Его новая жизнь

      Они так ждали её, так стремились к ней. Но всё равно Война закончилась победой незаметно. И несмотря на цену, несмотря на всю горечь от огромных человеческих жертв, весь магический мир праздновал. Все были рады до слёз. Счастливы — почти все. А волшебник и сделавший победу возможной, человек закончивший войну, Гарри Поттер не чувствовал ничего. Он просто смертельно устал. Он исполнил свой долг, исполнил чёртово пророчество, закончил эту проклятую войну, которая была его судьбой и жизнью. Вряд ли даже Гермиона и Рон понимали, что он и жил только ею, войной. Ведь даже до знакомства с волшебным миром, ему постоянно снилась зелёная вспышка Авады, от которой погибла его мать и от которой едва не умер он сам. Он ведь помнил боль в тот момент, когда — как он знал ныне — он стал хранилищем крестража. И до сих пор ничто не сравнилось с ней, с той болью.       Но теперь крестража в нём не было, и война была окончена. И всё что он чувствовал: это смертельную усталость, опустошение. Будто его жизнь разом лишилась всякого смысла. Он горько усмехнулся, думая, что так и было: победить Волдеморта — это и был смысл его жизни. Ему это не внушали, он сам справился с задачей и сделал это — внушил себе мысль, что обязан одолеть убийцу родителей. Теперь, после победы не было и смысла.       Вот что он будет теперь делать? Он хотел стать аврором, но для чего? Чтобы одолеть Волдеморта, и иных причин не было. Только он возродился и приступил к активным действиям раньше, чем наивные подростки — он и его друзья — надеялись. Вернуть Джинни? Да, Гарри был героем, но, ему казалось, девушка заслуживала большего, чем молодого человека, потерявшего смысл жизни, Героя, сломанного своей победой. Теперь Гарри Поттер искренне жалел, что там, на призрачном вокзале Кинг Кросс, по ту сторону жизни, он решил закончить начатое дело, решил вернуться к жизни. Если бы ему снова предложили выбор — он, не задумываясь, сел бы на поезд и отправился дальше…       Так разбитый, подавленный и смертельно усталый, Гарри Поттер и пережил все празднования, чествования его как героя, похороны всех погибших знакомых и не очень, награждение Орденом Мерлина Первой Степени и попытки верных друзей его растрясти. Рон с Гермионой видели, что с другом что-то не так, и, при активной помощи Джинни, пытались узнать в чём дело. Но что он мог им сказать? Что и сам не знал толком причины? Что его дело сделано и он больше не нужен, прежде всего, самому себе? Что он не хочет больше ничего, разве только, чтобы от него отстали? И неужели верные друзья поняли бы его? Приняли бы его желание? Нет. Только не они. Вот Гарри и молчал.       И вся жизнь после заветной победы проходила для него словно в тумане, все слова и речи доходили, как сквозь вату. Не дело было так жить, и он и сам это понимал, но ничего не мог с собой поделать. Он ничего больше не желал. Даже попытавшись забываться в алкоголе, он быстро плюнул на это дело: всё равно не помогало. Он жил в Лондоне, в родовом гнезде Блэков, и каждый день, один в один похожий на предыдущий, думал, как ему пережить очередные сутки, как не сойти с ума от пустоты, прочно поселившийся внутри.       В газетах долго обсуждали, сначала, что же случилось с героем, а потом, куда он исчез. Злословы говорили, что он просто возгордился победой над Тёмным Лордом, а потому не желал снизойти до простых смертных, до них. Сплетники предполагали что там, в битве, в него угодило какое-то тёмное проклятие и теперь оно медленно убивало Гарри Поттера. Гордый герой же, по их мнению, просто не хотел пугать людей или показывать слабость. Они предлагали срочно найти его и вынудить пройти обследование в Мунго. Третьи говорили, что парень устал от войны, и призывали всех отстать уже, наконец, от Мальчика-Который-Выжил-Дважды.       Самого Гарри эти статьи не трогали, всё равно он сжигал сотни писем, которые эти статьи вызывали, не читая. Он заблокировал камин, да и вообще скрыл дом Сириуса от всех.       Беспокойство знакомых набирало обороты. И какие только они не предпринимали попытки, чтобы хотя бы просто поговорить с ним. Они присылали совами порталы или же просто посылали сообщения патронусами, они пытались обратиться к нему с помощью гоблинов Гринготса и просто сутками дежурили на Площади Гриммо, не видя, но надеясь увидеть особняк Блэков и одинокую фигуру их зеленоглазого героя. Только всё было тщетно: писем Гарри не касался совсем, сообщения патронусов игнорировал, заплатил гоблинам, чтобы те разводили руками на все запросы о нём, и дом не покидал. Это продолжалось месяцами и, со временем, он добился своего. Постепенно его все оставили в покое и друзья в том числе. И только старый домовой эльф, Кричер, не слишком любивший его до сих пор, всё же преданно служил ему…       Единственный человек, с которым Гарри поддерживал отношения, был Кингсли Бруствер, Министр Магии. По какой-то причине он никому, даже старым друзьям из Ордена Феникса, не говорил, что общался с Поттером. И даже журналистам отвечал, что «поиск пропавшего героя ведётся, но в виду того, что это личные дела Гарри Поттера, ищут его не особо рьяно».       Нет, Кингсли не раз пытался привести Гарри в чувства. Разговорить и выяснить в чём дело он не решался, считая, что это личное дело, а вот отвлечь… Он предлагал высокий пост в аврорате за боевые заслуги, но Поттер то ли привык к апатии и незанятости, то ли понимал, что образования ему не хватит для такой работы, да и бесчестно это было по отношению к тем, кто долго и упорно учился и тренировался, то ли просто не хотел новой шумихи вокруг себя и новых сражений, которые подразумевала служба в аврорате. Бруствер находил ему работу и у Невыразимцев, и в магловском мире, предлагал читать лекции старшим курсам Хогвартса и ещё много чего. Да и просто пытался вытащить Поттера из мрачного дома развеяться, хоть куда-нибудь! Но Гарри так ни на что и не согласился. И тогда Бруствер перестал делать попытки. Он просто приходил каждый вечер среды в гости, чтобы, сидя молча у камина, цедить мелкими глотками старый коллекционный огневиски, найденный Поттером в погребе дома Сириуса, и надеяться, что Гарри однажды надоест молчать…       Но Гарри не надоедало. Он всё чаще задумывался над тем, что если ничего не придумать, он так и сойдёт с ума. От кошмаров наяву и во сне, которые с недавних пор снова стали мучить его. От пустых взглядов мёртвых и умирающих, что неустанно следили за ним, от разноцветных вспышек заклятий, что он видел, стоило ему только закрыть глаза, от выкриков, звуков падающих тел и рушащихся замков, и от тихого плача живых над мёртвыми. Война закончилась, но она преследовала его. Наступил мир, но не для него. Кричер пичкал хозяина разными зельями, но они не работали так, как надо. Даже усиленное зелье Сна-Без-Сновидений не помогало. И Гарри понимал, что если так продолжится — он сам наложит на себя руки. Он бы давно так и поступил, но в жизни его держала одна мысль: его родители погибли не за это. Лили и Джеймс Поттер погибли, чтобы он жил. И он не имел права делать их жертву напрасной.       Иногда Гарри думал, что в газетах писали правду и он действительно был проклят незнамо когда, но точно в день финальной битвы.       Но что делать? Он долго об этом думал и, однажды, читая в каком-то старом номере Пророка о судьбе Френка и Алисы Лонгботтом, прозябавших в больнице Святого Мунго, ему пришла в голову мысль. Она попахивала отчаянием, ведь на неё мог решиться только человек, которому нечего терять. Как раз такой, как он. Гарри понимал, что задуманное будет неуважением по отношению ко всем, кто погиб в его войне, фактически предательством. Ведь долгом выживших было помнить тех, кому повезло меньше, помнить о погибших. И всё же для себя он видел в пришедшей к нему мысли единственный выход… Поттер ещё раз посетил могилы родителей и дом, где началась история его войны, потом написал завещание, заверив его у гоблинов, в чём ему сильно помогла мантия-невидимка отца, а после рассказал об идее Кингсли. Бруствер план не одобрил, конечно, но пару раз переспросив, точно ли он готов, согласился помочь.       Через неделю газеты волшебного мира сообщили о трагической гибели Гарри Поттера под колёсами магловского автомобиля на глазах у четырёх волшебников и нескольких маглов. На его похоронах почти бесстрастные Гермиона и Рон, державшиеся за руки, переглянулись и завистливо тяжело вздохнули над свежей могилой: «Ну, хотя бы для Гарри война, наконец, закончилась». А ещё через неделю в магическом госпитале Салема очнулся молодой черноволосый и зеленоглазый человек, со шрамом в виде молнии на лбу. Этот человек не помнил ни своего имени, ни прошлого, ничего. Но в отличие от всех потерявших память в том госпитале, он, очнувшись, вытерпев осмотры врачей и выслушав поставленный диагноз, вздохнул с облегчением, сам не зная от чего. А вместо трудных попыток вспомнить старое имя или отыскать зацепки о собственном прошлом по яркой примете, шраму на лбу, он попросил хирургически удалить этот шрам, и с энтузиазмом взялся выбирать себе имя новое… Он чувствовал: для него началась новая жизнь…