Маяк

Море примерило на себя закатное солнце, его лучи отражались в волнах. Маяк направлял корабли к берегу. Он никогда не переставал гореть, ни ночью, ни днем. Он будто соревновался с солнцем, кто лучший помощник, кто работает идеально. И ведь корабли ему верили. Всегда. Я бежала так быстро, как могла. Я верила, что смогу поговорить с ним. Я верила, что он меня услышит. Я не могла оставить его в таком состоянии — он не хотел отпускать меня, а я не покидала его. Ничего не успела тогда сказать. Слишком мало сделала в этой жизни. Мой папа не заслужил этого, он не заслужил всех этих страданий. Яркая вспышка в глазах — вдали появился парусник в бутылке, такой же, как и сотни тех, что мы мастерили с папой. Свет солнца и маяка создавал вокруг стекла некий силуэт, оболочку, яркую, как небеса. Позже начали появляться и другие парусники — их было очень много, и я помнила каждый. Я видела лицо папы в отражении стекла — хмурое, бесконечно грустное. Я хотела позвать его. Сказать, что я в порядке, что всё хорошо. Но я не в порядке. И нет ничего хорошего. Жизнь потеряла смысл. Он сидел в своей мастерской, окружённый воспоминаниями о том счастливом времени, когда его девочка была ещё жива. Тусклый свет лампы окрашивал комнату в неприятные грязные оттенки, запах клея и краски доводил до тошноты, но что-то заставляло Джека Сэлмона сидеть здесь, схватившись за голову, уставившись в одну точку. Сотни кораблей… Будто не на своих местах. Он мог слышать шум прибоя, плеск волн. Это сводило с ума. Он давно потерял рассудок. Каждое утро он просыпался с мыслями о том, что все последние события — лишь ночной кошмар. Скоро он спустится на кухню к завтраку, скажет своей малышке «доброе утро», спросит, как у нее дела, а потом они вместе отправятся проявлять очередную фотоплёнку. У нее действительно есть талант делать волшебные снимки, оставлять моменты такими, какие они есть… Был талант… Она сама по себе была необычной… Мне нравится, как фотография ловит момент перед тем, как он исчезнет. Но этого не произойдет. Завтракать вся семья снова будет в тишине, и эта тишина будет нагнетать темную тучу над их головами. Дети будут молча жевать хлопья, жена трясущимися руками накрывать на стол, а он, Джек Сэлмон, смотреть на пустующее место в ожидании, что она всё же вернётся. Они снова будут вместе, забудут обо всем ужасном, в их семье снова поселится счастье. И всё из-за одного человека. Это значит так много — наше существование. Иногда одно наше присутствие может изменить чью-то жизнь. Поможет обрести давно потерянный смысл. Когда-то я была маленькой, такой маленькой, что не могла дотянуться до края стола. Но этого не произойдет. Джек давно отчаялся. В этой комнате, казалось, находился какой-то ответ, но как его узнать, если неизвестен вопрос? Его окружали лишь слишком четкие и поэтому разрывающие сердце видения из прошлого: они сидят за столом, вокруг валяются части корабля, оба напряжены и увлечены своим любимым занятием. Корабль — прекрасный образ некой свободы, дальнего путешествия, захватывающих приключений, символ собственного пути, вызова самому себе. Каждый маленький корабль значил для них многое — он сохранял в себе те редкие разговоры обо всём на свете. Джек Сэлмон всё бы отдал, чтобы ещё раз, хотя бы на мгновение, услышать ее голос. Его дочка… Образ Сюзи проносится перед глазами, как старая кинопленка: светлые кудрявые волосы, эти необычайно красивые голубые глаза, в которых отражалось само море, свет маяка, который указывал путь тем самым кораблям, что они бережно собирали на протяжении многих вечеров. Сейчас эти фигурки, защищённые стеклом, стоят на полках шкафа и скапливают на стенках пыль. Джек уже и забыл, когда в последний раз заходил в эту комнату — время потеряло значение. Он, словно юла, вертелся в круговороте жизни, не успевая опомниться, не успевая осознать, что только что произошло. Время летело стрелой и ползло черепахой, быстро и медленно, стремительно и расслабленно. Но мысли…бесконечный поток мыслей ни на секунду не оставлял Джека одного. Они грызли его кожу, словно маленькие черти, кружили голову, постоянно шептали: «всё могло быть по-другому!», «что ты сделал, чтобы исправить ситуацию?», «её смерть — твоя вина!» От всего этого становилось трудно дышать. Он буквально задыхался — боль сдавливали горло, душила его, прижав к стене. Невидимым ножом отчаяние наносило порезы в самую душу, сквозь сердце, сквозь разум. Джек Сэлмон не выглядел адекватным. Джек Сэлмон выглядел опасным. В его глазах вспыхнула ярость, присущая самому дьяволу. Мужчина словно хотел дать отпор плохим мыслям, прогнать их навсегда. Он думал, что сильнее их. Он ошибался. Джек Сэлмон взял в руки бутылку с миниатюрным парусником. В стекле мужчина разглядел своё отражение: замученное лицо, полное морщин, красные от непрекращающихся слез глаза… Он будто постарел на двадцать лет. Будто бы уже много лет он живёт в одиночестве, в окружении лишь своей коллекции, будто все, кто был ему когда-то дорог, ушли. Сюзи… Сюзи… Сюзи… Она ушла. Её больше нет. Её больше нет! Джек Сэлмон опомнился лишь тогда, когда стекло с громким хлопком столкнулось со столом и разлетелось вдребезги, словно граната. Осколки звонко упали на пол, словно смеялись над ним. «Это всё, что ты можешь?» — спрашивали они. Но чувства разрывали душу мужчины. Он хотел освободиться, а единственный способ — уничтожить хорошие воспоминания. Навсегда. Безвозвратно. Никто не замечает нашего ухода. Я говорю про тот момент, когда мы сами решаем уйти. В лучшем случае вы услышите шепот или почувствуете дуновение, уносящееся прочь… Джек разбил ещё одну бутылку. Потом ещё и ещё. Осколки напоминали все те слезы, что выплакала семья после смерти Сюзи. Их было много, и все они были пропитаны невыносимой болью, будто смертельный яд проникал в каждую клеточку тела, не оставляя надежды на спасение. Осколки могли впиваться в руки, оставляя кровавые следы на коже. Но Джек Сэлмон больше не чувствовал физической боли. Что она такое? Маленький пшик, который проходит со временем, покидая тебя иногда с напоминанием в виде шрама. Мимолётное событие, которое так скоро забывается. Душевная боль — другая. Она сидит внутри огромным голодным пауком, который жаждет человеческих страданий. Он питается ими, словно шоколадом — без остановки, с наслаждением, и каждую секунду требует добавки. Больше, больше больше! Он никогда не насытится! Никогда! Он будет пожирать тебя изнутри, пока ты не захочешь избавить себя от мучений! Джек Сэлмон крушил свою коллекцию, тяжело дыша и иногда вскрикивая. Он чувствовал свою вину. Он понимал, что совершает ошибку, но остановиться не мог… Она мертва! Эта фраза так отчётливо засела в голове. Мертва! Зачем нужны все эти корабли, все эти напоминания, если они причиняют столько боли?! Разбей их, убей, уничтожь! Ты не сможешь ее вернуть! Не сможешь! Круши изо всех сил! Давай же! Почему так слабо?! Ты сдался! Не останавливайся, пока вся комната не будет заполнена битым стеклом и остатками парусников! Не останавливайся, пока кровь на руках не смешается со слезами! Не останавливайся, пока силы окончательно не покинут тебя! Не останавливайся! Джек Сэлмон держал в руках последнюю бутылку. Внутри находился миниатюрный маяк. Это было последнее, что они с Сюзи сделали вместе: «Если ты что-то начал, то должен обязательно закончить, и нельзя останавливаться, пока не будет так, как надо, а если не получается, нужно начинать сначала, и так пока не добьёшься успеха». Он помнил их разговор. До мельчайших подробностей. Он помнил, что тогда назвал ее своим «первым помощником». Он помнил, как завещал ей свою коллекцию. Это было делом всех их семьи. Маленькое хобби. Маяк поблескивал в свете лампы. Джек Сэлмон переводил дыхание, усталость дала о себе знать. Он выдохся. Эмоции и чувства покинули его. Он чувствовал вкус слез на своих губах — как давно он плачет? Мужчина снова сел, ярость уступила место немой боли. Джек Сэлмон никогда не сможет забыть. Джек Сэлмон никогда не сможет смириться. Я стояла на берегу в окружении обломков парусников. Было невыносимо стоять здесь и просто смотреть на то, как самый близкий тебе человек теряет контроль над собой, и ведь я даже ничего не могла сделать! Я могла только слышать его крики. Лишь один парусник остался цел. Я видела в отражении волн, как папа прижал эту фигурку к груди, как он плакал. Море было чересчур спокойным. Здесь, в другом мире, все такое спокойное и тихое, и это умиротворение такое не настоящее… Но почему-то все вокруг твердит, что все будет хорошо. А в мире живых? Люди страдают. Происходит столько всего ужасного. Многие думают, что смерть — единственный выход избавиться от страданий, ведь наш мир слишком жесток. Но что если все муки, вся боль — это лишь подготовка? Если ты смог пережить все беды, ты попадаешь в это чудесное место, где сейчас нахожусь я. Но если сдался… Ответа нет. Его никогда не будет. Небо чернеет, солнце заходит, а свет маяка становится ярче. Он направлен прямо на оставшийся в живых парусник. Я видела, что отец перестал плакать. Заснул. Силы покинули его. А завтра наступит день. Новые испытания, новая боль. Я не хочу обещать тебе, папочка, что всё будет хорошо. Но всё будет хорошо. Луч маяка внезапно исчез. Но я продолжала стоять и смотреть на море. Я задержалась здесь всего на мгновение. А потом ушла навсегда.