Памяти Джона Коннора

      Хоть в аусвайсе у него и не было написано «Джон Д. Коннор. Убиваю машины. Недорого», но работал он мастерски – и никогда не промахивался. Через полгода произвели его в сержанты. Мы же армия, как-никак, последняя армия человечества, у нас порядок. Но, видно, блажь на него нашла. Есть, говорит, у меня ИДЕЯ. Мысль. А у нас не только армия, у нас еще и демократия. Хочешь мысль сказать – говори, рот не затыкают. Правда, это не от большой любви, а с отчаяния. Мы машины взрываем, но всё больше они нас. Парень загнул, от души высказался. У штаба последние волосы дыбом встали. Ты что, орут, Джоном Коннором себя возомнил? Так и прилипло к нему.       Убился, правда, по-глупому. Дурачок один на линию огня выскочил, так Коннор его собой закрыл. Изрешетило обоих.       Баба еще была, уж не знаю, откуда взялась. Штаб от нее рыдал горючими слезами. Андроидов (шварцев, по-нашему) не любила – страсть, сбивала, как кегли. Чуяла их сквозь семимиллиметровую броню. Но пунктик был: все казалось ей, что у самой в грудях – железяка, вылезет, убьет. Дралась, словно бессмертная.       А сгорела в одну ночь. Доктор, когда вскрыл, сказал, мол, рак легких, а померла от сердца.       Другой вообще на коляске был. Его до нас брат доволок, безногого. Коляску мы сами из ерунды сварганили. Ох, и ловко он на ней изворачивался! Брата на первой же вылазке гусеницами перемололо, так он на этой почве головой двинулся. Деревья рубить – ни-ни (какие деревья, кругом металл и камень!), мир, дружба, компьютеры… В поле, естественно, никакой, но инфобаза на нем была. Мечтал себе костюмчик соорудить: ты, значит, внутри, а он снаружи – кулаками машет. Не успел. Мы тогда передислоцировались по воздуху, и надо ж было вляпаться: их «вертушки» против наших – два к одному. А безногий так на коляске и сиганул по врагу, только еще гранатами обвешался для пущего эффекта.       Чокнутый, одно слово.       И чем ближе нас к морю оттесняли, тем больше их было, чокнутых. Всех не припомню уже. Трио было, муж, жена и черномордый бугай. Волосатый псих на мотто – его за шварца приняли поначалу, чуть не расстреляли. Паренек верующий, сила, говорит, да пребудет с вами. Очень над ним смеялись.       Короче, все умерли, а нас к морю приперли плотно. Еще шажочек – и полный капут. В штабе разброд и шатание. Кто стреляться готовится, кто вешаться. В плен сдашься, так там из тебя уйлу какую-нибудь сделают или хту.       Машины победили.       А когда дышать совсем стало нечем, кто-то завопил: «Корабли, корабли!» И точно, туева хуча кораблей!.. Даже машины наступление замедлили. Шлюпки – шварк – к берегу, миллион, наверное, шлюпок; людей – видимо-невидимо, все красавцы удалые, велика…       Но первым, конечно же, выскакивает плюгавый коротышка и орет:       – Мерри, Мерри, тут не колечко, тут целая ювелирная лавка!..

***

      …Так что мы пока сражаемся.       Но пасаран.