Маскарад

Хансон рассматривал носки своих сапог и чувствовал себя безнадёжно несчастным. Он так мечтал попасть в корпус хваранов, так хотел стать одним из них, а когда это случилось, оказалось, что всё интересное происходит не с ним. Именно поэтому он приложил столько усилий, чтобы вопреки правилам попасть шестым в комнату, где жила, пожалуй, самая знаменитая пятёрка в Хваран. И остаться там. Даже если Банрю смотрит поверх его головы, Джидви язвит, а Ёуль подмигивает и норовит ущипнуть за зад — Хансон верил, что оно того стоит. Почти всегда. Ну, кроме таких вечеров, как сегодня. Вот-вот должно было наступить время отбоя, а после этого Хансону бы досталось, застукай его кто-нибудь из наставников снаружи. Но идти в комнату не хотелось. Хотелось посидеть в тени навеса и пожалеть себя как следует. Если бы только хён мог попасть сюда! Уж он-то не посрамил бы род Сок. Не стал бы кем-то вроде щенка, о которого время от времени спотыкаются, иногда треплют по ушам, но большую часть времени не замечают. Хён был умнее, сильнее и талантливее Хансона во всём — но Хансон был последней «истинной костью» своей семьи, а хён — полукровкой. Хорошо бы выбраться как-нибудь в город повидать его, и навестить Аро... — Эй, ты что здесь делаешь? Рядом стоял Джидви. Помедлив, он присел рядом — Хансон посторонился, давая ему место. Джидви был непонятный, как они все — не злой, вроде бы, и не такой насмешник, как Ёуль, но себе на уме. В руках у него была бутыль, щёки горели, хотя двигался он уверенно. — Не хочу идти в комнату! — Хансон съёжился. Ну что он за болван? Что на уме, то на языке. Джидви хмыкнул. Откинулся назад, опираясь спиной на стремительно выстывающую к ночи каменную стену. Хансон осторожно покосился на него: Джидви смотрел прямо перед собой, так, что виден был только чёткий профиль и крутой изгиб ресниц. Рассеянно дёргал пальцами рукав. Будто искал там что-то потерянное — след от чужого прикосновения? Браслет? — Хм... что, сильно мы тебя допекли, а? И тогда Хансон вывалил ему всё. И про хёна. И про соседей. И даже про самого Джидви, у которого семь молельных дней в неделе, и никак не понять, чего следует от него ждать сегодня — добродушной насмешки, небрежного покровительства или оплеухи. — Ясно, — протянул Джидви, когда Хансон выдохся и умолк. Поболтал своим пойлом, глотнул. — Не повезло тебе. Видишь ли, ты единственный честный человек в нашей компании. У всех прочих, ну... игры с переодеванием, хитрости и секреты. Маскарад. — И у тебя? — брякнул Хансон, не успев подумать. Это был самый длинный их с Джидви разговор за всё время знакомства. — И у меня, — спокойно согласился Джидви. — Вот Банрю, полагаешь, легко тут живётся? Остальные на него таращатся, как на фигляра на площади, ждут, когда они с Сухо опять что-нибудь отколют. Думаешь, он этого не понимает? Его приятели первыми же его утопят, если он даст слабину. И ещё он до сих пор мечется между парнем и девицей, хотя будь у него чуть больше мозгов, давно бы получил обоих. — Д-да? — пискнул Хансон. — Да. Они бы его мирно поделили. Ёуль ведь не врал — Банрю с Сухо и правда тогда всю ночь обнимались. Правда, пьяные они были в дым... Сухо никак не может оставить его в покое, цепляется к каждой мелочи, а тут такой подарок — Банрю понравился его сестре. Теперь можно задевать его оправдано и почти безнаказанно... — А Сухо что же? — высоким голосом спросил Хансон. — Тоже что-то скрывает? — А Сухо выдумал себе любовь, которая никогда не сбудется. Невозможную, недостижимую, а потому идеальную. Разговор был странный, но очень интересный, Хансон даже заёрзал от острого любопытства. Выпивка у Джидви, должно быть, была из Ёулевых запасов — после такой, говорят, наставник по боевому мастерству полчаса со столбом посреди двора не мог разминуться. — А у тебя? — Я — таинственная личность, — Джидви округлил глаза, широко улыбнулся, и Хансон несмело улыбнулся в ответ. — Обо мне лучше не узнавать подробностей. И Сону тоже очень таинственный, не находишь? Никакой Сону не был таинственный, у него был отец, известный лекарь, и сестра... Наверное, он опять сказал это вслух, потому что Джидви сухо ответил: — Ну да... сестра. Они очень близки, и это весьма загадочно, учитывая, что они росли раздельно. Что до Ёуля... у нас его никто не трогает, потому что знают, что он может и потрогать в ответ. — Он насмешливо улыбнулся, и Хансон втянул голову в плечи, чувствуя, как предательски запылали щёки. — Хочешь совет? В следующий раз, когда он вздумает к тебе приставать, попробуй ему ответить. Могу поспорить, что ты наткнёшься на кулак. И после этого он уже не будет тебя донимать. — А-а если нет?.. — пробормотал Хансон. — Тогда я тебе проспорю, — легко сказал Джидви, поднимаясь и отряхивая одежду. — Но это вряд ли. Видишь ли, Ёуль самый большой притворщик из нас всех. Он выбрал хорошую тактику для защиты, но и у неё есть свои слабые места... Хансон хотел спросить, не опробовал ли Джидви сам эти «слабые места» на прочность, и откуда он столько всего знает, если до сих пор интересовался из них всех разве что Сону и его сестрой, а прочих держал на расстоянии, и напомнить, что он так толком ничего и не рассказал о себе... И вспомнил, как однажды застал Джидви с Ёулем в каком-то тёмном закутке — Джидви стоял спиной к двору, загораживая выход, небрежно помахивая зажатым в руке тренировочным мечом, а напружнившийся Ёуль смотрел на него, и глаза у него были совсем не такие, как обычно, удивлённые и злые. — А если, — сказал Хансон в пространство, — если бы Ёуль был не против, чтобы его защиту преодолели? Джидви оглянулся через плечо. Теперь Хансон наконец-то разглядел, что он сильно пьян. — Тогда это было бы подло и нечестно. Потому что если ломаешь такую стену, нужно быть готовым к последствиям. Быть согласным что-то отдать взамен. Если не можешь этого сделать, то лучше и не пытаться. — Тогда зачем ты?.. — тихо спросил Хансон. Джидви дёрнул уголком губ, сощурился. — Так ведь я же всегда говорил, что я дурной человек, верно?