Не то же самое

Прошел месяц со дня взрыва в Дана-Бан. Странный месяц для Рауля, словно все это время он стоял у окна и смотрел, как взрыв неопрятным клубящимся грибом разрастается на горизонте. Тогда жизнь его рухнула с башни Эос в обезумевший огонь Дана-Бан. Через несколько минут стало известно, что пострадавшего, но живого Ясона Минка везут в Танагуру, и можно было успокоиться, продолжать жить, однако именно это-то у Рауля и не получалось. Ясон вернулся в свои апартаменты спустя три недели. Рауль знал, что Юпитер сочла нейрокоррекцию главы Синдиката неуместной, но ни разу не решился заговорить о случившемся. Ясон сам начал разговор, сам же его и закончил: «Я не волен умереть и не могу жить. Но это не помешает мне исполнять свои обязанности». Рауль кивнул. Больше они не говорили об этом. Все было, как в день взрыва — Ясон в своем Дана-Бан, Рауль — в своем, и стекло между ними. Надо было ждать, должно пройти время, бесконечное количество времени, которое, говорят, лечит. Каждую ночь Рауль видел один и тот же сон. И каждый вечер он мечтал об одном — спать без сновидений, но неотвязная череда видений приходила, как только он закрывал глаза. Снился Ясон, ослепительно самоуверенный, обнаженный по пояс. Глаза его наглы до отвращения, словно он только что удовлетворил свои низменные желания с недостойным монгрелом. Ясон подходит ближе, встает вплотную, и шепчет в ухо: «Ты ведь не то же самое… Совсем не то же самое… что тот тупой и грязный монгрел, которого мне казалось, что я любил!». Раулю становится душно и жарко от близости Ясона, он отступает, пятится, пока не оказывается в собственной лаборатории. Напряжение немного отпускает, растворяясь в стерильной белизне стен. Рауль оглядывается и видит струйку табачного дыма, красную косую челку и красный шрам. «Видите ли, господин Ам, — Катце тянет слова, нахально разглядывая его, словно оценивая товар, — вы все-таки учтите, что вы не то же самое, что монгрел. Грязный монгрел». Рауль делает вид, что не слышит, делает вид, что Катце просто нет, ведь лаборатория полна его подчиненных и они не должны ничего заметить. А рыжий монгрел все смотрит на него отвратительно откровенно, лаборанты явно шепчутся за спиной Рауля, даже хихикают. «Вы испачкались, господин Ам», — он поспешно идет к выходу, расталкивая бестолково толпящихся людей. Надо переодеться. Надо найти Ясона и объяснить ему, что они оба испачкались, но это не безнадежно. Если больше не умирать, можно будет научиться жить. Иначе. Как-нибудь. Он видит Ясона — тот стоит у окна, смотрит на растущий огненно-черный гриб. — Ясон! — голос звучит глухо, почти не слышно, но Ясон оборачивается. У него в ладонях — пепел. — Осторожно. Ты рассыплешь! — говорит он и делает шаг назад — сквозь стекло. Рауль прикасается пальцами к прохладной прозрачной поверхности, давит изо всей силы, но стекло безнадежно несокрушимо. Пробуждение всегда приходило, как избавление. И каждое утро Рауль видел Ясона, проносящегося мимо него в прозрачной капсуле лифта. Глава Синдиката отправлялся на работу чуть раньше Главы Департамента генетического контроля. Сегодня Ясон стоял, упираясь в стекло кулаком, словно хотел выдавить его. Он выглядел нелепо, как монгрел. Можно было поехать на любом другом лифте, но Рауль ждал, когда вернется именно эта капсула. Он подошел к стеклу, провел ладонью по тонкой паутине трещин. Осталось только надавить, и, возможно, оно бы не выдержало. Только какой в этом смысл? Рауль выдохнул затвердевший в груди воздух и отдал распоряжение техникам заменить капсулу лифта.