❂❂❂
Тишина впечатляла. Большой холл библиотеки тонул во мраке, так же как и весь остальной мир. Но было в этой тихой темноте нечто завораживающее. Вверху, под треснувшим зигзагом куполом потолка, висела старая гигантского размера люстра. В хаосе катастрофических изменений планеты ей каким-то чудом удалось уцелеть, и, хотя все лампочки внутри грандиозного осветительного прибора полопались и ледышками осколков хрустели под ногами, она покачивалась на прошивающем библиотеку сквозняке, изредка натужно скрипя. Луи всегда останавливался перед люстрой, пожирал её взглядом, пытаясь вспомнить, увидеть в своей голове, насколько яркой она была в прошлом. До того, как на мир опустилась вечная ночь, до того, как темнота развернула крылья над всей планетой, погрузив в пучину одиночества и тишины. К своему огромному разочарованию, он не помнил, будто и не знал никогда солнечного света. Зато другие, странные и непонятные вещи, находившиеся в голове, то и дело всплывали на периферии сознания. Разные мелочи, касающиеся далёких космических явлений, такие неинтересные в реалиях нового мира, когда после развернувшейся катастрофы о покорении людьми Вселенной можно было забыть. Они сошлись на том, что память подкидывала порой кусочки их забытого, похороненного в темноте прошлого. Старик Бакстер выдвинул эту теорию после того, как дядя Грин раздобыл где-то лампочку и моток разных на вид проводов. Он был уверен, что сможет вернуть в дом у озера электрический свет. Уверен настолько сильно, что, когда эксперимент окончился провалом, он надолго ушёл в разрушенный город, избегая их сочувствующих взглядов. По мнению Луи, проблема была в том, что солнце поменяло свой спектр, совершенно изменился состав его молекул, и потому свет погас, а тепло и излучение остались. Он помнил яркие последовательные вспышки, которые, возможно, и сожгли всю электронику на планете. Поэтому дядя Грин не смог осуществить свой план. Но, глядя на его деловитое занятие, на то, как уверенно мощные руки разматывали огромные мотки кабеля, старик Бакстер предположил, что в прошлом тот был электриком. Природа этого ужасающего явления с солнцем интересовала Луи. Каким-то образом внутри себя он знал, что последовавшие за сменой спектра вспышки выжгли человечество так, как раньше люди выжигали сухую траву с пастбищ. Одна из первых же волн уничтожила, буквально превратила в пыль всё живое на земле. Именно по этой причине вокруг не было ни хаоса лишившихся привычного мира людских толп, ни разлагающихся трупов. — Ну что ты там застрял? Гарри уже был на втором этаже. Его прекрасные пальцы касались перил, и Луи отвернулся от люстры, вынырнул из своих рассуждений только для того, чтобы рассмотреть, как мельчайшие частички пыли кружились в только им понятном танце вокруг светлой кожи его мальчика, потревоженные неуёмным человеческим любопытством. — Уже иду. Он взбежал по ветхим ступеням вверх. Гулкое эхо его шагов не смогло разбудить это спящее мёртвым сном место: библиотека заворчала в ответ, заворочалась, но не проснулась. — Я думаю, Гарри, — коснулся он плеча сгорбленной над книгой фигуры, — что если бы ты попытался хоть немного пофантазировать, то почувствовал бы то же самое уважение и трепет, что я испытываю не только к этой люстре, но и ко всему, что создало человечество до нас. Нас. Так Луи называл выживших после катастрофы людей. В новом тёмном мире они отличались от тех, кто жил и работал при свете. Новое человечество в скудном незначительном количестве выживших больше не могло творить, создавать из ничего потрясающие вещи и приспособления. Им осталось только доживать начатый другими век. После конца света — теперь это выражение приобретало более показательное, более наглядное значение — Луи видел лишь разруху и непоколебимую тишину. Только Гарри — его брат, друг, любовник — не давал истосковаться и потерять ту искру, ту тягу к жизни, что ещё тлела в душе. — У меня тут кое-что интересное, — заговорчески прошептал он и сдвинулся в сторону, чтобы открыть Луи вид на книгу. Она лежала на столе, а вокруг были разбросаны мелкие камушки и отрывки страниц других книг, которым не посчастливилось сохраниться в целости. — Это не похоже на книгу. — Да, это рекламный проспект. Луи перевернул найденный тут же стул, сел на него, не боясь запачкать одежду в мелкой трухе бетона и дерева, покрывающей всё вокруг. — Только посмотри, — завороженно шептал Гарри. — Отпуск в Майами. Пляж и солнце. Солнце, Луи! Зачарованным взглядом они уставились на цветную, блестящую глянцем фотографию песчаного пляжа, по кромке которого ползло голубое море с белыми барашками пены. Люди на картинке выглядели по-настоящему счастливыми, дети без страха смотрели на полыхающее в небе солнце. Луи почувствовал укол в сердце, пальцы нервно забегали по краю столешницы. — Я совсем не помню его, — озвучил Гарри их общую мысль. — И почему-то волнуюсь, когда смотрю на него даже вот так, на картинке. — Знаю только, что оно было действительно грандиозным. Взгляд, которым наградил его Гарри, полоснул лезвием, выпустил жар кожи наружу. Вслед за взглядом Луи коснулась рука: всё ещё пыльные пальцы прошлись по изгибу губ, дотронулись до кончика носа, ласково огладили щёки и подбородок. — Сколько всего удивительного скрыто в твоей голове без возможности быть прочитанным, — завороженно произнёс Гарри. — Я бы хотел однажды оказаться внутри и узнать все позабытые тайны. — О чём ты только говоришь, — отмахнулся смущённый Луи, убрал руку от своего лица, но Гарри уже оказался близко, сидящим на его коленях. Кончик носа касался кончика носа Луи. — Я восхищаюсь тобой и теми знаниями, которыми ты обладал в прошлом. Ты знаешь о космосе, можешь хоть немного приблизиться к тайне случившегося. — Уверен, твоя голова хранит не менее превосходные секреты, — Луи провёл руками по блестящему шёлку тёмных кудрей. Они будто сверкали в темноте, отливали одновременно серебром и золотом. — Может быть, там что-то и было, но теперь не узнать, — погрустнел Гарри. — Одна из вспышек стёрла доступ к воспоминаниям, но, мне кажется, должен быть способ освободить их, — неуверенно произнёс Луи, уткнулся в задумчивости в острую ключицу Гарри лбом, отчего следующие его слова прозвучали приглушённо. — Ты только представь, какая ярость бушевала бы в душе тех людей, если бы они увидели, во что превратилась их прекрасная дружелюбная планета. Может быть, и к лучшему, что мы всё забыли. Будь мы прежними, эта тьма свела бы нас с ума. — Я не потерял желание жить и проводить с тобой свои бесконечные тёмные минуты, когда в памяти не осталось ничего из прошлой жизни, — Гарри завороженно покачивался на коленях Луи, безотчётно перебирая пальцами по его шее. От этих движений мурашки бежали по коже и внутри вспыхивали искры. Ещё немного, и Луи готов был замурчать, как большой кот. — И даже если бы я помнил это прекрасное, огромное и светлое солнце, которое мы потеряли, я бы всё равно не поддавался отчаянию. Просто потому, что ты есть. — Ты слишком романтичный для мира, оказавшегося одной ногой в могиле. В подтверждение его словам в дальних залах с оглушающим грохотом обвалился кусок потолка. Словно кто-то нарочно ждал этого момента, чтобы продемонстрировать замечтавшимся мальчишкам, что реальность превратилась в покрытый ржавчиной металлический прут, прочный в прошлом, но перекрученный сотни раз непреодолимой силой и готовый сломаться в любой момент. — Я чувствую, что мы и до наступления ночи знали друг друга, Лу. Где-то внутри уверен в этом на сто процентов. — Похоже на то, — чуть помедлив, согласился Луи. Внутри него тоже были частички этих раздробленных в труху воспоминаний. Они зависли и сверкали в пустоте очищенного вспышкой сознания, лишь изредка складываясь в туманную картинку прошлого. — Поцелуй меня. Книги на полках разочарованно выдохнули, когда губы Луи нашли холодные гладкие губы Гарри. Сегодня последние люди на земле их не откроют, занятые мгновениями друг с другом. Тёмными, тихими, разрушенными мгновениями кончившегося мира.❂❂❂
У Луи было бледное лицо с заострёнными скулами и прямым носом. Лицо, которому очень шла окружающая темнота. Она играла с его перламутровой кожей, дарила ощущение, что лицо светится бледностью изнутри. Улыбка была главным украшением. Она преображала глаза, и их всегда спокойный холодный оттенок льда разгорался. Эта улыбка предназначалась Гарри прямо сейчас, и он завороженно впитывал её в себя, не обращая внимания ни на что вокруг. Поэтому Доминика, стоящая в проёме распахнутой двери их домика у озера, оказалась сюрпризом. Ветер трепал её светлые, жёсткие на вид волосы, а глаза сердито смотрели прямо на мальчиков. — Спасибо, что вернулись, — с сарказмом поблагодарила она. — Где вы были? — В библиотеке, — пожал плечами Луи. — Как всегда. — Но вы никого не предупредили, — продолжала негодовать Доминика. — В который раз просто исчезли. Зачем вы вообще ходите в свою библиотеку?! — Это не твоё дело! — рявкнул молчащий до сих пор Гарри. Рука Луи легла на плечо успокаивающей тяжестью. Его взгляд выражал предупреждение: не наговори в запале того, о чём пожалеешь. Но Гарри не мог совладать со вспышкой гнева: она повысила голос, будто они были мальчиками-подростками в полном опасностей мире. И хотя в матовой поверхности зеркал действительно отражались юные хрупкие создания, Гарри чувствовал себя самостоятельным и сильным. Особенно рядом с Луи. Да и пустой мир вокруг не нёс опасности на своих поникших плечах. Не так сильно его разозлило её лицемерное беспокойство, та роль матери, которую она отыгрывала без надобности, но с энтузиазмом. Гнев вызвал её пренебрежительный тон, которым она отозвалась об их желании узнать о прежней жизни больше. И сейчас он разлился по венам огнём, и даже нежная рука Луи была не способна остановить пожар. — Ты мне не мать! — зло чеканя слова, произнёс Гарри. Доминика на миг прикрыла рот испачканной в краске рукой, но быстро взяла себя в руки. Она прочесала спадающую на глаза чёлку пальцами, прежде чем ответить. Может быть, пыталась совладать со своими чувствами или искала подходящий аргумент для Гарри, в любом случае они получили несколько секунд тишины. Глянцевая поверхность озера не отражала ни одной искорки света, а монотонное дыхание этого места усыпляло. Гарри оглянулся по сторонам, прислушался к тишине и понял, что не выдержит, сойдёт с ума в этой тюрьме из пустоты. Он мечтал отрастить крылья и улететь как можно дальше отсюда. Встретить других выживших, услышать их истории, увидеть их осколки воспоминаний и попытаться сложить из них картинку, которая дала бы более полное представление о прошлом: громкой, никогда не спящей, наполненной солнцем и людьми планете. — Я волнуюсь не только за тебя, Гарри, — растерянно произнесла она. — Я переживаю за нас всех. Мало ли кого вы можете встретить и привести сюда. — Мне кажется, было бы здорово встретить других людей. Луи отстранённо смотрел на синие листья, разгоняющие унылую тишину лёгким шелестом. Скрип ствола, плеск воды о береговые камни, звук крошащегося бетона вдалеке, там, где дядя Грин расчищал очередной завал. В этом состояла вся картина мира, виденная ими с момента пробуждения. А также грязные порванные страницы книг о прошлом. — Боишься изменений, Доминика? — обратился Гарри к той, что нарекла себя его матерью в этом новом мире вечной ночи. — Я понимаю тебя в твоём страхе. Я тоже боюсь. Боюсь сгнить здесь, как червь в чужой могиле. Стены давят на меня, одни и те же лица изо дня в день надоедают мне. Я хочу вырваться из замкнутого круга, увидеть другие части мира, может быть, познакомиться с кем-то. Я хочу жить, Доминика. Не существовать. Из-за бушующих внутри эмоций голос звенел, разливался далеко в воздухе, оглашал всю округу недовольством Гарри. Он увернулся из-под руки Луи, не давая себя обнять и успокоить. Внутри стыла решимость: сейчас или никогда. В глазах Доминики понимания не было, она лишь упрямо поджала подбородок и отвела глаза в сторону. Предоставила решать возникшую проблему Луи, как и всегда. Но сегодня отличалось от их унылого тёмного всегда. Гарри даже не обернулся в сторону своего голубоглазого солнца: метнулся мимо девушки в проём двери и взбежал по лестнице вверх. Крыша встретила лёгким дуновением ветра и шелестом ультрамариновых листьев. Далеко вперёд простиралось озеро, и на чёрной глади волны выглядели, как складки на тёмном шёлке. Гарри вновь ощутил внутри тянущее чувство: оно заставляло двигаться вперёд, что-то искать, чем-то завладеть. Но, как и всегда, он лишь сжал пальцы в кулаки и постарался успокоиться: природа внутреннего зова оставалась туманна и неизвестна. Но он перекликался с распростёртым во все стороны тёмным небом. Блеклыми искрами на нём мерцали звёзды, холодные и недосягаемые, словно знающие секрет, скрытый от Гарри. Он тоже хотел знать этот секрет! — Гарри. Луи, пригнувшись в проёме окна, вылез на крышу. Всего одно произнесённое им слово подействовало, как самое сильное успокоительное. Гнев отступил, неистовая жажда притупилась. — Прости меня, — виновато понурил он голову, и тут же почувствовал пальцы в кудряшках на затылке. — Не передо мной ты должен извиняться за эту вспышку. — Я знаю, — Гарри поднял голову. Луи улыбался. От вида его понимающей, чуть снисходительной улыбки вина затопила Гарри до кончиков пальцев. — Я извинюсь перед Доминикой чуть позже. — Позже может не быть времени. Мы уходим. — Уходим? — не поверил Гарри. — Навстречу приключениям. Луи распростёр руку над его плечом, указывая вдаль, где за озером более тёмными исполинами виднелись громады городских многоэтажек. Они тонули во мгле по утрам, манили чёрными провалами окон. Порой Гарри слышал оттуда звук падающих камней: стены рушились, и всё меньше времени оставалось до момента, когда земля поглотит некогда высокие, гордые здания. Мечтой Гарри всегда было увидеть их, изучить каждый этаж, все оставшиеся в целости вещи. Сложить пазл чужой, исчезнувшей в одночасье жизни. И теперь он чувствовал, как она обретала плоть, становилась осязаемой. — Я люблю тебя, — рвано прошептал он в темноту, нашёл рот Луи своими губами. Благодарность и обожание превратили поцелуй в неистовый, наполненный чувствами и эмоциями. И если это место было тёмной клеткой, в которой изо дня в день ничего не происходило и не менялось, то Гарри был готов покинуть его прямо сейчас. Давно знакомый вкус бледных губ Луи превратился во вкус свободы.❂❂❂
В одной из старых книг Луи однажды прочёл о мальчике, что отправился в путешествие. Рассказ был написан для детей, наивный и красочный, но Гарри тогда понравился. Он мечтательно улыбался, пока Луи читал вслух, сохраняя интонации и добавляя в голос необходимые эмоции, а потом воскликнул: «Вот бы и нам отправиться в путешествие! Так просто!». Просто не получалось. Уже какое-то время Луи сверлил взглядом холщовую сумку на кровати, соображая, что им может пригодиться в пути, а Гарри нетерпеливо мерил шагами собственную комнату на этаж выше. Нетерпеливый стук обуви по деревянному полу не удалось заглушить даже мягкому ворсу ковра. В прошлом люди должны были брать с собой сотни вещей, и всё равно что-то оказывалось забытым. Тогда на помощь приходили магазины: калейдоскоп товаров не только компенсировал забытое, но и манил заполучить новое. Порой вовсе не нужное. Сейчас, когда понятие магазина вместе с человеческой цивилизацией кануло в небытие, Луи нужно было хорошенько подумать о наполнимом его сумки. Как назло, ничего не приходило в голову. — Доминика сказала, что вы с Гарри уходите. Голос ничем не отличался от надсадного скрипа двери, сразу за которым и прозвучал. Старик Бакстер тяжёлой поступью зашёл внутрь, присел в кресло у окна. Всегда кристально-лиловый в его глазах потемнел почти до фиолетового. — Прогуляемся, — беспечно пожал плечами Луи и вздрогнул, когда резким движением старик схватил его пальцы, сжав своей сучковатой стариковской кистью. — Это тебе не развлечение, мальчик! В его древнем на вид теле обитала удивительная мощь: Луи чувствовал сильное давление и не пытался вырваться, заранее зная, что попытка обречена на провал. Старик Бакстер мог раздавить его пальцы в труху одним лишь движением. Мог, но не хотел. Он мягко выпустил кисть Луи из своей руки и отвернулся, пока тот потирал ноющие пальцы. — Вам двоим всё не сидится на месте. Я понимаю, молодость. Сухой тяжёлый вздох покинул грудь, затерялся в седой бороде. — Я знаю, что юного Гарри не остановить. В его глазах горит такой огонь, что, встань я на пути, он сжёг бы меня за мгновения. Но я обращаюсь к тебе, выслушай. Старик замолчал и внимательно вгляделся в глаза Луи. Тот отодвинул сумку в сторону и присел на край постели, чтобы быть с Бакстером на одном уровне. Возможности уйти от этого разговора не было. — Всё, что угодно, может случиться в руинах города. Никто из нас не заходил действительно далеко, чтобы узнать, есть ли другие выжившие. Сколько на самом деле осталось от человечества людей? Он остановился, чтобы перевести дыхание. Луи тем временем прислушался: шаги Гарри наверху затихли, но слышно было, как шуршала одежда при движении, как нетерпеливые пальцы отстукивали по столу только им одним известный ритм. Звуки этого дома олицетворяли собой всю суть новой тёмной Земли — ни света, ни движения. Мир будто уменьшился до крохотного островка, на котором горстка людей, непомнящих ничего, незнающих смысла и цели, будто слепые котята, тыкалась по углам своей коробки, которую они великодушно назвали домом. — Разве не должны мы, единственные выжившие, быть благодарными Вселенной? По неизвестной причине катастрофа разверзлась вокруг, уничтожив всё живое на планете, но не нас. И, глядя вокруг, я убеждаюсь всё сильнее, что Провидение не любит наглецов, посмотри, что стало с многолюдной высокотехнологичной планетой? Несколько вспышек, одно погасшее светило — и никого в живых, — Старик Бакстер положил руку на плечо Луи, пытаясь убедить того в своих словах. — Останьтесь, иначе Вселенная накажет и вас за вашу неугомонность. Неподдельная тревога в чужих глазах разожгла в Луи подозрение. Он медленно поднялся, и рука старика Бакстера бессильно соскользнула с его плеча. — Вы что-то знаете? — всё ещё не веря до конца, спросил он. Седые брови сошлись на переносице, обозначая напряжённую работу мысли, и так же быстро морщины на лбу разгладились: он принял решение. — Я не хотел рассказывать никому в этом доме о том, что видел однажды ваш дядя Грин, когда забрёл по-настоящему далеко в мёртвый город. Но если вас не удаётся отговорить от этого смертельного похода, то нужно хотя бы предупредить. Мурашки побежали по позвоночнику Луи от тона, которым говорил Бакстер. Лёгкие, как играющий с листьями ветер, шаги Гарри прозвучали на лестнице: он спустился и застыл за дверью, прислушиваясь. Луи вдруг показалось, что не стоило поднимать этот вопрос сейчас, но было слишком поздно: старик заговорил. Огласил правду, которая так долго пряталась в тени его молчания. — Это был человек, без сомнения. Такой же, как я или ты, только было в нём что-то ещё, — мрачно поведал старик Бакстер. — Хищность в движениях — вот так его описал Грин. Он затаился и стал смотреть на незнакомца. Тот принюхивался к воздуху вокруг себя, а потом сорвался с места: в мгновение оказался на втором этаже без помощи лестницы. Луи напрягся, чтобы сдержать скептическое выражение лица: было похоже, что семья сговорилась сочинить эту байку, чтобы напугать и не пустить их прочь. — Я видел вас с Гарри в действии, вы юные и сильные, но скажи мне, как вы сможете убежать от такого существа, будь он хоть человеком, хоть кем-то ещё? Вы не сможете! — Ну хватит! — не выдержал Гарри. Распахнутая его рукой дверь врезалась в стену, и шум от этого действия будто отрезвил старика: мутная пелена спала с его глаз, лицо чуть заострилось. — Вы всё врёте, лишь бы не дать нам уйти и быть самостоятельными! — Мальчик мой. — Нет, хватит! Мы с Луи приняли решение, — Гарри схватил его за руку, привычно переплёл пальцы. — Мы уходим отсюда. И потащил за собой: вниз по лестнице, мимо озера, прочь, дальше от места, в котором они провели всё своё сознательное время. Холщовая сумка, пустая и плоская, осталась лежать на кровати за ненадобностью. А цель — руины цивилизации, застывшие вдалеке.❂❂❂
Они стояли на пересечении дорог в окружении громад небоскрёбов, взявшись за руки, точно астронавты, опустившиеся на неведомую и враждебную планету, где ветер нёс сор чужой и непонятной жизни. — Сколько мы уже в пути? Луи взглянул в небо: на нём всё также мерцали крохотные точки звёзд — единственный свет, который теперь можно было увидеть на Земле. — Не знаю, Гарри. Даже интуитивно не чувствую. Ветер нёс облачка пыли и мелкий мусор — то, что раньше было бумагой, тканью, а может быть, кожей. Камни с шуршанием скатывались по насыпям бетона, в которые превратились некоторые дома. — Хочешь зайти в один из этих? — кивком Луи указал на здание слева. Оно хорошо сохранилось, если не считать огромного куска стены, отвалившейся от соседнего и запечатавшей вход. Гарри был уверен, они бы смогли вскарабкаться по этой преграде до окон второго этажа. Несмотря на это, он отрицательно качнул головой. — Нет, идём дальше. Хочу увидеть, насколько город большой и что за его чертой. Мы были в достаточном количестве квартир, чтобы я удовлетворил своё любопытство. — Что ж, я рад, — улыбнулся Луи и мягко обнял его за плечи. Они прошли перекрёсток, гудевший им вслед разыгравшимся на открытом пространстве ветром. Свернули за угол, судя по покосившейся табличке, Национального банка. Звук их шагов по потрескавшемуся асфальту разносился далеко за пределы мёртвой улицы. — Я тут пытался представить для себя, что такое солнце, — начал Луи. Гарри повернул голову в его сторону, но увидел только чётко очерченный бледный профиль и сжатые в прямую линию губы. — Знаешь, у меня в голове это большая огненная рука, тянущаяся через пространство всё ближе и ближе. А я не могу противостоять её мощи. Не могу сделать ничего. — Луи, — опешил Гарри от этого откровения. — Такие мысли… — Знаю, знаю. Сам удивлён, но это просто пришло в голову, пока ты рассматривал альбом с фотографиями в том доме у моста. — На самом деле это был личный дневник с вклеенными фото и картинками, — тут же переключился Гарри. Несмотря ни на что, люди прошлого были его главной страстью. Он питал интерес, граничащий с одержимостью. — Та девушка, знаешь, она собиралась на свидание. Целая страница дневника украшена сердечками и жёлтыми нарисованными цветами. Там стояла дата и время. И одна надпись «простое свидание». — Я бы сходил с тобой на простое свидание. За разговором, поглощённые эмоциями от увиденных осколков чужой жизни и друг другом, они оказались в странном огромном помещении. В воздухе летали хлопья краски, и Гарри на ум пришло сравнение с ночными мотыльками, хоть после пробуждения он и не видел ни одного. Насекомых, видимо, постигла участь людей. — Как ты думаешь, она смогла выжить? — спросил Гарри, растирая между пальцев тонкий пластик засохшей краски, принесённый ветром. Кожа окрасилась в красный, разбередив похороненные воспоминания, вызвала неясную тревогу. — Нет, Гарри. Никто не выжил. Они прошли ангар насквозь. Вдвоём взялись за массивные ворота тонкими пальцами и с надрывным скрежетом металла отворили их, открыв путь дальше. — Целый город и ни одной живой души, — с сожалением констатировал Луи, пальцами прочёсывая волосы от остатков сухой краски. — Никого! — Ты прав, все мертвы. Гарри оглянулся вокруг, но не увидел ничего, кроме чёрной ночи и безмолвных развалин: слышно было лишь ветер, разбивающийся о стены строений с яростным постоянством. — По крайней мере, того существа, о котором предупреждал старик Бакстер, мы тоже не встретили. Гарри пренебрежительно фыркнул и рассмеялся. — Луи, я думал, мы оба поняли, что они выдумали эту сказку, чтобы удержать нас дома? — Скорее всего, — согласился он. — Но шанс всегда есть. Высотки остались позади. Луи назвал этот район промышленным, когда они ступили в складскую зону. Тут не было ничего интересного, и они прошли её насквозь, не сосредотачиваясь ни на чём. Начался дождь, сонный монотонный перестук по крышам ржавеющих машин. Вода падала на лицо крупными каплями, пропитала волосы и одежду. К моменту, когда впереди замаячил овраг, поднялся ветер. Он зашелестел в хвое, во вьющихся синих клёнах, разросшихся на обрыве, где другой поросли было не укорениться. — Вода всегда успокаивает меня, — сообщил Гарри, поднимая лицо к небу, в то время как Луи пытался определить, где им лучше спуститься, держась за толстую ветку для страховки. — Поэтому ты проводишь так много времени в пруду, пока я помогаю дяде Грину? — отстранённо спросил он. Мягкая грязь под ногами скрывала под собой скользкую глину. Не успел Гарри ответить на поставленный вопрос, как с шорохом и проклятиями Луи сорвался вниз. Мгновение, один удар сердца, и Гарри уже спускался за ним, скользил по размытому дождём склону в темноту оврага. — Лу? — позвал он, шлёпнувшись ступнями в скопившуюся внизу воду. — Ты в порядке? — Я упал, — сквозь смех выдавил Луи. — Так бездарно повалился в грязь. — Луи, — вновь повторил Гарри теперь уже с облегчением, которое вмиг рассеялось, стоило ему увидеть всю картину целиком. Вокруг, как на свалке, были разбросаны поломанные вещи: куски пластика и металлическая арматура, осколки стёкол и другой ненужный хлам. Он лежал здесь годами, ещё во времена существования человечества, зловеще пророчил о том, во что в скором времени превратятся города. И Гарри бы заинтересовался этим местом, что не потеряло свой первозданный вид после катастрофы, если бы не нечто, волнующее его гораздо больше. — Только не шевелись! — испуганно прокричал он, и Луи вздрогнул. В темноте было видно, как он перевёл взгляд на своё тело, стараясь понять, что так испугало Гарри. — Должно быть, порезал о стекло, но это не так страшно, как выглядит, — улыбнулся сквозь усилившийся дождь Луи и поднял руку выше, разглядывая полученную рану. — Почти не больно. — Это шок! — подскочил к нему Гарри, взял осторожно пальцами повреждённую руку, перевернул. У локтя кожа оказалась вспорота. Дождь смывал выступающие капли бледно-розовой крови, позволяя увидеть глубину царапины. — Хватит веселиться, Луи! При таком ранении твоё тело может потерять до двух кварт крови за несколько минут. Потеря четырёх кварт объёма циркулирующей крови летальна. Улыбка Луи раздражала, а руки странно дрожали. Возможно, сказывался всплеск адреналина, но по внутренним органам разлилось томление. Гарри закусил губу, чтобы сосредоточиться, пока отрывал от собственной одежды лоскут ткани и осторожно обматывал рану. Только когда работа была окончена, он поднял голову и взглянул на промокшего Луи. Тот всё ещё улыбался. Капли катились по его лицу, очерчивали ручейками брови и губы. Гарри выдохнул, проследил собственными пальцами их движение по чужому лицу. — Всё нормально, — как-то отрешённо произнёс Луи. Закрыл глаза, словно прислушивался к чему-то внутри себя, а потом распахнул их, ярко горящие. — Помнишь, ты рассказывал о том странном жаре, возникающем, когда ты злишься на Доминику? Гарри кивнул в ответ, всё ещё держа руку Луи в своей, совсем не понимая, к чему тот клонит. Ситуация сбила его с толку. Они сидели под проливным дождём на дне грязного, заваленного обломками вещей оврага и обсуждали темы, не имеющие значения — настоящие представители нового мира, так подходящие ему. — Кажется, я наконец почувствовал его, — улыбнулся Луи. Мягко высвободил руку и притянул Гарри за влажные волосы к себе. — Какое же это упоительное и одновременно с этим тревожащее чувство. Будто я должен обладать всем миром, но в то же время бессилен. — Да, это оно. — А как ты унимаешь это? — С помощью тебя, — улыбнулся Гарри. — Поцелуй меня, и жжение пройдёт. Влажная кожа коснулась влажной кожи. Луи скользнул руками по его животу, притянул за одежду ближе. Под всплеск воды, в которой они сидели, укрытые темнотой их собственного мира, в полном одиночестве, они тем не менее не были несчастны. Они были неотъемлемой частью конца света — потерянные души в загнивающем мире, но не чувствовали боли или страдания от осознания этого. Они просто были. Там, где должны были быть.❂❂❂
Город остался позади. Стоя у кромки широкого поля, они обернулись назад, чтобы взглянуть в последний раз: зазубренные силуэты разваливающихся зданий чётко выделялись на фоне ночного неба, более плотная масса в его тёмном дрожании. Ветер нанёс песка и пыли, мелкого мусора, засыпал парки и проспекты, смягчая резкие углы зданий, создавая красивые параболические изгибы между засыпанными обломками улицами и вертикалями стен. — Вот бы увидеть это зрелище в свете заката. Гарри был полностью поглощён картиной руин. Луи, в свою очередь, не мог оторвать взгляд от его отливающих серебром волос, от белого лба и тёмных бровей, будто нарисованных на светлом лице. Гарри был словно сотворён из тончайшего фарфора, хрупкий и драгоценный. — Значит, кровь, да? — с ухмылкой поинтересовался Луи. Он вложил в слова комплимент, и, судя по смущению, по тому, как дрожащие ресницы прикрыли глаза, Гарри комплимент услышал. — Да, в моей голове тоже оказалось что-то интересное. На смену мёртвым громадам высотных зданий пришли едва дышащие силуэты деревьев. Совсем незаметно лес обступил со всех сторон, зашумел за спиной, отрезая путь назад. Впереди маячила неизвестность, но Луи не думал об этом. Его голову занимали воспоминания недавнего происшествия, то, как профессионально действовал Гарри, будто на миг стал тем прежним собой, с которым Луи не был знаком. Тем, который существовал до катастрофы. — Ты проделал хорошую работу, — рука была крепко замотана обрывком одежды. На серой от носки ткани выделялись розовые пятна крови. — Но что-то всё равно не так? — Да, — сознался Гарри. Он не смотрел в глаза, уделил всё своё внимание размокшей от прошедшего ливня земле, балансируя, чтобы не упасть. — Память подсказывает мне, что при такой ране твоя кровопотеря должна была быть просто огромной, но остановилась так быстро. Это тревожит меня. — Не стоит, — отмахнулся Луи, действительно не понимая причину волнения. — Может быть, всё дело в давлении? Кто знает, что кроме темноты поменялось на Земле. — Видимо, ты прав. Без разделения на день и ночь, без бегущих вперёд стрелок часов и сменяющих друг друга календарных дат время остановилось. Сколько бы миль они ни прошли, ощущение, что из ловушки было не вырваться, всё не покидало. Свободы, к которой они стремились, желая покинуть дом у озера, всё не было, как бы тщательно они не искали. Что-то внутри, в собственном осознании мира, мешало освободиться. Темнота и тишина давили всё сильнее с каждым пройденным шагом. И Луи волновался о настроении Гарри, поглядывал то и дело в его сторону, украдкой, стараясь ничем не выдать своего беспокойства. — Ничего не поделать с тем, что мы случайно уцелевшие осколки прошлого, — будто подслушав его мысли, произнёс Гарри. — Выжили, но без причины, и нет никакой цели впереди. — Не надо так. Гарри обессиленно прислонился к большому валуну, наполовину закопанному в почву. Чуть дальше возвышался остов какого-то здания из металла. Оно скрывалось под землёй и лишь малой частью показывалось на поверхности. — Это что, бункер? — Я не знаю, — отвернулся от находки Гарри. Его взгляд потух. — Да брось, — постарался приободрить Луи. — Давай проверим? Но прежде, чем Гарри успел отказать, безразличный в своём унынии к исследованиям, за стеной из сплава железа и хрома что-то зашуршало. Тяжёлая дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель на улицу вышли двое: юная девушка с убранными под кепку волосами и мужчина в возрасте. Во рту у него тлела сигарета. Луи загляделся на ярко-красную точку, будто пульсацию самого ада. Он прищурился не в силах противостоять исходящему от огонька свету. И только шёпот Гарри рядом вернул его мысли к грандиозности происходящего. — Люди. Живые люди. Дверь закрылась кем-то изнутри, когда эта парочка отошла чуть дальше. Мужчина затянулся ещё раз, глубоко и с удовольствием, отправив густой серый дым танцевать с ветром, и бросил сигарету под ноги, вдавив в мягкую грязь. Та с шипением потухла, и Луи смог больше не опасаться её света. Он выпрямился, намереваясь привлечь к ним внимание незнакомцев, но девушка оказалась первой. — Эй, кто здесь? Она вглядывалась как раз в то место, где они с Гарри стояли, но не видела. Луи удивился: пространство между ними было открытым, расстояние — небольшим. Почему она не видела их, когда Луи мог разглядеть каждую родинку на её невероятно смуглой коже? — Кто тут может быть, Кейт? — усмехнулся мужчина, но она всё равно достала что-то из заднего кармана штанов. Длинную пластиковую трубку с мутным наполнением внутри. Девушка сломала её пополам и бросила Луи под ноги. Сработали инстинкты: как только он увидел фосфорное сияние, набирающее мощь, он отвернулся, нырнул к Гарри за камень. — Не смотри, — шепнул Луи. Поздно. Гарри взвыл и заметался. Закрыл лицо ладонями. Брошенная девушкой трубка набирала силу: салатовый круг света разрастался от неё в разные сторону. Луи видел его лишь краем глаза и всё равно чувствовал жжение и боль. Его сетчатка не выдерживала яркости. — Отзовитесь! — крикнул мужчина. В его руках что-то щёлкнуло — память услужливо подсказала: огнестрельное оружие. Несмотря на хаотичность происходящего, разум Луи оставался холоден и спокоен: по проблеме за раз. Он собирался выяснить, как сильно повреждены глаза Гарри, затем разоружить незнакомца, но прежде всего свет. Он стащил с себя футболку, глянул лишь мгновение на светящую трубку, чтобы знать, куда бросать, и всё равно доля секунды принесла адскую боль. Он зажмурился и бросил — ткань зашелестела, будто амёба, воспарившая по воздуху, и опустилась на прямоугольник света, укрыв собой. Тьма вновь поглотила всё вокруг. — Покажи мне, покажи, — он высвободил лицо Гарри из цепкого плена дрожащих пальцев, заставил открыть глаза. Тот был бледен, как смерть, глаза обведены красным, взгляд загнанного зверя. — Больно. Одно слово привычным, таким знакомым Луи голосом, а затем животное рычание. Гарри взглянул на укрытую одеждой вещь, принёсшую с собой жжение и страх, на людей, настороженно замерших поодаль. Луи видел, как злость топит мягкость его лица, как глаза угрожающе сужаются. Видел блеснувшие во рту клыки — признак отупляющей ярости. Гарри метнулся к людям настолько быстро, что Луи не успел остановить или предупредить его. Парень схватил мужчину за горло пальцами — у того времени хватило лишь на один протяжный жуткий хрип. И время кончилось. Хрустнула шея, и мужчина затих. Зато закричала девушка, отчаянно и остро, полоснув слух Луи, будто лезвием, своим высоким голосом. Вопреки ожиданиям, Гарри не отбросил тело в сторону. Он склонился над обмякшим в его руках незнакомцем — Луи увидел, как на его спине напряглись мышцы, как волосы встрепенул ветер, — а потом в разные стороны брызнули густые алые капли, и Луи уже не видел ничего, кроме них. Они пели свою песнь в воздухе. Завороженный Луи не сразу заметил, что Гарри закончил. Он обернулся и смотрел, полностью игнорируя девушку, с лёгкостью удерживая мёртвое тело, которое было больше него самого в два раза, одной рукой. — Я вспомнил, — произнёс он наконец. Его губы, теперь пухлые, алого оттенка, изогнулись в улыбке. По подбородку стекали капли чужой крови. — Я всё вспомнил, Луи. Это было настоящее безумие. Видеть такого Гарри, слышать этот полный смертельного отчаяния крик незнакомки и оставаться спокойным. Луи не понимал, кто сошёл с ума: он или Гарри. — Что ты вспомнил? — он боялся этого вопроса, но всё равно спросил. Произнёс и почувствовал, как взметнулся над шеей топор палача: правда приближалась. И она не была хороша. — Всё! Это мы сделали с миром! — засмеялся Гарри. Его глаза горели превосходством. — Мы с тобой и другие. Но твои исследования, несомненно, были самыми важными из всех. Острота раскаяния ударила в грудь, и Луи задохнулся, едва не упал. Ноги дрожали. — Нет, ты свихнулся, Гарри. О чём ты вообще говоришь? Наглая усмешка сверкнула в темноте. Гарри подошёл ближе, а Луи попятился. Девушка всё кричала. — Перестань вести себя, как человек, — приказал Гарри. — Я человек! — Благодаря тебе тьма задушила жизнь на планете. Почти всех людей, — прошептал Гарри с благодарностью и уважением. — Они развивались быстро: сначала факелы, масляные лампы. Затем устройства сложнее: электричество и батарейки. Свет повсюду, а мы, словно крысы, — в тени. Прятались от их изобретений, искали способы справиться, а они двигались дальше. В геометрической прогрессии. Они почти полетели в космос. Девушка затихла, прислушивалась. Луи хотел посмотреть в её лицо, но не мог отвести взгляда от горящих ядовитой зеленью глаз Гарри. А тот продолжал, смакуя собственный голос, который стал глубже и гуще, как сама ночь. Приобрёл сладость темноты. — А потом пришёл ты. Сказал, что их нужно остановить! И сделал это, — Гарри отбросил мертвеца в сторону и подошёл ближе. Кончиками окровавленных пальцев провёл по лицу Луи. Вблизи пахло одуряюще вкусно. — Испей сладость крови с моих губ и стань собой. Он прижался губами, толкнул кровавый язык вглубь рта Луи. Привкус обжёг вспышкой память. Перед глазами мелькнул тёмный деревянный стол, толстая тетрадка, испещрённая убористым почерком. Формулы, формулы, формулы. Гарри с тюльпаном бокала на тонкой ножке, внутри алое марево тёплой крови. Луи сам разорвал поцелуй, отвернулся. Гарри не мешал. Ничего не говорил. Ноги едва слушались, когда он, словно пьяный, брёл в сторону девушки. — Не надо, — зашептала она. Дорожки слёз высохли на лице. Луи наклонился и увидел её глаза, полные страха, полные… им. Зубы вошли в горло в нужном месте — мышечная память. Тело помнило движения, совершённые миллиарды раз. Кровь из вспоротой артерии хлынула в горло густым потоком, неся с собой память прошлой жизни: сотни лет воспоминаний возвращались одновременно, разбуженные её эритроцитами. Почти больно. Он делал глоток за глотком и с каждой каплей наполнялся всё больше. Ночь распростёрла крылья над ним, уже не такая скучная и безысходная, как раньше. Она несла надежду на своих плечах, возможность жить без страха. Луи вспомнил, чего хотел, и наконец понял, что мир превратился в мечту. Земля стала их Раем. — Цена жизни — смерть, — произнёс Луи давнюю истину вампиров, оторвавшись от трупа. Гарри за спиной засмеялся.❂❂❂
Рывок, скрежет, ещё рывок, скрежет. Им удалось запечатать дверь в бункер, заклинить её огромным валуном, отрезав людям внутри путь на волю. Множество сердец билось за металлическими стенами глубоко под землёй. Множество жизней для поддержания их силы и мощи. — И что теперь? — отвлечённо спросил Гарри. Он распотрошил тело мужчины в поисках остатков крови и сейчас ими рисовал на камне красную каплю на кресте — знак донора. Вместе с памятью к нему вернулись осколки личности, в том числе его мрачное чувство юмора. — Вернёмся к семье и расскажем им правду? — Вот ещё. Этих людей хватит только нам, — фыркнул Луи. — Но помнишь то существо, что видел дядя Грин? — Дядя Грин, — пришёл черёд Гарри фыркать. — Дядя младше меня на сотни лет. Но я понял твою мысль, мы должны избавиться от того, кто испил крови? — Да. Я не потерплю конкуренции в моём мире. Ночь плескалась вокруг дорогим шампанским. Её сладость ощущалась на языке, концентрировалась томлением в кончиках пальцев. Ночь дышала лишь для них двоих. Совсем немного времени прошло с тех пор, как они считали ночь клеткой. В мире не произошло изменений, изменились они сами. И их отношение наделило её новыми качествами. Ночь стала безграничной свободой. Жизни больше не требовалась цель, её не нужно было наполнять смыслом. Теперь её нужно было просто жить в своё удовольствие, забыв о времени и других рамках. Существовать в наслаждении. Ночь принадлежала им.