Точка соприкосновения (Стив)

Полутемная маленькая комната, металлический гроб с прозрачной — до половины — крышкой, спокойное, умиротворенное лицо Тони. Лицо человека, сделавшего правильный выбор, хорошо потрудившегося и теперь вкушающего законный отдых. У Тони никогда не было такого лица. Его самого больше нет. Потому что Энтони Эдвард Старк мертв. — Тони, Тони, Тони, — всхлипывает Стив задыхаясь, пригвожденный к кровати короткими вдохами, словно осколками льда, и шарит рукой по мягкому рядом, в коконе из одеял, дотронуться, обнять, убедиться что все, что было только что — сон. Дурной сон и ничего больше, правда? Пододеяльник послушно расходится под пальцами, позволяя ощутить, почувствовать биение пульса под ладонями, гладкие изгибы, очаровательную твердость ягодиц, между которыми так и тянет просунуть ребро ладони, нажать, потереть, а после — как с квинджета без парашюта — провалиться пальцами в бархатистую глубину, которая потусторонней красотой Окефеноки* затянет в себя без остатка. Несмотря на то, что Тони всегда терпеть не мог спать в обнимку, засыпать, просыпаться — да, но не спать, подкатывается под бок, позволяя гладить и тереться, так бесстыдно, так правильно, что кошмар тает без следа, словно и не было густой тени от навсегда опустившихся ресниц на скульптурных скулах. Послушный Тони Старк. Подумать только — кто бы сказал ему еще пару недель назад, что Тони будет делать то, что говорят, не пререкаясь, не подвергая сомнению вслух, подстраиваться под окружающих, мимикрировать под них — он бы не поверил. Стив перекатывает это словосочетание на языке, пробует его на слух и так, и эдак, будучи один, но нет. Это тоже самое, что соленый сахар. Или убогая роскошь. Или грустная радость. Одним словом — оксюморон. Покорным Тони точно не назовешь — хоть стороннему наблюдателю, плохо знающему его человеку (а таких всю жизнь Тони — подавляющее большинство) он, наверняка, сейчас покажется именно таким. Податливым. Смирившимся. Потерявшим свой огонь. Принимающим то, что дают ему они с Виктором без споров и возражений. Дом, заботу, опеку. И никаких металлических предметов, никакой электроники, ничего, что напомнило бы о прошлом. Боже, да тут даже телевизора нет, и Тони, кто бы мог подумать о подобном еще три недели назад, днями напролет просиживает в библиотеке, читая бумажные книги. Хотя о чем тут думать: три недели назад Тони Старк был официально мертв. Не то чтобы ситуация как-то поменялась сейчас — и Виктор, и Стив ужасные собственники и не готовы делиться с миром своим открытием, оживленным Тони. Да будь у Стива чуть лучше с интеллектуальными ресурсами, с людьми, которым он мог бы доверить то хрупкое пост-бытие Тони, он бы и Виктора послал куда подальше. И не покраснел бы. Лучше не думать о том, что Дум наверняка поступил бы аналогично, будь у него возможность заполучить тело Тони так, чтобы никто не узнал. Стив целует Тони в макушку, зарывается в волосы лицом, дышит, дышит, дышит и никак не может надышаться. Спящий Тони пахнет особенно, не похоже на Тони читающего, Тони после душа, Тони в спортзале, перекусывающего Тони. Этот запах встает комком в горле, бьет под дых, отключает остатки благоразумия, будит кого-то незнакомого, кого Стив не хочет звать, того, кто шепчет в голове: «мой, мой, только мой». Это неправильно, это нечестно, это так необходимо: повернуть к себе спиной, прижать осторожно, но крепко, разыскать початый тюбик смазки, согреть в ладони, размазать между пальцами, дразнить и нежить полувставший член Тони, лаская щелочку уретры, по венам, как по клапанам на флейте, вверх и вниз, а после обхватить так, как удобно самому, и дрочить в своем собственном темпе — тягучем и медленном, не отвлекаясь ни на что. Ни на собственное возбуждение. Ни на попытки Тони ускорить движение. Ни на узкую полоску света из коридора, в которой угольным безмолвием застыл дышащий в такт движениям руки Стива Виктор. Потому что весь мир — бешено колотящееся в руку сердце. Сердце, о котором он часто забывал, пока оно не смолкло. Слава богу — не навсегда. И осознание этого ощущения — самого правильного, самого нужного — то, что именно он заставляет его сейчас биться так ярко и так сильно, толкает за край, в водоворот наслаждения, одной только этой мыслью. Тони кончает в унисон с ним, содрогаясь всем телом, и несколько длинных вдохов и выдохов не происходит ровным счетом ничего — кажется, что он снова спит, а может и не просыпался вовсе, но нет, Стив слышит, как он что-то бормочет под нос. Слов не разобрать, но сытые, довольные интонации греют душу, или что там осталось от нее после всего? Наконец Тони разворачивается в кольце его рук, горячие щеки, всклокоченные волосы, капля пота, лижущая кожу виска. Губы искусаны и оттого желанны еще больше, и весь он — похоть и желание, чистота и свет, радость и печаль. Весь он — чертов закон о единстве и борьбе противоположностей, замок из песка, осенняя греза, придуманная Стивом. Греза, ставшая реальностью. Но Стиву мало, невообразимо мало того, что есть сию минуту: ощущений, запахов, звуков, и будет мало всегда, стоит только вспомнить-подумать о... Нет. Не сейчас. Никогда. Все плывет и плавится, и чтобы как-то удержать реальность рядом, он пробует ее на вкус — тянет пальцы, измазанные семенем Тони в рот. Тот, чувствуя движение, наконец приоткрывает глаза — синий тонкий ободок и бездна зрачка. Падай, падай, не оглядывайся назад, велит она. Но за миг до последнего шага — ладонь Виктора перехватившая запястье. Он втягивает пальцы Стива в рот, а давится воздухом Тони. Он лижет широко и вкусно, а Стив думает, что старая подружка-астма снова отыскала дорожку к нему. Он прикусывает мизинец напоследок, отпуская свою добычу, но не смотрит на Стива, нет. И тот не смотрит на него — незачем. Мир прекращает свою круговерть, замирает в единственной точке, где возможно их соприкосновение, соучастие, сотрудничество. Тони. «Гребанные извращенцы» — шепчет Старк, пока они в четыре руки приводят его в порядок. «Чертовы придурки» — когда возятся, пытаясь уравновесить вселенскую несправедливость — на них двоих всего один Тони, и как улечься так чтобы получить максимум его и минимум друг друга? «Идиоты» — почти нежно, утыкаясь лбом Стиву в грудь и сжимая ладонь Виктору и это в пять раз больше, чем он сказал им сам за весь предыдущий день. Все-таки Стив однажды вымоет ему рот. Но сначала нацелуется вдоволь. Виктор усмехается, видимо, читая его мысли. Он-то знает, как выглядит их общее никогда. ______________________ *Окефеноки - болото в штате Джорджия, США