подошел к полке и, вытянув свой размер, направился к кассе. — Даже не померишь? — удивился Токио. Генджи покачал головой. — Хоть бирку не отрезай, вернешь потом назад. У него вдруг мелькнула мысль, что бритые виски и сбитые костяшки пальцев плохо сочетаются с Ральфом Лораном, и подружку Чуты ждет необычное зрелище. И еще Токио должен был признать, что, наверное, про “верного пса” по Судзурану болтали зря. Ради “пса” Генджи вряд ли бы согласился пойти на групповое свидание с девчонкой из католической школы, да еще и надеть на себя светло-голубой джемпер. Конечно, он таскался на групповое свидание с Макисе, которое потом чуть ли не в лицах пересказывали Миками — откуда только все узнавали? Но тогда он сделал это для того, чтобы привлечь Макисе на свою сторону. Сейчас же никакой выгоды самому Генджи не было. Тамура и так ходил за ним, как привязанный. А потом, пока он бродил между полками и вешалками, пока стоял в очереди в кассу и шел домой, в голове все крутились воспоминания из средней школы, про них с Генджи, про то, как они вместе развлекались, как прикрывали друг друга. Сначала Токио просто улыбался этим воспоминаниям, причем, судя по всему, по-настоящему, а не в душе, если судить по тому, как странно поглядывали на него окружающие. Потом вдруг понял, что он не просто вспоминает их прошлые подвиги, а весьма целенаправленно ищет что-нибудь, какой-нибудь поступок Генджи, сделанный ради него, Токио. Что-нибудь покруче светло-голубого джемпера… — Ну так что? – спросил учитель. — Чья она? Токио, не отрываясь, смотрел на пачку сигарет, которая лежала на учительском столе, и тоскливо думал о том, как же тупо они спалились и сколько же проблем его ждет. Но он не был трусом, он должен был смело смотреть в лицо опасности и потому открыл рот, чтобы сказать… — Моя. Это был не его голос. Генджи стоял рядом как ни в чем не бывало и даже не пошевелился, когда Токио предупреждающе дернул его за пиджак. — Даже не сомневался, Такия, — удовлетворенно кивнул сенсей. — Иди за мной. — Но учитель, — наконец подал голос Токио. — Ты свободен, Тацукава, — оглянулся на него сенсей. — Иди, — коротко кивнул ему Генджи, засунул руки в карманы и поплелся за учителем. Токио должен был остановить их, сказать, как было на самом деле, что пачка его, потому что пачку Генджи они докурили еще на прошлой перемене (нет, последнего он говорить, конечно, не собирался), но учитель и Генджи уже покинули коридор. Токио дожидался Генджи, сидя под дверью учительской, не находя себе места от волнения. — Ну что? — кинулся он к другу, стоило тому только появиться. По лицу Генджи никогда ничего нельзя было понять, оно всегда выражало вызов окружающему миру. — Отстранили на три дня, — отозвался он и потянул Токио к лестнице. — Мне очень жаль, — пробормотал Токио. Ему действительно было жаль. — Почему ты сразу полез? Я бы что-нибудь придумал, как-нибудь выкрутились, — тут же накинулся он на друга. Генджи только фыркнул, давая понять, что он такими глупостями, как выкручивание перед учителями, он не занимается. — Да забей. — Что значит “забей”, — возмутился Токио. — Пачка была моя, а наказали тебя. — Токио, хватит — повторил Генджи, выходя на крыльцо и щурясь на солнце. — Твоя, моя — какая разница. Ты бы сделал то же самое, если бы я тебя не опередил, — в этом утверждении было столько уверенности, что Токио тут же загнал поглубже мысль, что лично он бы предпочел что-нибудь соврать и попытаться отвертеться. — Да, конечно, — кивнул он и отвел глаза. — Пошли! Достала эта школа. Следующим утром Токио поджидал Генджи у игрового клуба, в который они время от времени наведывались после уроков. — Ты чего здесь? — удивленно вытаращился тот. — Скоро же урок начнется. Токио пожал плечами. — А где мне еще быть? Кстати, думаешь начинать день с игровых автоматов — хорошая мысль? — Токио, иди в школу. Ты опоздаешь. — Генджи, иди к черту. Они стояли друг напротив друга, хмурящийся Генджи и улыбающийся Токио. — Тебе поставят прогул. — Целых три, — отозвался Токио, приходя в ужас от собственной смелости. — Ты спятил, — казалось, Генджи сейчас силой потащит его в школу, Токио на всякий случай покрепче уперся ногами в землю. Но внезапно лицо у Генджи стало растерянным. — Токио, ты что, собираешься... — он нахмурился. — Еще как собираюсь. У нас впереди три дня, чтобы как следует поразвлечься, — весело отозвался Токио. “А потом меня прикончат”, — уже про себя и не так весело добавил он. Генджи заморгал, потом опустил голову и несколько раз шмыгнул носом. Токио вздохнул. — Ведь ты бы сделал для меня то же самое, — и потянул за руку ко входу в клуб. Да, это были отличные три дня, одни из самых лучших в средней школе. Хоть потом Токио целый месяц и просидел под домашним арестом, это того стоило. Тогда же они и обзавелись парными шрамами. Генджи обжегся случайно, а Токио специально, чтобы показать дружбу. Токио приятно было вспомнить этот случай, ему нравился и собственный поступок, и даже то, что за него пришлось пострадать, и то, как Генджи, не задумываясь, взял всю вину на себя. Так поступают только ради лучшего друга. А потом Токио вспомнил, как Миками рассказывали, что, когда история с похищением Руки вышла наружу, и разозленный Бандо потребовал в качестве выкупа ухо Макисе, Генджи предложил свое. На полном серьезе. В качестве расплаты за ошибку, в которой он был и не виноват. Бандо, конечно, был тем еще психом, но и Генджи-то… Он бы ведь и правда себе ухо мог отрезать. — Реально, — свистящим шепотом пересказывали близнецы, — еле нож отняли. Это было так в духе Генджи. Уж Токио ли это было не знать. Взять на себя вину, чтобы выгородить товарища, попытаться отрезать собственное ухо, чтобы искупить чужую ошибку и защитить своих людей, — совершая эти поступки, Генджи как будто не считал, что делает что-то особенное или жертвует собой ради чего-то. Для него это было чем-то само собой разумеющимся. А вот предстать перед кем-то в глупом виде… Отстранение от занятий или перспектива лишиться обоих ушей были для Генджи полной ерундой, по сравнению с необходимостью надеть голубой свитер и отправиться на групповое свидание, чтобы произвести хорошее впечатление на девчонку из католической школы. Наверное, он бы сделал такое и ради него, Токио, только теперь об этом уже не узнать… *** Токио уже собирался выйти из туалетной кабинки, когда хлопнула дверь, послышались тяжелые шаги, какая-то возня. — Да сам я!.. — раздался голос Генджи, потом донесся звук, похожий на удар. — Блядь! — Порог, осторожно, — это был голос Тамуры. Послышался еще один звук, теперь похожий на треск, кто-то явно оперся о дверцу соседней кабинки, а Токио так и не повернул ручку своей двери. Они вот уже несколько часов отмечали победу над Хосеном, и состояние у всех было соответствующее. — Ты точно нормально? — осторожно спросил Тамура. — Да... нормально… — с перерывами ответил Генджи. — Иди, я сейчас. — Гэн-сан, — начал было Тамура, но тут дверь резко ударилась о стенку соседней с Токио кабинки, и послышались характерные звуки. Генджи тошнило. Токио только головой покачал. Естественно, что Генджи выпил немало, куда больше самого Токио, но все же было странно, что его так развезло. Ничего такого в этом не было, но Токио не спешил выходить с вопросом “ты как, чувак? может, водички?”. Генджи между тем продолжало тошнить, рвотные спазмы перемежались кашлем. Он еще как-то странно втягивал воздух, словно пытался сдержаться. — Да пусть уже до конца вырвет, легче сразу станет, — раздался как будто сверху голос Тамуры. Скорее всего, он опирался о дверной косяк и смотрел сверху вниз на своего короля. — Ненавижу это, — прохрипел Генджи, отплевываясь. — Чертов Наруми, аж все внутри болит. Стенка кабинки чуть прогнулась, Генджи, видимо, оперся о нее. Потом зашумела вода, и послышались тяжелые шаги. Полилась вода из крана. Генджи умывался, отфыркиваясь. — Лучше? — спросил Тамура. Генджи промычал что-то, Токио не разобрал. Потом вода литься прекратила. — Ну что, пошли? — Ага, — глуховато ответил Генджи. — Чута, подожди… — М? — скрипнувшая дверь снова закрылась. — Я сказать хотел, — после паузы произнес Генджи, голос у него звучал неуверенно. — За тот раз. Прости. Повисла тишина. Токио и Тамура осмысливали сказанное, каждый со своей стороны. — Гэн-сан… — Я должен был так сделать, я не хотел, чтобы кто-то пострадал… из-за меня. Но я не хотел тебя обидеть. — Я не обижаюсь, — наконец ответил Тамура. Тут Токио догадался, о чем говорит Генджи. Он извинялся за то, что ударил Тамуру в тот день во дворе школы, когда стало понятно, что идти за Генджи к Хосену никто не хочет. — А должен, — буркнул Генджи. Снова повисло молчание. — Старик сказал, что я не умею отвечать за других людей. Я не мог позволить вам пострадать из-за меня. — Не знаю, что он имел в виду, — отозвался Тамура, — но ты повел себя, как самая настоящая эгоистичная задница. Токио удержался, чтобы не присвистнуть. Ничего себе, оказывается, Тамура не так уж смотрит Генджи в рот, как кажется со стороны. — Слушай! — Нечего мне слушать. Ты вечно думаешь, что все лучше других знаешь… Не решай за нас, Гэн-сан, чего мы хотим, а чего нет. Нельзя все делать одному. Друзья все делают вместе. Особенно, когда все хреново. Может, ты и наш лидер, но я твой друг и тебе скажу: все и так знают, что ты крутой, так что хватит выпендриваться. — Чута, — голос Генджи дрогнул. Токио отлично представил себе его лицо, удивленное, смущенное. Как только речь заходила о чувствах и всем таком подобном, крутой Генджи Такия превращался в мямлящее, краснеющее существо, которое старалось сделаться как можно меньше и незаметней или вообще испариться. — Я понимаю… — громко сглотнув, ответил между тем Генджи. — Я знаю, что ты правильно говоришь. Но иногда я ничего не могу поделать. Все равно спасибо, что не злишься. — Ведь мы же друзья, ты хотел, как лучше, — спокойно отозвался Тамура. — Да. — Ну, если оклемался, — помолчав спросил Тамура. — Тогда пошли? Послышались шаги, дверь захлопнулась. Токио еще некоторое время постоял в кабинке, прислушиваясь к приглушенным звукам музыки, доносившимся через закрытые двери, потом вышел. Ему было немного неловко, что он подслушал чужой разговор.Тем более не просто чужой, а разговор, в котором Генджи извинялся. Генджи ненавидел извиняться. Взять на себя чужие проблемы, броситься в гущу драки, выйти один за всех — да сколько угодно. Токио иногда казалось, что Генджи находит в этом какое-то извращенное удовольствие. Наверное, в медицине даже существовал какой-нибудь термин для этого. Но вот так сказать — прости, я вел себя как дурак — для Генджи было настоящим испытанием. Токио отлично это помнил, однажды Генджи извинился перед ним. В тот единственный раз, когда они поссорились. Все началось с того, что они сцепились с парнями из соседней старшей школы. Токио это не удивило: с тех пор, как он подружился с Генджи, не проходило и недели, чтобы они с кем-нибудь не подрались, причем раз в неделю — это был еще успех, обычно драки случались куда чаще. Генджи как будто притягивал к себе всех, кто желал почесать кулаки. Даже поводов особых искать не приходилось. У него как будто над головой мигала огромная неоновая вывеска “Подерись со мной”. Впрочем, Токио не жаловался, наоборот — было очень весело, а кровь можно отстирать, дырки зашить, синяки пройдут сами. В этот раз противники оказались не просто старше. Если верить нашивкам на воротнике формы одного из них — третий класс, выпускники. Токио не то чтобы испугался, но у него как-то неприятно заныло под ложечкой. Как бы хорошо Генджи ни дрался, против троих здоровых бугаев им двоим было не устоять. — Не здесь же, — хмуро сказал один из них, — школа рядом, потом проблем от этой мелюзги не оберешься. — Это кто еще тут мелюзга, — тут же вскинулся Генджи. По росту он и правда не сильно уступал противникам. — Вот что, детишки, — осклабился другой, — у взрослых дядь сейчас серьезные дела. Поэтому сегодня в восемь, на пустыре у моста. И только попробуйте не прийти. — Это кто еще не придет, — зло спюнул прямо ему под ноги Генджи. Они договорились встретиться в половине восьмого у школы, но когда Токио уже почти стоял в дверях, позвонил Генджи и сказал, что драка перенеслась на завтра. — С чего это? — Не знаю, — пробурчал он. — Я домой не ходил, у зала с автоматами ко мне подвалил тот, второй, который нас детишками обозвал, сказал, что сегодня они не могут. Завтра в четыре, там же. Вот урод! Ну я ему завтра покажу “детишек”. — Так странно, — недоуменно ответил Токио, — какой смысл назначать стрелку, чтобы потом ее отменить? — Я почем знаю! Они думают, что мы им мальчики на побегушках? — неистовствовал в трубке Генджи. — Ничего, еще посмотрим, кто побегает. Ладно, Токио, до завтра. Пока. Токио растерянно смотрел на телефонную трубку, в которой пищали гудки отбоя. Как странно, сначала звать на драку, а потом ее отменять? Потом он подумал, что, может быть, старшеклассники решили, что трое на двоих, да еще сильно младших, будет с их стороны нечестно? Не захотели связываться? Они, конечно, не выглядели благородными самураями, но другого объяснения он придумать не мог. Зато все стало понятно, когда на следующее утро он увидел Генджи на перекрестке перед школой, где они обычно встречались. Токио сначала глазам своим не поверил. По Генджи как паровой каток проехал. Один глаз заплыл, бровь над другим была заклеена широким пластырем, губы припухли и покрылись корочкой, обе ладони были перебинтованы. Шел он прихрамывая. Токио обозвал себя идиотом. Как он мог так развесить уши? Он должен был догадаться. А потом внутри у него поднялась волна дикой обиды, смешанной с такой же дикой злостью. Генджи соврал ему, пошел драться один. Он считал, что Токио ни на что не способен. Токио очень хотелось от души вмазать Генджи, вложить в этот удар всю злость, которую он сейчас испытывал, которая клокотала в нем, как кипящая вода в кастрюле, но он развернулся и молча зашагал к школе. Он боялся, что обида окажется сильнее: разреветься на глазах у предателя было нельзя. — Токио! Токио, подожди! — позвал его Генджи, как будто пришептывая. Наверное, с разбитыми губами говорить было неудобно и больно. Токио, конечно, не остановился. Он слышал за своей спиной шаги. Генджи пытался его догнать, но больная нога мешала ему идти быстрее, поэтому он отстал, а Токио свернул на школьный двор, даже не обернувшись. В школу Генджи в этот день не пришел. Не пришел он и на следующий, и через день. Потом наступили выходные. Токио валялся в кровати, пялился в телек, играл в приставку и даже сделал домашнее задание. Было как-то непривычно пусто. Они встретились в понедельник, все на том же перекрестке. Теперь лицо у Генджи было как после обычной драки, и больше не казалось, что оно попало в блендер. Кроме того он больше не хромал, бинтов на руках тоже не было. — Привет, — сказал он. Токио прошел мимо. Генджи его догнал. — Ладно тебе, — примирительно сказал он, после того как они немного прошли рядом. Молча. — Чего ты злишься? От возмущения Токио даже остановился. — А ты не понимаешь? — Токио… — Пошел ты! Весь день Генджи просидел за партой, глядя прямо перед собой и, кажется, вообще не реагируя на окружающих. Сразу после звонка он закинул сумку за плечо и исчез. Токио даже обиделся. Честно говоря, он надеялся, что Генджи проявит настойчивость и извинится за свой идиотский поступок. Токио не был уверен, что простит. Кому приятно, что тебя считают слабаком, но все же если бы Генджи извинился… Но Генджи никогда по-настоящему не извинялся. Ни перед кем. Токио, по крайней мере, ни разу такого не видел. Так с чего ему самому быть исключением. Он медленно брел домой, глядя себе под ноги, и предавался печальным мыслям о том, что делать и как жить дальше, если тот, кого ты считал лучшим другом, на самом деле думает, что ты слабак. И что теперь делать, потому что помириться-то, конечно, нельзя, но и без этого предателя все равно тоскливо. Поэтому он не сразу услышал шорох за спиной и вздрогнул от неожиданности, когда его схватили за руку и втащили в узкий переулок. — Что за!.. — Токио замахнулся сумкой и тут же опустил ее. — Генджи, ты охренел? На лицо Генджи падала тень от дома, так что со своими фингалами он был похож на клоуна, у которого раскрашена только одна половина лица. — Я ухожу! — Токио, подожди, — в голосе у Генджи зазвучали такие непривычно просительные интонации, что он остановился. Скрестил руки на груди и уставился на Такию. Тот топтался на месте так, как будто стоял не на земле, а на гвоздях, воткнутых остриями вверх. — Не злись. — Я не злюсь, — холодно ответил Токио, надеясь, что сейчас его голос похож на голос отца. которым тот разговаривал с разозлившими его подчиненными. Видимо, вышло похоже, Генджи прикусил губу. — Ну не обижайся. — Я не обижаюсь, — спокойствие явно ставило Генджи в тупик. Он и так-то был не мастер вести разговоры, а не получая внятного ответа, терялся еще больше. Но Токио ему помогать не собирался, хотя ему и было что сказать. — Ну я понимаю, что ты… я бы сам тоже разозлился. Но ты же понимаешь… — Что я должен понять? Что мой друг, — Токио осекся, — что тот, про кого я думал, что он мой друг, считает меня слабаком? — Что? — вытращил глаза Генджи и даже перестал топтаться. — Почему слабаком? — Это тебя надо спросить, — отрезал Токио и засунул руки в карманы. — Я не считаю, — набычился Генджи. — Правда, что ли? И почему же ты пошел драться один? Зачем ты мне соврал? — Токио, я… — Ты решил, что я буду мешать тебе! Что я не могу по-настоящему драться! Что я какой-то там маменькин сынок! — перешел в наступление Токио. Больше выдерживать характер он не мог. Обида и злость, которые он копил в себе, нуждались в выходе. Иначе Токио бы просто лопнул. — Нет, я… — Хватит врать, — снова перебил его Токио, — не хочу слушать! Считаешь меня слабаком — твое дело. Очень надо тебя убеждать. Я думал, мы друзья, что мы все делаем вместе. — Токио, — голос у Генджи стал каким-то несчастным, никогда раньше он так не говорил. — Но мы же друзья! — Друзья так не поступают, — сурово припечатал Токио и осуждающе посмотрел на Генджи. Тот отвел взгляд. — Я не думал, — тихо сказал он, — я просто не хотел, чтобы ты… я думал, что так будет лучше, что они тебе ничего не сделают. Иногда привычка Генджи не говорить нормально, а мямлить какие-то обрывки мыслей, крутившихся у него в голове, выводила из себя. — Что за хрень ты несешь! — Прости меня. Я не подумал, что ты решишь... что я считаю тебя слабаком. Токио замер. Ему сейчас послышалось? — Что? — осторожно переспросил он. — Прости меня, — повторил Генджи. Несмотря на то, что голос его звучал твердо, он покраснел до корней волос и, судя по всему, только огромным усилием воли заставлял себя смотреть в лицо Токио. Во всяком случае, руки его сжимались и разжимались в кулаки. — Я поступил, как дурак. Я просто не хотел, чтобы эти уроды что-то тебе сделали. Это не потому, что ты слабак. Но друзья должны защищать друг друга. Токио вздохнул. — Мы были там вдвоем, мы вдвоем с ними сцепились, ты мог спросить меня. — Я знаю. Я не подумал. Я хотел, как лучше. Прости меня, Токио, — Генджи выглядел каким-то потерянным. Он явно не понимал, что еще он может сказать и сделать, чтобы переубедить Токио. — Мне правда очень жаль. — Генджи,— Токио почувствовал, что больше не может злиться на друга. Генджи, конечно, был полным идиотом, но он действительно хотел, как лучше, ему даже в голову не пришло, что его ”благородный” поступок может обидеть друга. — Я все это плохо понимаю, — словно не услышал его Генджи. — У меня раньше не было друзей. Я не очень знаю, как можно и как нельзя. Я думал… Я никогда бы не стал дружить со слабаком, — уже с возмущением закончил он. И в этом был весь Генджи. Токио рассмеялся легко и искренне. Генджи некоторое время подозрительно смотрел на него, а потом на его губах появилась неуверенная улыбка. Токио не знал никого, кроме него самого, ну, возможно, еще отца Генджи, но тут он не был уверен, кому Такия мог бы сказать: “Прости меня, я вел себя как дурак”. Не просто бросить дежурное “прости”, “мне жаль”, “я сожалею” и прочие положенные этикетом вещи. А вот так, сбиваясь, смущаясь. Для этого надо было подойти к Генджи очень близко, пересечь черту, которой он отгораживался от людей, пуская внутрь лишь немногих. Стать для него кем-то важным, кем-то, кого он не хотел бы потерять. И хотя это было совершенно нормально, что такие люди в жизни Генджи все-таки появлялись, Токио вдруг почувствовал себя так, будто вернулся в дом, из которого давно переехал, и увидел, как там живут чужие люди. И вроде умом понимаешь, что это давно уже не твой дом и что эти люди имеют право там жить, а все равно жалко, что они распоряжаются в нем, как хотят, а дом за это не рухнул им на голову. *** В день выпускного они с Генджи столкнулись на повороте к школе. — О, привет! — улыбнулся Токио и махнул рукой. Генджи кивнул. — Привет! — и, выбросив сигарету в чахлый кустик у обочины, полез за следующей. — Так странно, что сегодня последний день, — продолжил нелегкое дело по поддержанию разговора Токио. — Ага, — согласился Генджи и щелкнул зажигалкой. — Где твой коротышка? — У Тамао сегодня утром какие-то дела, он придет уже к церемонии,— Токио пропустил мимо ушей комплимент своему другу. Сказан тот был скорее по привычке, чем от желания обидеть. После того как Тамао и Генджи, поддерживая друг друга, спустились с крыши Хосена, вражда между ними перешла в стадию редких, ленивых, беззлобных пикировок. Делить им, по большому счету, после всего случившегося было уже нечего. — А ты чего один? — Да тоже дела были, — уклончиво ответил Генджи и пнул камень.. Они немного помолчали. — Что будешь делать после выпускного? — спросил Токио. Генджи пожал плечами. — Идзаки предлагает свалить к морю на пару дней. Потусить напоследок. — Понятно, — кивнул Токио. — Хорошая мысль. Ну а так, вообще, по жизни. Будешь помогать отцу? Генджи ответил не сразу. — Посмотрим, — наконец ответил он и насупился. Разговор не клеился. Но была все же одна вещь, которую Токио хотел сказать Генджи уже давно, и чем ближе приближался выпуск, тот момент, когда они разойдутся в разные стороны, тем сильнее становилось это желание. Оно было очень глупым и сентиментальным, но когда еще делать сентиментальные глупости, как не в тот день, когда на тебя сыпятся лепестки сакуры, и ты идешь на свой выпускной. Даже если это выпускной в Судзуране. И пусть Генджи думает, что хочет. — Знаешь, — сказал Токио, — я хочу тебе сказать спасибо за Судзуран. Генджи споткнулся. — Чего? — Тогда, в средней школе, спасибо, что рассказал мне про Судзуран. Это было лучшее время в моей жизни. — Я не... — начал Генджи и замолчал. Его щеки сделались одного цвета с лепестками сакуры. — Токио, что за херня! — Это не херня, Генджи. Я правда тебе очень благодарен, — и Токио улыбнулся. — И знаешь что еще. Я очень рад, что ты все-таки пришел. — Ты как ведущий тупого телешоу, — Генджи засунул руки в карманы и ссутулился. — Да прям! Я знаю, что все не как в средней школе и что мы с тобой сами по себе. Я за этот год всякое думал. И ты, наверное, тоже… — Что еще я должен думать? — Ну, про нас, про Тамао,— Токио почему-то чувствовал в душе странную легкость. Вдруг оказалось, что говорить обо всем этом не сложнее, чем обсуждать последний том популярной манги или идущий в кино блокбастер. Почему же раньше было так мучительно? — Да сдались вы мне оба! — не слишком натурально огрызнулся Генджи. — Я просто хочу сказать,— Токио потянул вверх рукав рубашки. — Это всегда будет со мной. Я очень рад, что мы с тобой познакомились. Генджи смотрел на руку Токио, на тонкий коричневый шрам. Лицо его стало растерянным и каким-то несчастным. — Я не… — пробормотал он и сжал губы, словно боялся, что скажет лишнего. — Эй! Гэн-сан! — они оба вздрогнули, возвращаясь в реальность. Впереди, метрах в ста, уже у самых ворот школы, стоял Тамура и призывно махал Генджи рукой. — Я пошел! — с облегчением выдохнул Генджи. — Еще увидимся. — Ага, — кивнул Токио. Ему вдруг стало немного неловко за свою болтовню. Не нужно было лезть к Генджи с этими дурацкими признаниями, он такое не любил, а Токио выставил себя слюнявой девчонкой. — Токио! Генджи возвращался к нему, на ходу снимая пиджак. Лицо у него было решительное, брови нахмуренные. Сейчас он мне вмажет, отстраненно подумал Токио, и будет прав. — Я тоже рад! — заявил между тем Генджи, подойдя почти вплотную. — А? — Я тоже рад, что мы познакомились. Я узнал, как это круто, когда у тебя есть друг. Я всегда буду помнить, — он вытянул вперед руку, и Токио увидел светло-коричневый шрам на запястье, такой же, как у него самого. — Генджи, — потрясенно пробормотал Токио. И тот вдруг улыбнулся, широко и открыто. — Увидимся! — он хлопнул растерявшегося Токио по плечу и пошел к ждавшему у ворот Тамуре. Вместе они скрылись во дворе. Подул легкий ветер, срывая с деревьев лепестки. Один из них упал Токио на нос. Шрамы напоминают о потерях, но эти воспоминания не всегда горьки. На самом деле бывших друзей не бывает. Даже если теперь у каждого своя жизнь, время, проведенное вместе, общие воспоминания никуда не девается. Они остаются с тобой, как шрамы. Но шрамы не всегда ноют и не всегда уродуют, если напоминают о людях, которые изменили твою жизнь...