Кто, если не мы

В клубном помещении свет приглушён до максимально возможного, а атмосфера – удушающе-сухая, – давит на мозг Юры своими стальными клещами, грозясь вытащить важный орган из черепной коробки стоящего посреди зала. Он там, прямо под самым эпицентром действия мягкого, тускло-пастельного луча – единственного источника освещения клуба. Дышать почти нечем, крупицы свежего воздуха остались давно и далеко позади, там, на улице, куда ему хочется убежать тут же, скрыться, спрятаться – сделать всё, что угодно, лишь бы не быть сейчас здесь. Взгляд, то и дело, цепляется за лицо, знакомый профиль, отточенный, по его мнению, до безумного совершенства; рука, в эту самую минуту, вливает в своего владельца внеочередной стакан алкоголя. Какой он уже по счёту? Мозг уже почти и не соображает. Биты отбивают по нему так, словно собираются сделать отбивную, и каждое чёртово "Раунд!" – Хова встречает с облегченным вздохом. Скоро конец. Скоро он сможет выбраться на дождливую улицу и, вдохнув полной грудью, разобраться во всём, что творится сейчас в его грёбанной жизни. Вдох. Выдох. Вдох... Раунд! Они оба сейчас здесь, как не в своей тарелке. Дима и Юра, два совершенно разных человека, связанных тайным прошлым. Глаза Хованского примечают одежду картавого и сердце медленно подкатывает к глотке, убеждая владельца, что этот разговор должен состояться. Прямо сейчас, пока есть возможность, пока есть время на всё это, ведь другого шанса попросту может не быть: Юра слышал, что тот дико желал переехать. Такого просто нельзя было допустить. Их взгляды пересекаются на долю секунды, но и этого хватает, чтобы Дима забыл свой чёртов текст; сквозь тёмные очки он глядит прямо в глаза Юре и до безумия хочет не быть здесь в эту самую минуту. Он готов всё бросить, вот прямо сейчас, и разрыдаться, подобно малолетней соплячке, застукавшей своего парня за поцелуем с лучшим другом. Но, в последнюю минуту, он берёт себя в руки, собирает последние жалкие крупицы самообладания, и продолжает зачитывать, сбиваясь с бита, творя полную херню. Ему простительно, ведь никто не курсе того, что пришлось пережить картавому уёбку в последний месяц. Никто не в курсе, что было до этого Версуса. Взгляд снова останавливается на Юре, но, в этот раз, тот не сбивает его, а, напротив, будто поддерживает. Стимул скорее закончить. Что будет после – он будет думать уже после... А сейчас... Раунд! Этот вечер обречён на провал с самого начала. Джарахов точно обречён на победу, потому что тексты Димы слишком мокрые, слишком малоинформативные и он сам прекрасно понимает то. Каждый из присутствующих здесь, что хоть немного разбирается в подобных вещах, знает, что Ларину не выиграть. В самом начале Хова искал картавого в клубе. Ворвался туда, словно гром среди ясного неба, сверкая пятками, хотя до этого сообщил Ресторатору, что не придёт. Ныне же его бухая тушка, с синяками недосыпа на обвисшем от усталости лице, стоит здесь и игнорирует существование Димы изо всех сил. Юра пришёл с дождя, в одной лишь футболке, ёжась, растрепал свою кудрявую шевелюру и прошёл в здание, аки батя, хотя, собственно, таковым себя не ощущая. Его взгляд выискивал ручное травоядное, знакомый профиль, знакомый обманчиво-грубый оскал. Но ничего из того, в самом начале, не было видно в толпе. Юра встретил типичный потный 1703, наполненный подсосами карлика, тёлками и теми, кто тут чисто "для галочки" – еблом помелькать. Захотелось поморщиться от отвращения, но, словно услыша его мысли, подошёл Ник и подал ему стакан с желтоватым пойлом. Он кивнул другу и отправился в обход, по "владениям" Саши. Временно до него никто не доёбывался, и на том спасибо. Вдох. Недостаток кислорода вполне нормален для этого места. За минуту до прибытия сюда Ларин курит, словно школьник, во дворах, вдыхая удушающе-горький дым и, кашляя, отдаёт его атмосфере, якобы нехотя. Его руки дрожат, от недосыпа началась самая настоящая ломка, но горький кофе, половина чашки сухого наполнителя, не помогли взбодриться ни на йоту. Взгляд медленно натыкается на Эльдара и губы сжимаются в тонкую линию. Не обращая на стадо вокруг никакого внимания, Дима идёт в туалет и, заперевшись там, судорожно достаёт из рюкзака растянутую серую толстовку. Осторожно перебирая ткань в тонких, узловатых пальцах, он приблизил ту к лицу и вдохнул до боли родной запах. Эту вещь ему принёс, только что, Черников. Эта вещь должна была стать скрытым символом его боли, но, в итоге, он решил надеть ту на себя, чтобы быть на виду. «Зачем пачкать костюм на этом сраном мероприятии? — оправдывается он в своих мыслях. — Всё равно никакого толку...» Всё к чёрту. Глядя в зеркало, Дима, в последний раз настраивает себя на победу. Затем же, развернувшись, он крепко хватает ручку и резко распахивает ту, встречая на своём пути препятствие, в виде... Хованского, я слышал... И тут всё просто идёт к чёртовой поганой матери. Все эти попытки убедит себя в том, что всё будет хорошо и без него, все репетиции перед зеркалом, бессонные ночи. Всё это полетело к чертям собачьим, вместе с рюкзаком из его трясущихся рук. Громкий вздох, прилив кислорода к мозгу, заставили немного успокоиться, но тряска никуда не ушла, напротив, руки ломала эта неконтролируемая дрожь. — Ты, я вижу, и мою толстовку прихватил, — голос Юры звучит надтреснуто и тихо, несмотря на количество яда в сказанном. — Могу организовать для тебя последнюю ночь за земле сегодня. Приходи после баттла, если... — Меня будет ждать моя девушка, ка'ртавый ты пидо' р. — грубо обрывает он эту тираду и, одним ловким движением надевая рюкзак, пытается удалиться подальше, но грубая, ещё крепкая от отсутствия алкоголя в крови, хватка прерывает эти попытки на корню. Сердце колотит, как безумное, явно желая разорвать на куски чёртову грудную клетку. Сил и желания сопротивляться не возникает, хоть мозг в панике и выдаёт единственную привычную мысль для травоядного: "Бежать!". Но сердцу не прикажешь. Да и в весовой категории он явно уступает. Хованский тащит его к ближайшей кабинке и, буквально, заталкивает в ту. Ларин дёргает руками, но это бесполезно и бессмысленно, скорее, даже, показушно: они оба знают, что хотят этого прямо сейчас. Умелые руки шепелявой мрази знают его тело, как свои пять пальцев, и самые чувствительные точки картавого придурка отдают своему хозяину приказ терпеть; его соски долго ждали момента, когда они снова станут кем-то настолько желанны. Чужие губы смыкаются на одном из его ареолов и полноватая рука резко прерывает всякий стон. Сквозь шум в голове, от удара о бачок унитаза, доносятся до владельца голоса тех, кто тоже зашёл в туалет. И осознание своего положение заставляет Диму горько пожалеть о том, что он вообще пришёл в этот чёртов бар, на этот чёртов баттл. Сквозь пелену, он чувствует, как неприятный холодок подёргивает нижнюю часть его тела, лишённую всякой одежды. Первые миллиметры горячей и желанной плоти проникают в него с небольшим трудом, всё-таки игрушки никогда не могли ему заменить этого животного. Приглушённые чужой рукой стоны, по счастливой случайности, заглушаются звуком включённой воды. Хлопок дверью и ощущения от столь давно желанного полового акта захлёстывают участника нынешнего баттла с головой. Он подаётся навстречу фрикциям своего партнёра, подмахивает так, насколько только может делать то. Ларин медленно берёт в рот чужие пальцы, посасывая те: у Юры, помнится, был пунктик на это, пока они ещё были вместе. Уже через несколько десятков минут Дмитрий стоит на коленях и с жадностью заглатывает член человека, с которым был вместе так долго. И с которым больше не может быть ни при каких обстоятельствах. На то есть веская причина... — Я... Я люблю тебя, — выдыхает Хованский, заполняя глотку картавого уёбка. Он очень редко говорил ему подобное. Но сегодня не сдержался. — Оставь эти слова для какой-нибудь нимфоманки до со'рока пяти, Ю'ра, — усмехается Ларин, быстро возвращая на свои законные места одежду и прислушиваясь к тишине туалета. — А тепе'рь, пошёл нахуй, Ю'ра. И он уходит. В тишине у Юры начинает вибрировать телефон, уведомляюший о том, что поступило новое сообщение...