«Печаль будет длиться вечно». Последние слова Винсента Ван Гога.
Она узнаёт его тут же, но сдвинуться с места не способна. Длинные седые волосы — вместо буйства золотых кудрей. Чёрный посох — вместо букета цветов, собранных со склонов холмов Хитлума. Силы оставляют её, и женщина прислоняется к надгробию, пытаясь удержаться на ногах. Не выходит. Вдох. Листья опали с деревьев вокруг Кабед-эн-Арас, словно в узкой и глубокой расщелине, вцепившейся зубами скал в бурный речной поток, вдруг настала осень. Будто на клочок земли, щедро политый кровью дракона и его убийцы, неотвратимой лавиной надвигается холод. Выдох. Это настала зима её жизни. Та, которую называли самой прекрасной и гордой из смертных женщин, сидит на ветру, на пожухлой траве, прислонившись к надгробному камню, под которым лежит её первенец. Она блуждала в дебрях и в зеркале лесных озёр видела свои глаза, полные безумия и страха. И вот, спустя двадцать восемь лет после Нирнаэт Арноэдиад, она смотрит на того, кого похоронила так давно. Того, кого выбрала много лет назад. Вдох. — Хурин из рода Хадора, — произносит Барагунд, всматриваясь в лицо дочери. Морвен улыбается и кивает, соглашаясь, и её отец расслабленно откидывается на спинку кресла, довольный её свершившимся выбором. Да, брак между ними — это скрепление старых союзов и обновление вековых клятв. Но Барагунд знает: его дочь, которую уже в юности нарекли прекраснейшей из смертных, ни за что не пойдёт за немилого ей человека, будь он хоть величайшим из людей. Или эльфов. Выдох. Мужчина, обнимающий её закутанное в меха тело, постепенно погружается в сон. Теперь она — хозяйка Дор-Ломина, жена Хурина, и драконий шлем — величайшая святыня рода Хадора — смотрит на их ложе провалами глазниц. Это не пугает. Морвен осторожно, стараясь не разбудить мужа, накрывает ладонью живот. Поцелуи продолжают гореть на коже огненными метками. Сын. Это будет сын, улыбается она. И не ошибается. Вдох. Вся долина между холмов залита солнечными лучами, будто липовым мёдом. Морвен лежит на траве, среди зверобоя, душицы и злаков, и склонившийся Хурин шепчет, оглаживая её обнажённые плечи и спину: — Если бы самые искусные ткачихи собрали лесную темноту, опускающуюся в новолуние между деревьями, они бы не смогли соткать и подобие твоих волос. И глаза... твои глаза, которыми на мир смотрит Турин... Они — лучистый свет звёзд, упавших в утреннюю росу. Выдох. — Это будет девочка, — спустя три месяца говорит Морвен, помогая мужу снять промокший и потяжелевший плащ. Взгляд Хурина шарит по комнате, находит играющего сына и тут же успокаивается, наполняясь лаской и гордостью. — Девочка, — медленно произносит он, пробуя слово на вкус. В просторном покое, кроме них троих, нет никого, поэтому Морвен безмолвно разрешает мужу вплести пальцы в причёску из тяжёлых кос, привлекая ближе для поцелуя, полного благодарности. — Мне стоит начать присматриваться к наследникам соседей? — Она выйдет за того, кого полюбит. Как и я. Вдох. Дыхание со свистом вырывается из лёгких. Слёз больше не осталось, а из дома Хурина вместе со смертью Лалайт навсегда ушёл смех. Выдох. Острое, ранящее чувство надвигающейся потери. И клятвы, не облечённые в слова. Я всегда буду любить тебя. Я буду хранить дом, где мы были счастливы. Я позабочусь о нашем сыне. Я вернусь. Я вернусь к тебе живым, что бы ни случилось. Она целует его — своего мужа, свою любовь, отца своих детей — так крепко и отчаянно, что на языке оседает железо. Эта капля так скоро потеряется в целом море крови, которую Хурин прольёт, защищая своих людей, свой дом и свою семью. Она стоит на пороге Дор-Ломина и смотрит, как Хурин из рода Хадора, не обернувшись, уезжает на войну. Одной рукой Морвен касается плеча сына, а вторую прячет под плащом, накрывая живот в бездвижном крике: «Эру, пусть это будет мальчик». Девочка. Скорбь. Ниэнор. Вдох. После разлуки с сыном и бегства из родного дома она находит покой в чертогах Менегрота. Ниэнор ходит теми же коридорами, по которым ступала нога Лютиэнь, а в глазах Мелиан, бессмертной майи, ей чудится отражение собственных горестей. Все знают, что Хурин и его род прокляты, но никогда раньше Морвен не ощущала, что это правда. Они сидят напротив друг друга в изящно изогнутых креслах из драгоценного дерева и молчат. Хозяйка Дориата и хозяйка Дор-Ломина боятся начать говорить, потому что тогда прозвучит невысказанное: — Я отдала сердце лучшему из людей, родила двух дочерей и одного сына. И я потеряю всё, что когда-либо имела. — Я отдала сердце лучшему из эльфов и родила единственную дочь. И я потеряю всё, что когда-либо называла своим. Выдох. — Наконец-то ты пришёл. Я слишком долго ждала. Как мало этот голос, надтреснутый и лишённый красок, похож на её прежний. И как мало этот Хурин, суровый и мрачный, похож на того, кого она знала. Им не стать прежними. Не здесь. Не в этом мире. Может быть, за его краем. Вдох. — Путь был тёмен. Я пришёл, когда смог. — Слишком поздно. Они погибли. — Знаю. Но ты-то жива. — Жизнь моя на исходе. Уйдёт солнце, уйду и я. Времени осталось мало, поведай же мне: как она отыскала его? Молчание. Выдох. Морвен не променяла бы свою жизнь ни на чью другую. Проклятие, наложенное Морготом, разбило её сердце на мелкие осколки, разлучило с мужем на десятилетия, лишило сына, дочери и — это мучительнее всего! — внука. Маленького, трепещущего сердечка, затерявшегося где-то в рёве речного потока. Но они встретятся — за краем мира, где Морвен соберёт в объятия всех своих заблудившихся во мраке и отчаянии детей. Вдох. И они будут ждать Хурина. Вместе. Выдох. Солнце садится за горную гряду, окрашивая скалистые обрывы пурпуром и синевой. Серегоны в ущельях горят алым, будто омытые кровью. Вдох. Ауре энтулава. День настанет вновь.* В ы д о х.«Боль проходит, а красота остаётся». © Огюст Ренуар.