Чай и огневиски

Профессор Грейвз повидал многих учеников. Его любили, ругали и ненавидели. В каждом поколении, что выпустило Ильверморни, были дети, которые относились к преподавателю защиты от темных искусств иначе, чем просто «никак». Сколько профессор Грейвз застал дуэлей, сколько споров разнял — не пересчитать. Школьники всегда оставались школьниками, независимо от того, были они магами или нет. Кроме драк и ссор профессор Грейвз встречал и искреннюю ненависть, а также настоящую любовь среди учеников Ильверморни. Иногда даже по отношению к себе. Многих девочек влечение к нему толкало на путь изучения защиты от темных искусств, другие же разочаровывались и быстро возвращались к уровню, на котором удавалось освоить только щитовые чары, но не более того. Особо смелые ученицы оставляли любовные записки на рабочем столе профессора — некоторые даже подписывались, но Грейвз предпочитал делать вид, что этих поклонниц не существовало. Юноши же, напротив — все до одного были скрытны, и до Грейвза не сразу дошло, что один из самых слабых его учеников — Криденс Бэрбоун — вероятно, показывал себя так плохо на уроках лишь потому, что не мог дышать от волнения, когда профессор находился рядом. Осознание всего этого льстило Грейвзу, но он ничего не мог поделать. По правде говоря, он сам был подобен Криденсу: ему нравился тот, до кого было так сложно дотянуться. Молодой профессор Скамандер, выпускник Хогвартса, несмотря на разницу в программах обучения, был прекрасным преподавателем сложной науки — содержания магических тварей и защиты от них. Хоть в МАКУСА и наложили запрет на разведение волшебных животных, маги часто не знали, как обращаться с банальными вредителями, потому этот предмет решили оставить в расписании Ильверморни. Профессор Скамандер владел впечатляющими навыками трансфигурации, ничуть не уступавшими мастерству Грейвза. Когда он впервые попал в кабинет Скамандера, то был поражен до глубины души, но в то же время и очарован — изнутри кабинет был превращён в настоящий лес. Также Грейвз восхищался и любовью профессора Скамандера к животным. В Америке он мог содержать их только на территории Ильверморни, ведь это было «в учебных целях», но Грейвз знал, что цели были больше, чем просто учебные: то, как Скамандер заботился об окками или играл с лечурками, говорило само за себя. Как законопослушный гражданин, Грейвз был обязан написать рапорт в МАКУСА о нарушении закона. Как компетентный коллега и друг, Грейвз оставил это в тайне. — Вы удивитесь, профессор Грейвз, но эти создания абсолютно безопасны, если с ними уметь обращаться. Любовь побеждает ненависть и страх, — разливая чай по кружкам, с улыбкой рассуждал Скамандер. Грейвз осторожно взял свою кружку. — Погодите, я забыл варенье! — Скамандер торопливо положил несколько ложек малинового варенья в кружку Грейвза, а потом довольно кивнул. — Прошу, попробуйте. — Благодарю, профессор Скамандер, — Грейвз попробовал чай. — Потрясающий вкус. Не сравнить с огневиски, конечно... — Мы же в школе, — пожал плечами Скамандер и положил две ложки варенья и себе в кружку, а потом убрал банку в сторону. — Алкоголь — не то, что стоило бы здесь распивать. — Почему бы и нет, профессор Скамандер? Закон не запрещает употреблять алкоголь, — вежливо ответил Грейвз. А чай все-таки был вкусный. — Не знаю, как вам, а мне вполне хватает чая с вареньем, — Скамандер провел языком по губам, чтобы слизать остатки варенья. Вдруг мимо пролетело что-то маленькое и свистящее. Здесь, в импровизированном кабинете Скамандера, было очень много странных существ. — Кстати, не кажется ли вам, что эти многочисленные «профессор» лишь создают неловкость? Профессор Грейвз. Так профессор Скамандер стал Ньютом, а профессор Грейвз — Персивалем. Ньют был особенным. В нем все было необычным: не только его увлечение опасными существами, но и улыбка, волнистые волосы и невинный взгляд, его искренность и манера говорить. Акцент Ньюта был едва заметен, но Персиваль полюбил и его, как полюбил самого Ньюта. Криденс Бэрбоун стыдливо и покорно молчал о своей безответной любви к Персивалю. Подобно ему, о своих чувствах к Ньюту молчал и сам Грейвз. Честно говоря, он никогда с таким не сталкивался. Как мужчину его привлекала президент Пиквери — статная, властная женщина. Интересной казалась Персивалю и преподавательница прорицания — юная особа, чьим пышным формам завидовали все ученицы Ильверморни, перешедшие на третий курс. Невероятно соблазнительной леди была и глава больничного крыла школы, Лидия: проницательная, умная и единственная, кто не постеснялся оскорбить всеми уважаемого профессора Грейвза. За дело. Да, в тот раз ему попало за дело. После этого в школе поползли слухи о том, что между ними что-то есть. Персиваля влекло к Ньюту как к личности. Его впервые именно влекло к кому-то... Удивительно, что это был человек, не способный понять сам принцип взаимоотношений между людьми. Это было не такое влечение, о котором можно было прочесть в книгах — он не терял голову, в его животе не порхали бабочки, которые, будь они там, точно бы заинтересовали Ньюта. Персивалю хотелось слушать его рассказы о замечательных магических созданиях, обнимать и целовать его, держать за руки, вдыхать запах пыльцы фей из его волос. Ему хотелось быть рядом с Ньютом, защищать его, и быть тем, кому смог бы помочь сам Ньют. За все четыре десятилетия, что Персиваль прожил на этом свете, он никогда еще не желал кого-то настолько. К каждой из своих женщин Персиваль относился с трепетом и страстью, но Ньют... С ним все было по-другому. Ньют был потрясающим. — Еще чаю, Персиваль? — Да, — благодарно кивнул тот. Многочисленные свитки со статистикой посещений занятий, которые они вместе с Ньютом составляли для директора, занимали всю поверхность стола, но Ньют смог найти маленький островок, не заваленный бумагами, чтобы поставить туда чашки с чаем. Персиваль вдохнул аромат чая. — О, индийский черный? — заметил он, — кажется, именно этот сорт особо почитаем в Англии. Улыбка Ньюта стала несколько печальной, его рука дрогнула. — Д-да, — замялся он, отводя взгляд, как часто делал. — Это мое... Напоминание о родине. Персиваль торопливо уточнил: — Прошу прощения, если эти слова задели тебя, у меня не было ни одной дурной мысли, — честно признался он и потянулся через стол, чтобы положить свою ладонь на руку Ньюта, который странно посмотрел на Грейвза. — Все в порядке, — вздохнул Ньют. — Персиваль?.. — Да? — отозвался тот. — У тебя очень теплая рука. Персиваль тут же убрал руку. Ему стало неловко, но Ньют лишь робко улыбнулся, доливая себе немного чая в кружку. — На самом деле это было приятно, — он приманил палочкой тарелку с зефиром, которая проплыла по воздуху и аккуратно опустилась на стол перед Персивалем. — Попробуй зефир. Это определенно магловское угощение, но оно очень вкусное. В этом был весь Ньют: он общался с животными, запрещенными МАКУСА, больше, чем с людьми, говорил «маглы» вместо «не-маги», пил чай вместо кофе. Он был не от мира сего, и даже не от обоих миров — мира простых американцев и магического мира. Наверное, потому Ньют и привлекал Персиваля. Хотя, по логике вещей, ему, взрослому мужчине, должны были быть по вкусу зрелые женщины, а не юнцы, едва закончившие школу. Персиваль был единственным, кто заходил к Ньюту в лес-кабинет на чаепитие, и был единственным, кто мог к нему прикоснуться. Возможно, Грейвз был именно тем человеком, кому Ньют улыбался не смущенно, а искренне. — Ты должен попробовать, — строго сказал Персиваль, ставя на стол бутылку огневиски. — Тебе обязательно понравится, выдержка этого напитка двадцать лет. Ньют поежился. У него были длинные, словно у лечурки, руки, пронзительный взгляд как у окками и способность скрываться среди других людей как камуфлори. Забавно, но если бы не наблюдательность Персиваля, он бы даже и не заметил, какие черты Ньют перенял у своих любимых животных. К слову, эти черты сделали его только очаровательнее. — Я не пью, Персиваль, — ответил он, оглянувшись — мимо пролетела какая-то зверюшка и тут же исчезла в листве. Ньют сел за стол напротив Персиваля. — Я предпочитаю чай. — Я знаю, но ты уже взрослый. Ты учитель, — настойчиво сказал Персиваль, наколдовав в воздухе два стакана, которые, блеснув в лучах волшебного солнца, опустились на деревянную столешницу. Он открыл бутылку и налил немного сначала собеседнику, а потом себе. — Я н-не уверен, — дрогнул голос Ньюта. — Я просто предлагаю попробовать. Нерешительно Ньют взял стакан и, поправив свои волнистые волосы, пригубил из него, затем он медленно все выпил, осторожно поставил стакан на стол и посмотрел на Персиваля. Его глаза заблестели, он открыл рот, сделал глубокий вдох и, закашлявшись, отвернулся. — Пожалуй, я вернусь к чаю. Персиваль печально покачал головой, убирая бутылку. — Ладно, — сказал он и выпил свой стакан огневиски. С тех пор Ньют начал брать его за руки и обнимать, но по-своему — неловко, так, как мог только Ньют, и всегда он предлагал Персивалю, приходящему к нему в «кабинет», чаю, даже если они просто говорили об учениках. Персиваль ни разу не отказался от чая, даже в тот день, когда он обнаружил Ньюта где-то в глубине трансфигурационного леса: взволнованного и лохматого, в помятой одежде, но счастливого. Персиваль сделал вид, что не заметил вылупившихся птенцов очередной волшебной птицы — ведь, заметь он, ему бы пришлось отправить письмо в МАКУСА; вместо этого он просто помог Ньюту подняться. Тот, в свою очередь, пробормотал: — М-может, чаю? — Непременно, — ответил Персиваль радостно улыбающемуся Ньюту, — но сначала тебе стоит поспать. — Нет-нет, чай, — протянул Ньют, мимолетно обдав жаром горячего дыхания шею Грейвза, а затем высвободился из поддерживающих объятий. Он налил чаю и себе, но не притронулся к нему. Просто сидел и смотрел, как Персиваль пил чай, а про свой словно забыл. Ньют неловко скрестил руки на груди и пронзительно посмотрел на Персиваля, тот не выдержал: — Что случилось, Ньют? Ньют поджал губы, снова странно улыбнулся и отвел взгляд в сторону. — Со мной пыталось спариться одно существо, чей материнский инстинкт проявляется крайне необычно... Персиваль чуть не поперхнулся чаем. — Что? — он резко поставил кружку на стол. Ньют повел плечами, будто по его спине пробежали мурашки. — Да, конечно у него не получилось, но... Я себя чувствую так странно. Совсем забыл, что жидкость в их яйцах, если порезаться скорлупой, попадает в кровь и... — он прикусил губу и замолчал. Похоже, он предложил Персивалю чай из вежливости, а сейчас предпочел бы остаться один. — Это так странно. Матери режутся о скорлупу своих птенцов и тут же начинают искать отца для нового спаривания, — он облизал губы, — но я не думал, что это произойдет со мной... Глаза его блестели куда ярче, чем после стакана огневиски. Персиваль сглотнул. Он был хорошим человеком и не хотел пользоваться ситуацией, но... — Так тебе нужен партнер? — спокойно произнес он. Ньют смущенно зажал руки между колен и забавно склонился над столом. — Д-да, пожалуй. Меня сейчас тянет к большим разумным птицам и оставаться одному — не лучший вариант, — честно сказал он, прикрывая глаза. Только Ньют мог бы сказать что-то подобное Персивалю совершенно честно. — Ты... — Ньют запнулся. Сейчас он правда походил на птицу: взъерошенный, худой, с птичьими плечами. Персивалю он казался еще более обворожительным, чем обычно. — Ты же знаешь места, где я могу... Найти... Человека? Вопрос этот был настолько обескураживающим, что Персиваль на сей раз действительно поперхнулся. Он убрал кружку с оставшимся чаем в сторону и с сочувствием взглянул на Ньюта, надеясь, что ничто не выдаст его личной заинтересованности. Иначе, это было бы ужасно. — Я... Нет, я не знаю таких мест, — честно сказал он. — Все мои женщины были заинтересованы во мне, как в мужчине, а не в... Деньгах, если ты об этом. Ему казалось неправильным произносить слово «проститутка» в присутствии Ньюта. Ньют разочарованно вздохнул, сильнее надавив себе на живот и промежность. Он прикусил губу, посмотрел на Персиваля и опечалился — это можно было прочесть только по его глазам. Персиваль же, немного поразмыслив, взмахнул палочкой, и бутылка огневиски, что стояла в его кабинете, в одной из башен Ильверморни, перенеслась к нему — в лес Ньюта, на деревянный стол. — П-Персиваль, я... — запнулся было Ньют, но Персиваль покачал головой. — Ты был готов снять... Жрицу любви, — уклончиво сказал он, — но позволь мне помочь. Просто выпей, — он подлил огневиски в остывающий чай Ньюта, в ту самую кружку, к которой тот не притронулся. Персиваль не знал, что еще может случиться с Ньютом из-за ядовитой скорлупы, но было бы здорово, если бы Скамандер потерял память. Интересно, желал ли он сам этого? В любом случае, Ньют выпил чай, смешанный с огневиски, и на его лице появился румянец. Он не покраснел — Ньют будто бы не был способен краснеть, потому что понятия не имел о том, что обычно смущает людей. Вместе с тем он был потрясающе скромным. Этот парадокс был странным и удивительным, поэтому Персивалю было занятно видеть чуть алеющие щёки Ньюта. — Как это... — вдруг спросил Ньют, — как это мне поможет?.. — он внимательно посмотрел на Персиваля, а потом чуть привстал, медленно обошел стол и присел рядом. — Я слышал, что в бордели пьяных не... Не пускают, — осекся он. Персиваль сглотнул. Он был хорошим человеком, но сейчас ему приходилось спаивать того, кто считал его другом. — Как это... Работает? — Спросил он, наливая в уже пустую кружку Ньюта еще немного огневиски и протягивая ему. — Тебе так нужен партнер? Без него никак? Ньют взял кружку. — Никак, — пробормотал он. Теперь, когда Ньют был ближе, Персиваль отчетливо видел через брюки, что тот был возбужден. — Так что... Я печален. Он снова начал говорить не как американский волшебник. Персиваль осторожно взял его за руку, которая чуть дрогнула, когда Ньют допил огневиски. Грейвз забрал кружку из его тонких пальцев. — Мои руки все еще теплые? — спросил он. Для него Ньют был холоден, как пеплозмей. Возможно, ему это показалось, но Персивалю самому становилось тепло, когда рядом с ним был Ньют. Скамандер качнул головой и покосился на несколько свитков, что лежали на краю стола, придавленные парой увесистых книжек. — Да, — честно признался он и повернулся к Персивалю. Сколько раз он видел лицо Ньюта вблизи, но сейчас Персиваль мог разглядеть каждую ресницу, тонкий изгиб бровей и золотистые прожилки в сероватых глазах. Ньют был странен внешностью, но от этого только более красив. Его губы были тонкими и, наверняка, мягкими, как девичьи. Персивалю было не по себе от того, что он начинал мыслить, так, будто он был школьником, а не взрослым мужчиной, но, наверное, в этом была своя прелесть... И своя боль. В те времена, когда Персиваль был школьником, быть влюбленным было гораздо проще — можно было не брать на себя ответственность. Он мог сказать, что это было недоразумение, убрать наваждение, притвориться глупым ребенком... Но сейчас все было по-другому. — Честно? — Персиваль осторожно коснулся щеки Ньюта, тот закрыл глаза и прижался к руке. — Честно, — мягко выдохнул он, и Персиваль едва заметно сглотнул. — Хорошо, — сказал он и, поколебавшись еще миг, свободной рукой начал расстегивать пуговицы на брюках Ньюта. Тот не воспротивился, только посмотрел на Персиваля и пробормотал: — Для этого тоже теплые, наверное. Он положил голову на плечо Персиваля и закрыл глаза. Грейвза удивило, что на Ньюте не было исподнего, он был в одних брюках, но так было даже проще. Он обхватил член Ньюта — небольшой, аккуратный, такой же немного странный, как и сам Ньют, совсем без вен, с ярко-розовой головкой — рукой и провел ладонью выше, от основания и до конца. Член Ньюта нельзя было назвать твердым, но доза животного желания все равно ощущалась: у него стояло крепко. Ньют не пытался вырваться, не дергался и не стонал, только прерывисто дышал, пока Персиваль медленно, размеренно дрочил ему, прощупывая пальцами каждый сантиметр органа. Кожа на нем была такой же нежной, как и на запястьях Ньюта, касаться его члена Персивалю было неожиданно приятно. У Ньюта почти не было лобковых волос, а те, что имелись, были крайне мягкими. Прижав член Ньюта к его же животу, пальцами Персиваль чуть скользнул в эти волосы, удивляясь, что у взрослого мужчины волосяной покров на лобке был таким же светлым. Видимо, он никогда не пытался озаботиться их бритьем. В этом было свое очарование, и, обняв Ньюта второй рукой, Персиваль вновь оттянул его член из брюк и продолжил делать движения кистью. Дыхание Ньюта стало горячим, это Персиваль почувствовал, когда он уперся в носом ему в шею, едва ли не целуя. Ньют совсем не сопротивлялся, и, когда кончил, задал всего один вопрос: — Зачем... Ты дал мне алкоголь?.. — пробормотал он, глядя на испачканную семенем ладонь Персиваля, и, пьяно улыбнувшись, добавил: — Прости. Персиваль снова посмотрел, как Ньют облизал свои тонкие губы. — На случай, если бы ты стал... Сопротивляться. Я не сделал ничего ужасного. Не сделал же? — спросил он, чувствуя, как от растерянного взгляда Ньюта по спине пробежали мурашки. Ньют кивнул. — Так... Этого достаточно? Ньют положил свою тонкую руку на член, который все еще стоял, и повел плечами. — Не думаю. Но, если тебе хватит сил... Я был бы благодарен за помощь. Я очень, — на миг он притих, словно думая, пристойно ли говорить такое, — чувствительный и тихий. Ньют отвел взгляд, но лишь через мгновение Персиваль понял, что тот смотрел на кипу соломы, лежавшую неподалеку. Ньют свел ноги, подумав о чем-то, и отвернулся, а потом откинулся назад, ложась головой на колени коллеги. — Прости, я... Алкоголь дурно действует на меня, — произнес он. — Теперь, правда, сам я ни на что не способен. Дрожащей рукой он взял влажную ладонь Персиваля и снова положил ее себе между ног, так, что ребром ладони Персиваль прижался к его твердому члену, а пальцами мог скользить по мягкой коже бедра. — Этого будет достаточно. Но дольше, — Ньют стал жадно хватать ртом воздух, когда Персиваль, ведомый им, взял его член. Ньют определенно не был рядовым профессором Ильверморни. И сейчас эта мысль была спасением для Персиваля Грейвза, преподавателя защиты от темных искусств.