Непреодолимое

Он очень недолюбленный человек в сущности. Мы идем вдоль кромки залива, теплый ветер пахнет тиной и одеколоном француза, и в этот момент я говорю ему, что он давалка. Что, не ожидал? Я и сам не думал, что решусь, если честно. Его привычная мягкая насмешливая улыбка меркнет, а лицо застывает подобно маске. Затевая это, я не был готов к тому, что он на самом деле будет готов меня ударить – но так даже лучше. Значит, я угадал. Угадал, что его получится так легко задеть при некоторых обстоятельствах. Я пропускаю удар и стискиваю зубы, потому что чувствую запах железа и крови. – Так и будешь гладить меня своей стриптизерской палкой? …Я и не сопротивляюсь особо. Мне нужно не сколько обороняться или атаковать, а понять, насколько Гамбит на самом деле зол. Насколько ему важно. Не знаю, почему я это делаю. Просто хочу убедиться, что он не умрет в ближайший год – как остальные. Все умирают. Все, кто спит со мной, к кому я привязываюсь – умирают. *** ...этот идиот наглотался воды и отравился после того, как я столкнул его в залив. Джин говорит, что я должен извиниться. Когда-нибудь. Вместо этого привел к себе девчонку из ближайшего бара с дешевым пойлом. Скотт косо на меня смотрит, но не пошел бы он. У нас с Гамбитом смежные комнаты. Просто хочу убедиться, что она – как там ее, Дженни, Дженнифер? Насрать. Хочу убедиться, что она будет достаточно громкой, чтобы он хорошо все слышал и правильно понял. Я провожаю ее до ворот, чтобы из окна на нас открывался хороший вид. Мне даже сейчас кажется, что красноглазый смотрит мне в спину. Не Скотт. А тот самый. Джубили перестает со мной разговаривать после этого. Можно подумать, она что-то понимает. Ну да. Все такие правильные, прям охренеть можно. Иногда я все еще думаю о том, как Гамбит принес мне зачарованный клинок Мурамасы. Я обещал тоже спасти его жизнь взамен, и, кажется, я хорошо справляюсь – потому что людям нужно держаться подальше от меня, чтобы долго жить. Все они – мои женщины, мои друзья – рано или поздно умирают рядом со мной – не доделав, недовыполнив все; умирают из-за меня. Так что если я могу чем-то отплатить, это – лучшее и большее что я могу сделать. Заставить Гамбита держаться от меня подальше. *** Он пьет и смеется: – Ты не задумывался, что ошиваться вокруг тебя это такой экстравагантный способ суицида с моей стороны? Может, я это давно планирую? Я не отвечаю и поднимаюсь к себе. *** Иногда в памяти само всплывает то, как страстно он умеет любить, как отдается. Это почти льстит. Вспоминаю, как он заставляет тебя чувствовать, что ты для него – весь мир. Что кроме тебя никого нет. …Потому что если бы ему нужен был просто большой хуй, мог бы прогуляться мимо меня еще куда-нибудь. Но почему-то Гамбиту нужен именно я. Почему? Потому что все глубже. Очень сложно. Он восхищен мной, он... блядь. Эта сука не дает мне спать. Я чувствую его запах. Слышу его дыхание через стены. Я влезаю в его комнату ночью – для того, чтобы услышать в темноте «уходи». – Если ищешь, с кем можно потрахаться на один раз, то тебе не ко мне. – А я думал, ты как раз таким и промышляешь. Напомни, сколько тебе нужно заплатить? – …Росомаха. – Триста баксов хватит? Купишь себе на них новые шмотки, которые будут наконец прикрывать твой зад. – Уходи. – На самом деле я хотел извиниться. И ты это знаешь. – Разумеется я знаю, – не понятно, язвит он или правда знает. Чертова французская сука, – Логан, уйди, пожалуйста? *** – Надо подраться, – решаю я наконец и, озвучив свое желание, отставляю в сторону бутылку. – Точно, - необычайно легко соглашается он, пока мы на пару недель зависли в особняке без работы, и мы спускаемся вниз, в учебную комнату с роботами. Только теперь там одни мы. Невероятно. Я так отвык от сражений, исход которых не всегда очевиден, от тех, что могут иметь значение – и чувствую густой и благоухающий, горячий южный запах гамбитовской ярости; вижу как реагируют зрачки, слышу, как шумит кровь, блядь, да вот же она – рассеченные тонкие красные полосы. Я чувствую его отчаянность. И отчаяние. Тело гамбита так непривычно близко – опять, снова близко. Я зажимаю его в руках, сам не знаю зачем – чтобы обнять или обездвижить? От его языка снова становится тяжело дышать. Пальцы француза так нежно – так убийственно-нежно – вплетаются в мои волосы, и он легко одним движением льнет ко мне. …я взял его прямо там, на полу тренировочной комнаты. *** Я не знаю, что с нами будет. Что вообще будет – сегодня, через день, через неделю – но я... закончился. Днем позже я стучусь к нему и, не обращая внимания на изумление француза, переступаю порог и кидаю рядом на пол сумку со своими вещами. Он все понимает – Шельма дразнит его болотной крысой, конечно, ей со мной не сравниться по части его унижения, и сейчас тоже надо что-то придумать и спустить с языка, но я забываюсь. Он спокойно кивает, забирает сумку и закрывает за мной дверь, принимаясь искать моим пожиткам место в комоде. – Один вопрос, - будничным тоном замечает он, не оборачиваясь, занятый борьбой с комодом. – М? – я оглядываюсь, не веря что все обошлось так легко, и мне не пришлось испытывать страданий от патетичности. – Почему не к тебе? – Твоя хата больше.