Север и Восток

      Юр взвешивает в руке тяжелые золотые шары, соединенные тонкой, но крепкой цепочкой с хитрым плетением, и жадно улыбается. Сегодня им никто не помешает. Поход окончен, и на ближайшие пару месяцев можно забыть о войне и голоде. А на ближайшие пару часов можно забыть обо всем, кроме раскосых почти черных глаз и мускулистых поджарых ног, которые сейчас так бесстыдно разведены в стороны. Для него и только для него.       Отабек лежит на спине и глубоко дышит, сжимая в кулаках светлый мех шкуры, которой застелена кровать в доме молодого ярла. Смазанного маслом входа касается нагретый в чужой ладони металл, заставляя нетерпеливо ерзать. Юр не торопится. Первые три шара проскальзывают легко, но дальше так просто уже не будет: каждый следующий нарочно сделан больше. И Отабек вздрагивает всем телом, когда очередной шарик ощутимо растягивает его. Юр щурит глаза, наблюдая из-под ресниц за раскинувшимся перед ним Отабеком. Грудь наложника вздымается часто и высоко, взгляд плывет, словно он один выпил целый мех вина. Шаров всего восемь, но уже седьмой заполняет его до отказа – так думает Отабек. Но не Юр. Остается последний. Самый крупный. Капля пота стекает по виску Юра. Отабек сводит брови и стонет тихо: от тяжести внутри, от жаркого взгляда и хищной хозяйской улыбки снаружи. Юр, придерживая шар, давит осторожно, но неотвратимо, чувствуя, как сопротивляется чужое тело.       Отабек выдыхает чуть слышно:       — Не могу...       — Можешь, — шепотом тянет Юр. Стенки раздвигаются до предела. Отабек напрягает живот — и тут же обмякает. Последний шар проникает внутрь не до конца, оставляя вход слегка приоткрытым. Золото заманчиво блестит в свете очага, и       Отабек срывается на хрип. В глазах Юра светятся жадность, восхищение и похоть.       — Да-да, вот так, мой золотой. Чувствуешь, как они наполнили тебя? И как тебе хорошо? Как ты воспаряешь все выше? — шепчет Юр в аккуратное смуглое ухо. Отабек теряется. Он не чувствует ничего, кроме тянущего удовольствия, тяжести и напряжения. А от шепота и касаний к уху его скручивает спазмами. Член болит от желания и постоянного распирающего давления. Кажется, все, что ниже пояса, горит огнем.       — Юр... разреши-и-и...       — Еще… Терпи, — Юр слегка надавливает на виднеющийся шар, и Отабек кричит, не в силах сдержаться. Он тянется к своему члену — и получает удар по запястью, не сильный, но дающий понять, что пощады не будет.       — Когда я скажу, — рычит Юр, хватая и сжимая темный сосок. Гладит по животу, невесомо касается подрагивающего, истекающего смазкой члена Отабека. У самого уже стоит так, что можно рубить врагов прямо не сходя с места.       — Мой… Ты сейчас так красив, — Юр ласкает Отабека взглядом: искаженное удовольствием и одновременно страданием лицо, сжимающие шкуру смуглые руки в золотых браслетах, разведенные до предела ноги, напряженный живот и темное растянутое кольцо мышц. — А теперь давай.... Отдай мне их.       Отабек со свистом выдыхает и тужится. Когда-то последний, а теперь первый золотой тяжелый шар падает в подставленную Юром руку.       — Еще...       Теперь следующий растягивает стенки, появляясь изнутри. И так еще семь раз. Каждый — со стоном. Отабек сам не знал, что сможет принять столько, предлагая поиграть в эту игру. На родине его, конечно, тренировали, но шаров было меньше, и по размеру они тоже уступали этим золотым чудищам. Когда они все оказываются снаружи, вход не закрывается. Юра ведет от этого зрелища, и он наваливается сверху, впиваясь в искусанные темные губы и одновременно резко входя на всю длину. И сразу начинает размашисто двигаться, так что Отабека протаскивает по уже влажной от пота шкуре барса.       Запястья Отабека стиснуты железной хваткой. Он закатывает глаза, не в силах удержаться в этом мире. Юр все безжалостнее вбивается, рыча в шею своей добычи. Попадает каждым толчком в набухшую, пульсирующую точку. Отабек уже не кричит — голос сорван — только выдыхает с судорожным хрипом. Много. Много всего: ощущений, желания, безумия. А больше ничего и нет. И Отабек выгибается дугой, удерживаемый за запястья, касается головкой живота Юра и кончает, заливая себе грудь, шею и даже лицо. Ему больше, больнее, слаще, чем когда-либо до этого. Юр чувствует, как сжимаются вокруг него мышцы, как на кожу попадают горячие капли, и срывается следом, не прекращая, как безумный, двигаться между смуглых ног. Чуть не падает сверху, но вовремя подхватывает себя — и опускается на локти, а не всем телом.       Они дышат, как два загнанных жеребца. Таких обычно добивают.       Юр медленно выходит, и по коже Отабека между ягодиц стекают вязкие капли.       Они смотрят в глаза друг другу и понимают, что пропали. Оба. Сгорели и разлетелись пеплом над севером и востоком, сплавляя их воедино.