Не всё

Майк подошел, как он думал неслышно, наклонился и сказал на ухо: — Кто разрешал выйти? Нанаба заложила страницу пальцем, запрокинула голову, уперлась рукой в скамейку, чтобы не полететь назад. Майк высился над ней, как титан, только лицо не благостное, а умученное, морщины у глаз на солнце проявились все до единой. Эх ты, а ведь ещё не старый мужик. — Меня Гергер вывел. Солнышко же, хорошо. А так я тебя жду, чтобы ты меня транспортировал обратно. Всё согласно приказу. Майк, уходя, уже традиционно сказал сидеть в комнате и не высовываться. Для неотложных нужд всё предусмотрено, а просто так шастать нечего, рану тревожить. А рана уже почти затянулась, и кончились, наконец-то, дожди, так что Нанаба частично ослушалась. Ну надоело уже дышать у окна! На воздух хочется. Майк перешагнул скамейку и сел рядом, втянул нагретый воздух, склонился к Нанабе, понюхал за ухом, шею, согнулся сильнее, вдохнул над её коленями, прикрытыми длинной юбкой. Нанаба очень смеялась, когда Майк выудил эту юбку из шкафа, ну надо же, пригодилась! Зря нюхаешь, улыбнулась она, повязка сухая, нога почти не болит. Майк разогнулся, и Нанаба прислонилась к его боку, скамейка была без спинки, и спина уже начинала гудеть. — Всё хорошо? — В порядке, — ответил Майк, обнял её за плечи и почти уложил на себя. Значит, дурного не унюхал. Лучшая диагностика, надежнейшая. Напрасно, говорил Виктор Гнедич, командир медицинского отряда, врач разведки, Майк не работает в госпитале: сразу понимал бы с кем что не так, вовремя вмешивались бы, а не когда уже загноится, сколько спасли бы жизней и конечностей. Но пока сильнее всего Майка интересовала нанабина левая нижняя конечность, охваченная, как обручем, широкой рваной раной. По возвращению в Стены сразу же стали разбалтывать, что Нанабу укусил титан, и ударный отряд сначала доказывал, что нет, не так всё было, но кто их уже слушал, если байка укрепилась и разрослась. Майк вечерами передавал, какие ещё на эту легенду налипли детали, и они смеялись вместе. От облегчения. Никакой это был не титан, хотя бродил он близко, пятиметровый, а просто случайность, очень досадная, всё, и правда, могло обернуться плохо. Они почти зачистили улицу, освободили себе дорогу. Деревенька была небольшая, до Розы близко, потому что возвращались уже. Дома не новые, с деревянными и черепичными крышами. На крышу Нанаба и приземлилась, чтоб оглядеться, а крыша под ней возьми и проломись! Нога так и ухнула в дыру по самое бедро, посыпались вниз куски прогнившего перекрытия. Бедро зажало тисками, края пролома продрали брюки, и по крови, как по маслу, вгрызся ремень амуниции, пряжку потом буквально вырезали из мяса. Нанаба закусила руку с клинком. Не орать! Не так и больно, нога от шока должна онеметь. Не орать, не привлекать титанов, но как-то привлечь своих. А все уже умчались вперед. Она убрала клинки и закрепила рукояти, освободила руки. Руки есть — уже хорошо, можно вырвать титану глаз. Уперлась ладонями в колотую черепицу и попыталась себя вытянуть. Взвыла от боли. Бедру было горячо. Если не шевелиться, то не так уж смертельно больно. А как не шевелиться? Когда титан, мать его, пятиметровый уже почуял кровищу и идет, улыбается, светится весь от счастья. Пресвятые богини! Только не так тупо. Нет. Ну не надо. А-а, проклятье! Нанаба дернулась за рукоятями, титан шагнул раз, и ещё один и рухнул на подкошенные ноги. Над плечом его взлетела Рене, крутнулась в воздухе и выкромсала шмат из затылка. Её окатило кровью. Сзади грохнуло, и крыша будто пустила волну. Нанаба обернулась, насколько могла, и опять вскрикнула, впился новый осколок. — На счет раз, — сказал Майк, взял её под мышки и выдернул, как котенка из коробки. Нанаба от боли вырубилась. Виктор Гнедич цокал языком и прикрикивал на Майка, который держал Нанабу поперек живота и прижимал ногу, чтобы не дергалась, пока рану обрабатывают. Штаны срезали и ремни тоже, а мусор, грязь, обрывки ткани так и остались, частью — глубоко. — Главное, — сказал Гнедич, — не сломала. Везучая. Стала хорошо, совсем на гнилье. Была б под низом крепкая балка — хана кости. А ну не вопи! Не достану — загноится, тогда точно отрежу. Хочешь? А? Майк, да держи ты, дергается, как невменяемая. Где ваша выдержка, капитан? Капитан Нанаба Бенар искусала командиру всё предплечье, а он даже не заметил. Сам почти плакал, пока держал. Потому что надо, врачу видней, но это ещё хуже, чем если бы у самого ковырялись пинцетом в кровавом месиве и протирали спиртом. Нанаба потом сказала ему: «Ты молодец, хорошо держался». Он сказал: «Ай…» и спрятал глаза. А рана не загноилась и затягивалась отлично! Первые две ночи Гнедич не отпускал Нанабу из лазарета, а на третью отдал под ответственность командира, и тот отнес её домой, уложил, укрыл, поцеловал в лоб, и заявил, что теперь будет она тут отлеживаться, пока нормально ходить не сможет. Нанаба сказала: «Ладно, книжек только мне притащи и газет, а то окосею от скуки». И это был настоящий отпуск, разве что взаперти, но всё равно шли сплошные дожди, и возиться в грязи на тренировочной площадке — последнее, чего Нанабе хотелось бы. Вначале Майк поминутно принюхивался, потом привык к сопутствующему запаху крови. Рана затягивалась, запах слабел. Нанаба гладила Майка по носу и целовала. Как под ним та проклятая крыша не обвалилась, тяжеленный же? И сам устоял, и её вытянул. Вот, кто везучий. Или просто опытный, и смотрел обоими глазами, куда ноги ставить. В одну из ночей Майк резко сел на кровати, схватил спящую Нанабу за плечо и повернул на спину. Она распахнула глаза. — Что? — Кровь! Нанаба повозилась, сунула руку под одеяло и грязно выругалась. — Успокойся, это не то. Майк принес ей теплой воды, сменил простынь, но его всё равно потряхивало. Так толком и не уснул до утра. А скоро кровью уже не пахло совсем, никакой, даже сукровица не сочилась, но пострадавшую ногу Виктор Гнедич пока не велел чрезмерно трудить, вот снимут повязку — тогда. Хотя на двух ногах Нанаба давно стояла и даже прогуливалась по комнате, держась за мебель, а ходить во двор самостоятельно Майк всё равно не велел. Мало ли. — Устал? — спросила Нанаба, прижавшись щекой к твердому боку. — Не очень, — ответил Майк, и встал. — Я сама, — предупредила Нанаба. Поднялась, опершись на протянутую руку, подобрала книжку. Крепко взяла Майка под локоть, и они потихоньку пошли, по шажку, по ступеньке. В комнате Майк переоделся, выдал Нанабе булку с маком, сходил за свежей водой и горячим чаем. Нанаба сидела, вытянув ноги под стол, а после ужина разделась и перебралась на кровать. Повязка и правда была сухая и совсем чистая, но всё равно сменят перед сном, Майк уже наловчился ворочать пострадавшую и командовать, чтобы меняла позы, обработать-то надо по кругу, не всюду и доберешься осветить и осмотреть. Когда подошло время, Майк сел, поставил дополнительную лампу на стул у кровати, размотал бинт. Воздух захолодил кожу, Нанаба постаралась не ежиться. Кожа была гладкая, розовая, странная под пальцами, а рубец неровный. Кому показать — не докажешь, что действительно не титан. И правда, как покромсало зубищами. Если бы зубищами, говорил Виктор Гнедич, а Майк кивал, да Нанаба и сама знала, то всё, лучше отнимать травмированную конечность сразу и выше места укуса. Там во рту сплошное гнилье, не вымоешь и не вычистишь, хоть влезь через мясо до кости. Майк намочил кусок мягкой ткани спиртом, протер хорошо, скомандовал лечь на бок и другую ногу убрать в сторону, чтобы не мешалась. Он не морщился, дышал ровно, только брови сошлись у переносицы, как склеенные, и подергивалась верхняя губа. — Жутко выглядит, — сказала Нанаба, вытягивая шею и пытаясь рассмотреть, как там обстоят дела. Майк качнул головой, не то кивнул, не то просто, дал знать, что услышал. Просто ещё один шрам, ничего особенного, а так-то полный комплект: руки, ноги, мелочи, вроде пальцев, голова… — Тоже, — спросила Нанаба, — об этом думаешь? — Майк промолчал, она продолжила, не дождавшись ответной реплики: — Что осталась бы без ноги и всё. — Что, — спросил Майк, — всё? — Да всё — всё! Конец. Хорошо, если штабная работа, а так — в деревню назад. К маме с папой, то-то были бы рады: отдать армии здоровую молодую дочь — получить обратно калеку с мизерной пенсией. Майк завинтил фляжку со спиртом, наложил повязку, забинтовал красиво и ровно, полюбовался, как аккуратно вышло, и помог Нанабе перевернуться на спину, не тревожа ногу. Укрыл. — Ничего не всё, — сказал он, взял её руки, обе в одну свою ладонь, а другую положил ей сперва на шею, потом на щеку, потом погладил затылок, потянул на себя и уперся лбом в лоб. — Пока мы живы и пока мы вместе, никогда не случится — всё. Нанаба смахнула не вовремя подступившие слезы и качнулась вперед, чтобы спрятаться у него на груди.